***
Хёнджин был весь словно наэлектризованный — тронешь его, и сразу ударит двести двадцать вольт внутривенно. Они собрались в общежитии старших просто потупить — посмотреть кино, порубиться в приставку, поделиться эмоциями о начавшейся череде бесконечных выступлений и захлестнувшей их волне массовой истерии — новый альбом поклонники приняли на ура и эйфория затопила кровь. Им всем нужно было просто выпустить пар перед завтрашним шоу, и, желательно, без лишней драмы. Хёнджин обособленно устраивается в кресле один, сверля пустым взглядом стену. Разговорить его не получается ни у кого. Когда спустя всего полчаса совместного безделья он демонстративно уходит к себе, бросив скомканное «Я устал, пойду спать», даже не попрощавшись с ребятами, парни только перемигиваются, пряча смешки в уголках губ. Феликс провожает его взглядом, улыбаясь тоже. В настроении Хёнджина нет ничего смешного, отнюдь, но улыбаются все абсолютно не из-за этого. Ли даёт Хвану время остыть — долгих двадцать минут, прежде чем встаёт с дивана под дружное улюлюканье (Минхо так громко хохочет, что Ликс на мгновение глохнет от этого гула).
Ни для кого не секрет, что успокоить Хёнджина может только он. И как именно успокоить, всем тоже предельно ясно — именно поэтому мемберы истерично вопят, заставляя Феликса рассмеяться на их ребячество совершенно искренне. Придурки. Он их всех так любит.
Дверь предсказуемо оказывается не запертой. Ли мажет костяшками по поверхности, лениво стуча два раза, и легко открывает её, проскальзывая внутрь. Хван находится на кровати — сидит в ворохе подушек, которые он подложил себе под спину, и что-то сосредоточено листает в телефоне, нацепив своё любимое безэмоциональное выражение лица. Феликс хмыкает, щёлкая дверным замком — Хёнджин не реагирует, даже взгляда не поднимает от экрана, только плотнее сжимает губы.
Такие красивые, чувственные губы. Сочные, идеально пухлые. Мягкие. Феликс любит их до сладкой дрожи. Любит, какими они становятся податливыми и как покорно раскрываются, когда он целует их, слегка прикусывая перед этим.
— Чего сбежал ото всех, Хёнджин-а?
Хван ведёт плечом, чуть вздёргивая правую бровь. Действительно, такой напряжённый. Феликс улыбается, уверенно приближаясь к кровати. Он зачёсывает волосы пальцами назад, заправляя отросшие пряди за уши — оттеночный бальзам ещё не до конца сошёл, оставляя их ярко-синими. Хёнджин бросает на него короткий взгляд, следя за чужими движениями слишком пристально для человека, который пытается делать вид, что ему всё равно.
— Устал, сказал же.
Хван наконец-то отрывается от своего смартфона, кидая его экраном вверх на подушку, и складывает руки на груди в защитном жесте, смотря на Феликса вопросительно, продолжая дуть свои губы, словно ребёнок. Ёнбок чувствует иррациональное желание спрятать его ото всех — такой ранимый даже не смотря на внешнюю броню, которую Хёнджин так старается показать — все всё равно видят, как тяжело даются ему те определённые обстоятельства, что складывались в группе сейчас. Ли подходит к постели вплотную, опускаясь на неё. Джинн хмурится, почему-то алея щеками. Его пальцы снова тянутся к телефону, но Феликс перехватывает их, переплетая со своими. Прикосновение тёплое и интимное. Нежное. Хёнджин вздрагивает, поджимая губы.
— Что тебя тревожит, расскажи мне, — Ликс сжимает холодную ладонь в своей, согревая. — Ты на меня даже толком не смотришь в последнее время.
— Меня ничего не тревожит, — Хёнджин цокает, закатывая глаза. Его язык пробегает по рту, очерчивая контур. Очаровашка. — И я смотрю на тебя.
— Ты даже сейчас отводишь взгляд, — Феликс тихо посмеивается, придвигаясь ближе. Его колени задевают чужие. — Посмотри на меня, Хёнджин-а. Ты же знаешь, что можешь быть со мной предельно откровенным, да?
Хёнджин подчиняется. Он смотрит с вызовом, почти в упор, сжимая руку Феликса сильнее. Его взгляд бегает по лицу Ли почти агрессивно.
— Я скучал, — мягко говорит тот. Расстояние между ними сокращается ещё на пару дюймов, оседая в воздухе напряжением. Феликс чувствует, как покалывает собственные губы от тягучего предвкушения. — Не так уж и сложно, верно?
