Зелёные стёклышки в деревянных решётках окон изрисовали змейки дождевой воды по ту сторону. Потушенный и давно остывший масляный фонарь, закованный в двойную раму под самым потолком каюты, едва заметно покачивался в такт поскрипыванию корабля. Прокатывалась, иногда стукаясь с тихим дзынь, бутылка с ромом по истёртым доскам пола. Качались и тени от грубой мебели, шуршали кончики морских карт, прибитые к одной стене ножами. Казалось, что только высокие, величественные свечи стояли в центре неподвижно, незыблемо.

      На тонких свечах белёного воска алели язычки огня. Тирион гладил их ладонью, изредка перекатывая сквозь пальцы. Они лизали руку покорно, шипели, как ласкающаяся змея. Если бы змеи пытались урчать, звук верно был бы такой же... Может, его издают драконы, когда хозяин кладёт им ладонь на широкий нос?

      Подняв глаза, он увидел в начищенном медном блюде, поставленном ребром на сундук, своё отражение. Мутное, искажённое, с характерным золотисто-розовым оттенком меди. Будто и не отражение вовсе, а видение. Видение человека с лицом угрюмым, познавшим беды, с лепестком огня на кончиках пальцев, с мечтой о драконах — глубоко в сердце — и с чёрным глазом, смотрящим в самую душу тем, кто осмелится посмотреть на него без подобострастия.

      Интересно, был ли таким Эйрис?

      Тирион поправил повязку на другом глазу, стараясь не думать об этом. Безумный Король был не из тех, на кого хотелось походить. Зря Варис ему сказал об этом, разбередил рану. «Ты носишь цвета моего дома только потому, что я не могу доказать, что ты не мой сын,» — сказал ему однажды Тайвин. Тогда Тирион не воспринял эти слова настолько… буквально.

      После того как Эурон Грейджой, некогда считавшийся пропавшим, вернулся из Преисподни и захватил Железные острова, Тириону приснился сон. В нём он шёл в темноте на свет свечи, сделанной будто из стекла. Блестящий, грубо огранённый осколок держал в руках мужчина в балахоне с капюшоном. Когда Тирион подошёл ближе, он откинул грубую ткань, обнажив лысую голову. «Простите, милорд, что вторгся в ваш сон без приглашения, — обеспокоенно прошептал Варис, — но обсидиан жжёт мне руку и, верно, долго я этого не вытерплю. У нас мало времени, слушайте внимательно… Скорее всего это наша первая и последняя встреча подобным образом.»

      Тирион — сын Эйриса. В его жилах течёт кровь Таргариенов. Варис поведал ему это и дал совет ехать на ту сторону света к его неожиданной «родне». «Вас предали те, кого вы считали семьёй, отреклись. Неужели вы простите их? Не захотите отомстить? Нынешняя королева не разбираясь бросила вас за решётку, готова была казнить. По ту сторону моря есть другая… И у неё есть два дракона без наездника. Не вы ли мечтали о драконах с детства? — лил елей ему в уши евнух. — Огромные, могучие… они прекрасны. Пред вами, верхом на драконе, преклонятся все, кто до этого смел смеяться над вами. Вы поможете Дейенерис, и она возвысит вас…»

      Рука Тириона дрогнула, и огонь свечи, воинственно зашипев, оставил на слишком долго и близко задержавшемся к нему пальцу волдырь.

      — Седьмое Пекло! — выругался он, отдёрнув руку и замотав ей.

      Соваться к той, что ненавидит Ланнистеров всем нутром — безумнее, чем сунуть руку в костёр. Или в раззявленную пасть дракона…

      Нет, ничего хорошего в «совете» Вариса Тирион не видел. Дочь Безумного Короля сама имела репутацию дурную. Не принесла она ни мира, ни хлеба своим людям. Кровь, голод, болезни… Грабежи да растоптанная её сандалями экономика. Не этого хотел Тирион своему краю. Месту, где Герион рассказывал сказки о драконах — эта страсть бесспорно у него от него. Где они с Джейме играли в прятки и Короля-на-Скале. Где Киван позволял прятаться у него под кроватью, когда злился лорд-отец. Где Дженна кормила их вместе украденными пирожками с кухни и учила устраивать проделки над учителем этики.

      Тирион вновь взглянул на своё кривое отражение в подносе, показавшееся ему видением Безумного Короля. Если уж и пытаться возвыситься, то точно не за счёт того, кто сжигал своих подданных.

      Что ж, раз уж приходится выбирать сторону...

      Станнис Баратеон — суровый, напрочь лишённый чувства юмора лидер. Тот, кто воистину будет радеть ради народа. Он может скрипеть зубами, но всегда поступит так, как велит справедливость. Даже если она ему окажется не по вкусу.

