В заброшенном здании пустынно и тихо. Мужчина замирает в напряжении, пытается услышать хоть что-то, различить малейший шорох. Он палец предупреждающе поднимает, чтобы мелкий гаденыш, сидящий рядом и уже открывший рот для очередного тупого вопроса, не смел ничего говорить. Ковалев так отчаянно старается, словно заплатить ему должны раз в десять больше. К сожалению, он слишком педантичен, чтобы бросить работу незавершенной. В итоге, ему удается различить только слабый звук капающей воды и шуршание крыс в целлофане, сваленном в кучу в ближайшем углу. Самых настоящих крыс, а вовсе не тех, которых пытается найти Ковалев.
Недовольно выдыхает, в очередной раз пространство вокруг изучая, и разочарованно на спинку кресла откидывается. Ногтями выстукивает ненавязчивый ритм, пока пытается придумать хоть какой-то план действий. Он привык все анализировать и за всем следить. По крайней мере до сегодняшнего дня у него вполне успешно получалось это делать. До сегодняшнего дня…
- Ну что там? - нетерпеливо интересуется попутчик, подаваясь вперед и пытаясь разглядеть хоть что-то в тусклом свете фар, - Все? Мы не поедем дальше?
Ковалеву приходится в несчастный руль вцепиться, чтобы не схватить подонка за шею и не придушить прямо на месте. Нервы и так выкручены до предела - чуть-чуть и лопнут от натяжения, - так еще и чужие подпездывания только сильнее выводят из себя.
- Какой же ты тупой, - Ковалев руль крепче сжимает до противного скрипа кожи, пытаясь себя в руках держать, чтобы не накинуться на придурка, сидящего рядом, - Идиот…
Парнишка в кресле ерзает, раздражается от его упреков и ровную линию зубов показывает, сверкая острыми, почти нечеловеческими клыками. Ковалев даже его имени не помнит, оттого кличет его в своей голове “Мажором”. А что? Ему подходит. Мудаку этому картонному, карикатурному, в образе этакого современного плейбоя. Хотя слово “плейбой” последним в голову приходит, только после сотни других, совсем не ласковых слов.
- Как ты меня бесишь... - выдыхает сквозь зубы Ковалев, глаза прикрывая.
- Ты проебался, а виноват я? - хмыкает самодовольно, окончательно обнажая ряд белоснежных зубов.
Зубатка, блять, ебаная.
- Тварь… Ненавижу тебя, говно! Говно! И вся твоя семья такая, блять!
Ковалев не сдерживается, кричит уже откровенно. Его слова тут же эхом от бетонных стен отражаются. Видит чужую самодовольную ухмылку и так сильно хочет ее с его лица стереть, что не выдерживает: прикладывает тупорылую голову Мажора о приборную панель. Тот успевает руки выставить перед собой, так что урон от столкновения получается минимизировать. Ковалев пару раз хлопает его по спине, разрозненные удары нанося, то между лопаток ладонь укладывая, то по уху попадая. Он шипит сквозь зубы, тут же очки снимает, проверяя на сколы, и злобный взгляд в сторону мужчины кидает.
- Сука, какого хера ты делаешь?! - Мажор прикладывает руку ко лбу в страхе обнаружить там кровь. - Ты знаешь, что моя мать с тобой сделает?!
Перед глазами красная пелена стелется, а внутри закипает самая настоящая злоба. Ковалев его за лацкан пиджака хватает, встряхивает как следует, а потом к себе притягивает. Почти носами с ним сталкивается, в лицо ненавистное это смотрит и не понимает, что с ним хочет сделать больше: выволочь из машины, разбить это самодовольство о бетонные плиты или что-то менее конкретное, но все такое же озлобленно-яростное. Внутри от абстрактных желаний горящий жгут сворачивается, чуть ли не урчит, прожигая все нутро насквозь. Непривычная, незнакомая доселе реакция заставляет теряться в чувствах. Ковалев только сильнее злится от того, что не может понять природу этих эмоций.
- Говно ты сраное! Только мамкой своей прикрываться можешь, пиздюк малолетний?! - сильнее ткань на кулак натягивает, еще чуть-чуть, и раздастся треск ниток, - А сам ты-то, блять, что сделать можешь?!
