Ночью сверкали молнии, бились волны о подножье замка. Комната Ланселя выходила окнами на юго-запад. До самого утра он сидел на подоконнике, прижавшись лбом к нетаящему стеклу — будто в корочку льда упёрся, а она плакала грозовыми струями — и смотрел потерянно на острые скалы.

      Утром, где-то на невидимом ему востоке, забрезжил рассвет. Море разгладилось, заблестели камни в тине да ракушках. Хлопнули двери — слуги пришли одеть Ланселя. В раскрытые ими окна хлынул воздух с холодком да душком — вынесенные после буйной погоды водоросли начали преть на солнце. Гребень путался в волосах, дёргая, как кусаясь, руки не хотели пролезать в узкие рукава с пышными кружевами... Не задалось утро для наследника Кастерли.

      Завтрак комом лёг на дно желудка. Сильнее затянуть тесёмки на сапогах и тенью стечь по ступенькам во двор. Там бледные, пшеничные, ещё даже не золотые лучи рисуют длинные тени. Там трава блестит искорками воды от дыханья утра. Там танцует с тренировочным мечом пока ещё не его Джой.

      Полированное дерево рассекает воздух. Сталь пела бы лучше, но в её руках хорошо поёт всё. Вся фигура её из резких линий — от угловатых плечей до острых ключиц — двигается плавно, волной перетекая из стойки в стойку. Там, где ступает её узкая стопа, не опадает роса на траве.

      Ланселю показалось, что он моргнул лишь раз, а кончик её меча с вызовом упёрся ему в грудь.

      — Чего стоишь? — буркнула Джой.

      Ему многого стоило не улыбнуться. Он знал, что за недовольством она прячет неловкость. Он знал, что ей нравится тренироваться. С искусным противником, который может многому её научить. Ну не потеха ли махать палкой с сыном псаря? Нет, ей нужен вызов, ей нужен учитель, каждая маленькая победа над ним, как праздник. И он знал, что она никогда не признается, что ей нравятся их тренировки.

      — Бери меч, — приказала Джой, опустив своё оружие.

      Лансель кивнул, стряхивая наваждение. Она стояла боком к солнцу, и её слегка раскрасневшаяся от разминки щека походила на персик с бархатным пушком. Чуть выше её плеча он заметил движение и перевёл взгляд — сын псаря подглядывал за ними из-за сарая. Грязи там самое место.

      Джой была жадной до знаний. Глаза блестели от возбуждения, когда он её учил. Она забывала обо всём на свете, а он сам вспоминал свои уроки на этом дворе и дивился, как во многом они похожи. Какая ещё девушка могла бы оценить изящность выпадов или красоту полёта стрелы?

      Когда капелька пота упала с его носа, а мышцы начали приятно побаливать, мейстер Крессел вышел во дворик и доложил «миледи», что обед подан в малом чертоге. Пришлось сложить дерево до завтрашней тренировки.

      В его комнате уже поднимался парок над дощатой лоханью. Наскоро омывшись, Лансель растёр себя докрасна пушистым полотенцем, недовольно буравя взглядом свой обед на лакированном столике. Интересно, что сейчас ест она в чертоге? О чём думает? Что на ней сейчас надето? Кончик пера его воображения, остро заточенный томительным ожиданием, рисовал её образ за столом. В строгом платье, без легкомысленных бантиков и излишеств, но глубоких цветов. В отливающем серебром бархате и винном атласе Джой смотрелась бы лучше расфуфыренных кокеток в кружевах при Дворе. Благороднее любой благородной девицы.

      Сорвав с бёдер полотенце и гордо оглядев себя в зеркале, Лансель громко кликнул служанкам за дверью принести ему жемчужно-серый дублет с гранатовыми пуговицами. До сегодняшнего дня он выходил из спальни лишь на тренировку с ней. Ну, и для той злосчастной прогулки к мейстеру Кресселу, чтобы напугать его и заставить опоить Ланселя снотворным... Нет, больше он не намерен проводить свои дни в забытьи! Ему нужна реальность. Дышать полной грудью. Чувствовать вкус пищи. Хотеть просыпаться. Ему нужна Джой — а разве тому, кого продолжат считать безумцем, отдадут её руку?

