Послесвечение

Сампо делает шаг вперед и под его ногами хрустит снег.

Кругом собачий холод. Не видно ничего, кроме стерильных сугробов и мельтешения снега. Воздух с трудом проникает в легкие, слишком тяжелый и холодный, слишком разряженный. Сампо топчется на месте и делает шаг вперед. Снова хруст – громкий даже сквозь вой ветра. Что это за место, почему он здесь?

Кто он?

Сампо смеется. Он не может – не хочет – вспомнить. Но стоять посреди ледяной пустыни скучно. И он присаживается в сугроб, лениво перебирая островки воспоминаний в голове. От них веет серостью, в них нет ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Безликие люди, безыскусные мечты, беззвучные страдания над ничего не стоящими вещами. И это все – он?

На снегу перед ним появляется белый кролик. Он вытаскивает из-за спины пляжный лежак, устанавливает его и ложится, сложив лапы за ушастой головой. На его лице – крохотные солнцезащитные очки. Сампо смотрит на него и начинает вспоминать: гомон голосов в абсолютной тишине космоса, странные книги, уродливые рисунки, сакральная геометрия вселенной. С десяток тупиц, возомнивших себя кем-то. Чья-то уморительная шутка. И пустота.

Пустота.

Сампо заливается смехом. Неожиданно для себя, но совсем ожидаемо для кролика. Тот даже ухом не дергает. Только потягивается на лежаке, будто и правда нежится под теплым солнцем. А Сампо вспоминает, как умирал.

Умирать ужасно скучно. Все болит, все ноет, никакой следующей жизни, великого суда, возвращения в древо мироздания или хотя бы покоя. Одна большая зубная боль. Рядом рыдают в отчаянии бывшие дружки-головорезы, а Сампо сидит, подперев щеку кулаком и смотрит в пустоту. Пустота в него, вопреки высказываниям члена Общества номер так-его-сяк, не смотрит. Пустоте, в принципе, все равно. Может быть, пустоте даже не хочется убивать, но это происходит само собой. Сампо смотрит в абсолютное ничто, отсутствие материи и энергии, как будто смотрит в конец вселенной – бессмысленный, безвкусный, бесформенный. Столько всего понастроено в ветвях великого древа, и все это рано или поздно исчезнет, не оставив ни следа, ни морали, ни надежды. Сампо смотрит и смотрит, но его смертная скука не развеивается; он был здесь сотни раз. Если бы пустоте не было все равно, может, он смог бы поболтать со старым приятелем. Но им обоим слишком плевать – зачем перемещать энергию из одного места в другое, если ты заранее знаешь, что это бессмысленно?

– Уныло у вас тут, – белый кролик болтается в воздухе. Космический вакуум имеет над ним очень ограниченную власть, потому что он остается на одном месте, лишь покачиваясь вперед-назад, влево-вправо.

– Я думал, будет весело, – говорит белый кролик и смотрит на Сампо.

– Облом, – говорит Сампо в ответ.

И они втроем – пустота, кролик, Сампо – просто существуют в тишине, пока кролик не начинает смеяться. Он смеется и смеется, утирая слезы лапами, пока вместе с ним не начинает хохотать Сампо. Пустоте все еще плевать, но это уже никого не волнует.

И Сампо оказывается посреди белого кошмара, вместе с кроликом, но уже без дыры в мироздании перед глазами.

– Какая-то тупая была идея, – говорит он кролику и чешет затылок. – Лучше б мы Клипота попытались убить.

– Так вперед, – кролик опускает очки и смотрит блестящими красными глазами. – Я тебя тут подкинули до ближайшего места, дальше сам. Хоть Клипота, хоть Яоши, хоть меня. Считай, моя благодарность за хорошую шутку.

– Почему сюда?

Сампо встает и отряхивает снег со штанов. Ему интересно, что в этой ледяной пустыне особенного, но он тут же осознает глупость своего вопроса. Впрочем, кролик быстрее.

