Может, никому из местных торгашей уже не придет в голову подсунуть сгнившие овощи или камней вместо крупы, но это не особо спасает — земля вокруг города И паршивая и урожай на ней такой же. Хочешь не хочешь, а перебирать все равно придется. Сюэ Ян склоняется над высыпанной на стол горкой сероватого риса и чуть не сметает все рукавом, когда слышит заговорщический шепот:
— Ну, и кто из вас за девицу?
Сидящая напротив над своей кучкой крупы Слепышка стойко выдерживает хмурый прожигающий взгляд: выразительно двигает бровями и насмешливо кивает, мол, я все равно выбью из тебя ответ, можешь не стараться увильнуть. И удивляться положено не вопросу, а тому, что так долго сдерживала свое любопытство. Все-таки уже несколько дней прошло с тех пор, как мелкая зараза решила, что быть сводницей — ее призвание!
А ведь прицепись А-Цин сразу по своему возвращению с прогулки на несуществующий праздник, можно было смело отвечать «Никто!», что было бы чистой правдой. Это в романтических балладах, которые исполняют для услады господских ушей, герои искусно ублажают друг друга без устали до рассвета — в жизни-то все по-другому! Хотя никто и не поет про дорвавшихся до утех пары мужчин с очень смутными представлениями об этих самых утехах без участия девиц. Какой тут спрос: один — слепой даос, который в жизни только раз кому-то в штаны залез пощупать, а второй может похвалиться, что к нему-то как раз и залезли!
«И чего кочевряжился-то? Унизительно ему было…» — ворчал Сюэ Ян, пытаясь устроиться на слишком тесной для двоих кровати и при этом не породниться со стеной.
«Я уже объяснял причины своего давнего отказа, но готов принести извинения за все те оскорбительные слова, что сказал тебе в порыве», — даочжан и не думал спорить, равно как и куда-либо двигаться.
Вышло все как раз так, как несколько лет назад в дождливый вечер сулил Сюэ Ян. Ничего серьезного, лишь полные жадного рвения, разогретого нелегкой беседой, прикосновения рук и губ везде и всюду. Настоящая неловкая юношеская возня без стеснения и боязни, что кто-то даст маху, ведь это разве что повод посмеяться над оплошностью и растянуть удовольствие.
Хотя Сяо Синчэнь готов был хохотать и без всяких на то причин — честное слово, не раз удавить его хотелось! Вот уж кому следует кляп в рот загнать, чтобы угомонить… Или что-нибудь другое, но с этим как раз все вышло просто чудесно: Сюэ Ян закончил-таки начатое им дело, а даос со всем тщанием вернул любезность. Так же бестолково и неумело, но оттого в чем-то даже приятней.
«Неужто тебе и правда совсем неинтересно, как я в канаве оказался? Меня, между прочим, мертвым объявили, так что ты вовсю с покойником обжимаешься!» — настаивал Сюэ Ян чуть позднее. Сложно поверить в то, что у даоса и впрямь отбилась вся охота лезть в чужие дела — больше похоже на правду, что это все было частичкой коварного плана по очарованию.
«Ты вместе с господином Цзинем мне ясно дали понять, что орденские интриги — не мой удел. Конечно, если тебе так хочется, можешь поделиться… Но зачем?» — Сяо Синчэнь не выказал пламенного энтузиазма, что было весьма оскорбительно. Проявляет участие — плохо, плюет с высокой башни — еще хуже. Никакого сладу с этими даосами...
Сюэ Ян же не может просто взять и радостно нырнуть в беззаботную негу, позволяя себя зажимать — и делать то же самое в ответ — при любом удобном случае до конца жизни! Даже даочжан должен понимать, что прошлое не выкинуть на помойку, и в настоящем не все гладко. А уж в будущем и подавно демоны знают что произойдет. Единственный выход — отложить тревоги ненадолго в сторонку и дать себе передышку.
— Говори давай! — канючит Слепышка, даже не пытаясь делать вид, что от нее есть какой-то прок — не выбирает из риса порченые зернышки, а впустую пальцами возит.
— А сама-то как думаешь? — хмыкает Сюэ Ян, тоже не особо стремящийся на кулинарные подвиги — может, так сварить, а дурное само всплывет?
