Первое, что он почувствовал… был холод. И практически тут же — твердость камня.

После Пустоты, где он ничего не чувствовал, холод был тонкими иглами, что впивались в спину. Давно забытое чувство, чувство, что делало его живым, сродни боли.

Не сказать, что он не рад, но ему бы хотелось… более приятного пробуждения. И эта мысль испуганной ланью умчалась, стоило вслед за холодом услышать Звуки. Дыхание, стук. Это ввергло его в панику, заставив задыхаться, сбивая с ритма сердце, живое сердце. И лишь спустя долгое мгновение он понял, что эти звуки издает он сам, впрочем, это осознание несильно-то и помогло.

Все еще пытаясь прийти в себя, он начал различать звуки, отвлекаясь, заставляя себя слышать и чувствовать что-то, помимо всепожирающей паники. И первым был шорох ткани, подобно шепоту в темноте. Как только он сосредоточился на этом шорохе, до сих пор оглушенный после Пустоты, к нему начали возвращаться другие звуки, отдаленные, как тихое упокоение. Смазанные сначала, они постепенно, по мере возвращения становясь шумом, что был помехой, стали приобретать очертания фигуры, плавности. И, словно вернув его обратно в подобие Пустоты, звуками оказалось пение множества голосов. Маленький мир, всего несколько неведомых существ, звучал тишиной по сравнению с целым Миром, беспокойным и таким разным.

Хоровое пение становилось все громче и громче, отчетливым приятным напевом. Сосредоточившись, он лишь слушал, постепенно успокаиваясь прохладностью металла и шелка в жаркий день.

Пока постепенно голоса не смолкли, уступая место едва слышному, чужому дыханию, заставляя пробудиться от зачарованного оцепенения.

Он усилием воли заставил себя открыть глаза, поднять тяжелые веки, будто налитые свинцом, окончательно пробуждаясь ото сна, что был длиною в вечность. И серым, переходящим в черный и белый, закружился мир, помехами радио, нечетким уровнем пойманного сигнала. Понадобилось несколько секунд, чтобы мир вокруг перестал вращаться и начал приобретать структуру — неравномерные пятна.

Привыкнув к ощущению, краем глаза, на грани, он заметил шевеление серого, уже отделимого от всего. Серого, что здесь преобладал, но был разным, едва отличимым.

Следуя за этим движением, непреднамеренно, как дыхание, как страх боли, он повернул голову, чтобы разглядеть больше. Но все, что он мог различить, было всего лишь пятна серого, длинного и волнообразного. 

Откликаясь на его движение, из этих пятен отделилось одно, и послышался мягкий шелест ткани да поступь мягких ботинок, отражавшихся от стен. Пятно становилось все больше и звуки все громче, пока что-то не остановилось перед ним.

Все это длилось всего несколько секунд, но сердцем ускоренный ритм замедлил время, действуя комом в горле, как пальцами по струнам нервов.

Зрение, наконец-то приспособившись к новой реальности, постепенно обрело четкость, и фигура серого, что была так близка к нему, подобно Богине из маленького пятна света, приняла очертания человека. Впрочем, все еще оставалась немного размытым, не до конца проснувшейся. Прищурившись, он попробовал разглядеть того, кто к нему подошел, но, к своему удивлению, он увидел только… серое. Существо было в плаще с накинутым на голову капюшоном, и из-за света и не до конца привыкших глаз не удавалось разглядеть, что было под ним, — лишь чернота, безликая и неживая. Стоя неподвижно, как будто давая время прийти в себя, познать мир вокруг, над ним нависли статуей.

В это мгновение затихло все: шорох, чужое дыхание, сердцебиение и, казалось, даже само время решило остановиться здесь на одну маленькую вечность.

И, словно сдвинув стрелки часов, фигура наклонилась к нему:

— Здравствуй, неизвестное дитя, — пророкотал низкий, подобно горному ручью, действуя мурашками по коже, голос, в котором явно слышалась насмешка.

В ответ он лишь непонимающе уставился, пытаясь осознать реальность. Ему потребовались еще несколько долгих секунд, чтобы понять значение слов. И как только до него дошел сокровенный смысл, он приподнялся, опираясь на руки, пробуя тело и его движения, чтобы хоть немного быть равным собеседнику.

— Здравствуйте?.. — его голос был хриплым, пересохшей пустыней во рту.