– Совсем ку-ку? – говорит он и надевает очки обратно. – Иди уже, пацан, пока не надоел.

Холод начинает потихоньку колоть кожу и Сампо начинает идти. Он уже понял, что умирать ужасно скучно и не стремится повторить этот нудный опыт. Вокруг – белый шум, но чем дальше он идет, тем больше видит обломков строений, клочков тканей, признаков цивилизации. Наконец, он подходит к обрыву и видит огромный город. Над ним вертятся шестерни, под ним вертятся шестерни, но до города еще идти и идти. Сампо осматривается и ищет кнопку «пропустить катсцену». Кнопки нет; тогда он просто прыгает вниз.

Падать неприятно. Падать на твердую плоскость – совсем неприятно. Сампо несколько секунд лежит на земле и жалеет себя, заодно удивляясь тому, что под лицом нет свежего прекрасного надоевшего снега. Кто-то спрашивает: «чего разлегся».

Вопрос философский. Так начинается жизнь в Белобоге.

Под Белобогом, если точнее. Оказалось, что великий прыжок с целью пропустить катсцену закинул его в недра планеты, где кучка шахтеров и их семей пыталась выживать с помощью добычи местной версии нефти. Или угля? Или догкоина? А самое главное, кто-то отрезал их всех от поверхности, от того города на куче шестеренок. У кого бы Сампо ни спрашивает, никто не может объяснить причину. Тогда он, напившись в стельку благодаря сердобольному хозяину местной забегаловки, идет прямо в стену и выходит под нежный, зеленоватый свет трех лун.

На поверхности поприличнее. Прислоняясь к стене, Сампо впервые серьезно задумывается о том, что с ним происходит. Все, что он умел в жизни – убивать и грабить, не больше, но теперь его швыряет из стороны в сторону. Не бессмысленно, с целью. Или – почти с целью. Он протягивает руку перед собой и загадывает, чтобы в ней появилось яблоко.

В руке появляется червяк. Затем травинка. Затем пластиковая трубочка. Сампо трясет ее туда-сюда, чтобы она превращалась дальше; нечего это захолустье засорять еще больше. Трубочка артачится, но, в конце концов, превращается в кусок серебряного нечто. Внутри нечто пустое, имеет застежку и, в целом, похоже на громоздкую серьгу. Сампо надевает ее тут же, увлекшись мимолетным порывом. Прокола в ухе у него, конечно, нет.

Люди ходят туда-сюда, ездят машины, скользят по рельсам пузатые травмайчики. Сампо выглядит совсем не так, как все эти аккуратные снобы, в одолженной шахтерской одежде и с обрамляющей ухо серьгой. Но над ним светят луны, воздух чистый и холодный. Над головой небо – синее, звездное, без намека на голограмму. Он идет и смотрит, пока не оказывается на земле.

– Вы не ушиблись? – спрашивает кто-то и Сампо с удивлением понимает, что ушибся. Открыв глаза и моргнув ледяному асфальту как старому другу, он поднимает голову и видит мужчину.

Мужчина… похож на тех рыцарей, которые агрессивно любят красивое и громко кричат, если с ними не соглашаешься. Посмотрев еще немного, Сампо делает вывод, что делать выводы рано. Лицо у мужчины серьезное, но немного округлое – еще юноша, значит. Да и на поясе вместо меча висит револьвер.

– Вы меня слышите? – мужчина, юноша, рыцарь красоты и револьверов присаживается рядом, обеспокоенно маша рукой перед лицом Сампо. – Подождите, я позову врача…

– Не надо врачей, – подперев подбородок ладонью, Сампо укладывается как можно удобнее на животе. – Одна ваша улыбка способна меня исцелить.

Надо все-таки узнать, чокнутый этот рыцарь или его сильно волнует красота мира.

– Я… Что? – рыцарь в замешательстве смотрит на Сампо большими голубыми глазами, а затем решительно хмурится. – Я отведу вас к врачу.