      Служанка завязала белоснежный бант из волантийских кружев у него под горлом. Другая, стоя на коленях, закончила чистить носок его правого алого сапога. Теперь он готов идти в малый чертог. Сегодня он будет обедать с Джой!

***

      Лансель замер перед дверьми малого чертога, внезапно оробев. Последний раз, когда он трапезничал тут, во главе стола сидел дядя Тайвин, а Мартин с Виллемом сражались на вилках за последний кусок пирога с патокой. Годы шли — стулья непростительно пустели в непомерном чертоге.

      Раздосадованно тряхнув головой, Лансель царственно велел стражникам открыть перед ним двери.

      За арочными окнами во всю стену плыли тяжёлые мохнатые облака, украв краски дня, стальные волны под ними закручивались, лизали камни. А на фоне них тоненький силуэт, скрестив ноги в бриджах да сапожках, ковырял вилкой в тарелке. Лансель залюбовался бы, если б не растерялся от занятого ею места — сидела она справа от ныне пустующего стула с самой высокой спинкой. Если быть точным — по правую руку от действующего лорда, коим сейчас являлся его отец, хоть и отсутствовал. Не успел он возмутиться, как внезапная дерзкая мысль скользнула Ланселю в голову — он сам однажды станет лордом Утёса, Хранителем запада. А Джой — станет его леди-женой...

      На душе стало легко, даже как-то радостно. Лансель, пряча улыбку, решительно направился и занял отцовское место. Джой лишь рассеянно кивнула ему, поприветствовав. Наставления учителя по этикету в данном вопросе явно не задержались у неё в памяти — к лучшему.

      Рубашка из тонкого батиста — прелестные ручки просвечивали на фоне смурного неба — была закатана до локтей. Ворот не затянут… А от видов гранитных волн за окном хотелось ёжиться. В очаге бездельничали поленья.

      — Чертог совсем промёрз, я прикажу слугам зажечь камин, — осторожно проронил он, расстилая кружевную салфетку на коленях.

      Он готовился заботиться о ней до самого смертного одра.

      Джой отрицательно мотнула головой, гоняя ржаной вареник с зайчатиной и клюквой по тарелке.

      — Это я велела слугам не трогать дрова. Мне прохлада привычна.

      Ему осталось кивнуть да порадоваться, что ему достанется такая самостоятельная, хорошо управляющаяся со слугами жена. Он покосился на нездешние блюда, такие скорее подали бы на Севере. Повара приготовили их явно по приказу, а не по собственной прихоти. Такая жена сама всех слуг выстроит и позаботится о нём. До одра, конечно, но пока поживём. Лансель с воодушевлением стал накладывать себе рагу с можжевельником и лисичками, запах которого приятно щекотал ноздри. И конечно же, продолжил незаметно любоваться Джой, уже и забыв, как желал увидеть её в бархате и шелках.

      Она была удивительно хороша в мужской одежде. Хотя как раз таки сшитые на неё наряды назвать мужскими язык бы не повернулся. Кожаный жилет с вытесненными еловыми веточками обнимал её талию и небольшую, аккуратную грудь не хуже корсета. Да и сапоги, ладно обхватывающие стройные ноги, не на парня рассчитывались. Другая бы скрыла всё платьем в пол — а здесь и пристойно, и загляденье. И никаких утомляющих разговоров о нарядах.

      Из-под ресниц Лансель незаметно наблюдал, как она придвинула к себе блюдце с заготовленными специально для неё диковинными ягодами в сахаре. Костяника и морошка — как пояснила она.

      Не одиноко ли ей одной? Он, конечно, приложит все силы, чтобы скрасить ей что день, что ночь. Но не тоскует ли она по подругам? Он представил увеселительное застолье, чертог полнился искристым смехом её и его друзей. И как они поедут на охоту, и танцы, и как он будет играть для неё на лютне…

      — Под пасмурным небом дни тоскливы. Мейстер Крессел может отправить ворона твоим подругам, чтобы они погостили у нас…

      — У меня нет подруг, — отрезала она, наливая себе отвар шиповника из кувшинчика.