— Решить не могу, — неожиданно простодушно признается девчонка, пожимая плечами, и окончательно выдает себя с головой: — Вы вчера так голосили, я сколько ни слушала, все понять не могла, кто кого…
Само собой, на одних страстных объятьях да лобзаниях далеко не уехать — не дети уже! Да и жуть как интересно, как же все-таки бывает по-настоящему, до конца… Сюэ Ян еще в Ланьлине разок подглядел за тем, как забавляются обрезанные рукава — там их вообще пруд пруди, один младший братец Яо, Мо Сюаньюй, чего стоил! — и зрелище оставило странные впечатления. Это как за копопащимися в трупе червями наблюдать: очень увлекательно, а должно быть противно. Правда, на себе испытывать на тот момент совсем не горело...
У Сяо Синчэня, как это ни удивительно, знаний оказалось побольше. Как он смущенно признался, еще до того, как подобрал Слепышку, не гнушался принимать плату у распутно настроенных спасенных юношей. Да только не плотскими утехами, а скабрезными россказнями — объяснить, на кой ему это, никак не мог, но слушал подобно самому прилежному ученику. Видать, грезил, что когда-нибудь пригодится… И ведь пригодилось же, да еще как!
Сюэ Ян отчего-то не особо дивится, что малявка тоже не прочь погреть уши на похабщине, поэтому ехидно советует:
— А ты иди у даочжана спроси, раз тебе так любопытно — он тебе расскажет!
Сяо Синчэнь пошел по пути слабака и вынес решение, что пока А-Цин сама не поймет, что между домочадцами что-то поменялось, то ничего объяснять не будет, но если уж заметит… Сюэ Ян не стал его просвещать, что та лучше прочих понимает, что к чему. Пусть даочжан сам со своей девкой разбирается, раз благодетельным воспитателем вызвался.
— Еще чего, это же непристойно! — Потрясающая логика: даосов с бесстыдными вопросами донимать нельзя, а к босякам приставать — за милую душу!
— На нет и суда нет, — подводит итог Сюэ Ян. Делать ему нечего — постельные похождения с малолеткой обсасывать, тьфу!
— Раз не признаешься, значит — ты за девицу! — озаряет Слепышку, и на радостях она чуть ли не в ладоши хлопает. А какого, спрашивается, хрена?!
— Еще чего! — фыркает Сюэ Ян, мстительно передвигая отвлекшейся собеседнице весь свой рис одним махом. — Ну какая с меня девица?
— Паршивая, как пить дать.
Вот что правда, то правда. И с даочжана тоже совершенно негодящая. Поэтому тот сейчас медитирует на кровати лицом вниз, а Сюэ Ян над столом корячится, даже не думая о том, чтобы присесть на лавку. То ли масла не хватило, то ли кто-то переусердствовал… Однако ни на мгновение в голове не мелькнуло и намека на сожаления, потому что… Потому что это было потрясающе — что так, что эдак, — ни с одной девкой так не было! И ничего порочащего в сим осознании нет. Если захотелось, чего стесняться?
А что даоса нахального теперь обратно на пол не согнать, так это даже хорошо: зима на носу, в одиночку по ночам околеть можно! Одеяло же то паскудное Сюэ Ян с превеликим удовольствием во двор вынес да сжег — смотреть на тряпку рваную тошно было. Сяо Синчэнь, правда, тут же причитать принялся, мол, оно ему от бабки с горы досталось, и страшно расстроился от донесенной ему в красочных выражениях истины: если в качестве напутствия вручают ветхую анучу, то небольшая ценность у ученичка, немудрено, что обратно не ждут.
— Скучный ты… И подлый! — разочарованно тянет, а затем негодующе восклицает Слепышка, обнаруживая перед собой подсунутый рис. — Я вот все спросить хотела… А чего ты хрипеть перестал?
— Исцелился, — невесело отвечает Сюэ Ян, со стоном выпрямляясь, и велит, указывая на стол: — Чтоб к моему возвращению все перебрала, иначе отхватишь!
А после, прихрамывая, уходит прочь. Как же все болит! Попросить подсобить ци, что ли?.. Или ну его от греха подальше — мало ли во что это выльется! В ближайшие дни повторять как-то боязно…
— Эй, а яблок мне потом нарежешь?.. Кроликами, как в прошлый раз! — вопит А-Цин вслед, но ответа не получает.
***
«Ну наконец-то! Я уже думала, ты дух испустил, а мне суждено тут на пыль изойти!» — облегчению освобожденной из тайника Цзянцзай нет предела.
— Не дождешься, — качает головой Сюэ Ян, протирая тканью блестящее темное лезвие. Полюбовавшись собственным отражением, он с кривой ухмылкой начинает заворачивать меч обратно.