Точно не до красоты. Сампо поднимается с пола и опирается на подставленное плечо, хотя болит у него только щека. В процессе неловкой и долгой ходьбы выясняется, что рыцарь не рыцарь, а лейтенант, зовут его Гепард Ландау, а находится Сампо в Административном районе. Сампо говорит о себе мало, но его и не спрашивают, разве что, о самочувствии. Зато врач в чистом, светлом кабинете неприятно заинтересован. Обработав рану на щеке, он отзывает Гепарда в сторону и что-то ему яростно втолковывает.

«Запрещено», «подземник», «прорыв», что-то еще страшное и жужжащее. Сампо складывает два и два, получает примерно восемнадцать и с интересом ожидает, что же будет делать лейтенант Ландау. Ведь он привел в городскую лечебницу неясно откуда вылезшего жителя Подземья. А значит, блокада прорвана.

Гепард подходит, присаживается на одно колено перед Сампо и спокойным голосом спрашивает:

– Скажите, вы из Подземья?

– Вопрос сложный, мне надо подумать.

– Не бойтесь, я не причиню вам вреда.

Сампо смеется. Что такое вред, если не отсутствие пользы? В чем смысл жизни? Сорок два или сорок три? Он протягивает руки и берет ладонь Гепарда в свои, прижимается к ней щекой, смотрит грустными голодными глазами. И это ни капли не притворство – ему действительно грустно от того, какие серьезные темы поднялись в голове, а уж голод – стандартное состояние людей из Подземья.

– Можно я посижу тут еще немного? – спрашивает Сампо, мысленно просчитывая, как бы так выпрыгнуть в окно, чтобы не разбить вторую щеку.

Гепард смотрит на него своими глазами-небесами.

Ночует Сампо на настоящей кровати, с настоящими простынями, и от одежды даже не пахнет семидневным потом бородатого шахтера. Его щека не болит, в комнате пылает камин, а желудок полон. В голове – что-то похожее на покой. Гепард не лезет с расспросами, не лезет вообще; неудивительно, половина последователей Сохранения зануды, половина тупые, как пробки и не способны на что-то осмысленное. Зато запасливые, как кроты и трудолюбивые, как бобры. Странно, что Гепарда зовут – ха-ха – Гепардом.

Проходит неделя, потом вторая, потом третья и Сампо начинает потихоньку привыкать к хорошей жизни. Гепарда почти не бывает дома, а когда он приходит, то не надоедает. Сампо мысленно относит его к категории зануд во внутреннем делении последователей главного Зануды. Гепард разговаривает как солдат, но не как солдафон. Иногда он даже шутит – не очень смешно, но Сампо смеется, просто потому что смеяться приятно.

Ему интересно, чем это закончится. Что выиграет – долг или желание помочь ближнему?

Покопавшись в доме и послушав немного на улицах, Сампо понимает, что на кону стоит не только долг, но и репутация. На кону стоит разлад в семье – не так уж и сложно узнать, кто командует парадом в городе и кто исполняет приказы. Гепарду и его сестрам далеко до того, чтобы сменить папочку, а уж при наличии беглеца из резервации и думать не нужно. Какой скандал.

– Никакого скандала не будет, – говорит Гепард, когда Сампо становится настолько скучно, что он поднимает эту тему. – Отец сделает то, что считает нужным.

– И ты не боишься?

– Боюсь.

Невозможно понять, слишком Гепард честен, или слишком глуп, но это не имеет значение, потому что наблюдать за этим уморительно. Какой из него хищник? Домашний кот, которого пустишь на улицу и он через пять минут станет обедом для бродячих собак. Примерно раз в два дня Сампо посещает идея убить его, просто потому что это будет ужасно легко и весело, но он отмахивается сам от себя. С Гепардом ему, на удивление, спокойно и уютно. Возможно, дело в том, что после столкновения с Девяткой спокойно и уютно будет даже на кладбище, но Сампо – человек широкой души и не отрицает роли гостеприимства Гепарда в своем настроении.