      Лансель кивнул. Мельком вспомнив дочерей и сыновей вассалов, чьи земли прилегают к ним вплотную, он мысленно порадовался — не будет пустой девчачьей трескотни, не помешают их тёплым вечерам, не коснутся Джой масляные взоры возмужавших друзей.

      Лансель заинтересовался запечёными грушёвыми лодочками — в разрезанных пополам грушах в сердцевинке томились сушёные клюква, мочёный сыр из Белой Гавани со сливками и кедровые орешки — когда Джой внезапно спросила:

      — Про что будем читать сегодня?

      О, он заранее выбрал историю об одном из своих предков! История о войне, любви, легендарнном оружие и красавице, на которую удивительным образом походила Джой. Верно, передалось что-то от Гериона, спящее глубоко в крови.

      В спальню Ланселя слуги принесли и тяжёлую книгу в кожаном переплёте, и золочёное блюдо с приглянувшимися ему грушовыми лодочками. Он воодушевлённо пролистал её до нужного разворота с яркими картинками.

      — Война Алых Вод и Белых Снегов закончилась союзом двух королевских семей. У короля Севера не было дочерей. Но его брат, обосновавший свой род — первый Карстарк — уже успел таковой обзавестись.

      Джой рассеянно смотрела в окно на скалы, не взглянув ещё ни разу на книгу.

      — Мне рассказывал что-то о них мейстер Крессел… Это про Аллисандру Карстарк, которая сбежала во время войны и встретила Ланкаста Ланнистера? И он ради неё велел выстроить в Утёсе снежный сад и посадить чардрево.

      Лансель кивнул.

      — Они влюбились друг в друга и положили конец войне между своими королевствами.

      Джой недовольно скривилась, отвернувшись от окна и подходя ближе.

      — Не могу себе представить, чтобы взаправду два человека встретились вот так, посреди войны где-то, и потеряли голову друг от друга. Да ещё так удачно — они друг другу ровня и союз получился выгодным. Скорее я поверю, что Аллисандра узнала про возможный брак и сбежала именно из-за этого, оказалась в плену. Ну а дальше и так всё ясно. Её мнение никого не интересовало.

      — Я знаю, что тебе не нравятся истории про любовь, — смутился Лансель, разглаживая замявшийся уголок ветхой странички, — но здесь и про сад с чардревом, в который ты любишь ходить, и про оружие — а к стали ты неравнодушна.

      Она недоверчиво на него покосилась, но потом села на диванчик рядом. Он специально велел убрать стулья заранее, чтобы они сидели рядышком на одной тафте.

      На левом развороте книги над мелкой вязью букв, писанных тушью, красовалась пара. Художник искусно запечатлел молодого златоволосого юношу, отдалённо, насколько позволили краски, похожего на Ланселя. Голову его венчала корона — переплетенье волн, столкнувшихся в яростном порыве по велению ювелира. Ажурные шапки морской пены из чистого золота пестрели россыпью гранатов. А две самые высокие волны держали закатное солнце — крупный рубин.

      Справа от молодого короля — их явно изобразили в его молодые годы правления — стояла девушка в чёрном плаще, подбитом мехом. Высокий благородный лоб, напряжённые скулы, сталь в глазах кипит с вызовом… Словно вот-вот взмахнёт непокорно тёмными волосами, оседлает вороного коня и рванёт в поле, на свободу — только пыль столбом оставит.

      Джой, как думалось Ланселю, многое взяла от матери. От дяди Гериона ни капли. И всё же чем-то неуловимо, если всматриваться вдумчиво, она напоминала ему их общую пра-пра-бабушку.

      Но вряд ли Джой это могло заинтересовать. Поэтому Лансель пододвинул ей книгу чуть ближе, демонстрируя правую страницу разворота. Где над текстом красовалась другая иллюстрация — кинжал, который первый Карстарк отдал своей дочери. Легенды, чем именно прославился Старк, решивший обосновать собственный род, Лансель не нашёл. Понял лишь, что это как-то связано с Долгой Ночью. Но вот легенд и слухов о кинжале, перешедшем в семью Ланнистеров, хватало — и весьма презабавных. Говорили даже, будто он был соткан из пламени и мог светиться или гореть им. Лансель помнил это оружие у дяди Тайвина — самый обычный кинжал. Сказки это.