      Если Дейенерис доберется до материка, то она сожжёт весь львиный род. Если же победит Станнис, то сложно будет представить его, отдающего приказ казнить даже зелёного Ланселя или ни в чём неповинную тётушку Дженну. И он был тем, кто сможет остановить дочь Безумного Короля. Вместе они уничтожат Дейенерис Таргариен.

      В медном отражении за Тирионом зашевелились простыни. Из-под одеяла вынырнула женская нога. Длинная, сильная… Погладить такую ножку было сплошным блаженством. Есть своя прелесть в поджаром, вылепленным тренировками и дикой свободой теле. Одеяло соскользнуло выше, обнажив и бедро, и обтянувшие его кожаные ремешки с пустыми ножнами.

      — Опять сравниваешь себя с папашей? — оскалилась Аша, кося хитрым глазом из-за подушки.

      — Порой я жалею, что рассказываю тебе всё, — поморщился Тирион и вернулся к кровати, сев с краю.

      Аша сгребла ворох пузатых подушек себе под грудь и теперь лежала на животе, болтая ногами, смотря на него с беззлобной издёвкой. С взлохмаченными волосами, со шрамом на плече и одетая в одни лишь ремешки с ножнами она походила на очаровательную разбойницу. С той лишь разницей, что в борделях девки примеряли подобные роли понарошку. Эта же умела обращаться с кинжалом так, что и хорошего мечника разделала бы под орех.

      — Язык у тебя без костей, когда ты пьян, — пожала она плечами. Потом повела ими зябко, зыркнула недовольно на окна — опять матросы плохо просмолили щели — и завернулась обратно в одеяло.

      Тирион не стал спорить и лишь перетянул повязку на другой глаз, закрыв тему Эйриса. Посмотрел в отражение другим, зелёным. Такими были глаза почти у всех Ланнистеров…

      Прошло уже несколько дней с тех пор, как тот, кого он всю жизнь именовал «отцом» взошёл на борт их корабля. Для их встречи Тирион заранее заготовил фразу, которую преподнёс с залихватским видом. Воскресать из мёртвых надо красиво.

      «Здравствуй, отец. Разве ты не знал? Львы не горят и не тонут».

      Вот только он не ожидал, что его формальное обращение получит отклик.

      «Здравствуй… сын».

      Нечасто он слышал такое из его уст.

      Тирион задумчиво скользнул рукой под одеяло и провёл ладонью по бархатной спине. Очертил изгиб поясницы, сжал пальцы на аппетитной ягодице... И тут же ойкнул от неожиданного пинка коленкой — видимо, она была не в настроении.

      Несколько дней прошло. А он всё так и не нашёл в себе мужества встретиться и поговорить с ним. Да и о чём? Что говорят-то в таких случаях? «Отец, я рад, что ты не кормишь рыб»? «Говнюк ты, конечно, но спасаю я тебя во второй раз»?

      Стук в дверь оборвал нить мысли. Аша, не повернув к порогу головы, буркнула Тириону: «разберись сам». Кого только могло принести поздно вечером?

      Одёрнув мятую нательную рубаху и подтянув бриджи, закатанные до колена, Тирион прошёл к двери и отпер щеколду.

      — Мне сказали, «полумуж обитает в капитанской каюте», — процитировал сухим голосом Тайвин, возвышаясь над ним.

      К такой сцене у Тириона точно подходящих фраз не было. И смотреть снизу, стоя так близко, было нелепо. И вперить взгляд не выше новых отцовских сапог было как-то неладно. Где-то со стороны лестницы, ведущей из узкого коридора вверх, на палубу, блестели глаза подглядывающих из любопытства матросов.

      — Проходи, — растерянно пригласил Тирион, посторонившись и неловко махнув рукой в сторону.

      Высокие сапоги скрипнули новёхонькой кожей и прошествовали с достоинством по дощатому полу. Начищенные носы прошлись мимо крючков, грубо вбитых в доски, что держали сундук на месте. Мимо шкафа, петлями вцепившегося за внутреннюю обшивку, как моллюск за скалы. Переступили через цепь, угрём свисающей с полки — большая часть цепи туго удерживала книги Тириона на месте — чтобы не попадали в шторме иль в бою. И остановились у ножек стола — в темноте под столешницей притаились потемневшие от времени болты, державшие сей предмет мебели.

      Стукнув каблуками, Тайвин развернулся к Тириону, уставившись на него с нечитаемым выражением.

      Тирион почесал затылок.

      Тайвин поднял брови, выражая вежливое ожидание.

      — Как вы расположились, лорд отец? — с невинным видом поинтересовался Тирион.

      — Благодарю, сносно, — скупо ответил Тайвин.