Хван издаёт низкий, глухой звук — что-то среднее между рыком и злым стоном, наваливаясь на Феликса одним резким движением. Подминая под себя легко. Заученно. Смотрит пристально, с лёгким прищуром, скользя взглядом уже пытливо.
Феликс ощущает, как его кровь закипает только от этого.
— Ты гребанный провокатор, Ёнбок-и, — Хёнджин касается пальцами острого подбородка, удерживая крепко, фокусируясь взглядом на чувственных губах. — Ты ведь прекрасно знаешь ответы на все эти вопросы. Хочешь услышать напрямую?
— Хочу, — голос Ли низкий. Он щурится, улыбаясь, и ёрзает под Хёнджином, притираясь всем телом в ответ, даже не пытаясь освободиться от стальной хватки. — Скажи мне.
— Что же, хорошо, — Хван ведёт пальцами по лицу, касаясь почти невесомо, даже чуточку щекотно. — Я скажу тебе.
Хёнджин замирает, смотря в глаза напротив. Агрессия в собственном взгляде сменяется на тепло. Он сдаётся, выдыхая через рот шумно. Феликс ластится к ладони, которая продолжает изучать его, впитывая эти жадные, собственнические касания всем своим естеством. Тая от того, сколько в них терпких чувств и обожания.
И горечи. Хёнджин так устал от всего этого.
Хван садится на его бёдра, поджимая ноги. Рука соскальзывает с линии челюсти и идёт ниже, забираясь всё ещё холодными пальцами под ворот растянутой, домашней футболки — Хёнджин прекрасно помнит, что когда-то это была его футболка, которая уже как два года бесследно пропала из его гардероба, перекочевав в вещи Феликса (все это помнили). Он касается шеи и ведёт ниже, надавливая на ярёмную впадину, вызывая тем самым сдавленный выдох Ли.
— Меня тревожит, что ты стал таким чертовски красивым, Ёнбок-и, и что я не могу оторваться от тебя. Мой мозг в прямом смысле плавится, если я смотрю на твою мордашку больше пяти секунд. Понимаешь?
Хёнджин говорит медленно, растягивая гласные. Его пальцы цепляют край футболки и поднимают вверх, оголяя живот и часть груди. Феликс кивает, улыбаясь теперь уже нежно.
— Меня тревожит, что нам запретили показывать что-то явно. Это должно быть легко, это наша работа, в конце концов, но мне хочется разорвать весь мир, каждого, кто мешает нам быть вместе. Нужно быть осторожными, но ты при этом всё равно продолжаешь смотреть на меня так, словно весь твой мир сходится лишь на мне, вгоняя меня этим в панику, потому что я хочу раствориться под твоим взглядом. Хочу сделать то, что нам никогда не будет позволено, наплевав на всех.
Хёнджин сглатывает, недовольно жмурясь, и тянет чужую кофту выше, заставляя Феликса приподняться под ним и поднять руки, позволяя частично раздеть себя.
— Я злюсь, что всем, кроме меня, дозволено касаться тебя. Я ненавижу это и ничего не могу с этим поделать, Ёнбок. Я устал смотреть на то, как ты трогаешь кого-то другого, строишь свои раскосые глазки и заливисто смеёшься, хоть в этом и нет никакого сексуального подтекста. Это всё ещё наша работа, я знаю, но это просто сводит меня с ума. Доволен?
Хёнджин замолкает, замирая пальцами на впалом животе. Его слова обретают форму, принося израненной душе облегчение.
— Прости, что приношу тебе столько боли. Хотел бы я иметь возможность исправить это, но не могу, — Феликс кладёт ладони на поджарые бёдра, сжимая. Гладя успокаивающе. Его улыбка становится горькой. Он мешает английский с корейским, пытаясь выразить свои мысли предельно чётко. — Мы должны играть по правилам лейбла, если не хотим потерять то, что имеем, и не хотим подвести ребят, Джинни. Уверен, скоро всё изменится, но нужно набраться терпения.
Хёнджин кусает щёку изнутри, давя сдавленный выдох. Его пальцы вновь оживают, ведя дорожку от пупка ниже, забираясь под резинку спортивных штанов невинно совсем чуть-чуть.
— И тебе абсолютно точно не стоит переживать из-за каких-то прикосновений и взглядов, ты сам знаешь, что это сценарий и не более, — Феликс запинается, когда ладонь Хвана ложится поверх его белья, накрывая член. — Мой мир действительно сошёлся лишь на тебе, хён, поэтому не имеет значения, на кого я смотрю, если это не ты.
Хёнджин кусает губы, чувствуя, как кончики ушей начинают пылать. Он проводит пальцами сильнее, с нажимом, и Феликс шумно выдыхает, вскидывая бёдра вверх.
