Голос Линды, немного искаженный записью, разливался по моему темному и пустому залу. Теплая кошка мурчала под боком, пальцы стучали по клавиатуре. Я перерабатывала рассказ подруги, чтобы он звучал хоть сколько-нибудь равномерно. Если бы я писала так, как она говорила, то весь текст был бы на французском. Ладно, может быть, я немного преувеличиваю, но Линда действительно постоянно мешала русский и французский, рассказывая о своем детстве. Это несколько затрудняло мою работу над её биографией, потому что, сколько я ни пыталась, французский был для меня недосягаем, а переводчик не всегда мог правильно расслышать некоторые фразы и выражения. Однако это была не единственная проблема.
Я постоянно отвлекалась на собственные мысли, чего никогда не делала, работая над статьями. Вернувшись домой, я думала только о Саше и о том, что Линда была права. Все, кто советовал мне поговорить с ней, были правы, и я понимала это. Но как мне сказать ей обо всем? Просто вывалить все, что копилось несколько лет? Смогу ли я сдержаться и говорить спокойно или сорвусь? Когда мне стоит заговорить об этом?
Открыв ноутбук и включив запись, я все же начала думать о книге, но затем снова вернулась к своим мыслям. Сначала я размышляла о сделке Линды, а затем о Даше. Она ведь не выбирала стать упырицей, ее никто не спрашивал и никто не объяснял как быть такой. Но ведь девушка пила кровь Димы и убивала людей на улицах. Затем я подумала: «А что сделала бы я?». Я попыталась поставить себя на её место. Я умерла, нет... Меня жестоко убили, а затем я снова проснулась, не зная, что со мной и где я. Вернувшись домой, едва живая, я застала бы в своей квартире своего жениха с другой девушкой. Линда говорила, что все эмоции упырей усилены в несколько раз, значит, я бы чувствовала себя преданной, потому что первой мыслью было бы, что меня променяли.
Большинство жертв Даши были мужчинами. Значит ли это, что она искала своего убийцу, чтобы отомстить? Но ведь среди них были и женщины, что перечеркивало мою теорию или, по крайней мере, ставило её под сомнение.
Качнув головой и пару раз моргнув, я откинула мысли и взглянула на экран. Половина написанного текста было подчеркнуто красным. Я вздохнула, закрыла лицо руками и потерла раздраженные глаза, после чего принялась исправлять все опечатки и кривые предложения. Закончив с исправлениями, я отложила ноутбук и пошла на кухню, чтобы выпить воды.
В темноте квартиры было слышно, как за окном завывает вьюга, шумит холодильник, капает в ванной кран, скрипят полы и шуршат вслед за мной кошачьи шаги. Кошка потерлась о мои ноги, стоило мне остановиться на одном месте. Голова гудела от мыслей и долгой работы за компьютером, я выпила таблетку и осела на пол. Яркий экран мобильника осветил пространство вокруг меня. Я пролистала чат с подругами, в котором было около ста новых сообщений. Они постоянно что-то писали, обсуждали, строили совместные планы на будущую неделю, а я не успевала все читать сразу. Их жизнь была такой простой, без кровавых новостей, упырей, волколаков, русалок и бесов. Это было даже в какой-то степени обидно.
Каждую свободную минуту я думала о том, почему меня чуть ли не силой вернули сюда. Василису точно не пугало то, что я могу кому-то рассказать обо всем, значит, была другая причина. Если сравнивать с другими журналистами, среди которых точно есть те, кто писал в сотни раз лучше меня, и те, у кого было намного больше опыта, то я была явно не на первом месте. Какой в таком случае резон держать меня здесь и платить в три раза больше? Если я правильно понимала, начальством Влада и Линды, давшим приказ охранять нас с Димой, была Василиса. Зачем? Влад, Глеб и Линда сто процентов знали, но не желали говорить нам. Эти секреты напрягали меня. Мне казалось, что я нахожусь в вагоне, отцепленном от остального поезда и мчащемся прямо в бездну. Я ничего не понимала и не могла предпринять хоть что-то, чтобы помочь себе.
Из моих мыслей меня выдернул дверной звонок. Я поднялась с пола и пошла в коридор. Незваный гость продолжал названивать в звонок, я протянула руку к дверной ручке, но замерла на полпути и приподнялась на носочки, чтобы посмотреть в глазок. В прошлый раз, когда я по собственной глупости открыла дверь, мне пришлось запирать Дашу в своей квартире, чтобы выиграть время на побег. За дверью стоял Дима, поэтому я открыла ему дверь.
— Что-то случилось? — поинтересовалась я. Он был одет в уличную одежду и нетерпеливо топтался на пороге.
— Мы должны помочь ей.
Мне не нужно было уточнять кому. Я тяжело вздохнула и отошла от двери, пропуская его внутрь.
— Дима, мы не можем. Ты же слышал, она сама хочет этого.
— Она не понимает!
— Дима... — не успела я договорить, как он перебил меня.
— Иванна! Они убьют её. Пожалуйста... Мне нужна твоя помощь.
— Нет, это самоубийство. А Даша уже мертва, если ты забыл, сейчас её просто избавят от страданий.