Это странно. Прошлое кажется далекой серой дымкой, будущее – черной пустотой, но настоящее не давит так, как могло бы.

Конечно, пока Гепард не открывает свой рот в неположенное время; пока пустота не заявляет свои права на беглеца.

– Мне все же нужно знать, как ты попал на поверхность, – говорит Гепард и Сампо очень талантливо играет головную боль, тошноту, сердечный приступ, что угодно, лишь бы совестливый сосед оставил его умирать одного в теплой постели.

Когда три луны снова светят в полную мощь, Сампо одевается и обходит дом.

За месяц жизни с Гепардом и пару недель жизни в Подземье он неплохо представляет, что здесь имеет цену. Какие артефакты стоит брать, а какие лучше оставить за ненадобностью. Деньги – штука важная, но их Сампо не трогает, потому что не планирует задерживаться наверху дольше нужного, а в Подземье пользуются совсем другой валютой. Неужели никто здесь не догадался переизобрести кредитные карты? Как же хорошо, что у Гепарда скучный и практичный вкус – достаточно вместительная сумка находится очень быстро. Сампо задумывается лишь на секунду о том, что делает.

Но отбрасывает бесполезные мысли. Никто не виноват, но рано или поздно Гепард сдаст его папочке или Верховной хранительнице, рано или поздно все превратится в пыль, поэтому приятнее и полезнее рушить все заранее, чтобы чувствовать хоть какое-то подобие удовольствия, смотря на руины. Ведь когда ты рушишь что-то сам, это самое близкое к акту сотворения, на что человек способен.

Сампо смотрит в пустоту; пустота не смотрит в него.

Но она везде и ему нужно бежать.

– Стой! – Гепард нагоняет его в одном из узких переулков, покрытых снежной крошкой. – Ты не так все понял, я не собираюсь…

– Это ты не так все понял, – смеется Сампо и стреляет в Гепарда из его же револьвера.

Надо было стрелять прямо в голову, но Сампо промазывает – он никогда не промазывает – и пуля бьет в плечо. Тоже больно и неприятно, будет знать, что жизнь не сахар. Будет знать. Сампо смеется сильнее, кашляет смехом и стреляет еще раз. Гепард не двигается. Его рубашку пропитывает кровь. Он умрет от потери крови, если будет стоять и таращиться на Сампо, но Клипот ему судья – пусть стоит. Несмотря ни на что, Сампо презирает Нанука больше остальных эонов; убивать весело, уничтожать на корню – не особо.

Сампо уходит не оборачиваясь.

Он оборачивается и видит, как Гепард стоит на месте.

Сампо уходит не оборачиваясь.

Когда спина проваливается в стену, к которой он прислонился, чтобы перевести дух, сердце начинает биться заново и воздух старается размять слипшиеся легкие. По венам текут пузырьки шампанского. Сампо садится на землю и хватает белого кролика на уши; белый кролик смотрит равнодушно.

– Вот это сцена, – говорит он. – Я чуть челюсть не сломали, пока зевали.

– И что теперь?

– А мне почем знать? Это ты устроил тут, – кролик дергает лапками. – Устроил тут. Скучно. Скучно! Скучно!!

– Я думал, что будет весело.

Сампо не думал. Сампо должен был сбежать из дома Гепарда вместе с вещами через любую подходящую плоскость, но что-то в его голове снова разрушилось и он чувствовал только сосущую пустоту внутри. Удивительно, как настырен бывает Девятка при всем при том, что она не имеет никакой мотивации и силы воли. Нет, суть в другом – в пустоту падают, даже если пустота не прикладывает к этому усилий, потому что вселенная этой самой пустоты не терпит. Вселенная кидает людей в бездну, в надежде, что та насытится, а получает только войско пустых болванок, которые не чувствуют, не знают, не могут, не видят и не слышат – страшное, неживое равнодушие.

Смерть в таком равнодушии скучная и серая, как и каждая частица мира.