      Джой смотрела в книгу, как заворожённая, и молчала. А он не мог на неё наглядеться…

      Солнце вышло из-за туч, золотые лучи осветили их обоих. Они сидели так близко, что он видел каждую ресничку, очерченную светом. Чувствовал запах волос, на свету заигравших красками тёмного бренди. Ему казалось, что вытесненные на жилете белочки, выглядывающие любопытными мордочками из-под её локонов, дразнят его. А губы её, на вид неимоверно нежные, ещё хранят должно быть вкус морошки и костяники… Он потянулся к ним, как голодный. Потянулся в неистовом желании узнать, каковы северные ягоды. Снять опротивившую маску сумасшедшего дурачка, открыть свои чувства Джой. Больше он никогда не захочет надеть рясу.

      За хорошо закрытой дверью еле слышалось перекрикивание прислуги. Что их так всполошило? Наверное, выходили бы его окна во внутренний двор, а не над скалами, можно было бы что-то понять. Или узнать, если кто-то прибыл.

      Арья обескураженно рассматривала картинки в книге. Поди сам Неведомый куражась дёрнул Ланселя найти иллюстрацию с изображением её предка. Художник, на её беду, превосходно передал Старковские черты лица у Аллисандры. Сам Лансель, очевидно, не поймёт, что Арья, якобы бастард, не может так хорошо походить на якобы её далёкого предка, когда сами Ланнистеры давно растеряли, вытеснили все «северные» черты. А вот Киван, если ему попадётся эта книжка на глаза, может и призадуматься. Надо бы её спрятать до того, как он вернётся из Королевской Гавани.

      Нахмурившись, она перевела взгляд на картинку с кинжалом. Крупные буквы подписывали его имя — «Пламень». Этот кинжал ей показался странно знакомым… Смутно вспомнила она статую первого Карстарка в крипте Винтерфелла. Плечистый дядька, чью бороду покрывала не то паутина, не то мох. Даже волка у него в ногах не было. Единственное, что было в нём примечательного — высеченный из камня кинжал на поясе. Точь в точь, как на этой картинке.

      Выглянувшее внезапно солнце ослепило её. Но, крепко задумавшись, она даже не попыталась толком проморгаться. И оттого не сразу поняла, что заслонило его неожиданно. Что прижалось к ней, коснувшись лица.

      Ошеломлённо, не сразу, пытаясь поверить в невозможное, она осознала, что губы Ланселя прижаты к её. Невесомо, с трепетом. А ладонь нагло легла ей на спину, прижимая крепче. Да он совсем ополоумел?!

      Сознание отметило тихий скрип дверных петель, как что-то незначительное. Все звуки для неё сейчас стали незначительными. Отпрянув, будто обжёгшись, она бросилась к порогу, желая убежать как можно дальше. Как он посмел?! Он что, издевается?!

      Лбом она врезалась в чью-то грудь. Впечаталась так, что впору было упасть — но чья-то сильная рука схватила её за локоть, не отпуская. Арья поражённо подняла глаза. И встретилась взглядом с Киваном Ланнистером. В зелёных глазах разгоралась нешуточная буря.

***

      Гребень с розовыми опалами плавно взлетал в изящных пальцах, раз за разом погружаясь в пышную медную гриву. Санса в халате тяжёлого бархата сидела за туалетным столиком и расчёсывала волосы перед сном. Свет от высоких свечек в трёхрогом подсвечнике серебрился на пышных рукавах из тонкого волантийского кружева, заставлял волосы переливаться лисьим цветом, искорками отражался в двух покачивающихся брильянтовых серёжках в её ушах.

      Петир, просидевший весь день и вечер за письменным столом с бумагами, задумчиво водил распушившимся кончиком пера по губам и блуждал взглядом по спине дражайшей супруги. Переведя глаза на отражение, он приметил серёжки.

      — С асшайскими аметистами подошли бы больше, — уронил он бесстрастно, как камешек в воду кинул, желая посмотреть на круги.

      Санса стрельнула в него вопросительным взглядом в отражении. Гребень с розовыми опалами всё так же плавно взлетал в её прелестных ручках, будто она была совершенно спокойна. Будто не она этими руками отдала его подарок другому мужчине.