— Избавят от страданий? Она что, по-твоему, животное?
— Уж точно не человек, — я прислонилась бедрами к комоду и сложила руки на груди. — Дима, я понимаю, что ты чувствуешь, но так надо. Я понимаю, что ты любишь её, но она умерла. Тебе стоит отпустить её. Иди сейчас к себе, собери вещи и поезжай домой.
— Да! Я люблю её, поэтому не могу позволить ей убить себя. Она же не понимает... — беспомощно повторил он, всплеснув руками. Дима закусил нижнюю губу, его подбородок снова дрожал в той обиженной детской манере. — Пожалуйста, Иванна...
— Нет, — мой голос был тверд, поэтому на каждое слово парень реагировал, как на брошенный в него камень. На это он отвел взгляд в сторону и шумно втянул носом воздух.
— Значит, я пойду без тебя.
Дима развернулся и, хлопнув дверью, вышел из квартиры. От громкого хлопка я вздрогнула и крепко зажмурилась. Зная его, я была уверена, что он не отступится и не задумается ни на секунду. Перед глазами вспыхнула картинка, где множество упырей разрывают моего друга на несколько мелких кусочков, проливая его кровь на белый снег. Это было глупо, ужасно глупо, неразумно и абсолютно безрассудно, но я начала в спешке собираться, чтобы успеть его догнать. Я не надеялась образумить его, но все равно перебирала нужные фразы в голове.
Вылетев из квартиры, я захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице, не замечая никого и ничего, продолжая обдумывать слова для Димы. Совершенно неудивительно, что я умудрилась столкнуться с кем-то плечом. Не оглядываясь, я бросила извинения и собиралась побежать дальше, но меня схватили за рукав пуховика. Я обернулась, открыв рот, чтобы рявкнуть на остановившего меня, но увидела перед собой Глеба, поэтому захлопнула рот и нахмурилась.
— Куда-то торопишься? — растягивая слова, поинтересовался он.
— Не твое дело, отпусти, — я попыталась вырвать руку, но он держал крепко.
— Мое, учитывая, что Линдси снова оставила меня нянчиться с вами. Ну так что?
— В магазин.
— А чего бежишь сломя голову?
— Отпусти, — я снова дернула рукой.
— Не могу, — он склонил голову вбок и улыбнулся.
— А ты смоги.
Парень рассмеялся.
— Где находится клан? — спросила я. Глеб закатил глаза и отпустил мою руку.
— Я так понимаю, этот придурок уже там? — он развернулся и стал спускаться по лестнице, спрятав руки в карманы черной дубленки. — Ты идешь или нет?
Я тут же сорвалась с места и поспешила, чтобы догнать его. Снег валил и хрустел под ногами, вьюга выла, пока мы молча шли по пустой, местами освещенной желтыми фонарями дороге. Мои пальцы замерзли, но я не переставала звонить Диме. В какой-то момент он заблокировал мой номер. Раздраженно фыркнув, я убрала телефон и руки в карманы.
— Может быть, я и конченый самовлюбленный ублюдок, неспособный понять такое прекрасное чувство, как любовь, но я хотя бы не лезу туда, куда не надо, и не вешаю на себя табличку с надписью «легкая добыча», — резко выплюнул Глеб. — Хотя, может быть, я чего-то не понимаю и в этом и заключается «любовь». Ну, знаешь, спасать того, кто в этом спасении не нуждается и обрекать её на вечные страдания.
— Неудивительно, что он так цепляется за неё, — пожала плечами я, — он не видит своей жизни без неё.
Глеб обернулся на меня и хмыкнул. Ледяной ветер обжигал холодом мое лицо и заставлял глаза слезиться, поэтому я часто моргала.
— Сегодня без этой, завтра — без другой. Вот увидишь, если увидишь, конечно, через пару лет хладный труп её надоест ему, и он сбежит, сверкая пятками.
— Что значит "если увидишь"? — нахмурилась я.
— Неравнодушные герои обычно приказывают долго жить, — легко ответил он. Я остановилась, вскинув брови, парень взглянул на меня и, закатив глаза, вздохнул. — Я пошутил.
— Неудачно, — я пошла дальше, обгоняя его. Глеб догнал меня, и мы пошли рядом. — Почему меня вернули сюда?
— Я что, знаю? Пути Василисы неисповедимы, но если она тебя оставила, значит, ты ей нужна. Все, кто находится в поселке, зачем-то нужны ей.
— И вы не пытаетесь узнать?
— Во-первых, её мы видим также часто, как и Рожкова, то есть почти никогда. В основном она отдает приказы через Влада. Она заперлась в особняке на окраине города и сидит там, не высовывается. Во-вторых, узнавать что-либо бесполезно, потому что даже Владу она не говорит всего. Всю информацию мы получаем по ходу дела.
— Кто она вообще? Вы, упыри, русалки, бесы, волколаки, так легко слушаетесь её...
— Она кикимора. Самая мерзкая из всех, — Глеб неприязненно сморщился. — Сожрала своих же и осталась единственной кикиморой в поселке, чтобы выслужиться перед Рожковым.