      — Якорь мне в уши! — с мученическим выражением Аша закатила глаза, откидывая одеяло. — Избавьте меня от светских бесед! — Она лихо перекатилась по простыням и свесилась головой с края. Сунув руку в подкроватные глубины, она извлекла оттуда короткие бриджи, ранее зашвыренные туда комком впопыхах. — Только реверансов ещё не хватает в моей каюте!

      Она шустро продела сразу обе ноги в штанины и рывком поднялась. Прошла мимо Тайвина, ничуть не стесняясь своей оголённой высокой, хоть и небольшой груди, выдернула кинжал из стены, заставив одну из карт с шуршанием свеситься наполовину, сдёрнула куртку камзола с бочки и направилась к выходу.

      — Приятно вам пообщаться, милорды, — насмешливо поклонилась Аша, с лязгом вставила кинжал в ножны и с грохотом закрыла за собой дверь.

      Только тени теперь шевелились в каюте. От качки изгибался огонь на фитилях, и силуэты кренились, беззвучно скользя по мебели то в одну, то в другую сторону. Капли моросящего дождя стучали в стёкла, нагнетая атмосферу.

      — Следующую мою девку ты обещал повесить… Рискнешь? — решил хоть как-то скрасить тишину Тирион.

      Под пристальным взором отца он всегда чувствовал себя неуютно. Он уже и забыл, какого это — так смотрят ястребы. Что бы ни было у них на уме — чувствуешь себя дичью под пронзительным хищным взглядом.

      Где-то сверху послышался звук, будто-то пнули что-то мягкое и увесистое, и раздался гневный крик явно толстозадого альбатроса.

      Душевной беседы, очевидно, не выходило. Да и была ли возможна она между ними двоими?

      Каюта накренилась в бессчётный раз и, подскакивая на неровных половицах, к ним выкатилась бутылка рома. Янтарная жидкость внутри закачалась, облизывая мутные стенки.

      Тирион ожидал раздражённой тирады. Но когда корабль решил всё же опустить задравшийся нос, Тайвин неожиданно остановил бутыль, поставив на неё ногу, как на трофей.

      — Стаканы есть?

      В плетёной корзине в углу как раз лежала утварь, проложенная между собой соломой, чтоб не раздражала стуком. Тайвин придвинул стул к столу и сел за него, как за стол Малого совета. Тирион достал из-под столешницы табуретку и примостился напротив. Деревянная пробка была вынута, резкий запах алкоголя со сладковатыми нотками ударил в ноздри.

      — Прегадкое пойло, верно? — усмехнулся Тирион, заметив, как отец морщится.

      — Впервые я жалею, что у тебя нет вина. — Тайвин скривил уголок рта в подобие усмешки.

      — Отборного причём! При мне всегда было лучшее вино.

      — Хоть про девок не добавил...

      — Вы хотите, чтобы я ими поделился с вами, отец? — картинно удивился Тирион. — Извольте простить, но капитаном Ашей делиться не стану.

      Тайвин хмыкнул, прикрыл глаза и сделал ещё глоток. Молча, без колкостей или взбешённого взгляда. Тирион диву дивился.

      На секунду он допустил мысль, совпадение это или нет, но когда он надевал повязку на правый, чёрный глаз, оставляя лишь зелёный, встречи с отцом проходили ровнее. Большинство людей считали разномастные глаза уродством… Может, Тайвину проще было смотреть на него, когда был прикрыт сей изъян? Найти бы ещё повязку, чтобы прибавить роста...

      Второй стакан пошёл легче. В груди разлилось тепло и как-то в каюте даже стало уютней. Очевидно, пить им вдвоём оказалось проще, чем вести диалоги.

      Почувствовав умиротворение, Тирион стал разглядывать отца без утайки. Крашеная чёрной краской борода и волосы отросли, явив у корней золото с серебром. В незатянутом вороте белоснежной рубахи ещё отдавала розовым обгоревшая шея — несколько дней назад на неё и взглянуть было страшно. Меж бровей морщина стала чётче. Эх и помотало же его…

      Тирион вздохнул. Он попытался вспомнить, когда они виделись в последний раз? До того, как банкиры «подарили» Станнису выкупленного из рабства слегка подкопчёного на солнце льва. Пожалуй… Да, верно — в подземельях Красного замка. Тирион вспомнил момент, как сообщили после о затонувшем корабле. Сообщили, что лорда Тайвина больше нет. Что же он тогда почувствовал?

      Болтая ромом в стакане, Тирион, закусив щеку изнутри, проворачивал в себе чувства и воспоминанья. От детских обид до нечастых признаний, похвалы редкой, настолько скупой, что её можно было и вовсе не заметить.

