Когда придет время, Древний девятихвостый белоснежный Лис, чье имя уже давно забыто, на заре своей жизни расскажет Историю Катастрофы Чернильного Певца.

Это История о Мире, в котором существуют Боги, История о Зле, что является Чернильными Тварями, о Добре, Героях, которые сражаются против Зла, и История о том, что ничего из этого не является Истиной.

«— Если бы тебе дали возможность прожить новую жизнь, ты бы воспользовался ею? Если у тебя будет прекрасное лицо, долголетие, что никогда не состарит твое тело, и магия, что упростит твою жизнь, ты бы прожил ее совсем по-другому? Исправил ошибки прошлой жизни, развил бы все свои хорошие качества, стал лучше себя прежнего, возвысился над самим собой? Или подобно короткой жизни срезанного цветка, что цветет пышным соцветием, чтобы вскоре увянуть…»

И лишь лисьи хвосты, что подобно облакам, медленно двигаются в такт голоса, завораживая, укачивая, как ребенка в колыбели.

***

Вокруг была лишь Черная Пустота. Он словно медленно плавал в ней, хотя его тела не существовало в этой Пустоте. В ней не было абсолютно ничего. Но в тоже время в ней существовали все миры и их сознания, являющиеся основой Пустоты, ее составляющим, неотделимой частью, и эти части образовывали Пустоту.

Как он здесь оказался? Он помнил только черный силуэт, кровь, что бежала маленьким ручейком по зеркальному полу, да бледную руку, что замерла в миг смерти.

«Смерти? Он умер?»

Казалось, он должен был чувствовать боль (почему?), но все, что он (не) чувствовал, была пустота.

Боль, печаль, радость (он должен был ее чувствовать?), гнев — все это превратилось в Пустоту и стало ее частью.

Только лишь непокорное сознание, вопреки всему, все еще было живо.

«Зачем? Для чего? Он что-то должен сделать? Но зачем?»

Должен ли он бороться против Пустоты или наконец-то он может довериться (умереть?) этой Пустоте?

И это движение, что было стоячей водой, длилось целую вечность и всего несколько секунд. Время, что существовало где-то там, в прошлом, в реальности его жизни, здесь было бесформенной кучей, жило и не жило одновременно.

Вдруг, прямо перед его сознанием, существовавшим без тела, возникло маленькое пятно света, которое можно было бы не заметить, не будь здесь полной черноты. Инородное, оно было здесь чужим, тем, чего не должно быть, как и его сознания, но в то же время этот белый свет был такой же неотъемлемой частью, как и Миры, дополняя Черноту, словно он и должен быть здесь, словно они были едиными.

И вслед за этим пятном память, что, казалось, была съедена Пустотой, потянулась ниточкой к этому странному свету, как умирающий от обезвоживания за водой.

Подобно времени, воспоминания свалились неказистой грудой: заплутавшие и потерявшие часть себя, без единения, без возможности быть цельными.

«Серый, искаженный восприятием, не истинный, но единственный в своем роде, как улица в дождливую погоду, как мир, увенчанный луной. Улицы, машины, высотные здания, множественные потоки людей. Единственное, что отличало от реальности — отсутствие звука. Была лишь тишина, не та, которая в Пустоте, а радио, что не может уловить станцию, словно он больше не был связан с этим миром. Миром, где преобладал серый, где невозможно было добиться тишины, где человек возвысился над самим собой и все равно жил под давлением, где не существовало Богов. Где был только человек, но то была разлагающая кукла, которая надеялась, что станет живой.

И вниз уносился Серый и превращался в Черный, что был первым из основ, этой основой был он, движимый не вверх, а вниз, по кроличьей норе потерянных воспоминаний. Лишь кукла, двигаясь как механизм, без осознавания жизни, не живя ей, а только имитируя, пытаясь достигнуть смысла, но натыкаясь на непонимание. Черный, что был признаком разложения, лишь иллюзией разложения, потому что не было живым. Другие, живые, были серьезны, как белый с серым и черный с серым, смешивались в недовольство, что пронзало серебряным мечом.