      — Мне так не кажется, — ответила Санса. Провела ладонью по струящейся рыжей волне и продолжила их расчёсывать. Выглядела она умиротворённо.

      — И всё же. — Петир заинтересованно разглядывал её расслабленные плечи и полуприкрытые, недрогнувшие ресницы. — Может, наденешь их, чтобы разрешить наш маленький спор?

      Санса покорно отложила гребень, придвинула к себе шкатулку и стала добросовестно перебирать в ней украшения. На лакированную поверхность туалетного столика с тихим аккуратным цокотом стали ложиться дорогие камни в изысканных оправах. Браслеты и бусы, кольца и подвески разноцветными бликами, преломив свет свечи, стрельнули в стороны.

      Петир аж шею вытянул. С искренним интересом он смотрел за этим маленьким, неожиданным представлением, устроенным супругой. Насколько её хватит?

      — Очень жаль, но их здесь нет, — притворно вздохнула Санса, когда на дне шкатулки, застеленном бархатом, и жемчужинки не осталось. — Наверное, Сара убрала их куда-то ещё. Она такая рассеянная была в Тироше…

      Пожав плечами, словно смирившись, Санса начала так же аккуратно и не спеша убирать все украшения обратно в шкатулку.

      — Может, мне позвать Сару, чтобы она нашла? — Он с делано задумчивым видом провернул перо в пальцах, между подушечкой и костяшкой.

      — Сейчас слишком поздно, Сара, наверное, уже спит. — Она качнула отрицательно головой, раскладывая драгоценности по местам.

      — Ты слишком мягкая, Санса, со слугами следует быть построже. Если она тебя не устраивает, то по возвращении ты можешь взять себе другую служанку.

      — Я подумаю над этим. — Она легко улыбнулась, закрыла шкатулку и сложила пальцы на резной крышечке. — Если моему мужу так будет угодно, то можешь позвать за ней хоть сейчас. Пусть найдёт серёжки.

      Петир не верил своим глазам. Санса, которая всегда выдавала себя хотя бы закушенным краешком губ или трепещущими ресницами, смогла солгать ему в лице не поменявшись! На секунду он вспомнил заплаканную девочку на галерее, в день, когда при всём дворе Джоффри дал своё обещание Ланселю разорвать помолвку с дочерью предателя. «Посмотри вокруг, — сказал Петир Сансе. — Мы здесь все лжецы, и каждый из нас лжёт лучше тебя». В чистых глазах его жены, обращённых к нему, он не мог прочитать даже вызов. Хоть и не сомневался, что он был.

      Поднявшись из-за стола, Петир подошёл к ней сзади и положил ладони на её плечи, чуть сжав их. Вдвоём в зеркале они смотрелись прекрасно. Идиллия, портрет хоть сейчас пиши.

      Достойно выдержав паузу, Санса протянула руку к бутылочкам с маслами и настоями для уходом за кожей. В цветастом хаосе, среди сосудов причудливых форм и оттенков, она выудила шестигранную баночку вишнёвого фарфора и открыла её, с безмятежным видом стала натирать руки кремом из неё.

      Петир прикрыл глаза, наслаждаясь разлившимся по каюте запахом жасмина, ощущениями её плеч в своих руках. Ему казалось, что она вся в его руках. А он лепит из неё, той девочки, которую он когда-то впервые увидел, женщину под стать себе. Даже то, как она научилась держать лицо, как соврала сейчас ему — радовало его. Значит, она сможет врать и его врагам. Их врагам. Приятно держать в руках не красивую пешку, а союзника… Она могла бы стать им. Быть выше, чем идеальной женщиной. Ах, если б такие существовали!

      Смурное воспоминание о том, как легко она отдала его серьги Ланнистеру, будто заставило потускнеть отражение в золочёной оправе.

      Разжав пальцы, он отступил назад, вернулся ко столу с бумагами и заметками, стрельнул взглядом по нерешённым проблемам.

      Вот уже давно как Петир ломал голову — как пробудить капризные яйца? Леди Оленна, как он уже выяснил, перепробовала все доступные ей варианты. Раздували жаровни, закапывали в угли, клали в горн и лили кипяток сверху... Отчаявшись, даже пробовали посадить сверху ну просто до неприличия откормленную курицу — чтобы она высидела злосчастное яйцо.