— Сожрала?..
— Да, буквально. Русалки были шокированы больше всех. У них же, типа, сестринство.
Некоторое время мы молчали. Сначала я думала о том, что Василиса, очевидно, была способна сожрать меня в той машине, но потом я переключилась на мысли о Даше и Диме. Только сейчас я поняла, что иду в лес с самым сомнительным человеком из всех в этом поселке. Иду в лес с оборотнем, пытавшимся сожрать меня, в логово упырей, способных разорвать меня на кусочки, не имея плана и пытаясь спасти упырицу, пытавшуюся сожрать меня после оборотня. Потрясающе. Когда — или если — вернусь домой, обязательно напишу об этом в твиттере.
— Да расслабься ты. Если бы там было действительно опасно, я бы тебя не взял с собой, — легко проговорил Глеб.
— Ты что, тоже мысли читаешь?
— Нет, у тебя на лице написано. Еще ты, скорее всего, оцениваешь сомнительность этой идеи по десятибалльной шкале.
— Еще не произошло ничего, что могло бы понизить сомнительность хотя бы до девяти. То есть там не опасно?
— Ага. Я же говорю, будь там действительно опасно, я бы тебя развернул и заставил пойти обратно.
— Заботишься? Как мило.
— Нет, от тебя просто до сих пор пасет ладаном, как от батюшки. Вытащить этого недо-женишка незаметно было бы сложно.
Я усмехнулась. Некоторое время мы шли молча. Несмотря на холод вокруг, мне было жарко. Голова была тяжелой, веки слипались и сонливость накрывала меня с головой. Хотелось вернуться домой, но нужно вернуть Диму. Вспомнив свои пробежки по морозу, я догадалась, что скорее всего заболела. Чтобы не свалиться в сугробы, я вновь заговорила:
— Почему там не опасно?
Глеб взглянул на меня, а затем, отведя взгляд в сторону ночной тьмы, ответил:
— Если ты планируешь остаться здесь надолго, хотя бы на год, прекрати считать всех, кто на тебя не похож, за дикарей. Поверь, все, кто был на новогодней вечеринке, слышали твое сердцебиение, но напала на тебя только чокнутая саранча Димки.
Я вскинула брови, но ничего не ответила.
— Мы же в цивилизованном обществе живем, в конце концов. Сначала будет суд, где упырица расскажет свою слезливую историю, и её оправдают. Ну, при условии, что она вступит в клан и даст клятву.
— Серьезно? Она должна просто пообещать, что не будет убивать? — я нахмурилась. — И это вся гарантия? Она скажет: "Я не буду убивать, честно-честно!" и ей поверят?
Он снова посмотрел на меня так, словно я не поняла самых простых и очевидных вещей.
— Прекрати делать это.
— Что? — парень усмехнулся.
— Смотреть на меня, как на идиотку. Я, может быть, не понимаю ничего в этой вашей сверхъестественной хрени, но я хотя бы пытаюсь разобраться. А ты смотришь на меня так, как будто я должна была родиться с этими знаниями в голове. Уж извините, я росла в семье атеистов и до последней недели я знать не знала ни про упырей, ни про бесов, ни про прочее дерьмо. — Он фыркнул. — Что? — недовольно и резко спросила я.
— Ничего, — Глеб покачал головой. — Я тебя услышал, больше не буду смотреть на тебя вот так, — парень выпучил глаза.
Мы подходили к лесу. Под ногами хрустел снег, покрытый ледяной коркой, ветки и еловые иголки. Это были единственные звуки в кромешной темноте и тишине. Щелкнула зажигалка — Глеб закурил. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я буду скучать по постоянной болтовне Димы. Тишину леса разорвал резкий звонок моего телефона. Глеб бросил на меня взгляд, я ответила на вызов и приложила мобильник к уху, не посмотрев кто это был.
— Алло?
— Иванка! Ты спишь что ли? — чуть тише спросила Кира. — Ой, наверное, да. Прости за то, что разбудила.
— Я не спала. Что случилось? Мать вернула телефон?
— Не-а, — просто ответила сестра. — Я его выкрала. Они с отцом уехали в гости к какой-то тете Любе.
— Хорошо, — выдохнула я. — Как ты?
— Пытаюсь выжить в одной квартире с диктатором, веду тайную переписку с людьми снаружи и подворовываю Мирины конфеты. Ты сейчас не занята? Я хочу тебе пожаловаться.
— Нет, я не занята.
— Отлично! Начнем с диктатора, — я усмехнулась, а она продолжила, — это ужасно! Ив, она забрала мои подарки, телефон и карточку. Бог с ними с подарками, не очень-то и хотелось, но телефон и карточку! Знаешь что? Она сказала, это для того, чтобы ты мне деньги не высылала, — Кира тихо, на выдохе, выругалась. — Типа ты меня так разбалуешь, и я привыкну ничего не делать. А телефон она забрала, что я тебе жаловаться не смогла. И вообще никому. Она назвала меня истеричкой, когда я сказала, что она не имеет право забирать мои вещи, и сказала, что ничего моего тут нет. Знаешь что еще?