В доме, что был холоднее прозрачного льда, стояло зеркало. И в зеркале была лишь тень, а не человек, тень, что никогда не была человеком, тень, что никогда не была жива. Зеркало то, не выдержав тяжести Черного, не выдержав иллюзию сознания, упало в Пустоту и, разбившись на осколки, ранило белоснежную кожу, выпустив красный, яркий, как драгоценный камень, отраженный разбитым зеркалом.

Красный, что стал последним, последним из чудес, не добившись желаемого, потеряв Великое значение, не приведя к нужным результатам, оказавшимся лишь Вымыслом на задворках памяти. Красный, что принял обличие звука, беззвучного, потому что звука больше не было, но пел, несмотря на все остальное. Как рана, открытая, было лишь пение, лишь единственная возможность быть живым. Не видеть весь остальной мир, мир погибающий, лишь петь, петь, пока оставались силы, несмотря на слезы и боль, боль, что создавала красный.

Красный, который переполнился, словно перелитое вино в бутылке, выплеснулся и полился вниз ручейком, смешиваясь с черным и серебряным, с самого верха до низа.

Чтобы стать наконец-то живым, чтобы освободить свою волю, чтобы стать вершиной, стать чем-то больше, чем презренное серебро».

Потоки воспоминаний, застрявшие костью в горле, пронзали болью сознание, сознание, что было бессильно перед ними, невозможность противостоять, без возможности бороться, следуя за кроликом, падая в самую бездну, в мир, который был непонятен. Воспоминания, что не давали картину, лишь вызывая еще больше вопросов, словно зеркало, разбитое зеркало, что не отражало полную картину, а только впивалось осколками в открытые раны.

Из этих разбитых осколков, следуя за серебряной нитью, что протянулась от путанных воспоминаний к белому свету (от белого света до воспоминаний), он вернулся в реальность (нереальность), к Черной Пустоте, к самому началу и к самому концу. К тому место, откуда началось его новое начало (откуда я это знаю?), от черного цвета к белому цвету.

Свет, что был всего лишь пятном, по мере того как вливались воспоминания, становился все больше и больше, отвлекая, преодолевая боль. И в этом бесформенном пространстве, где даже время не имеет формы, свет начал приобретать свои особенные черты. Завораживающее превращение, самим своим существованием чудо, что стало реальностью перед его взором.

И чем дольше росло пятно, тем больше оно стало напоминать человеческую фигуру, человека, которому тут не место и не время.

«Но если этот свет сюда проник, мог ли он вообще быть человеком?». Мысли, что были путанной вереницей, как время, как воспоминания, текли неспешно так же, как и плавало в пространстве его несуществующее тело.

«Но тогда означает ли, что я тоже больше не человек? Ведь он должен был окончательно раствориться в этой Пустоте».

«Не это ли причина появление этого света? Не он ли причина?»

В какой-то момент свет засиял еще ярче, ослепляя белым среди черного. И как только сияние, подобное белому солнцу, стихло, стало понятно, что это очертания фигуры ребенка (или очень низкого взрослого?) с длинными, больше тела, волнистыми волосами.

Постепенно свет начал тускнеть, уступая место другим цветам, смешению красок, не оставляя белоснежного, лишь другие цвета, постепенно поглощая и кистью художника убивая жизнь (белый) на холсте, нанося эти краски, давая новую, совершенно другую жизнь.

И вот перед ним, вися в пустоте, сотканной из белого, появилась прекрасная маленькая девочка лет десяти на вид. Ее золотые волосы были пушистые, подобно кучевым облакам, и волнистые, словно золотое море в шторм.