      – «Вы попросили остаться любимого и нелюбимого сына. Главное, не запутаться, кто есть кто. Одного вы отругали. Значит ли это, что меня ждёт похвала?

      – То, что я во второй раз доверил тебе свою цепь на время моего отсутствия, уже должно быть достаточным.

      – Я не услышал ни слова благодарности.

      – Если ты не видишь очевидного, то это твои проблемы.»

      Четвёртый стакан сделал мысли тяжёлыми.

      Так что же он почувствовал, узнав о смерти того, кого привык называть отцом?

Тирион обернулся через плечо, покосившись на медное блюдо. Отражение смотрело в ответ настороженно зелёным глазом. И как он мог сравнить его с Эйрисом? Наваждение какое-то.

      Тряхнув головой, он отвернулся. Опрокинул в себя остатки пятого стакана. Ух-х-х, забористый ром! Правду надо сказать хотя бы самому себе…

      Тирион поднял глаза на Тайвина.

      Весть о смерти отца стала как обухом по голове. Застала его врасплох, огорошила. Будто ушло из всей жизни нечто незыблемое, нечто, что поколебить невозможно. Как жить дальше, когда будто вечное — не вечно?

      Тирион поморщился от привкуса на языке.

      Горечь — вот что он почувствовал, узнав о смерти Тайвина Ланнистера. Горечь и пустоту.

      Тайвин молча смотрел на него, думая свои думы. Он знал об Эйрисе — Тирион не сомневался. Но всё же…

      «Хотя бы сейчас, зная, что твой последний час близок, скажи честно. Будь у тебя бастард, ты относился бы к нему лучше, чем ко мне?» — спросил у него Тирион в подземельях.

      «Думай что хочешь. У меня нет бастардов.»

      Двояко можно читать ответ, владея большей информацией.

      Тирион нахмурился, чувствуя, как голова начинает болеть.

      Нет, он не забыл ничего, что между ними было. И многое не простил. Но оно было. И то ли ещё будет. А пока в капитанской каюте есть лишь Тирион и лорд-отец, у которого «нет бастардов». За это стоило выпить.

***

      Жажда. Голод. Запах мокрых сосновых досок перебивает соль в воздухе. Это и качка подсказывали, что он всё ещё на корабле.

      Проснувшись, Герион почувствовал всё то же, что и засыпал — боль в спине и опротивевший запах досок, сжавших его туго со всех сторон. Лучше б и не просыпался. Хотя когда-то он об этом мечтал — сон без хлопот. Редко когда рабу позволяют выдрыхнуться всласть. Но сон не в радость, когда всё тело твоё скрючено, запихано, как поломанная игрушка, в деревянную коробчонку. Доски сверху, доски сбоку, спину давят они же, ноги не разогнуть. Криво сколоченная клетушка больше подошла бы собаке.

      Темно, хоть глаз выколи. Щели в досках были с полпальца, но как он не прижимался лицом к разбухшей древесине, ничего разглядеть не смог.

      — Эй, собаки! — сипло крикнул он в темноту. — Если я сдохну, вас же и вздёрнут! Дайте попить, ироды! — Язык во рту как наждачка, голос скребёт горло. — Дерьмо престарелой шлюхи! — выругался он, в чувствах боднув лбом ноздреватую древесину.

Воды, как же хотелось воды. И чтобы запах сосны не щекотал ноздри. Он несколько раз уже проваливался в забытье, и в тревожном сне превращался в бобра. Он то плескался в пресной речушке и был готов выхлебать её досуха да закусить жабой — эки ножки были мясистые! То валил могучим плоским хвостом сосны или подгрызал им корни. Неистово, словно цель всей бобриной жизни состояла в уничтожении целого бора.

      Очнулся он, когда маленький домик-скорлупка, сжимавший его, дрогнул и закачался. Сзади и спереди запыхтели, как от натуги, в щели ударили красноватые лучи фонаря. Торопливо проморгавшись, Герион прижался щекой к доскам, ровнёхонько глазом между ними.

      Спереди виднелась спина матроса с перекатывающимися мышцами под рубахой, двумя руками он держал палки, продетые в поддон клетки Гериона, и нёс его куда-то. Сопение из-за спины подсказывало, что его напарник также участвовал в переносе пленника. Одетый моряк чуть солиднее, так не зазорно и боцману разодеться, шёл рядом и держал за железное кольцо масляный фонарь, освещая им путь в тёмном трюме.

      — Чего зыришь, глязопялка? — рыкнул моряк, заметив, что Герион очнулся. — Думал, мы на тебя вечность баланду тратить будем? — ухмыльнулся он глумливо.