Мажор внезапно замирает, в улыбке расплывается, словно совсем страха не испытывает, и пальцы поверх запястья смыкает. Этот жест неожиданно отрезвляет, холод от прикосновения заставляет едва ощутимо вздрогнуть. А парень, напротив, только сильнее заводится, уже открыто наслаждается происходящим.
- А ты что увидеть хочешь? - глазами черными сверкает, и Ковалеву мерещатся там нездоровые искры, - С чего начнешь? Сначала трахнешь, потом убьешь? Или наоборот?
Ковалев на секунду теряется от абсурдности чужих слов. А потом чувствует, как длинные пальцы его бедро сквозь брюки сжимают и выше пробираются. Парень пользуется заминкой, трогая и исследуя мужское тело. Если честно, это выбивает Ковалева из колеи, заставляет растеряться на мгновение.
- Нравится, когда боятся, да? Уже не то, да, товарищ мент?
Хлесткая пощечина заставляет пацана за щеку схватиться. Ковалев сам не ожидает от себя такой агрессии, но сегодняшняя ночь вообще открывает его с новой, неожиданной стороны. Он думает, что Мажор обозлится, в чувства придет, надуется и замолчит до конца их вынужденного пребывания вместе. Но тот настроения похабно-игривого не теряет, только ухмыляется веселее.
Доигрался.
- Выходи, нахер, - звонким холодным тоном произносит Ковалев, наконец-то стирая ублюдочную ухмылку с полных губ, - Чтоб я твоей убогой рожи больше не видел.
Мажор глазами округлившимися хлопает, с места не двигается, но и попыток переубедить не предпринимает. Ковалев коротко прикидывает, сможет ли он прибить говнюка и спрятать его тело так, чтоб не нашли. Но понимает, что слишком устал для таких мыслей, не то что действий. Оттого тянется к двери, чтобы уже вытолкнуть это недоразумение из своего автомобиля и уехать спокойно домой. Распахивает дверцу, впуская затхлый влажный воздух в салон. Хватает паренька за шиворот и пытается вышвырнуть на дорогу, но тут же с сопротивлением сталкивается. Оттого наваливается на него, только сильнее в кресло вжимая, и локтем на горло давит.
- Не надо! - Мажор издает отчаянный хрип, крепко за руки чужие хватается, ногтями короткими кожу царапая, - Я понял! Ладно, я все понял!
- Тогда делай, что я говорю, и не выебывайся, ясно тебе? - почти рычит Ковалев, вдавливая парня в сиденье, и старается не слишком откровенно наслаждаться своим положением.
- Ясно! Ясно, - выдыхает в ответ, испуганными омутами сверкая.
Ковалев не отстраняется, смотрит, разглядывает лицо напротив. Подмечает детали в виде выступившей испарины, трогательной родинки на щеке и плывущего взгляда. Дурацкая, глупая, но отчего-то тешащая самолюбие мысль возникает резко в голове. Он улыбку победоносную старательно скрывает - благо держать лицо он давно уже научился.
- Ну тогда раздевайся, - ровным спокойным голосом говорит Ковалев, отпуская наконец ошалевшего парня.
Он выглядит растерянным, пойманным врасплох, и, что удивительно, ничего не говорит. Ковалев смотрит на это беспомощное выражение лица и уже думает сказать, что пошутил. Только его опережает Мажор, который в кресле ерзает, трет шею, прежде чем к манжетам пиджака потянуться. Дурацкая шутка выходит из-под контроля, когда парень действительно начинает расстегивать наручные часы. Аккуратно складывает их, на приборную панель убирает, после чего стягивает пиджак неторопливо. Ковалеву бы гаркнуть для пущего эффекта, чтоб тот свои шмотки по салону не разбрасывал, но он слишком шокирован происходящим.
- Я вообще-то… - Ковалев замолкает, а потом просто отпускает ситуацию и перестает анализировать чужое поведение (и особенно собственное).
- Чего? - спрашивает тихо и взгляд поднимает, ей богу, как у оленя.
- Ниче, давай резче и на заднее сиденье.
Общение короткими командами - лучший вариант для него, так он хотя бы не собьется, не передумает и не будет слишком много думать.