Ее детское лицо было не по-детски серьезным и даже безразличным, как белый фарфоровый цвет, что безразлично смотрит на тебя, и, хоть черты выдавали ребенка, было видно, что оно по-аристократически тонкое, возвышенное над жизнью и смертью. Отблеск золотых глаз на фоне белой (бледной?) кожи выделялись особенно сильно, как фонари в темноте, завораживая светлячка, что даже не ведает, что он всего лишь маленькое насекомое перед большим и смертельно опасным миром.

Девочка, что была нечеловечески красива, взмахнула своей рукой и из Пустоты появился, будто сотканный из черного пространства, как ткани из мельчайших ниток, маленький, под стать девочки, деревянный посох, что на конце разветвлялся на две части. И, словно это дерево все еще было живым, частью чего-то целого, распустились на ветке зеленые листья.

Глаза, завораживающие золотые глаза, собранное богатство всего Мира, что лишь миг назад смотрели в Пустоту, обратили свой нечеловеческий взор на меня.

— Приветствую тебя, погибшая Душа, — ее аристократические губы, разрушая законы и беззаконие этого места, громогласно, торжественно, как на церемонии, произнесли слова в месте, где, казалось, невозможны слова.

Без тела, не имея рта, он не мог ответить на ее приветствие.

— Не бойся, я слышу тебя даже так, — прозвучали снисходительные слова, слова, что вселили веру, дали опору в этой медленной Пустоте, подобной бесконечному морю.

«— Кто ты такая? Как ты здесь оказалась? Что я такое?». Поток волнующих мыслей, что плавали в пространстве, наконец-то получили возможность быть озвученными, не красным, а полностью черным.

— Я отвечу на все твои вопросы, но сначала ты должен дать мне ответ на мой вопрос. Всего один, и я дам ответы на множество, какие только придут тебе в голову, — предложение, от которого невозможно отказаться, искушение змеиного яблока.

Если бы он мог, он бы напряженно кивнул, но сейчас он мог лишь дать безмолвное согласие.

— Тогда я вопрошаю тебя, от имени нашего Мира, что следит сейчас за нами, — и взяв небольшую торжественную паузу, словно оповещая о конце света, продолжила все ту же церемонию: — Желаешь ли ты жить?

Вопрос, подобно змее, готовой к бою, пронзил стрелой душу и миг Пустоты, разрушая медлительность и время, разрушая Пустоту сознания.

«Желает ли он жить? Желает ли он вообще что-либо? Или, подобно этой Пустоте, не иметь абсолютно ничего?»

Воспоминания, отзываясь на вопрос, снова напомнили о себе смазанным калейдоскопом, смешанные цвета без холста, без основы, без возможности иметь цель и смысл.

«— Да, я хотел жить. Жить по-настоящему, не как сломанный механизм, не как кукла без кукловода. Изменить все, жить по-другому, там, где никто не усомнится в этом, там, где я не буду помнить, и там, где я оторван от прошлого, как оторван сейчас от жизни и своего Мира».

— Я принимаю твой ответ. И, как и обещала, отвечу на твои. Меня зовут Астарот, и я Богиня света, что охраняет покой Мира «Лиагнес». Сразу же отвечу на твой вопрос, который витает вокруг меня. Да, я могу сделать тебя живым. Но об этом мы поговорим чуть позже, всему свое время. — Богиня сделала легкий поклон, отдавая дань вежливости в честь знакомства, началу нового, что подобно цветку, который только что начал расцветать.

Ее слова заставили окончательно пробудиться, загореться потухшей было надеждой (она все время была?). Надеждой, что яду подобна, отравляя сознание, отодвигая несопротивляющийся разум на задворки сознания, надеждой, что заставила сопротивляться Пустоте.

— Это Пустота, так же известная, как Начало и Конец, — продолжил голос, что подобен золотой птице, волшебству без магии. — Как ее практически «полноценный» житель, ты уже знаешь это. И также то, что ты уже мертв. Но последнее утверждение не совсем верно. Твое физическое тело мертво, ты отделился от него и даже от своего Мира. Больше ты не сможешь вернуться обратно, сколько бы ни пытался, — она наклонила голову чуть вбок, и волосы волной двинулись вслед, — но твоя Душа… Она хоть и не жива в привычном тебе смысле, но уж точно не мертва.