      Петир измываться над своими не спешил, осторожничал. А ну как Оленна допустила какую ошибку и испортила их, превратила в варёный и дорогой — баснословно дорогой — деликатес? Книги, что достала именно она, были ему не нужны — очевидно, что они не принесли королеве Шипов никакой пользы.

      В былые времена драконьи яйца пробуждали сами драконы, своим дыханием. Поливали, должно быть, рыжими струями, как питомец Дейенерис бычка поджаривал. Но живого дракона в полном распоряжении Петира, чтобы пробудить драгоценную добычу, не было. Не просить же королеву Дейенерис о «небольшом одолжении»? Да и сами Таргариены, как гласят мейстеры в исторических трактатах, испытали большое разочарование, когда последняя летающая тварь издохла. А к обычному огню яйца оказались глухи. Чего им не хватало? Над этим вопросом билась Оленна, над этим вопросом работал и Петир. Братья Кэттлблэки по его приказу носом землю рыли на всём материке в поисках нужной информации. Что могло помочь в приручении — как, например, книга, найденная школяром Цитадели — должно было отправиться к Джендри. Не самому же Петиру лезть на шипастую шею? А вот кровь Таргариенов в жилах бастарда Робберта — да хранят семеро его бабушку Рейлу — могла поспособствовать приручению гордых и непокорных существ. Но вот про пробуждение яиц Кэттлблэки не нашли ни строчки…

      Как говорится, хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. Единственный известный истории человек, разбудивший яйца без драконов, по счастливой случайности был ещё жив — Дейенерис Таргариен. И Джорах Мормонт стал свидетелем этого поразительного события.

      Старый медведь незнакомому человеку вряд ли доверился бы. Не сказать, что редкие встречи при дворе увенчались дружбой, но по крайне мере «лорда Бейлиша» он помнил. Жаль, что вытянутой из него информации всё равно было ничтожно мало…

      Задавая вопросы разного рода, чтобы даже если передали весь разговор королеве подробно, слово в слово, понять его настоящий интерес было нельзя, Петир узнал все подробности знаменательного дня. Если бы ещё это хоть что-то ему дало... Или Мормонт не так прост и часть утаил? Или Петир уже ослеп и не видит в упор ответов? Ах если б точно знать, что они есть, эти ответы!

      Перед глазами снова встала та комната, из которой он вынес яйца. Ларец на ножках, инкрустированный чёрным жемчугом, пыльное знамя с трёхглавым драконом... Три хода вели в потайную комнату. Три слова было в девизе, три головы. И три рисунка были на выпирающих камнях над входами в это хранилище. Было ли это подсказкой или данью старинному девизу?

      Кончик пера нырнул в изумрудную чернильницу. В сотый, наверное, раз, Петир нарисовал факел и кинжал. Рисунки на левой и правой арке. «Кровь» и «пламя», это было очевидно. Средний камень по цвету едва заметно выделялся, словно его вставили в кладку позже остальных. Слово «и» означало союз в девизе, среднее слово, самое незначительное... Зачем поменяли именно его? Что, если ранее, на предшественнике камня красовался совсем другой символ или слово?

      Кровь и пламя. Драконы сжигают своих врагов или еду. Порой даже одно неотличимо от другого... В их глотках есть пламя, в их обеде — кровь. Оленна принесла в жертву не одного барашка и множество птиц. Экспериментам с температурой и огнём счёту не было. Отчаявшись, сожгли даже конюшонка [1]. Достойная женщина — готова на всё. Но, видимо, этого оказалось мало.

      Чем обладали драконы, чего не смогла дать им она? Что сделала Дейенерис, явно случайно, что привело к успеху? В огонь положили её усопшего мужа кхалла, его расшитые одежды, тело его коня, чтоб он на жеребце вознёсся к небесам... Вошла сама Дейенерис в огонь и выжила... Нет, всё не то. Но был огонь, и была кровавая жертва. Мирри Маз Дуур — мейга. Колдунья, значит. Чем она лучше барашков, которых сотни лет использовали сами драконы?