Мажор при этом выглядит совсем юнцом: пропадает дьявольский блеск в глазах и извечная острая ухмылка. Ковалев встряхивается, напоминает себе, кто на самом деле перед ним. То, что этот засранец умеет с легкостью менять маски, он уже понял, на собственном опыте выяснил. Он решает, что пора бы перестать думать и анализировать, пора просто начать действовать. К тому же безропотная покорность вновь заставляет ненасытное чувство внутри завертеться, опаляя низ живота.
И он отдается этому.
Вслед за Мажором проскальзывает на заднее сиденье и бурчит едва различимо: “Только салон мне не запачкай”. Ковалев ждет подвоха, ножа в спину, хотя бы вялых попыток сбежать, но ничего из этого не получает. Парень послушно в креслах пытается устроиться, неуклюже ботинками скользя по искусственной коже. Бесится, не знает, куда себя деть, и только сильнее оттого злится. Свет здесь ужасный, но Ковалев почти уверен, что мальчишеские щеки горят. Нелепость какая.
- Успокойся уже, - говорит Ковалев, устраиваясь у чужих, согнутых в коленях ног.
- Я, знаешь ли, не часто бываю в таких ситуациях, - язвит Мажор, вновь под контроль свои эмоции берет.
- Кому ты врешь, - хмыкает коротко, прежде чем колено уверенным движением в сторону отвести.
Парень глаза округляет за стеклами своих фальшивых очков, на локтях приподнимается, двигается едва заметно. У Ковалева узел нервный стягивается внутри от предвкушения, волны сладкой боли по телу посылая и дыхание сбивая. Ему нравится такое: чувствовать себя главным, доминировать, упиваться абсолютным послушанием. Расстегивает дорогой кожаный ремень, торопливо стянуть брюки пытается, но в итоге только провозит Мажора спиной по сидению, задирая выше водолазку. Ковалев коротким взглядом окидывает оголившийся участок кожи и надеется, что не выглядит слишком заинтересованным.
- Давай сам, - отстраняется, ныряет в переднюю часть салона и принимается в бардачке копошиться, слушая чужое тяжелое дыхание и шуршание одежды.
Возвращается, находку между пальцев зажимая, и отвечает на вопрошающий взгляд изгибом брови и мимолетно брошенным:
- Не хватало от тебя еще сифак подцепить.
- Че? Я чистый вообще-то, - возмущается парень, поправляя край задравшейся водолазки. Ковалев не знает, для чего он это делает будучи без брюк, но вопросов лишних не задает.
- Мамке своей рассказывать это будешь.
Дальше Мажор возмущаться не берется. Вместо этого решает проявить инициативу. Когда он тянется к поясу, Ковалев не сопротивляется, только разглядывает уже потерявшую прежний лоск укладку. Не сдерживается, руку на макушку опускает, волосы жесткие вороша. Отмечает невольно контраст, поскольку привык к длинным, струящимся, рыжим локонам. Отмахивается от назойливых мыслей, отдаваясь несмелым движениям сильной ладони.
- Полегче! - шипит сквозь зубы, чувствуя, что уже испытывает не удовольствие, а откровенный дискомфорт.
- Не боишься, что откушу? - вернувший себе самообладание Мажор снова выглядит самым настоящим чертом, дьяволом даже.
- Не боишься, что без зубов останешься? - отвечает колко, и опять шипение издает от трения насухую, - Все, хорош. Переворачивайся.
- А ответной услуги не будет?
Ковалев вместо слов грубо хватает чужие бедра и ближе к своим тянет. Успевший лечь на живот Мажор распластывается грудью на холодном сидении, глухо столкнувшись с жесткой кожей. Он ругается сквозь зубы, шумно выдыхая, и пытается опору нащупать. Ковалев его игнорирует и действует быстро, не раздумывая лишний раз. Стягивает с парня белье, пока тот внезапно не принимается брыкаться.
- Стой! Подожди! - из рук рвется, выгибает спину, ищет что-то в висящем на спинке пиджаке.
- Издеваешься? - Ковалев не знает, он больше разочарован или зол, - И ты молчал, сука такая?
- Ее мало, - Мажор через плечо на него оборачивается, как ни в чем не бывало.