Сампо сжимает кролика в руках. Тот смотрит красными не мигающими глазами.

– Вытащи меня, – говорит Сампо. – Ты же умеешь.

– Я тебе кто, мамочка? Шевелись сам, не маленький. Все, что нужно, я тебе дали, – кролик оказывается в метре от Сампо и начинает чистить уши. – Хочешь – плесневей, хочешь – радуйся. Вселенная бессмысленна, мы все умрем, бла-бла-бла, скучно! Скучно!!

И кролика нет. Только гул Подземья и тяжелый запах шахт. Сампо держит в руках револьвер; три из пяти пуль еще целы. Это больно? Воспоминания такие размытые, такие грязные, Сампо касается своего плеча и думает о том, куда попала пуля. Умер ли Гепард. Наверное, нет – Сохранение упрямо – но то, что мешок с костями жив, не означает, что живо все остальное. Славный был парень. Сампо наставляет револьвер на себя и смотрит в дуло с интересом энтомолога, разглядывающего новый вид жука.

– Ты чего удумал? – раздается голос и кто-то пинает его руку. – Совсем сдурел?

Кого-то зовут Наташа. Она бранит Сампо почем зря, тащит его за шкирку в свою клинику и грозится привязать к кровати. Еще совсем молоденькая, умная, смелая – от нее пахнет сладко, как от цветка, но Сампо этот запах кажется немного приторным. Изобилие – не самая приятная вещь на свете, смерть и жизнь умноженные до предела мало для чего пригодны. Но Наташа, кажется, не замечает этого и делает то, что делала, идет по пути, не зная, что этот путь для нее протоптали. Сампо почти сваливается обратно в свою склизкую бездну, пока не дает себе звонкую пощечину и не начинает приставать к Наташе с вопросами.

Что тут, в Подземье, больше всего нужно? Кто готов платить? Что отсюда, кроме руды, может понадобится наземникам?

Чтобы радоваться, а не плесневеть, нужно быть в движении и иметь деньги – хотя бы на выпивку и игру в карты. Еще деньги нужны, чтобы покупать у наземных химиков нужные вещества для Наташи. Нужны, чтобы доставать детям хрустящие леденцы. Каждый раз, когда сердцебиение замедляется и бессмысленность существования всего вокруг начинает накатывать, Сампо берет себя за шиворот и идет воплощать в реальность заветы Ахи – радоваться, а не плесневеть.

Иногда он проваливается в двери и оказывается в комнате Гепарда.

Время неумолимо, лицо больше не круглое, на щеках в тяжелые дни виднеется тень светлой щетины. На форме меняются ордена, меняется качество доспехов, меняется все – но остаются прежними глаза-небеса. Гепард просыпается всегда, даже если Сампо не дышит, даже если не моргает и замедляет свое сердце до предела остановки кровообращения.

– Ты, – говорит Гепард и смотрит. В его небесах нет ни любопытства, ни ненависти, ни прежней нежности. Только фирменный лед Белобога.

– Я, – Сампо присаживается к нему на кровать, предусмотрительно воткнув ему шприц с транквилизатором в ногу. – Скучал?

Наташины зелья работают на убой, поэтому Гепард не отвечает, только смотрит мрачно и устало. Сампо кладет голову ему на грудь и смотрит в ответ. В голове так много всего, но даже если потратить миллиарды лет, не получится найти те слова, которые смогли бы все объяснить. Прости, дорогой, я ужасный человек и могу стать только хуже? Извини, родной, я могу выбрать только хаос как альтернативу небытию? Мне жаль, милый мой, но не очень?

К великому счастью Гепарда, на пятый год жизни в Белобоге Сампо учится попадать в таверны.

Там весело и шумно, в голове никогда не сыреет и не чернеет от набегов дурных мыслей, спирт льется рекой, а песни не кончаются. Сампо находит клиентов и среди своих – где-то везет больше, где-то везет меньше. Его спрашивают часто, что он забыл в своей ледяной дыре, а он хохочет и объясняет, что не сцена красит актера, а актер – сцену. Пьеса еще не поставлена, но однажды что-то случится. Скорее всего, разрушение, ужас и мрак, но Сампо не расстраивается заранее. От парней и девчонок он слышит слухи: Звездный экспресс снова в строю.