Слова, что внесли ясность, структуру в этот первозданный хаос.

«— Но даже если так, то у меня все равно не было шанса снова стать живым, ведь сейчас я не принадлежу ни одному из Миров».

Богиня чуть склонила голову вперед и прикрыла глаза, лишь обозначая кивок:

— Верно, если бы не я, то у тебя не было бы шанса стать живым. Только благодаря сильной воле твое сознание все еще не растворилось в Пустоте, не стало ее частью. И только благодаря ей я смогла найти тебя.

Дитя, что было с разумом высшего существа, выпрямилось и вскинуло голову, будто бы пришло время того, что предзнаменовало еще с самого начала. Ее лицо, до этого выражающее одну пустоту, словно ее эмоции поглотило пространство вокруг, стало серьезным. И взор пронизывал насквозь, разбирал на каждую отдельную частичку, обратился туда, где была сама основа, черное ядро Души.

— Я нашла тебя, потому что мне нужна твоя помощь. Как Богиня, что должна была охранять свой драгоценный Мир, я вынуждена из-за особых обстоятельств искать помощь извне.

«— То, с чем не справился даже Бог… Сможет ли какой-то жалкий смертный, что даже не справился со своей прошлой жизнью, осилить это?»

Если бы он мог, он бы горько усмехнулся, словно ребенок, что видел долгожданный подарок, но мимо которого и пронесли его.

И, неуловимым лучиком света, на лице Богини появилась слабая мимолетная тень улыбки, тень могущества и тень ребенка:

— Ах, слишком поспешные выводы. Но это моя вина, сильно поторопилась с главным, нужно было сначала тебе все рассказать. И сейчас, чтобы все разъяснить и заодно ответить на твой вопрос… Я поведаю с самого начала.

Лицо Богини вновь вернулось в прежнее состояние безразличия и покоя, являясь частью этого места и отдельного от него.

— Чтобы ты немного понял ситуацию и то, что ты выбираешь, я кратко расскажу про наш Мир, — Астарот легонько кивнула, и, если бы была возможность, она стала бы ходить из стороны в сторону, словно ведя лекцию. — Наш Мир под названием «Лиагнес» существует уже довольно давно. Множество великих битв и множество радостных примирений он уже на себе испытал. В вашем Мире его бы назвали «фэнтезийным». Магия — это основа Мира, то, из чего он состоит, и то, из чего состоит все живое. Его населяют множество рас, многие из которых тебе известны, такие как эльфы, оборотни, драконы, демоны… И не удивляйся, наши Миры находятся очень близко друг от друга и сейчас мы с тобою стоим непосредственно на их границах. Иначе я не смогла бы тебя найти…

«Значит, Пустота имеет очертания границы? И между этими гранями можно перемещаться? Тогда почему…» — путанные мысли зацепились за это, словно за единственное, странно нужное и важное прямо сейчас…

— Тебе эти знания сейчас ни к чему, — прервал незаконченную мысль высокомерный голос. — Они все равно для тебя будут бесполезны, ведь ты здесь временно. Или же ты сам все узнаешь, если решишь здесь остаться навсегда. Поэтому с твоего позволения я продолжу дальше.

«— Слишком категорично, это же просто любопытство».

Мысленно вскинув руки и даже не заметив тот момент, когда к нему начала постепенно приходить способность размышлять, там, где есть только безграничный покой да смерть.

— Поэтому многие знания из двух миров… — делая вид, что ничего не было, возобновила свой рассказ Астарот, — перекочевали из мира в мир. То, что известно тебе, может быть известно другим, хоть и не существует у них. Также получилось и с расами, знания о них еще с давних пор попали к вам, хоть и считаются лишь сказкой.