Произнеся единственное слово, он зашелся в сухом кашле, пытаясь, как минимум, откашлять легкие.

Повернувшись назад, к серым теням, что все еще стояли вдалеке и не смели приближаться, голос равномерным раскатом грома над долиной пронесся по всему помещению, ударяясь о каменные стены:

— Принесите сюда воды, да поскорее.

От монотонности, что сейчас снова расплывалась из-за невольно выступивших слез, отделилось еще одно пятно, быстрой молнией метнувшись куда-то вбок, за пределы его зрения.

Наконец кашель прекратился, оставляя после себя раны, как от наждачки, затрудняя дыхание, заставляя задыхаться скаковой лошадью после марафона.

— Ну, ну потерпи, сейчас все будет, — попытался успокоить его все еще чуть насмешливый голос.

Он только легонько кивнул, не рискуя снова заговорить и потихоньку приходя в себя.

«Они знают, кто он такой? Что это вообще за место?». В этой короткой передышке, уже видя картину наконец-то целой, полной, оглянулся, оценивая уже не пятно, а четкое очертание линий и форм.

Основной серой массой здесь был камень. Он был буквально повсюду, начиная от потолка и пола, заканчивая неведомыми существами в серых плащах, что сливались с ним и были его продолжением. И по этому камню отражался кусочками мозаики свет, играясь лучами в салки с монотонностью цвета. Где-то на краю, практически недосягаемо для него, тени исполняли танец от странного огня, что освещал большое пустое пространство даже там, где, казалось, он и не мог быть при всем своем желании.

Он слегка повернул голову, стараясь не делать резких движений, все еще привыкая к жизни и разноцветным краскам, чтобы посмотреть на неведомый источник света позади себя. Тот оказался большим круглым витражом, что отражал солнце там, в реальности, в большом неведомом мире. Приглянувшись, он понял, что маленькие стеклышки складывались в… девушку?.. что несла фонарь, как луч восхода, в такой же серой накидке, повторяя образ (или наоборот) пространства, продолжая его, с накинутым капюшоном, что скрывал лицо.

«Богиня Астарот?..» — было не совсем похоже на ту маленькую девочку, но атмосфера, которая чувствовалась от картины… И если его предположения относительно этого места верны…

На краю сознания он заметил движение, черно-серым метнувшееся, прервавшее его мысль. Посмотрев в сторону движения, снова возвращая свое внимание, наткнулся взглядом на смотрящие прямо на него желто-зеленые глаза, как высохшие травы степей. Все еще неподвижная статуя, что, казалось, теперь просто наблюдала за ним, как родитель за неразумным дитем, но теперь откинув капюшон и протянув руку со стеклянным стаканом воды — горным хрустальным источником.

Снова, пытаясь догнать реальность, Каммайнэ сначала не смог сообразить, что нужно делать, думая сломанной куклой. Но взяв наконец-то живительную воду, его вытянутая рука сильно выделялась на фоне серого белоснежным снегом после дождливой осени; быстрыми и жадными глотками он осушил стакан за несколько секунд, протянув его назад, требуя еще, как минимум, маленький океан. «Статуя», приняв обратно, протянула его тому, кто принес его, гонца жизни, и, о чудо, у него оказался целый кувшинчик, из которого он снова наполнил до краев стакан.

Жадно выпив еще несколько стаканов, Каммайнэ утолил первую жажду, придя наконец-то в себя, и теперь пил размеренно, разглядывая свою руку, тонкую и изящную; хрустальная кукла балерины, тронь, и разобьется. И на белом контрастом выделялись черные ногти, что были скорее острыми когтями, смотрели хищным блеском птицы. Разглядев руки, он обратил свое внимание на существо напротив себя с любопытством кошки. И первая мысль, которая к нему пришла из далекого прошлого, размытой реальности существования:

«Это орк?».

Зеленоватая, сильно побледневшая кожа, как и глаза, словно высохла на солнце, белом свете, и нижние выпирающие клыки, хоть и неярко, но ощутимо заметные. Желто-зеленые, такие же тусклые, как и он сам, татуировки змеились по коже, создавая непонятный для Каммайнэ орнамент.

Допив воду, он попробовал медленно, уже полноценно сесть, но наткнулся рукой на что-то мягкое и шелковистое, пугающее своей неожиданностью. И, не подумав от неожиданности, он дернул, пытаясь убрать это, но вдруг скривился от боли на голове, острыми иглами впившейся до мелких слез.