В чем смысл пути, если Эон пал?

– В чем смы-ы-ысл, – пародирует Сампо сам себя и машет рукой бармену, который подталкивает ему новую рюмку текилы. – Прости, друг, мне еще до Ярило-6 ползти.

Он ползет, идет, бежит на месте.

Дрянь, отравившая планету, свирепеет с каждым годом. Сампо уже видит печальный и бессмысленный конец, но отмахивается от видений и зажимает узду как упрямый осел. Сколько умирающих миров он уже прошел, сколько галактик заканчивалось в чреве черных дыр прямо на его глазах – не сосчитать. Здесь, в белой пелене и снежной костяной пыли не дом, но приют. Здесь дети, играющие с уродливыми, выточенными из камня игрушками. Здесь гениальная докторка, тратящая свое время и потенциал на поддержание искры жизни в мертвом гиганте. Здесь последний оплот человечества.

И последний щит – Гепард Ландау, несгибаемый, непоколебимый, нерушимый.

Породистый кот, выкинутый на улицу в лютую зиму. Рано или поздно, его кости залижет метель.

Сампо загадывает на падающей звезде – куске от шаттла Корпорации, опять отвалился, ну и дела – стать метелью.

Он пробирается через запретную зону в поискать полезного, когда одна из Теней, смотря на него глупыми пустыми глазами, превращается в знакомое лицо. Один из наемников, навсегда сгинувших в негостеприимных объятьях Девятки. Сампо не склонен к ностальгии, но он все еще стоит на перепутье и Девятка все так же близко, он не уйдет никогда, они бесконечно равнодушны, она бесконечно пуста и нуждается в компании, которую тут же пожрет. Нужно просто сесть на пол и выдохнуть весь этот дым от огня жизни, всю эту муть, расслабиться и позволить себе закрыть глаза.

Кто-то тащит назад. Сампо недовольно брыкается и получает пощечину в лицо. Это обидно.

Такое детское глупое бессмысленное чувство отрезвляет сильнее, чем ушат ледяной воды посреди и без того ледяной ночи.

– Назад, – рычит Гепард, толкая его в грудь. – Назад, я сказал!

Сампо послушно отходит к стене, пока Тень, взвыв, не превращается в нежное злое лицо Верховной хранительницы. Генератор щита ставит перед ней черту, за которой Гепард стоит, приготовившись к бою.

– Уходи, – говорит он. – Быстрее. Она приманит других.

– Я не могу, – отвечает Сампо, нервно улыбаясь.

Он и правда не может. Аха не мать и не нянька, чтобы приводить его в чувство каждый раз после столкновения с Небытием, но шутка в том, что Ахе иногда смешно смотреть на то, как их протеже барахтается в болоте самоубийственной тоски. Гепард хмурится, но не протестует. Он метко бьет Тени прямо в челюсть, несмотря на то, что на него смотрит непосредственное начальство. Сампо, пытаясь собраться с силами, улыбается и думает о том, что его лейтенанта красоты уже нет, вместо него – кто-то другой. Кто-то, кто никогда бы не позволил незнакомцу спать через стену от себя. Кто-то, кто выстрелил бы первым, не дожидаясь предательства.

– Да еб твою мать, – Гепард скользит сапогами по вековому льду, пытаясь сдержать напор Тени. – Коридор налево, бегом!

Тень воет пронзительно и от ее голоса болят уши; Сампо поспешно двигается по стенке в нужную сторону. Он мог бы прямо сейчас попасть в любое место мультивселенной, но для этого ему надо чувствовать что-то, кроме отчаяния, тоски и желания лечь на снег. В общем, чего он ожидал от Ахи? Надо сказать спасибо, что силы пути появляются не раз в високосный год. На пол дороги Гепард нагоняет его, а затем подгоняет вперед, где навстречу выныривают несколько солдат.