«Ты что творишь?! Постой, ты же должен забрать меня отсюда!» — вопли клинка сочатся возмущением и обидой. А где привычная желчь, вся утекла в изнурительно долгом заточении? Ничего-ничего, терпела пол-луны, и еще потерпит, лгунья поганая…
— Я не за тобой пришел, — отвечает Сюэ Ян, запихивая Цзянцзай поглужбе в прореху под крышей, и шарит там в поисках мешочка с трупным ядом. Вытянув добычу за тесьму, он щедро предлагает: — Хочешь, принесу тебе Шуанхуа?
«Это еще зачем?»
— Чтоб не скучно было — всласть намилуешься с душевным другом! — Ох, как же приятно язвить в ответ! — Нет, ну кто бы мог подумать… Не могла, что ли, с кем поприличней закрутить! Вот Хэньшен какой красавец, весь золотой, а ты на даосскую ковырялку позарилась…
«Кто бы говорил! И это все ради спасения твоей задницы, между прочим, не слышу благодарности!» — Стервозному клинку отпираться уже смысла нет, только вяло отбрехиваться.
Ага, задницу спасла… Как раз ее таки не спасла, так что обойдется, никто в рукоять кланяться не станет! Да еще и дураком выставила: Сюэ Ян полгода с лишним был уверен, что всех обманул, а на деле… Тьфу, это же надо так подставить любимого хозяина!
— И ведь молчала же как рыба! — сетует он, прикрывая соломой дыру в стене.
«А ты и не спрашивал!»
Тут уж не поспорить. Да и не до того сейчас — других забот полон рот, кроме как препираться с разобиженным оружием.
Сюэ Ян взвешивает на ладони тканевый мешочек. Больше тянуть нельзя, пришла пора воспользоваться его содержимым как можно скорее, иначе потом может попросту не хватить духу.
***
Сюэ Ян полон холодной решимости. Все это дерьмо закончится здесь и сейчас. Он набирает побольше воздуха в грудь, отсчитывает от девяти назад, и твердо заявляет:
— Даочжан, разговор есть.
В ответ Сяо Синчэнь издает тяжкий вздох — подозревает, что итоги беседы будут нерадужными, — но кивает, продолжая неспешно расчесывать грубовато вырезанным гребнем волосы. Снятая белая повязка лежит поодаль, и потому кажется, что он всего лишь закрыл глаза, даже сразу и не догадаться, что под веками пусто.
— Я слушаю, — настороженно произносит он и хлопает свободной рукой по постели, приглашая сесть рядом.
— Вот скажи мне, какого хрена ты не хотел меня на ночные охоты брать? — возможно, излишне раздраженно спрашивает Сюэ Ян, оставаясь на месте. Пальцы до боли впиваются в вышитые бока мешочка, грозясь прорвать их насквозь. — Потому что я — это я? Боялся, что я что-нибудь сделаю?
То, что у него руки от смеха трясутся и меч плохо держат — брехня, пусть даже не пытается заливать!
— Не совсем, — после недолгого молчания нехотя признается даочжан. — Боюсь, мой ответ может тебя обидеть.
Да неужели?
— Постараюсь не разрыдаться, — мрачно обещает Сюэ Ян.
Сяо Синчэнь еще довольно долго молчит, подбирая нужные слова, и наконец делится:
— Я живу с двумя самыми болтливыми людьми на свете, и ночные охоты — единственное время, когда я могу побыть в тишине и спокойствии, и именно поэтому я не соглашался на твою компанию.
Что?! Это — настоящая причина его отказов? Все настолько просто? Он не знал, как сказать, что дражайшее «семейство» утомило его своим присутствием и ему требуется уединение? Ну да, его дружок Сун Цзычень далеко не любитель почесать языком — с ним-то было получше, наверняка…
— А я, вообще-то, обещал, что ни слова не скажу без разрешения… — уязвленно бормочет Сюэ Ян себе под нос, все еще не в силах до конца принять услышанное. Былая отвага угасает возмутительно быстро.
— Прошу меня простить, но я не понаслышке знаю, что добровольно молчать ты не умеешь.
Удар ниже пояса! Да как даочжан посмел! Небось все эти годы развлекался со своей рукой исключительно под думы о том, как запихивал в рот Сюэ Яну грязную тряпку, извращенец несчастный…
— Я предупреждал, что правда тебе не понравится, — верно расценив гневное сопение, замечает Сяо Синчэнь, растягивая губы виноватой улыбке. И теперь уже голосом просит: — Иди сюда и сядь, пожалуйста.