      Звучало почти как «мы кормили тебя, а теперь ты покормишь рыб». Но не вздёрнут же его просто так? Не стали бы держать его так долго, если хотели просто убить. Герион непокорно мотнул головой, отросшие патлы хлестнули по лицу. Нет, он знал, не сомневался, что не сдохнет так просто, даже без песни. Костлявая или Неведомый придут к нему не сегодня. А если и попытаются — даст им в челюсть без зазрения совести. Если он когда-нибудь и умрёт, то свободным, на коне. А ещё лучше — в усмерть пьяным. И с женщиной. А может и двумя. Ну и когда шерсть покроется серебром даже на могучих яичках.

      Он засмеялся своим мыслям, но тут же поперхнулся и закашлялся. Была бы слюна — плюнул бы в наглую рожу боцмана, который бросал на него смурные взгляды. Недобрые, ох недобрые.

      Свежий ветерок проник в щели, вкусом недосягаемой свободы толкнулся в лицо. А холодно тут было, з-зараза! После влажной и душной каморки старая рубаха облепила спину, по ней табуном пробежались мурашки. Герион поёжился, тоскливо подглядывая, как несколько матросов черпают ложками свой нехитрый ужин.

      — Грузи эту крысу в шлюпку! — подал снова голос боцман, мотнув курчавой головой на смешную скорлупку, поднятую к борту на лебёдках.

      Матросы засопели сильнее. Впереди идущий начал неуклюже перебираться через бортик небольшого судёнышка. Задрав свою ляжку с татуировками русалок, он сильно накренил клетку Гериона.

      Лиловое небо в южных звёздах внезапно встало на дыбы, прибрежная линия в глазах уехала куда-то вправо. На секунду сверкнула пена тысячью брызг, громыхнули волны от удара тупого предмета. А потом тело обожгло лютым холодом, судорога свела все чресла. Вода заложила уши мёртвой, давящей тишиной.

      «Как кутёнка решили утопить того, кто едва ли не с пелёнок сигал с Утёса в волны», — с горечью подумал Герион, стуча зубами, пока его поднимали из ледяной воды, подцепив крюками верх клетки.

      Порт незнакомого им города встретил их запахами рыбы и прелых водорослей. И воинами в эмалированных доспехах. В остроконечных шлемах с узкой наносницей, с копьями и узнаваемыми круглыми щитами. Только глухой не слышал в Эссосе о безупречных. На пронизывающем ветру между бочек с треской матросы передали свою ношу вооружённым евнухам. Печатая шаг они понесли оторопевшего Гериона.

      Узкие грязные улочки с пустыми глазницами выбитых окон постепенно сменились более жилыми и благополучными. С балок, соединяющие соседние дома, свешивались разноцветные бумажные фонарики, звуки лютни и трещёток становились то тише, то громче. Не раз вперёд идущему безупречному приходилось окрикивать танцующих людей, чтоб расступились.

      Небо остыло, обратилось куполом из чёрного льда. Будто и не было горячего заката. Зелёные, красные, синие пятна света от фонариков остались позади. Вход Великой пирамиды надвинулся на них и поглотил, объяв грубыми каменными стенами.

      Когда в щелях между досок замелькали стены красного мрамора, коробчонку Гериона опустили на пол. Сверху в прогал вонзилось копьё, пройдя вдоль правой стенки до самого низа. На него надавили, используя вместо лома, и с треском заставили стенку вылететь, аж щепа в воздух взметнулась.

      Герион хотел вылезти сам, да всё тело затекло, лишь руку удалось вытянуть вбок — насколько хватило длины цепи. Размышлять, как выбраться дальше, пришлось недолго, ему помогли: кто-то — видимо, один из безупречных — пинком по его клетушке заставил вывалиться и кубарем подкатиться к ступеням. Лоб упёрся в мраморный белый выступ.

      — Перед вами Дейенерис Бурерожденная из дома Таргариенов, — торжественно выдал голос какой-то девочки сверху. — Именуемая первой, от крови древней Валирии. — Герион опёрся руками, звякнув связывающей их цепью, и приподнялся, вставая на четвереньки, как собака. Потряс ударенной головой. — Неопалимая. — Сев на пол и скрестив по-восточному ноги, он стал поочерёдно отводить локти назад. — Королева Миэрина. — До самых алых гарпий, корчащих мраморные рожи под потолком, долетел хруст разминаемой спины. — Королева Андалов, Ройнаров и Первых Людей. — Придерживая голову за подбородок, она у него как-никак одна, любимая, Герион наклонил её сначала в одну, потом в другую сторону, хрустя шеей. — Кхалиси Великого Травяного Моря, — не унималась девочка. — Разрушительница оков и Матерь Драконов.