Сейчас время, когда войн стало меньше и множество рас объединились под одной фракцией. Тем лучше для меня: легче за ними приглядывать. Настали долгожданные мирные времена, лишь вспыхивают местами старые небольшие обиды да мелкая возня среди своих.

Огромный мир, что не обойти пешком, разнообразен и великолепен в своей красоте: Драконьи Горы, где живут величественные драконы, Красная и Черная пустыня, где нрав жителей так же горяч и неукротим, как и сама Пустыня, Трехлунный Север, где до сих пор сохранились племена и никакая магия не защитит от лунного блеска, и конечно же Империя, что объединила под своей эгидой множество самых разных созданий, да не просто объединяла, а научила жить вместе, не ненавидеть, а договариваться. И у каждого свои культура и обычаи, хоть сейчас некоторая часть знаний, к сожалению, потеряна, — драгоценным отблеском очаровал рассказ, заставляя жадно слушать, надеяться увидеть это все. — А магия, что живет здесь постоянно, неисчерпаема, как сам мир. Поэтому жители, что каждый владеет той или иной магией, не гнушаются использовать ее и для обычной жизни, развивая и приспосабливая, делая, казалось бы, невозможное.

И благодаря этой же магии тела не стареют, позволяя жить сотни, а то и тысячи лет, позволяя никуда не торопиться и жить той жизнью, которой ты захочешь… — и резко прервалась, словно вспомнила что-то. — Не буду сильно вдаваться в подробности, иначе мы так никогда и не приблизимся к нашей главной теме. Но, думаю, общая картина устройства мира прояснилась.

«— А жаль».

Интерес, что возрастал по мере рассказа… Он хотел бы это увидеть, узнать, почувствовать, окунуться в этот омут с головой, чтобы не слышать красного, чтобы услышать самого себя в этом круговороте, что затягивается удавкой и не дает дышать. Его сожаление было искренним, на грани желтого огорчения, лишь живым интересом, что, казалось, потух вместе с жизнью там, в другом мире, еще когда мебель была высокой, а игрушки неведомыми красивыми существами, играя в которые можно представить целый мир. Только этот мир был настоящим, но далеким, на грани Пустоты и реальности, куда мертвым путь был заказан.

На лице Астарот снова промелькнула та тень мимолетной улыбки, одарив теплом детства, ярко-зеленой травы в солнечный день. Однако тут же сделавшим серьезным, как в тот момент, когда она представилась и попросила о помощи.

Впрочем, все же прерывая поток мыслей, спокойно-безразличный голос произнес:

— А теперь к сути дела. Богов не волнуют внутренние войны, будь они хоть кровавыми и затронут весь мир. Это история Мира, то, что пишут его жители, и мы не в праве вмешиваться в это дело. Мы действуем лишь в… — она сделала паузу, будто задумавшись, — так скажем, в крайних случаях. Подробно я не расскажу, это наше внутреннее, божественное, то, что дано немногим знать.

Но сейчас я веду речь как раз об этом «крайнем случае». То, с чем смертные не могут совладать, поэтому нам, Богам, пришлось вмешаться. Но из-за ограниченного влияния на Мир мы оказались бессильны.

«Значит, Боги не такие уж и всесильные?»

Насмешка, что могла бы стоить жизнь, если бы он уже не был мертв. Как внутри, так и снаружи. Идеальный баланс.

Но, похоже, Богиня либо не обратила внимание, либо не восприняла всерьез, как фоновый шум в радио, и продолжила:

— Боги изначально очень сильны. Если мы будем ходить по миру да играться, то начнем разрушать его от простого прикосновения стопы, — впрочем, все же ответила на невысказанный вопрос. — Мы не можем напрямую влиять на Мир, поэтому нам приходится использовать для этого посредников. Но даже так влияние ограниченно, чтобы никто не воспользовался данной возможностью в своих целях.

«— Воспользовался в своих целях?..»