– Отведите его в лагерь, – солдаты кивают, Сампо послушно идет за ними.

Гепард уходит обратно.

Ситуация не из лучших, но Сампо не боится того, что его прямо из Запретной зоны поведут в тюрьму. Уж из местной тюрьмы он может сбежать, не обладая вообще никакими силами. Он сидит и ждет, смотрит на огонь, игнорирует напряженные взгляды солдат, которым не дали приказа задержать, но и приказа расслабляться тоже. Будет смешно, если так Гепард и умрет – абсолютно бездарно и бессмысленно. Сампо пытается заставить себя посмеяться, но из горла вырывается только хриплый кашель.

Проходит сколько-то часов – достаточно, чтобы все потемнело и местное солнце спряталось за горизонтом. Оно не греет, только несет радиацию, поэтому три луны, появляющиеся вместо него – приятная альтернатива. Они хотя бы симпатичны. Сампо смотрит на их бледные бока и слушает лагерную тишину. Засыпает под треск огня. Просыпается от скрипа снега.

– Ты как? Не ранен? – спрашивает его Гепард с порезом на щеке, наскоро залепленным пластырем. Сампо качает головой. – Хорошо. Тогда иди в город и не лезь сюда больше.

– Даже не арестуешь?

– Как будто тебе будет до этого дело.

Сампо встает, отряхивает ноги, хочет сказать что-то. Что-то такое, способное все изменить. Способное объяснить.

Жаль, что слов нет и не будет никогда. Сампо подходит ближе, встает вплотную.

– Убийство посреди лагеря, – Гепард качает головой, но не отводит взгляда. – Не боишься?

Убийство? Ах, вот о чем думает лейтенант красоты и рыцарь разбитых сердец. В общем-то, он прав, Сампо не раз думал об этом, но исключительно с точки зрения придворного шута, который знает, кто королю не протянуть дольше недели и хочет облегчить его участь.

Сампо наклоняется вперед и целует Гепарда. Это так же тепло и щемяще, как представлялось.

Гепард дает Сампо вторую за вечер пощечину.

Это тоже ожидаемо.

Проваливаясь в Подземье, Сампо думает только о невозможном. Есть ли такой подвиг, такое сокровище, такое заклинание, с помощью которого он мог бы вернуть себе наивного лейтенанта, не знающего еще, что такое предательство? Нет, увы, даже Память не руководит временем, лишь дает переживать одно и то же до тошноты. Тогда есть ли что-то, что сможет растопить сердце нынешнего командира Среброгривой стражи? Скорее всего, ответ тоже – нет. Да и пироман из Сампо такой себе.

Но фантом преследует его, ненавязчиво, осторожно, на мягких кошачьих лапах.

И Сампо снова играет в догонялки, подпуская Гепарда настолько близко, насколько можно без потерь – чтобы не увеличить и без того разросшуюся трещину между ними. Адреналин течет вместо крови, а что внутри черепа – страшно подумать. Каждый раз, когда Гепард вжимает его в стену, застегивая на запястьях наручники, Сампо сжимает зубы, чтобы не выдать себя. Каждый раз, когда Гепард смотрит на него – зло, холодно, без крохи человеческого – Сампо сжимает зубы.

Когда Звездный экспресс сваливается на эту богами забытую планету в составе трех озирающихся по сторонам личностей, Сампо ведет их навстречу Гепарду. Подводит совсем близко, подпихивает, как виноватый дворовый кот тащит мышь на крыльцо дома, где за стеклом надменно сидит белый, ухоженный котик. На, мол, возьми подарок, смотри какой красивый, я старался, ловил. Потом, конечно, приходится этот подарок забирать обратно, потому что Коколия начала сходить с ума еще лет десять назад и до сих пор не притормозила.