      Мраморная лестница, вызывающе белая на фоне пурпурных стен, шла от стоптанных башмаков Гериона ввысь. На верхней площадке стояла почти скромная скамеечка чёрного дерева с шёлковыми подушками. И на них восседала правительница, пожалуй, одного только Миэрина.

      — Разбейте, — хрипловато велел Герион.

      — Простите? — белёсые брови Дейенерис, сложенные до этого якобы грозным видом, изогнулись в удивлении.

      — Разбейте оковы, — пояснил Герион, вытянув вперёд руки и демонстративно тряхнув сковывающей их цепью. — Второй с конца ваш титул. Увы, не знаю, какой сначала, сбился со счёта.

      В зелёном струящимся токкаре она походила сейчас на изумлёную ящерку. Серебряные косы, заплетённые хитрым образом, блестели завитками в свете факелов. У левой руки, покоящейся на подлокотнике, стояла смуглокожая девочка с курчавыми чёрными волосами. У ног Дейенерис на верхней ступеньке сидел с залихватским видом наёмник в попугайских тряпках. Синяя борода, заплетённая в форме трезубца, скорее была данью тирошийской моде, чем указанием на происхождение. За правым плечом королевы с мрачным лицом возвышался Джорах Мормонт. Морщины, щетина, лысеть даже начал… Гериону взгрустнулось от его вида, он ведь и сам не молодел. Впереди всех и на три ступени ниже стоял Барристан Селми — ну, этого он про себя звал «дедушкой» ещё до того, как покинуть берега родного материка.

      Чересчур жёсткие плиты — даже для его не изнеженной задницы — холодили ягодицы сквозь изношенную ткань. Но вставать он и не думал — ноги затекли, и он не хотел упасть им на потеху. Хватит с королевы и того, что он «поцеловал» лбом первую ступень перед подобием трона.

      — Встань, когда говоришь со своей королевой, — подал голос щегол-наёмник у её ног. Ещё б голову ей на колени положил, чтоб она его за ухом почесала. Однозначно постельная игрушка.

      — Она не моя королева. — Герион осклабился. — Против воли меня, раба, ввезли в этот город. Вы — объявили его свободным от рабства, освободили своим присутствием в нём всех без разбору. Значит, я теперь свободный человек?

      — Ты не раб, — холодно отозвалась Дейенерис. Голосом хоть стены в иней крой. — Ты мой пленник.

      — По какому праву? — тихо рыкнул Герион. — Назовите указ в вашем законодательстве, если у вас оно вообще есть, или хоть причину.

      — Ты — Герион Ланнистер, — озвучила она своё «обвинение».

      — А вы — дочь Безумного Короля. Заметьте, — он поднял вверх указательный палец, — не я его так назвал. А тысячи людей по всем уголкам мира. Прикажете каждому вырвать язык?

      В фиолетовых глазах Дейенерис пылала еле сдерживаемая ярость.

      — Нельзя судить людей… за проступки их родственников, — насилу она заставила себя соблюсти приличия и выдать приемлемый — в её глазах — для политика ответ.

      — Значит, я могу идти? — оживился Герион, ставя ладони себе на колени, готовясь рывком подняться.

      Кажется, она не успевала приходить в себя после его действий и слов. Герион явно её шокировал.

      — Что вы имеете ввиду? — спросила она, пряча растерянность.

      — «Нельзя судить людей за проступки их родственников». Лично я ничего вам не сделал. Значит, вы судите меня за то, что Тайвин Ланнистер ввёл войска в Королевскую Гавань во время восстания Роберта Баратеона.

      — Ваш брат предал моего отца, — отчеканила Дейнерис. — Ваш племянник убил моего отца. Ваш вассал изнасиловал и убил Элию, жену моего брата, и прикончил её детей у неё на глазах.

      — Они. Не я. — Герион понизил голос. Забавный факт, если понижать голос, говоря с рассерженным оппонентом, то с большой вероятностью снизит тон и он. Ошарашивая своих зрителей, выбивая из колеи, он выигрывал себе время. — Я и пальцем не тронул ни одного вашего родича. Мои руки чисты.

      Она молчала. Смотрела на него с ненавистью, но молчала, раздувая ноздри.

      — Так я могу идти?

      Не дожидаясь ответа, он резко поднялся, неуклюже покачнувшись, тряхнул головой и дерзко повернулся к ним спиной, направившись к выходу.

      Двое безупречных, стоящих у пустой ныне скорлупки, в которой сюда прибыл Герион, синхронно скрестили копья, образовавшимся крестом закрывая ему проход.

      — Я видел тебя там. — Голос Барристана предательски ударил где-то между лопаток. — Я был там, Ваша Милость, в день восстания. И в тронном зале, когда там устроили разборки над ещё не остывшим Эйрисом. Меня и ещё двоих белых плащей ввели туда связанными. Все видели, как Герион Ланнистер громко пререкался с Рикардом Карстарком.