— Мы сейчас не об этом, — как-то даже раздраженно прозвучал голос, словно вибрации, волны пустоты, раздражая и колебля тонкие, невиданные нити, выходя из безразличия, из состояния покоя.

«Интересно, однако… почему этот вопрос так задел… и эта странная вибрация. Она все еще может управлять миром, практически за его пределами, даже здесь, где и не было никогда света, Богиней которого она и является».

Из раздумий вырвал голос, что, казалось, стал громче, как у певчей птицы, что пытается обратить на себя внимание:

— Хоть влияние ограничено, но оно все еще божественно, поэтому в обычной ситуации это сильно помогает. Но не в этот раз, — подойдя к сути дела, богиня чуть прикрыла глаза. — Давно, еще даже до рождения Богов, появились так называемые Чернильные Твари. Эти Твари не знают ни жалости, ни сострадания, ни разума. Они лишь убивают да пожирают жизнь на своем пути. Никто не знает, откуда они, что они такое, почему они все это делают. Известно только то, что они ненасытны, их желудки бездонны и будь их воля — они бы съели все живое.

Но Твари особо не свирепствовали, их можно было загнать в угол, в их лес, место обитания, откуда они периодически пытались вылезти и навредить живому, но сдерживались отважными воинами.

Пока однажды их не стало намного больше и, словно море, они выбрались из своих берегов.

Волной прошлись по многим ближайшим деревням и городам, не оставив ничего живого, и никто из тех, кто уже множество раз сражался с ними, не справился с таким количеством.

И сколько бы не пытались и сколько бы жизней не было отдано, никто не мог остановить их, лишь замедлить на некоторое время. Но этого времени остается все меньше и меньше, если так дальше продолжится, то в недалеком будущем оно не оставит ничего живого.

Вскоре это бедствие получило название «Чернильная Катастрофа» и даже Боги поняли, что если они сейчас же ничего не сделают, то наш Мир, что так любим, погибнет вслед за всем живым, — Астарот грустно улыбнулась, все так же практически незаметно, как легкий ветерок, что едва касался лица. — Но как я раньше и говорила, влияние Богов ограниченно. Мы перепробовали все способы и методы, помогая отважным героям, что пытались противостоять Катастрофе. Но все оказалось тщетно. Воины пали один за другим, а Боги оказались в растерянности, словно потерянные дети.

«— Хорошо, я, кажется, понял ситуацию. Но это все еще не объясняет мое место в истории».

Если Катастрофа и правда такая страшная, как ее описывает Богиня, то как <i>он</i> сможет помочь противостоять ей?

Астарот медленно, будто перышко на ветру, кивнула:

— Потому что Боги, спустя долгого раздумья, все же нашли выход и способ остановить Катастрофу. Если мы не можем вмешиваться во внутренний порядок, то почему бы не начать действовать через внешние факторы? Но усложнило все то, что мы не знали, как именно нам добиться этого «внешнего», ведь мы больше навредили бы своим прямым воздействием, чем помогли, — и сделала короткую паузу, как будто бы набирая воздух (Богам вообще нужно дышать?..). — Пока я не нашла тебя. Ты не из нашего Мира. А значит, некоторые законы на тебя не распространяются…

«— Стоп, стоп, стоп, получается, вы хотите, что я стал управляемой куклой (снова) в ваших руках?»

Богиня, чуть приподняв свой посох, который она все еще держала в руках, и наклонив голову, промолвила, словно извиняясь:

— О, нет, ты не так все понял. Мы все еще не можем управлять живыми. Таков закон, и он нерушим. Хоть ты и из другого Мира, но если ты попадешь в наш, то автоматически окажешься под влиянием нашего, а это значит, что и ты будешь защищен от внешнего воздействия.

«— Так значит, сам Мир и защищает своих жителей от Богов? Вы что, какие-то мелкие вредители, чтобы ва…»

— Мы сами разберемся с нашими отношениями, — высокомерно произнес божественный ребенок. Впрочем, в этом высокомерии чувствовалась тень улыбки, хоть и не показанная, но ощутимая, как и вибрация тонких ниток.