— Что?
— Мои новогодние подарки. Она забрала их, потому что, цитата, "я вела себя отвратительно в этом году и не заслужила их". Зато Мира опять самая хорошая, — раздраженно проговорила Кира.
В детстве мне постоянно ставили в пример Есению или других детей. Это раздражало, потому что, что бы я не сделала, мать или отец всегда могли сказать: «А вот сын тети Маши — подставьте любое имя, у них бесчисленное количество знакомых — сделал это намного лучше или, если это было что-то плохое, никогда бы так не сделал». Это жутко раздражало. Я испытывала лютую ненависть ко всем этим «одаренным» детям и их невероятно гордым родителям, потому что мои родители никогда не хвалили меня так, как какого-нибудь Илюшу, сына Ну-Вот-Тех-С-Работы. Когда я, — может быть, лет в тринадцать или четырнадцать, — сказала, что у меня вообще-то тоже есть заслуги, мать спросила меня: "Ну, что ты хочешь, чтобы мы тебя за это хвалили?". Тогда я ответила: "Да, хочу", и они похвалили меня, но это было больше похоже на издевку, чем на похвалу. Больше я не требовала их похвалы.
Сейчас с Кирой происходит то же самое. Маленькую и спокойную, от того и удобную, Мирославу ставят в пример «неправильной» Кире. Естественно я могла понять почему одна сестра с раздражением говорит о другой, потому что я через это проходила. Когда-то и меня бесила Есения своей правильностью. Однако я переросла это и поняла, что ни Сеня, ни другие "лучше-чем-ты" дети не были виноваты в том, что мои родители ставили их мне в пример. Теперь мне нужно было донести это до Киры.
— О матери можешь говорить мне все что угодно. Я с тобой согласна. Но даже не думай злиться на Миру. Она маленькая и не виновата в том, что является маминой любимицей. Не позволяй вас стравить друг с другом, слышишь? Иначе это перерастет в стукачество и постоянные ссоры на пустом месте. Кира?
— Да, я тебя услышала, — вздохнув, проговорила Кира. — Меня просто... Меня...
— Я понимаю. Ты нашла карточку? — я решила сменить тему.
— Нет, в процессе.
— Ладно. Главное, что телефон нашла. Деньги через приложение перекинешь Сене, а потом новую карту создашь. Собирай вещи и поезжай к ней.
— Не, мать опять меня заберет. Я поеду к подруге.
— Это та, со значками? — я улыбнулась.
— Ага, она классная.
— Хорошо. Напиши мне, когда будешь у нее. Не буду тебя отвлекать разговорами.
— Угу. Созвонимся потом и расскажешь куда шла.
Я фыркнула и сбросила вызов. Снова наступила тишина, а затем Глеб вдруг сказал:
— Да уж, во времена моей юности главной проблемой было то, что половину деревни выкосила оспа, — он усмехнулся, а я невольно улыбнулась, после чего снова стала серьезной.
— Подслушивать чужие разговоры нехорошо, — я укоризненно посмотрела на него.
Глеб цокнул языком.
— Уж прости за то, что у меня слишком хороших слух, — он закатил глаза.
— Настолько хороший, что ты не слышишь, когда тебе кричат, находясь в полуметре от тебя? — скептически поинтересовалась я.
— Настолько, чтобы слушать тяжелый металл на полную громкость, — он уже привычно ухмыльнулся. — Мы почти подошли.
Парень кивнул вперед, где из-за тонких черных деревьев виднелся двухэтажный дом. Только в одном окне на первом этаже горел свет. Мы направлялись к главному входу, который оказался открытым. Глеб распахнул дверь и вошел первым, я — за ним. В прихожей было прохладно, но, как сказал Глеб, не настолько, чтобы находиться в куртке. Он стянул с моей головы шапку, и мои наэлектризованные волосы распушились в разные стороны. Приглаживая их, я буркнула ему что-то, что парень вряд-ли расслышал, потому что ушел на несколько шагов вперед.
В коридорах было пусто, темно, от шагов скрипел пол и слышались далекие голоса. Глеб вдруг остановился, повернулся ко мне и ткнул мне пальцем в лоб.
— И что это было? — спросила я, проведя тыльной стороной ладони по лбу и стирая с него прикосновение парня.
— Заглушил твое сердцебиение, чтобы не привлекать к нам внимание.
— Зачем? Ты же сказал, что там не опасно.
— Я и не говорю, что там опасно. Но привлекать внимание все равно не нужно, — некоторое время он смотрел на меня, после чего щелкнул пальцами и моя куртка исчезла, затем Глеб снял свою куртку и накинул мне её плечи. — Ладан, — ответил он раньше, чем я успела спросить. — Все еще воняешь, конечно, но если не принюхиваться, то в целом нормально. Куртка твоя в прихожей.
— Ладно, — вздохнула я, неопределенно взмахнув рукой. — Мы просто войдем туда?
— Нет, мы пойдем искать женишка. Он сейчас накрутил себя, значит, способен выдать какую-нибудь дичь, — парень пошел дальше.