— Тебе не за что просить прощения, Ёнбок-и. Ты не виноват в том, что я такой. Что всё складывается так.
Феликс утягивает Хёнджина на себя. Его рука зарывается в чёрных волосах (он действительно обожает этот цвет и причёску, считая Хёнджина дико привлекательным в этом образе), пропуская шелковистые пряди между пальцев, притягивая ближе к себе. Их губы сталкиваются мягко.
— Перестань во всём себя винить, — Феликс шепчет прямо в приоткрытый рот, нежно касаясь языком нижней губы, просясь внутрь. Хёнджин сдавленно стонет, двигаясь на нём плавно в каком-то до дрожи томительном ритме. — Ты замечательный. Такой чувственный. Мой Хван Хёнджин. И только мой.
Они целуются. Так правильно и так хорошо. Феликс вкладывает в поцелуй всю свою любовь, надеясь унять бурю в чужом разуме хоть немного. Его руки беспорядочно скользят по напряжённой спине и плечам, словно пытаясь проникнуть под кожу. В какой-то момент Хёнджин отстраняется с влажным звуком, выпрямляясь. Его тяжёлое дыхание оглушает их двоих, а взгляд становится таким тёмным. Он снимает через голову собственную толстовку, в которой уже стало жарко до одури, и показательно вытирает мокрый рот, улыбаясь.
— Как думаешь, мы сможем быть тихими? — Хван снова двигается на Феликсе, кусая свои невозможные губы, которые от поцелуев стали совсем греховными. — Они и так всё знают, грёбанные сводники, но всё же не хочется подкидывать Минхо очередной повод для своих тупых шуточек.
Ликс тихо смеётся, кивая утвердительно (враньё, и они оба знают это, но какая разница?). Хёнджин приподнимается и оттягивает резинку своих простых серых треников, приспуская их вниз по ногам, открывая себя (бельё он ловко подцепляет тонкими пальцами также). У него под мягкой тканью жёсткий треугольник тёмных волос в паху — Феликс касается их кончиками собственных, давя хищную ухмылку изо всех сил. Пальцы смыкаются под головкой, обхватывая в плотное кольцо, и двигаются вниз.
Хван рвано дышит сквозь зубы, заламывая свои идеальные брови. Его рот застывает приоткрытым, показывая кончик языка в уголке губ — Феликс очень хочет подцепить его своими зубами, кусая, а потом втянуть в свой рот и обсосать в самом грязном и пошлом поцелуе.
— Как ты хочешь? — голос Феликса становится ещё на тон ниже, заставляя Хёнджина гореть изнутри. Капля смазки выступает на головке — Ли размазывает её нежно, вызывая новый скомканный вдох. — У нас не так много времени.
Хёнджин стягивает с себя штаны вместе с бельём, избавляясь от одежды окончательно, возясь не в самой удобной позе, откидывая вещи куда-то на пол, к толстовке. Его волосы почему-то превращаются в беспорядок, вынуждая уже Феликса кусать свои губы.
Такой запредельно красивый и сексуальный. И весь только для него.
— Плевать на время, Чанбин не пойдет сейчас сюда даже под страхом смерти, — Хёнджин фыркает, посмеиваясь, и ныряет рукой под кровать. — Мне плевать как, Ёнбок-и. Просто будь только моим.
Хван наконец находит полупустой тюбик смазки и квадратик презерватива, кидая их Феликсу на живот, улыбаясь при этом так, что у Ли в груди всё сжимается от горячего трепета.
— Тогда нам стоит растянуть тебя, Хёнджин-а, прежде чем я докажу тебе, что я только твой.
Конечно, они не могут быть тихими, как не пытаются (не очень-то и пытаются, если честно). Феликс растягивает его медленно, двигая пальцами под нужным углом — Хёнджин запрокидывает голову, кусая ребро ладони, пытаясь приглушить глухой стон. Его короткие ногти скребут стену, а волосы липнут к взмокшему лбу. Такой потерянный всего от двух пальцев — Феликс тихо стонет, добавляя третий, следя при этом за Хваном неотрывно. Мышцы расходятся туго, вибрируя вокруг него.
Хёнджин надрывно стонет, громко, когда Феликс находит комок нервов и давит аккурат по нему.
— Ты хотел быть тихим, хён, — Ликс облизывает палец и касается им и так влажной головки, заставляя Хёнджина тихо заскулить, почти захныкать, — но ты совсем не можешь быть тихим, Джинни, когда я занимаюсь тобой.
Хван смотрит на Ли бессмысленным взглядом, расфокусировано блуждая по его лицу. Феликс разводит пальцы внутри него на манер ножниц, увеличивая натяжение податливых мышц. Подготавливая для себя — эта мысль всегда кипятком жжёт Феликсу сознание, вынуждая терять рассудок окончательно.