      Петир стал рассеянно перебирать краткие, составленные собственноручно записки о Таргариенах. Триста лет назад прибыли в Вестеросс, завоевали семь королевств, обосновались на Драконьем Камне, но после Мейегор Жестокий велел отстроить Красный замок... По планам лучших архитекторов возвели великолепное и хорошо укреплённое строение, Драконье логово, Королевскую Гавань, целый квартал которой отдали алхимикам-пиромантам... Этих доставили изначально из Эссоса. Мол, только там знали настоящие таинства огня. Отличали пиромантов от прочих людей вечно синие губы от некого снадобья, бритые налысо головы, взгляд с расширенными зрачками... Даже краткое, сухое описание выдаёт в них колдунов из Кварта.

      Пироманты мало брали школяров, отбор был строгий. Никто не знал, чем именно занимаются они в своих лабораториях. Одни говорили, что варят яды, другие, что любовные зелья, третьи сплетничали, что настои для управления драконами, и Таргариены на самом деле без них ничто. Поймай их алхимика — и поймаешь удачу за хвост, сам под пяту подомнёшь все Семь королевств…

      Годы не пошли пиромантам на пользу — их становилось всё меньше, короли и королевы всё чаще гневались на них. Единственное их известное достижение — Дикий Огонь — ненадолго умилостивил вспыльчивых правителей. А когда умер последний дракон в Логове — дитёныш по имени Утро — Эйгон III от печали и гнева повелел сжечь целых тридцать пиромантов заживо.

      — Что ты думаешь о пиромантах, душа моя?

      Санса закрыла гранёной пробкой бутылочку синего стекла, тёмную, но прозрачную — словно смотришь сквозь восставшие штормовые волны, и поднялась из-за туалетного столика.

      — О пиромантах Королевской гавани или Эссоса? — уточнила она, поднимая с диванчика платок, в который куталась сегодня вечером, гуляя по палубе. Аккуратно сложила его, убрала в сундук, прошлась к столу и вернула яблоко, выпавшее от качки из фруктовой вазы, обратно на место.

      — Не вижу особой разницы. — Он поморщился, почти сразу утратив надежду услышать свежую мысль, вернулся глазами в бумаги, мысленно в них зарываясь.

      — Я — вижу. — Санса пожала плечами и поправила фрукты в вазе так, чтобы они лежали более устойчиво. — В Эссосе мы с Сарой видели на базарных площадях трюкачей. Конечно, большая часть из показанных фокусов — ловкость рук. Но были там и настоящие пироманты. Один старец велел огню сложиться в огромную лестницу в небо, а потом лихо поднялся по ней и исчез в ревё почти тут же потухшего пламени.

      Петир задумчиво потёр подбородок, уловив, куда она клонит.

      — А в Гавани сейчас пиромантами себя называют как раз лишь ловкачи… Не уверен, что даже те престарелые алхимики, которые по ветхим записям готовили дикий огонь, сыгравший не последнюю роль в Битве на Черноводной, способны на нечто подобное.

      Санса потушила свечи в трёхрогом подсвечнике на туалетном столике, оставив в каюте свет лишь за его письменным столом. Скинула с плеч бархатный халат и, повесив его на резную спинку стула, юркнула на свою половину кровати, закутавшись в одеяло. А Петир смотрел и смотрел в белое, слепящее до пятен перед глазами пламя свечи перед собой. Оно отражалось в чернильнице дрожащей луною, заставляло воск плакать молочными слезами.

      В голове разрасталось пламя догадки. Теория, которая захватывала его и слепила, не хуже огня. Пироманты Эссоса и Королевской Гавани. Санса была права — разница была. Сейчас, в их дни. Раз много лет назад Таргариены завезли их из Эссоса… Не просто пиромантов — колдунов… И столько историй, когда кого-то из них сожгли. Со временем пиромантов становилось меньше. И драконы рождались реже. И Дейенерис сожгла Мирри Маз Дуур в огне…

      Петир с хрустом смял в руке один из ставших ненужным листков, с несработавшими теориями. Жёсткие рёбра комочка из пергамента врезались в ладонь. Новая теория была прекрасна.

      Таргариены сжигали колдунов.