— А что будет, если выдаст?
— Ему — ничего, а с меня три шкуры спустят за то, что я не уследил за вами.
Он открыл двери в вошел в темную комнату, я, оглянувшись, проследовала за ним. Ощущение, что мы вломились в чей-то дом, не желало оставлять меня. Каждую секунду я ожидала, что меня вот-вот схватят за руку. Наверное, больше всего в таком случае я боялась, что хозяева дома вызовут полицию и окажется, что все сверхъестественное — выдумка, что у меня просто поехала крыша. Я приподняла рукав кофты и ущипнула себя за предплечье. По крайней мере, теперь у меня была уверенность, что все это не сон, но могла ли я видеть галлюцинации и чувствовать боль одновременно? Я вспомнила свои сны, которые видела в первые дни после приезда, и ужасную сонливость по утрам. Все это исчезло, когда Кошка стала жить со мной.
— Эй, журналистка! — Глеб выдернул меня из размышлений, помахав рукой перед лицом. — Все в порядке?
Несколько секунд я смотрела на него, пытаясь понять смысл его вопроса, а затем кивнула. Мы стояли у лестницы, ведущей в темноту. Погрузившись в свои мысли, я не замечала ни того, что Глеб откуда-то взял свечу, ни того, куда мы идем. Казалось мы бродили целую вечность по темным лабиринтам. Было ли это так на самом деле?
— Слушай, если ты намерена и дальше тупить, то можешь просто подождать нас на улице.
— Нет, все нормально, пошли, — я пошла впереди него.
Ступеньки скрипели, пока мы по ним поднимались. Лестница была узкой и крутой. Тепло дома разморило меня, голова налилась свинцом, а глаза слипались. Если бы не Глеб позади меня, я, наверное, легла и уснула бы прямо здесь. Странная мысль, конечно, учитывая мое местоположение. Лестница упиралась в дверь, я толкнула её и вышла на антресоль. Диму я увидела сразу и тут же взбодрилась. Быстрыми широкими шагами, сжав руки в кулаки и прокручивая в голове всевозможные ругательства и оскорбления, я двинулась в сторону Димы. То ли от моего ли грозного вида, то ли от чего-то еще парень попятился, выставив руку вперед. Однако мой гнев не успел на него обрушиться, потому что Глеб обогнал меня и встал между нами, повернувшись ко мне лицом. Он дернул бровью, ничего не говоря. Я закатила глаза, цокнула языком, сложив руки на груди, и отвела взгляд в сторону.
Антресоль выходила в просторную гостиную с высокими потолками. У противоположной стены разместился большой камин, своим ярко-рыжим светом освещавший большую часть комнаты, по углам стояли высокие торшеры, но все это едва освещало комнату, поэтому мы находились в тени, и разглядеть нас с первого этажа было сложно. Напротив камина, посреди комнаты, стоял длинный стол, за которым собрались, как я догадалась, предводители разных кланов и стай. Во главе сидела светловолосая женщина, по правую руку от нее Влад, а по левую — мужчина с седыми волосами. Разглядеть их лица я не могла.
— Лариса, — тихо проговорил Глеб, наклонившись ко мне и указав на блондинку. — Влад, ну, его мы знаем.
— А напротив кто? — спросила я, чуть повернувшись к нему.
— Мой отец, вожак стаи... — еще тише ответил парень. — С его стороны сидит мать русалок — Мавра. — Длинные зеленые волосы этой женщины обвивали ножки её стула и исчезали под столом.
— И это все?
— Конечно нет, но некоторые группы настолько малочисленны и незначительны, что у них нет предводителя или вместо него выступает один из них. ТипА мелких бесов, домашних духов или мавок. Странно, что Ирины нет.
— Кто такая Ирина?
— Ведьма. Если пустить слух о том, что на собрании будет Влад, то она прибежит сюда сама первая, чтобы занять место рядом с ним. О, ты бы видела, как с этого каждый раз бесится Линдси, — он усмехнулся.
— Может, вы помолчите хотя бы секунду? — раздраженно прошипел Дима. Я закатила глаза, но все равно стала прислушиваться к разговорам снизу. Я все еще была зла на него за то, что он не послушал меня, что он заблокировал меня, когда я волновалась за него. Конечно, здесь оказалось не так опасно, но все же, а если бы я была права?
Вдруг раздался грохот с первого этажа. Я тут же стала искать глазами источник этого звука, как и все, кто сидел в зале. Они повернулись в сторону антресоли, но смотрели не на нас, а ниже. В полной тишине послышался цокот каблуков, и вскоре я смогла увидеть женщину с короткими рыжими волосами. За ней тянулся длинный, похожий на крысиный, хвост.
— А вот и Ирина, — проговорил Глеб.
— Простите, я задержалась, — громко, четко и совершенно точно не извиняясь проговорила Ирина. Она плюхнулась на стул рядом с Владом. — Ну, знаете, мне нужно было разобраться с новоявленным охотником. Кстати, а вы собираете это обсудить или у нас на повестке дня только взбесившаяся упырица?
Лариса сложила руки в замок на столе перед собой и, склонив голову набок, спросила:
— Охотник?