      Герион поскрёб подбородок, давно заросший золотой бородой. Скребущий звук отразился от алых сводов. Покосился вбок — что мешало ему просто обойти двоих безупречных, пресёкших ему не проход, а всего лишь узкую дорожку в безобразно широком зале? Как ворота без забора в поле, право слово…

      — Прекрати паясничать, Ланнистер! — окликнул его Мормонт.

      Герион развернулся на пятках и прошёл обратно к первой ступенечке.

      — Да, я был там. Участвовал в восстании. И мои родичи. И наши вассалы, рыцари, солдаты… Тысячи людей, которых повёл за собой Роберт Баратеон. Тысячи людей, которых ваш отец сам заставил себя ненавидеть. Хотите сжечь каждого, кто там был? Закоптить всё небо.

      Поставив ногу на несколько ступенек выше, он опёрся на неё ладонью. Стоять тяжело было. Мормонт наклонился к плечу Дейенерис, начав шептать ей что-то на ухо. Она слегка повернула голову, прислушиваясь.

      — Глупо, — уронил Герион со скучающим выражением.

      Королева плавно подняла ладонь, заставив Мормонта замолчать.

      — Что глупо? — осведомилась она с уже плохо скрываемым раздражением.

      — Сжигать полезное, — милостиво пояснил он. — Я по глазам вижу, что вы хотите меня сжечь. А от меня ведь было бы намного больше пользы, чем от ваших советников. Ваши — никуда не годятся.

      — Потому что они предатели? — отчего-то напряглась она.

      — Потому что они вояки. — Он картинно нахмурился, хотя хотелось расхохотаться во всё горло. Так смешно она удивлялась! Так легко её огорошить. — Обыкновенные солдафоны! Чем они правили, чем управляли? Полировать меч они вас научат и убивать. Вы захватывали города, сжигали врагов, к столбам прибили пол знати… — Он поднялся на пять ступенек, не замолкая, с яростью в каждом слове. — Вы — королева-мясник, потому что вас окружили лишь те, кто отнимал жизнь. Взрастили ли они хоть одну?

      — Стой где стоишь, — рыкнула её домашняя синебородая собачонка у ног. Безупречные сзади тоже напряглись, наклонив свои остроконечные копья в его сторону. Будто он походил на безумца, готового убить «Их Милость» в окружении до зубов вооружённых людей! — Тебе стоило бы проявить уважение к королеве и преклонить колено, моля о милости!

      — Ланнистеры считают себя выше преклонений, — пробурчал себе в бороду Барристан. — Лорд Тайвин, Ваша Милость, перед вашим отцом едва подбородок опускал, не сгибая плеч. Бросить наглеца в ямы к драконам и дело с концом.

      Герион красноречиво показал на Барристана пальцем.

      — О чём я и говорю — палачи. Такой вы хотите остаться в памяти народа? Пока вы счастья никому не принесли. — Он сделал ещё один аккуратный и медленный шажок. Наёмник лишь зубы оскалил. Ну хоть не гавкнул! — Вы говорите «проявить уважение». А за что вас уважать?

      Она сверкнула ядовитым взглядом. Изящные пальцы её побелели на искусно выделанных подлокотниках чёрного дерева.

      — Ваша Милость, велите его… — обеспокоенно прошептал Мормонт, но она его снова остановила, яростно взмахнув запястьем.

      Она медленно поднялась. Шёлк токкара её зашуршал от движенья, переливаясь зеленью. Будто ящерицу разозлил.

      — Изменник заставил нас с братом бежать из родной страны. Ещё будучи в чреве своей матери — я уже была в бегах. Преследуемая, ненавистная — ещё ни за что. Лишь по факту своего существования. У нас не было ничего. Босоногой девчонкой на рынке я жалела, что у нас не было лишнего медяка на покупку «медовых пальчиков». Я поднялась с самого низу. — Она сделала шаг вперёд, навстречу к нему. — Я добилась всего сама, достала всё из ничего. Я заставила отвернувшийся было от меня кхаласар после смерти моего мужа пойти за мной. Мы умирали в пустыне, но я вывела своих людей и заставила Кварт открыть ворота. У меня теперь есть армия. Драконы. Наёмники. Моё имя кличут рабы, которых я освободила, зовут меня «Миса». А чего добились вы, Герион? — Она красноречиво показала на его цепи. — Кто знает тебя? Если тебя послать в пустыню приведёшь ли ты дракона или хотя бы один отряд? Захватишь ли города?

      Одна из разноцветных блестящих подушечек с её скамейки свалилась на пол. Мормонт, стараясь действовать незаметно, отшвырнул её ногой за скамейку, чтобы не портила момент.