— Как я и сказала, на тебя действуют основные законы нашего Мира, — снова переключившись на прошлую тему, продолжила Богиня, — то, что даже нам, Богам, не преодолеть. Но вот <i>некоторые законы</i>, — сделала особое ударение на последние слова, выделяя черной обводкой серый рисунок, — все же не действуют. Ну и бонусом, мы с самого начало можем дать тебе больше силы. Правда, и тут, к сожалению, есть ограничение. Мы не можем дать тебе всемогущество, ты все же остаешься простым смертным, хоть и под влиянием Богов. Что-то все же будет больше, а что-то будет меньше. Но это будет все-таки лучше, чем если бы ты изначально родился в нашем мире, потому что даже крупица божественности может многое дать.

«— Получается, вы дадите мне новое тело? Кого-то умершего или…?»

Мысль о том, чтобы занять тело умершего… вызывала адское отторжение, гниль внутри, что пробирает до самых костей, основы сознания.

— Или. Мы создадим тело, которое будет соткано из тебя. Оно будет полностью твое, как будто ты родился в нашем Мире с магией и расой, которая тебе наиболее подходит. К несчастью, даже я не смогу сказать, что по итогу выйдет, но с такой Душой… оно однозначно будет необычной.

Это определенно… вызывало интерес. Посмотреть, кто же ты такой и какой силой будешь обладать. Но все еще оставалось несколько главных вопросов.

«— Но так и не прозвучало, что же мне нужно будет делать, в чем вообще заключается моя помощь?»

— Твоя главная задача, если можно так выразиться, состоит в том, чтобы спасти жителей от Чернильных Тварей. Не бойся, хоть и выглядит это сложно, но у тебя будет сила, что способна помочь тебе в этом.

Но последние слова совсем не успокоили. Сомневаясь, отдавая черным, ускользая от белого, он задал последний вопрос:

«— Но что, если я не справлюсь? Если не смогу?»

— Из-за этого тоже не волнуйся. Я здесь для того, чтобы попросить помощи. Заставить я тебя не смогу, не смогу причинить вред, даже если ты сейчас согласишься, а потом откажешься выполнять. Таков закон, таков наш Мир, что любит своих жителей и оберегает их, — и снова видимость полуулыбки, от которой веяло серым дождем и красным, теплым камином, что манил сесть возле него. — Я понимаю, что это тяжелое бремя, но ты сильная Душа, поэтому я здесь, поэтому сейчас я, Богиня Света, которую почитают миллионы, смиренно прошу лишь о помощи.

Договорив, Астарот поклонилась, но не так как раньше, в самом начале, мимолетным видением, а полноценно, как прихожане кланяются своим Богам, так и Бог сейчас склонился перед смертным, смена ролей, словно в этой Пустоте потерялись истинные имена, перемешавшись в кучу.

Не ожидавший этого, он растерялся, разделился на части, не зная, как собрать их заново, теряя кусочки пазла, пытаясь собраться заново.

«Соглашаться или нет?». Но разве у него особо был выбор? Либо умереть окончательно, либо прожить вторую жизнь. Он так хотел жить, ярким пламенем, даже если суждено сгореть в нем и погибнуть. Даже если он не справится или откажется в процессе, он все еще может жить, как ему хочется, распахнуть крылья и упасть вниз, ощутить полет, хоть и на краткий миг. И пусть.

Он еще с самого начала, завороженным белым и золотым, недостающим фрагментом, выбрал, согласился с этими невысказанными условиями, даже если бы его обязали их выполнить… Возможно это то, чего ему не хватило в прошлой его жизни, то, что привело к неминуемой трагедии.

«И… он все равно уже мертв. Умереть повторно он еще успеет», — мысль, растекшаяся внутри чернотой, разложением с отвратительным привкусом, горькая, как полынь, но логичностью дня и ночи.