— Да, на ведьм. Кто-то пытался напасть на меня у моего дома. Возможно, колдун, — Ирина, стуча длинными ногтями по столу, бросила взгляд на отца Глеба. — Айтуган, а ты случайно не знаешь, где твой младший?
Внезапный сквозняк всколыхнул пряди моих волос и заставил поежиться, в ту же секунду Глеб оказался рядом с Ириной. Я не видела его лица, потому что он повернулся к антресоли спиной, но зато я видела, как губы ведьмы растянулись в недоброй улыбке, когда она посмотрела на него.
— Малыш, ты все также любишь подслушивать, — проговорила она.
— А ты все также обожаешь пускать сплетни, — ответил Глеб. — И, да, будь это я, ты бы уже давно грела свои старые кости в адском котле.
Ирина отвернулась от него и снова посмотрела на Ларису.
— Кто-то вычисляет ведьм до их инициации. Почему-то я уверена, что наш, а точнее, твой, Лариса, упыреныш могла стать ведьмой.
Я вспомнила, что среди тех, кого я причислила к жертвам Даши, были и женщины. Это ставило мою теорию о том, что Даша убивала мужчин, потому что хотела найти своего убийцу, в тупик. Однако теперь, если Ирина была права, то все вставало на свои места. В Святовещенске действительно был не один маньяк. Конечно, их было гораздо больше, но официально убийцами были только Даша и этот неизвестный.
— Это могло бы объяснить её жажду, — задумчиво проговорила Лариса.
— Близится Ледяная ночь, — подал голос Айтуган, но его тут же перебила Мавра.
— А если охотник не один? — её встревоженный голос был таким тонким и звонким, что мне показалось, если бы на столе были бокалы, то они бы непременно разбились. — Если их много? Нас могут перебить по одному!
Слово за слово и вот уже все собравшиеся перебивали друг друга, пытаясь высказать свою мысль и свой план действий. В этом балагане я заметила, как Глеб выскользнул из-за стола и секунду спустя снова оказался у нас.
— Поздравляю, Димон, твою невестку оправдали, — он хлопнул Диму по плечу. — Доволен? А теперь идем. Нам тут делать нечего.
Он начал подталкивать нас в сторону выхода, как вдруг в дверях появилась Линда. Она сложила руки на груди, хмуро глядя на нас, а затем девушка вздохнула и, развернувшись, пошла вниз по лестнице. Я, бросив взгляд на парней, последовала за ней. Почему-то у меня было такое ощущение, что я должна чувствовать вину, но я была только зла на Диму. С другой стороны, я была и благодарна ему, потому что, если бы я не сорвалась сюда посреди ночи, я бы не узнала много новой информации о городе. Однако это не отменяло того, что Диме, который вроде как считал меня своей подругой, было абсолютно плевать на мои переживания.
Я резко остановилась посреди коридора и развернулась к Диме. Губы невольно сжались в тонкую полоску. Моя рука резко взметнулась в воздух, после чего тишину коридора разрезал звонкий шлепок пощечины. Моя рука горела, как и след от нее на щеке парня.
— В следующий раз можешь не приходить ко мне, когда тебе будет плохо, скучно, за советом. Забудь о моем существовании, если мои слова для тебя пустой звук, — спокойно и четко проговорила я. — Это был последний раз, когда я сорвалась куда-то посреди ночи только потому, что ты хочешь думать задницей, а не головой.
Бросив случайный взгляд на Глеба, я видела, что он ухмыльнулся. Снова развернувшись, я ускорила шаг и догнала Линду. Она открыла одну из дверей и пропустила меня внутрь. Это была гостиная, но гораздо меньше, чем та, в которой заседали предводители.
Первое, что я увидела — Даша. Она сидела на темно-красном диване и казалась такой маленькой, что я снова невольно сравнила её с фарфоровой куклой. Её руки по-прежнему были скованы наручниками. Мне стало искренне жаль её. Я не знала, что с родителями Даши, но почему-то за все то время, что её не было, никто, кроме Димы, не забеспокоился о ней. Если бы не было Димы, то никому не было бы дела до её исчезновения. Никто не заслуживал того, через что проходит она.
Дима, влетев в комнату за мной следом, тут же кинулся к ней, сел рядом с девушкой и взял её руку в свои, прижимая их к груди. Она подняла на него полный усталости взгляд. Очевидно, у нее уже не было сил ни на любовь, ни на горе, ни на что-либо другое. Линда села на другой диван и, поставив локоть на подлокотник, подперла голову рукой. Глеб стоял рядом со мной, я бросила взгляд на него, ожидая какой-нибудь язвительный комментарий в сторону парочки, но его не произошло.
— Ничего не скажешь? — я удивленно вскинула брови.
Он вздохнул, посмотрев на потолок.
— Меня сейчас стошнит от этой приторности, — проговорил парень. Я невольно улыбнулась.