      — Вы сами сказали — вы прибыли сюда рабом, — продолжила Дейенерис. — Вас покупали и продавали. Вы родились изначально лордом, у вас было всё. Большая любящая семья… — Её голос дрогнул, — ...деньги, люди, земли. Но вы не смогли справиться даже со своей собственной жизнью. Вам ли читать мне нотации?

      Она медленно опустилась назад. Блестящие зелёные складки токкара взметнулись и опали у её ног.

      — Частично, вы правы… — протянул Герион, потерев в задумчивости лицо. — И всё же — вы могли бы и лучше.

      — Что вы имеете ввиду?... — Дейенерис вскипела от возмущения.

      — Вы — владычица только одного по факту города. Но вы могли бы и лучше, при том намного... Я вижу в вас потенциал, — польстил ей он, закладывая руки за спину. Копируя позу Тайвина, когда тот словно гипнотизировал Эйриса своими словами. То гневая, то охлаждая рассуждениями государя, заставляя его всё же прислушаться к словам десницы. — У вас в совете нет ни одного политика, некому вам подсказать дельный совет. И у вас нет учителя, чтобы вы сами рассуждали здраво. Никто с пелёнок не правит мудро — этому нужно учиться.

      — И сколько по-вашему нужно учиться? — Она надменно, скрывая недовольство от его слов, вздёрнула подбородок.

      — Всю жизнь! — Как же ему нравилось, когда она так широко раскрывала глаза. Будто фокусы девчонке показывал, один за другим. — Все начинают с малого. Мне самому было четырнадцать, когда мне поручили небольшой отряд для захвата деревушки. Первым недетским делом моего племянника стала перестройка стоков Утеса Кастерли. Он возмущался, что стоки с дерьмом дело зазорное — но, справившись с этим, получил более интересные задачи. Постепенно дорос до цепи десницы, как я слышал… От малого — к большему. По мере успехов. Вы не справляетесь даже с одним городом, но в удивлении, как не держите в узде остальные! Более того — хотите подмять под себя весь Вестерос! Простите великодушно, не по зубам он вам.

      За белоснежным лбом королевы кипели мысли. Благо что остывать она умела так же быстро, как и распаляться. Он её явно вымотал. И произвёл должное впечатление.

      — Вы совсем не знаете меня, — продолжил он ещё тише, заставляя её прислушиваться.

      — И что я должна о вас знать? — едко, но уже без запала, почти устало, спросила Дейенерис.

      — Я ненавижу своих родственников так же, как и вы их. — Он мягко улыбнулся, видя её неверие. — По воле Тайвина умерла та, что была мне дороже солнца. И никто из моих дражайших родственников ему не помешал. Ни спасти её, ни других, позволив им укрыться в замке… Так пропадут же пропадом! — Последние слова он почти выплюнул с ожесточением. — В вас есть потенциал. — Он начал снова медленно подниматься к ней, уже не собираясь останавливаться. — И я знаю, как его раскрыть.

      Барристан и Мормонт не сговариваясь положили руки на рукояти своих мечей. Безупречные за спиной напряглись, воинственно подняв копья. А Дейенерис сидела с прямой спиной, с гордым разворотом плеч не отводя взгляда. Достойно выдерживая его, не боясь ничего. Даже рукой величественно махнула, заставляя своих верных псов приморозить хвосты к месту. Сидеть, шавки!

      Он вырос рядом с ней. Стоял на одной ступени, а она до ломоты запрокинула голову, упёрто, непокорно смотря глаза в глаза, разметав косы по плечам.

      Ай-яй-яй, девочка, сколько доверия первому встречному!

      — Барристан сказал верно, — прошептал ей Герион. — Ланнистеры перед недостойными королями колен не гнули. Хотите стать первой такой?

      Он отвёл правую ногу назад и стал медленно опускаться. Скользнул головой мимо её лица. И плавно, с достоинством опустился на правое колено. Опершись левым локтем на согнутую ногу и поставив кулак правой руки на холодный мрамор. Согнул голову, коснувшись подбородком груди.

      Эка морды должны у всех застыть в изумлении! От такого девчонка не откажется точно. Повелевать одним из Ланнистеров, что не гнулись перед её папашей. Фактически превзойти его! Герион испытывал торжество, разглядывая пыль на её сандалях. Сбежать из Великой пирамиды не выйдет — живым она его от себя точно не отпустит. Но он может дать ей иллюзию, что она владеет им. А он научиться дёргать ею. Подвяжет ниточки, как к кукле. Брат не справился с Эйрисом, но Дейенерис показалась ему предсказуемой.

      — В темницу его.

      Ледяной тон королевы заставил Гериона похолодеть.