Сюэ Ян жмурится на мгновение, сражаясь с собой, и терпит поражение — повинуется. Пересекает маленькую комнату в пару шагов и, осторожно опустившись на край кровати, безэмоционально произносит:
— А правильно делал, что не брал с собой. — С этими словами он водружает измятый мешочек на колени Сяо Синчэню.
— Почему? И что это? — обескураженно вопрошает тот, пытаясь на ощупь определить, что же ему такое подсунули. Даже откладывает в сторону гребень, чтобы потрогать обеими руками. Отыскав тесемки, он не спешит за них тянуть.
— Не советую открывать, — с таким же равнодушием говорит Сюэ Ян, — там внутри трупный яд. Отравленного им человека не отличить от лютого мертвеца. Я приготовил его для местных — хотел посмотреть, как ты будешь на пару со своим Шуанхуа крошить невинных людишек, чтобы потом в красках расписать тебе эту дивную картину.
Слышно, как даочжан шумно сгладывает, его руки дрожат — он еле сдерживается, чтобы не отшвырнуть от себя мешочек, как улей, полный разъяренных пчел. Можно поклясться, что он не менее красочно смог себе все это представить.
— Но ты передумал? — его шепот почти неслышен.
— И да, и нет. — Сюэ Ян, рассматривает чужие напряженные пальцы, по цвету почти слившиеся с даосскими одеяниями, так сильно они побледнели. — Ты мне не давал ни единого шанса сделать все так, как я желал. И не дашь.
— Зачем ты решил мне об этом рассказать?
Ну что за дурак, так сложно самому догадаться? Все же ясно как белый день!
— Потому что это моя месть, и я не могу от нее вмиг отказаться! Зря я, что ли, прорву времени план придумывал? — сокрушенно взмахивает руками Сюэ Ян. — Это хуже проигрыша! А так я хоть что-то сделал…
Сяо Синчэнь ничего говорит и не спрашивает. Он и так прекрасно понимает, по какой причине ему хотели отомстить, и что заставило эти намерения измениться. А даже если не понимает, то предпочитает не уточнять — знает, что от расспросов может стать гораздо хуже.
— И что я должен с этим сделать? — лишь интересуется он уже без прежнего ужаса. Теперь мешочек на его коленях всего лишь кусок перевязанной шнуром ткани с вышивкой.
— Что пожелаешь. Можешь выкинуть, а можешь надышаться и Шуанхуа позвать, если захочется подохнуть с задором, — усмехается Сюэ Ян, чувствуя странную расслабленность во всем теле. Будто он тащил на себе здоровенный булыжник по собственной воле и наконец додумался его сбросить вниз. — Считай это подарком.
— Что ж, спасибо, — даочжан искренен в своей благодарности. — Думаю, мне следует от него избавиться.
— Только по ветру не пускай и в воду стоячую не бросай, а то хреново выйдет.
— Я учту.
Повисшее неловкое молчание тянется невыносимо долго. Сюэ Ян успевает насчитать больше тысячи ударов собственного сердца. Начинает казаться, что если он ничего не скажет прямо сейчас, все пойдет прахом. Что же, что же… Ох, да гори оно все во тьме!
— Давай сыграем в одну игру, даочжан. Как тогда. — Пояснения не требуются.
Сяо Синчэнь поворачивает голову. Его веки открыты, и если придвинуться ближе, получится во всех подробностях рассмотреть темно-розовую плоть, скрывающуюся внутри провалов глазниц. Искушение, с которым невозможно совладать.
— Что я должен буду сделать, если проиграю? Или вернее будет сказать — «когда»? — уголки губ даочжана неуклонно ползут вверх.
— Ох, ну даже не знаю… — в задумчивости тянет Сюэ Ян. — Пить ты не умеешь, поешь еще гаже, переплюнуть мой подарок тоже не выйдет… Поцеловать уже поздновато просить — ты и так это сделаешь… Эй, погоди, ты забыл о правилах: сначала игра, а потом желание. И что, сдаешься раньше времени? Ну ты и трус…
— Хорошо, если ты так настаиваешь! — спешит оборвать негодование Сяо Синчэнь. — Я готов с честью принять поражение, но пока не сдаюсь.
Он еще не знает, что его ждет… Как же там было? Приходится крепко напрячься, чтобы выудить из памяти почти что самые обидные слова, что приходилось слышать в свой адрес. Теперь кое-кому придется «согласиться связать свою жизнь с таким мерзким и гнусным существом» как Сюэ Ян! Нужно же хоть как-то отомстить этому коварному даосу!