«— Я… согласен. Я помогу вам».

Слова, что подобны зеленым листьям на мертвом посохе, распустились в этой Пустоте и тишине, отзеркаливая радость и единство, опьяняя смелостью хмельных растений.

И, отражая эту радость зеркальным светом, целого, не расколотого, не раня, а исцеляя золотом, светом белым в этой темноте, Богиня света, Астарот, улыбнулась, и улыбка была чудом красным, не бордовым, уютным пламенем, что греет в снежную зиму, вишневым цветом на бледной коже.

— От всего сердца, сердца Мира и живого, я благодарю тебя, отважного Героя.

Взмахнув деревянным посохом, милое дитя, став вновь серьезным, торжественно промолвило:

— Я принимаю твои слова, засим, как Бог Мира Лиагнес, что несет свет и безопасность, дарую тебе новую жизнь, — зеленым засветился посох, ярким светом, буйством красок леса, перекрывая черные тени, глубину чащи. — И дарую тебе имя, истинное имя, что отражает твоя Душа и твое новое Тело.

Слова, что подобно грому, сверкая и ударяя в самое сердце, фейверком распускаясь в душе, пронзили и вывернули Душу и сознание наизнанку этой Пустоты, истоки сущего, перемешивая и смешивая:

— За основу я беру твою Душу, что родилась и умерла в другом Мире, который для тебя теперь чужой. Душа, что смешалась с Пустотой и стала ее частью, подобно Бездне. Это будет твоими Нервами, твоим сознанием, квинтэссенцией силы.

И Черным цветом закружилась Пустота, не оставляя способности мыслить, лишь оставив голос, что звучал в самой глубине разума, расцветая ирисом.

— И смешаю с твоей Душой магию, подобно Бездне, пропитывая, наращивая на основу, образуя связь, возможность стать лучше себя прежнего, окончательно стирая прошлые узы. Связь с другим Миром, что станет твоей опорой, твоими Костями.

Белые нити, охватили, плотно сплетая рисунок, что был морозными узорами на окне, давая основу, притягивая к новому началу.

И послышались звуки, неведомое пение тысячи голосов, черных, неживых, но белых, живых, оглушая тишиной. И теперь вокруг была не Пустота, а что-то неведомое, близкое к Миру, его часть, что была в близком родстве, словно Матерь, что поет колыбельную.

— В Благодарность, — голос, что переместился вместе с ним, связывая колокольным звоном, — я преподношу тебе частичку своей силы, своей сущности, что способна уничтожить и возродить целый Мир. Вместе с Магией пусть образует Кровь, что будет течь по твоим венам, проходя через сердце биением жизни.

И отделилось от Богини маленькое пятно, что было в самом начале, после пустоты, не белым, а золотом недостающего элемента. Завораживающая магия густой кровью влилась, расплескалась, создавая, скрепляя, пульсируя жизнью — очищение от греха, возвращение к первоматерии.

— Я, Астарот, Богиня света, создаю тебе новое тело и новую жизнь. Да пусть будет оно прекрасным, как цветок под луной, и сильным и безграничным, как Пустота.

Напевая и шепча таинственные заклинания, Богиня взмахнула посохом, заполняя все пространство зеленым, благословленная зелень. И этот зеленый проник, окружил его, шепотом таинственных знаний скрижали, изменяя сам Мир, его сущность, преобразовывая, окрашивая в красный, в пурпурный, что был Великим Чудом, Великим Деланьем.

И тяжестью жизни, невесомости в пространстве, услышал он последние слова:

— И имя твое — Каммайнэ. Благословляю тебя, величайшее дитя, что отмечено Богами, Миром и Бездной, да пусть возрадует тебя совершенно иная жизнь.

Завершая ритуал, Богиня звонко хлопнула в ладони звуком, что был подобен выстрелу, приглушая тысячу голосов, и тишина, обрушившись, укрыла спокойствием, долгожданным сном, что был еще одной маленькой смертью.