      Магия — вот она та самая разница между пиромантами Королевской Гавани и Эссоса. Драконы в природе содержат магию в своей крови, они дышат пламенем с магией, они убивают животных. Но если у тебя нет огнедышащего дракона, то одного, обычного огня и жертвы недостаточно. Нужны три составляющие — огонь, кровь и магия. Поэтому когда у Таргариенов не осталось ни настоящих колдунов, ни живых драконов, все яйца оказались глухи к их мольбам.

      Магия — вот то, что было на камне над аркой. Камень заменили, чтобы убрать подсказку. Видимо, боялись, что тот, в чьих руках может оказаться магия, сможет разбудить яйца, вот и вымарали все упоминания.

      Петир расплылся в улыбке, как кот, оказавшийся на пороге огромного сарая, заполненный крынками со сметаной. Он так долго тёрся боками о стены, не имея доступа внутрь. Теперь он знал, как попасть туда. Всего-то сжечь нужного человека.

      Поставив локти на стол, Петир наклонился вперёд и дунул на фитиль свечи. Огненный лепесток дёрнулся и потух, оставив крохотную дымку взамен себя. В душе разлилось довольство, словно он усмирил пламя. Словно теперь всё, что касалось его — стало ему теперь под силу. Ведь он разгадал, наконец, тайну Таргариенов. Стоит отметить, что есть тут маленькая заслуга и его жены.

      Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, Петир поднялся и направился к супружескому ложу, на ходу расстёгивая пряжки дублета. Раздевшись, оставшись в одном исподнем, он забрался под одеяло. Санса мерно дышала — успела-таки заснуть, пока он додумывал мысли за столом. Аккуратно, почти по-кошачьи, стараясь не разбудить, Петир придвинулся к ней ближе. Опершись на локоть, провёл пальцами по воздуху над щекой, не касаясь, только любуясь.

      Всё складывалось просто замечательно. Он десница. В трюме драконьи яйца. Он знает теперь секрет, как их пробудить. В его распоряжении Драконье Логово и бастард Роберта, в чьих жилах кровь Таргариенов. Книги по приручению драконов. И умная женщина в его руках.

      Опустившись с локтя на бок он осторожно прижался к ней со спины. Обнимая так, будто она была стеклянной. Пьянея от запаха волос, как от изысканного вина.

      Он десница. Но и это временно. «Никогда не прекращай мечтать,» — говорил ему в детстве отец. Мелкий рыцарь, владелец крошечного клочка неплодородной земли на Перстах. И Петир мечтал. Неистово, дерзко — и исполнял свои мечты. Летел на них как на крыльях в высь. Если б хоть кто-то знал, как это больно — лететь...

      Сверху, сквозь дощатый потолок, раздался топот башмаков по палубе и тихая ругань матросов. Санса завозилась в коконе из одеяла и его рук, проснувшись.

      — Уже утро? — хрипло спросила она спросонья.

      — Нет, — прошептал он в рыжую макушку. — Спи, ты только уснула.

      Он начал с сожалением приподниматься на локте, чтобы отстраниться и дать ей больше места, не мешать уснуть. Почувствовав его движение, Санса положила свою ладонь на его руку, безмолвно прося остаться.

      — Мне снятся кошмары, — призналась она, не поворачивая к нему головы.

      — Я их прогоню, — пообещал он, погладив её по плечу.

      Поёрзав, Санса устроилась поудобнее и затихла. Спиной она прижималась к его груди. Волантийское кружево её сорочки касалось уродливого, ненавистного ему шрама. След дуэли, после которой девочка, о которой он мечтал, оставила его умирать.

      Мечтать — это больно.

      Санса дёрнулась в его руках, явно мучаясь новым кошмаром. Петир обнял её чуть крепче, чувствуя, как окаменевшие плечи не сразу отпускают тиски страха.

      Она тоже знает, что мечтать — это больно. Он научит её, как правильно мечтать.

      Вдыхая запах её волос, он грезил о следующем шаге — он выкрадет у Вариса его колдуна и сожжёт его. Сладкий счастливый сон, полный истошных криков умирающего колдуна и новорождённых дракончиков, не заставил себя ждать.

[1] Конюшонок — помощник конюха (обычно подросток) (Википедия).