Однако Даша вырвала свои руки из рук Димы и отвела взгляд в сторону. Он попытался снова к ней прикоснуться, но в этот раз осторожнее, как к самой хрупкой драгоценности, как к напуганному дикому зверю. Девушка отсела от него и протянула руки в кандалах Линде, чтобы та, очевидно, расстегнула их. Ключ со скрежетом провернулся и кандалы, звякнув, упали на пол. Даша вжалась в подлокотник, сосредоточенно растирая запястья и не поднимая взгляда на Диму.
В такой напряженной, звенящей, тишине мы ждали Влада. Спустя двадцать минут, обдумав все, что только можно было, я вспомнила, что Кира должна была мне написать, но она до сих пор этого не сделала. Я написала ей несколько сообщений, но она не прочитала ни одно из них. Тогда я начала волноваться, потому что Кира не расставалась с телефоном и всегла читала сообщения сразу. Я позвонила ей, но она снова не ответила. Как же это было глупо — поздним зимним вечером отправлять её одну неизвестно куда. Город большой — она могла потеряться или кто-то мог к ней пристать. К горлу подкатил ком. Иногда я не замечаю того, что плотно сжимаю зубы. Это была проблема, с которой я пыталась бороться, но сейчас мне было просто не до самоконтроля. Я винила себя за то, что отправила её к подруге. С матерью она была бы в безопасности. Да, с постоянными ссорами, но хотя бы в безопасности. Теперь она бог знает где и бог знает с кем.
Я встала с дивана и вышла из комнаты, продолжая названивать Кире. И вот я снова была не рядом с ней, когда нужна. Ну и какая из меня сестра? Я вспомнила Есению, которая была готова сорваться ко мне — к любой из нас — в любую минуту, если бы я попросила, если бы мне нужна была помощь. А я просто уехала, сбежала, бросив их.
Наконец Кира соизволила ответить. После её осторожного, прощупывающего "алло?", камень упал с моих плеч. Я выдохнула и чуть ли не закричала в трубку.
— Какого хрена ты не отвечаешь?! — мой голос истерично дрогнул. — Я чуть не поседела здесь.
— Прости! Прости, прости, прости! — виновато протараторила Кира. — Правда, я не специально! Телефон сел на морозе, и я только сейчас смогла его включить. Прости, пожалуйста... Я сейчас у подруги, все хорошо. Не волнуйся.
Я прислонилась спиной к стене и провела холодной рукой по горячему лицу. Она продолжила говорить о чем-то, но я почти не слышала её. Голова казалась такой тяжелой, мне было жарко.
— Кир, я перезвоню тебе позже, хорошо? — проговорила и сбросила вызов.
На ватных ногах я вернулась в гостиную и села на диван рядом с Линдой. Свет был тусклым. Я свернулась в самом углу дивана и невольно провалилась в сон.
Проснулась я от яркого света, ударившего в глаза. Поморщившись, я накрылась тяжелым одеялом с головой. Только спустя несколько долгих минут до меня дошло, что там, где я заснула, не должно быть так светло и не должно быть тяжелого одеяла. Скинув одеяло, я огляделась. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что я в квартире Линды. Еще несколько минут потребовалось на то, чтобы перевести свое тело в вертикальное положение и встать с дивана.
Моя голова по-прежнему была тяжелой и горячей. Во рту было сухо, глаза болели. Несмотря на это я дошла до кухни, где Линда возилась у плиты над кастрюлей, а Влад пил кофе, читая газету. Линда повернулась ко мне и бодро улыбнулась.
— Пробежки по морозу приводят к простуде, Иванна, — она выключила плиту, взяла половник и, набрав какой-то зеленой вязкой жижи, налила её в стакан, после чего протянула его мне.
Я осторожно принюхалась, как учили на уроках химии, но ничего не почувствовала из-за насморка. Жижа бурлила и пузырилась. Линда выжидающе смотрела на меня.
— Что это? — недоверчиво спросила я.
— Отвар.
— Его пьют, — подсказал Влад, не поднимая взгляда с газеты.
Мое лицо скривилось.
— Давай-давай, — Линда помахала кистями, подгоняя меня. — Я бы не стала тебя травить. Захотела бы убить — утопила бы.
— Спасибо.
— Не за что. Пей.
Осторожно поднеся стакан к губам, я ожидала, что жижа будет горячей, поэтому сначала подула на неё, а затем сделала первый глоток. Вопреки моим ожиданиям, отвар оказался холодным, но зато таким же мерзким на вкус. Я посмотрела на Линду, держа отвар во рту и не решаясь его глотать.
— Надо выпить все.
После первого глотка я была готова заплакать, однако все равно осушила стакан. Сразу вспомнилось детство, когда мать поила меня гадкими, приторными, сиропами от кашля и клубничным нурофеном.
— В доме отключили горячую воду, но у нас бойлер, поэтому можешь сходить в душ у нас, — проговорила Линда, забирая у меня стакан.
Я кивнула и поблагодарила её. После того как я приняла душ и переоделась в чистую одежду, мне стало значительно лучше. Может быть, начал действовать отвар. Когда я вышла из ванной, Влада в квартире уже не было, поэтому позавтракав — я завтракала, а Линда пила кофе, — мы вновь сели в гостиной и Линда начала свой рассказ.