- Тогда сам этим и занимайся.
Ковалев не то чтобы пытается играть в обиженку, просто это очередная за сегодняшнюю ночь попытка приструнить парня. Тот не теряется, начинает возиться, выставляет себя напоказ похуже так ненавистных ему шлюх. Ковалев невольно очередную параллель ловит. Не выдерживает ожидания, ладонями по крепким ногами скользит, к спине продвигаясь и в очередной раз водолазку задирая. Кожа у Мажора, что не удивительно, гладкая, ровная, без рубцов - как будто могло быть иначе.
- Долго красоваться-то будешь? - через некоторое время спрашивает Ковалев, изведенный от бездействия.
- А ты может разденешься для начала?
Ковалев куртку скидывает, бросает ее в сторону, не глядя, и притягивает парня к себе ближе. Презерватив торопливо раскатывает, чувствуя, как неожиданно все внутри трепетать от предвкушения начинает. После чего уже убирает чужие руки и двигаться начинает.
- Если я найду хотя бы еще один труп и узнаю, что это твоих рук дело, - раздается горячий шепот прямо в ухо парня, - то тебе пиздец.
Мажор на его слова реагирует только коротким кивком, и то мужчина не очень в этом уверен. Парень вообще большую часть времени молчит, только изредка мычит, в собственный кулак, на особенно сильных фрикциях. Ковалев старательно не думает ни о чем: ни о нем, ни о деле, ни об этой проклятой ночи. Отдается целиком и полностью толчкам. Руку в волосы темные запускает и тянет к себе, заставляя прогнуться. Теперь парень откровенно стонет, запыхивается и пытается на вялых руках удержаться, да ногтями скребет по обивке.
- Блять, Леш… - почти всхлипывает, когда Ковалев наваливается сверху и поперек груди обхватывает.
Он замирает, отпускает парня и молча смотрит на него. В голове все прыгает, крутится, вертится, пока Ковалев отчаянно пытается осмыслить его слова. И ничего страшного, казалось бы, но они совершенно точно не представлялись друг другу по именам.
- Ты откуда, сука, знаешь, как меня зовут?
- Ты… прямо сейчас решил об этом поговорить? - задыхаясь, уточняет парень, чуть поворачивая голову.
- Давай без “Леш”, - сухо бросает Ковалев, возобновляя движения и выбивая из парня очередную порцию звуков.
Он вообще поразительно громкий и показушный, как будто продать себя подороже пытается. Распаляется с каждым толчком, громко стонет, подается следом, и Ковалев даже радуется, что они на заброшенной парковке посреди ничего - в любой квартире их давно бы услышали. Он правда тоже не железный. Руку устало прям возле чужого лица опускает, опираясь на нее чуть ли не всем весом, и шумно дышит во взмокший затылок. Парень оборачивается, внезапно к нему тянется губами, но Ковалев только отталкивает его. Нет уж, на такое он не подписывался. Ускоряет движения, в бок мягкий пальцами вонзаясь, не беспокоясь о том, что на коже точно останутся синяки. Мажор забывается, всхлипами уже откровенно давится и все бормочет без конца: "Леш. Леш. Леш…". Каждый раз именем по ушам проезжается, как будто назло это делает.
- Сука, - протяжно тянет прямо на ухо, злым шепотом, в отместку руку снова в волосы запускает и грубо натягивает пряди.
Доводит этим Мажора до исступления, и он на очередной громкий стон срывается. Его сотрясает мелкая дрожь, сам он мычит тихо, пока Ковалев двигаться продолжает. Тот глаза прикрывает и тяжело шумно выдыхает, ненароком парня впечатывая в сиденье.
В себя приходит, отстраняется, по чужой мокрой спине проскальзывает в неловком жесте. Дает себе секунду на передышку, после чего одежду поправляет и за салфетками в бардачок ныряет. Швыряет их Мажору со словами "Приведи себя в порядок". Сам возвращается на свое место, пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее. Оборачивается на парня, который старательно не обращает на Ковалева внимания. Когда в очередной раз у мужчины в голове проносится пресловутое "Мажор", он решает спросить:
- Тебя хоть как зовут-то?
- Аристарх.