Хёнджин стонет повторно, всё же прокусывая губу до крови.
— Хватит, — сдавленно шепчет он, сжимая пальцы внутри себя. — Не могу больше. Хочу.
Феликс беспрекословно раскатывает резинку и добавляет смазки. Хёнджин кивает чему-то своему, заливаясь румянцем на белоснежных щеках, и, помогая себе рукой, опускается на член медленно, принимая в себя буквально по сантиметру.
Они стонут одновременно (какие же они шумные), когда Феликс оказывается наполовину внутри. Так тесно. Так до беспамятства сладко. Хёнджин опирается влажной ладонью Феликсу в грудь и двигает бёдрами, принимая ещё. Глаза увлажняются — больно, но так непозволительно хорошо. Хван жмурится, как от ослепительного солнца, и резко опускается до конца, наполняя комнату долгим несдержанным звуком.
Да, он до дрожи громкий. И узкий, какой же он узкий. Феликс чувствует, как пульсирует внутри него.
— Хёнджин, — Ли зовёт его, поглаживая выпирающие тазовые косточки и косые мышцы пресса. Идеально выточенный. Красивый до безумия. Держит крепко, начиная двигаться сам. — Я только твой, baby. Только твой. Всегда.
Феликс снова смешивает языки, заставляя Хёнджина буквально пылать. Хван раскачивается на нём плавно, подстраиваясь под чужой ритм. Капля пота течёт по его щеке, оседая в ямочке над губой — Феликс тянет его на себя, слизывая её одним широким мазком, прежде чем жадно поцеловать истерзанный рот. Хёнджин принимает всё, что он ему даёт, скуля на одной ноте. Жар растекается по телу горячей лавой — в маленькой комнате становится совсем нечем дышать. Хёнджин двигается на нём без какого-либо особого темпа, то ускоряясь, то почти замирая, растягивая собственное удовольствие. Он снова запрокидывает голову, шепча иступленное «Феликс, Феликс, Феликс», впиваясь короткими ногтями Ли в плечи, оставляя следы-полумесяцы, готовый умереть здесь и сейчас от этого чувства полной заполненности. От этой сжирающей страсти и такой неправильно-правильной любви. Феликс становится таким же громким, смешивая их стоны в один оглушающий, томительный звук. Его синие волосы взмокли и выбились из небрежной причёски, разметавшись по смятой подушке, отпечатываясь у Хёнджина под веками очередным образом, который будет сжигать его снова и снова.
Пальцы Феликса дразняще нежно касаются головки, заставляя Хёнджина хрипло зарычать, выныривая из собственных мыслей. Ёнбок сжимает его, начиная быстро, с оттяжкой, дрочить в такт собственных движений. Хван задыхается, вгрызаясь в свою ладонь повторно — острая вспышка короткой боли не приносит облегчения, а только сильнее топит в удовольствии. Он цепляется за Феликса почти отчаянно, принимая его особенно хорошо, до дрожащих от слёз ресниц.
Это слишком. Хван чувствует, как оргазм подступает к нему, обволакивая разум горячечной пеленой.
— Давай, Джинни, кончай, — вкрадчивый шёпот Ли буквально бьёт Хёнджина под дых, лишая кислорода окончательно. Феликс облизывает свой пересохший рот, и Хёнджин готов заскулить от этого, как последняя сука. — Давай.
Хван подчиняется (снова), отпуская себя. Он весь мелко дрожит, когда послушно кончает в чужую ладонь, опускаясь на член до основания. Сжимая его внутри до ослепительных вспышек. Феликс вторит ему низким рыком (вызывая этим звуком у Хёнджина табун мурашек, которые простреливают по позвоночнику вниз до самой сжимающейся дырки), двигаясь рвано, насаживая на себя за бёдра с силой. Сжимая кожу до багровых отметин. Он кончает спустя несколько движений, прижимая Хёнджина к себе почти до хруста костей. Хван обессилено валится на Феликса сверху, чувствуя, как отзываются затёкшие ноги тупой болью (и не только ноги).
Восстановить дыхание кажется совершенно невозможным в этой жизни.
— Я люблю тебя, — мягко шепчет Ликс, целуя мокрый от испарины висок. — Люблю. Пожалуйста, верь мне.
Хёнджин тянется за поцелуем, шепча ответные нежные глупости, пряча красное от чувств лицо в изгибе чужой шеи.
Где-то в глубине квартиры Минхо давит ехидную улыбку, бесстрастно пялась в экран телевизора. Звук на плазме выкручен почти на максимум, но ему всё равно будет что сказать Хёнджину и Феликсу утром.