Когда то лето подошло к концу, родители объявили, что я должна поехать с Алексеем в Петербург, где меня без вступительных экзаменов определили в гимназию княгини Оболенской. Так было не принято, но связи и деньги моего papa сделали свое дело, поэтому в свои пятнадцать я впервые оказалась в Санкт-Петербурге.
Первое время было сложно. Нет, пожалуй, слово «сложно» тут не совсем подходит. Я была белой вороной, потому что все остальные гимназистки обычно поступали туда намного раньше и за годы, проведенные в стенах гимназии друг с другом, успевали хорошо узнать друг друга, поделиться на группы, в которых для меня уже не было места. Находясь в поезде, Алексей говорил мне, что я непременно найду подруг среди девочек своего возраста, поэтому я чувствовала себя не только одинокой, но еще и обманутой. Я написала ему об этом пару-тройку гневных писем, а потом еще несколько, но уже жалобных с просьбой забрать меня. Со мной никто не хотел общаться, и это было трагедией, убивавшей меня с каждым днем.
Все изменилось только в середине ноября, на уроке рисования. Волей случая за одной партой со мной оказалась Софья Франк. У нее были волнистые темно-каштановые волосы, вздернутый нос и "sombre" глаза. Её воротник всегда был белоснежным, в отличие от рук, вечно испачканных чернилами. В гимназии все девочки давали друг другу surnoms, которые были у всех, кроме Софьи. Её называли только по имени и никак иначе. Я знала это, потому что, не являясь interlocutrice, я стала отличной l'auditeur. У нее не получался пейзаж, и из-за этого она начинала нервничать, а у меня, напротив, все получалось даже лучше, чем у учителя. Виной тому была сделка с Владом, о которой я еще не знала. Учитель, проходя рядом с нашей партой, похвалил мой рисунок и разбил её пейзаж в пух и прах.
— Людмила, постой! — окликнула она меня, когда я покинула классную комнату. Я остановилась, обернулась и удивленно посмотрела на нее. — Не могла бы ты обучить меня рисованию? А я помогу тебе с чем-нибудь другим. Пожалуйста...
Несколько секунд я стояла и смотрела на нее, не зная, что сказать. Только потом, годы спустя, я узнала, что замечания от учителя стали для нее для нее самым невыносимым оскорблением.
— Хорошо, — кивнула я, когда поняла, что она спросила, и мы договорились о первом уроке.
После ужина мы, как и договорились, приступили к занятиям. В библиотеке я нашла книгу по рисованию и прочитала из нее первую главу, чтобы суметь объяснить Софье теорию, которую сама не знала. Мы начали с форм. Пытаясь рисовать круг, Софья сильно давила на карандаш, из-за чего линии получались жирными и кривыми. Я терпеливо объясняла ей, однако, будем честны, художница она была никакущая.
— Qu'ils aillent au diable! — воскликнула она, смяла изрисованные кривыми кругами лист и нахмурилась.
— Прости, — тихо проговорила я, чувствуя, что Софья перестанет со мной общаться.
— Не извиняйся, — отмахнулась она. — Спасибо тебе за то, что пыталась помочь, но я безнадежна в рисовании.
Я хотела попытаться убедить её в обратном, но Софья покачала головой, а затем, пошарив в кармане платья, достала оттуда что-то и вложила в мою руку так, чтобы другие девочки, сидевшие в дортуаре, этого не видела. Это была конфета в светло-розовой обертке. Софья улыбнулась.
— Зови меня Софи, — тихо прошептала она, будто это было секретом.
Как оказалось, это и было секретом: только я могла звать её так. С того вечера началась наша дружба. Софи убедила всех своих подруг общаться со мной, и я перестала чувствовать себя одинокой.
— И сколько вы дружили? — поинтересовалась я, сделав глоток горячего чая.
— Всю её жизнь, — Линда смотрела куда-то сквозь меня. — Мы общались до моей смерти, потом меня не было десять лет, а когда вернулась, я узнала, что она вышла за моего брата, Алексея. Они прожили вместе до шестьдесят пятого, потом Алексей умер... — Линда замолчала, потерла пальцами губы. — В последнем своем письме Софи писала, что ей очень одиноко и она хочет меня увидеть. А я не могла к ней приехать, потому что в её понимании мне, как и ей, было восемьдесят четыре. Она умерла в семьдесят шестом.
Некоторое время мы молчали, погрузившись в собственные мысли. Выключив диктофон, я думала о том, каково это, когда смерть преследует тебя по пятам, но не забирает, словно дразнит и насмехается. Для меня это стало бы самой жестокой пыткой из всех возможных: жить вечно с осознанием, что рано или поздно придется похоронить всех своих близких. Даже мысли о неминуемой смерти родителей отзывались болью в груди, несмотря на все наши постоянные ссоры и разногласия. Я взглянула на Линду и задумалась о том, что она сказала мне о смерти.
— Как ты умерла? — спросила я, и она наконец посмотрела на меня, а затем слабо улыбнулась.
— Думаю, эту историю мы оставим на другой раз. Тебе нужно отдохнуть.