С этим нужно что-то сделать, но Сампо не представляет, что – поэтому доверяет себе роль черного экрана с надписью «герои внезапно получили нужный предмет» или «герои внезапно оказались в нужном месте». У Первопроходцев фантазия работает иначе, чем у остальных жителей мультивселенной, и Сампо доверяется им, открывает нужные двери и дергает за нужные нити. Ему, как и Ахе, интересно, будет ли от всего этого толк.

Толк небольшой. Но это лучше, чем ничего, пусть Сампо и морщится, разглядывая небо, в котором видны очертания Клипота.

Ярило-6 вряд ли проживет долгую и насыщенную жизнь, но умирать будет не в мучениях. Может быть, технологии вернутся обратно на нужную ступень и Белобог станет столицей новой планеты. А может, ничего не случится и огонь, разгоревшийся с приездом Экспресса, быстро потухнет. Сампо не загадывает вперед, только отчитывается перед белым кроликом, отражающимся в допотопных ржавых мониторах.

– Хи-хи, – говорит кролик. – А сальто можешь?

Сальто, конечно, Сампо может, но за дополнительную плату – это он и сообщает кролику, который заливается хохотом и исчезает вспышкой фейерверков.

Экспресс собирается отбывать дальше по разрушенным путям Освоения, и Сампо уже готовится помахать им платком на прощание, прекрасно зная, что им предстоит пересечься еще не раз. В конце концов, кто-то должен давать героям нужные артефакты и открывать необходимые двери? Жаль, что конец немного предсказуем – но у любой хорошей пьесы конец немного проглядывается в самом начале, чтобы послевкусие от завершения истории было насыщенным.

– Ты не уедешь с ними? – спрашивает Гепард, даже не пытаясь сделать вид, что ему есть дело до того, как Сампо ковыряется отмычкой в собственных наручниках.

– А ты как думаешь?

– Думаю, тебе скоро наскучит здесь. Лучше воспользоваться возможностью.

– Ты хочешь, чтобы я уехал? – Сампо притворно хмурится. – А как же все, что было между нами?

Это, надо сказать, самое глупое, что он говорит за последние годы и нет никакой неожиданности в том, что Гепард разворачивается, чтобы просить его посреди каменного коридора. Сампо резво оббегает его и закидывает закованные руки ему на шею, обездвиживая и себя, и Гепарда.

– Чего ты хочешь? – спрашивает Гепард и это тоже глупость.

Сампо хочет все. Выбор – для слабаков.

– Что мне сделать, чтобы вернуть тебя? – Сампо целует его в гладко выбритую щеку, в нос, в губы. – Смотри, все живы, Стелларону конец, впереди какое-никакое будущее. Луну с неба? Пластмассовые цветы, чтобы не вяли?

Отчаяние. Не то, что душило его внутри Небытия, а то, что приходит в момент, когда ты скользишь кончиками пальцев по румяному яблочному боку, но падаешь обратно на землю. Не хватает так крошечно мало, но расстояние не преодолеть, даже если прыгать бесконечно долго и бесконечно высоко.

Гепард кладет ладони ему на пояс. Они теплые даже через грубые перчатки. Они тяжелые. Реальные.

– Это первый и последний раз, – говорит Гепард, смотря Сампо в глаза. – Когда я прощу тебе то, что было. Остальное – в твоих руках.

Никакой магии, никакого счастливого конца, мировое древо все еще гибнет у всех на глазах, а конец предсказуем. Зима на Ярило-5 продолжает идти двенадцать месяцев в году, а Легионы Антиматерии терроризируют миры, выжигая их дотла в попытке согреться. Девятка все там же – в сердце всего, полусонный и уставшая. В них так легко упасть, поскользнувшись, и так нелегко выбраться.

Сампо все еще видит свой неминуемый конец, положив голову на плечо Гепарду, читающему вечерний рапорт.

Жизнь бессмысленна и весьма коротка.

Сампо видит пустоту и загадывает на куске космического мусора желание: видеть Гепарда в момент, когда занавес опустится навсегда.