Переведя взгляд вниз, следуя за ощущением, под свою руку, он обнаружил длинные темные волосы, что немного свисали.

Сверху послышался смех грудным теплым солнцем, заставив вскинуть голову завороженным змеем. Впрочем, горесть, которая растеклась внутри, смущенным красным смешавшись, заставила его от обиды маленького ребенка фыркнуть тихо и сердито.

Откинув назад черную массу, он наконец-то сел, все еще неровно и непрямо, но чувствуя прогресс. Опершись руками о край, он таки разглядел то, что стало его колыбелью. Каменный, как и все здесь, большой, в его рост, и прямоугольный, он больше напоминал… алтарь? Как только до Каммайнэ дошла это мысль, он внутренне взмолился, чтобы это не оказалось его худшим вариантом. Не хотелось бы быть втянутым в какие-нибудь сектантские ритуалы. Забавно, если окажется, что Астарот была и не Богиней вовсе, а каким-нибудь демоном, что стремится наоборот разрушить этот Мир.

И снова прервав его мысли, «орк» начал двигаться, заставляя вернуться в реальность, в жизнь. Вдруг Каммайнэ ощутил на себе что-то мягкое, перекрывавшее обзор, теряя все краски до черноты, и вздрогнул от непонимания происходящего, заторможенности сознания. Пока он приходил в себя, теплые руки поправили ткань на нем, снова вернув ему зрение, но теперь, еще и в дополнение, он был укутан в тепло. Из-за разнообразия новых ощущений и попыток разобраться в событиях он уже и успел забыть, как здесь холодно, и даже не заметил, что его тело начало понемногу коченеть — белым по черному. Укутавшись поплотнее, потеплее, скрывая обнаженное тело с чужих и своих глаз, впрочем, все же слегка расстроился, что не успел до конца разглядеть самое главное, его тело, забывшись в окружающих его красках.

Наконец, устроившись с удобством камня, он взглянул на «статую», что смотрела с самого начала, не отводя взгляда. Появился знак, что собеседник готов слушать, и голос северным ветром представился:

— Ну что ж, наконец-то можно и познакомиться. Меня зовут Аегнуx, и я настоятель храма Богини света Линейны. Приветствую тебя в Заэрта, в маленьком храме на севере нашей Великой Империи. — Аегнух сложил ладони в молитвенном жесте и поклонился, словно в тихой молитве, безмолвной каменной статуей.

Мысленно выдохнув, Каммайнэ немного порадовался, что худшее не подтвердилось и его догадки относительно этого места не оказались правдой. Но тут же сознание зацепилось за несостыковку, несоответствие картины:

— Линейны? Не как-то… — он попробовал объяснить, не раскрывая все, — …по-другому?

Голос теперь так сильно не хрипел, лишь чуть проседая, но уже было ясно слышна его… звонкость?

— У Богини множество имен и обличий, — посмотрел все так же внимательно, ястребиным взором пробирая до костей, — если она представилась тебе как-то по-другому, то, возможно, это то имя, которое должно быть известнее, более близкое к тебе. — И все же догадался о безмолвном.

Каммайнэ все еще не знал правил этого места. Не знал, как ему действовать и что ему говорить. Будет ли считаться разговор с Богиней чем-то необычным или же для них это обыденность, разговор по телефону? Было ли само его существование в этом Мире чем-то хорошим? Или же за это его могли разорвать на кусочки святыни, обвинить во лжи, осквернении их Богини?

Сомнения гнилью проникли в сознание, черным разложением, паникой и страхом нового, неизвестного, что наконец-то догнали его, заставляя испугаться этого мира, окружающих существ, бежать отсюда и спрятаться. Только сможет ли он убежать?..

Напряжение разлилось в воздухе, Каммайнэ внимательно следил за чужим движением кошачьим взглядом охотника в темноте, пытаясь выдержать весь груз осознания.

Видя нарастающую угрозу, настоятель всего лишь усмехнулся и покачал головой:

— Здесь тебе нечего бояться, дитя. — И снова поклонился. — Это храм жизни и света, тут не место преступлениям, никто не посмеет навредить Ее ребенку под оком самой Богини.

Своим голосом, голосом непоколебимых гор, спокойствия безлюдной вершины, он в мгновение разрядил гнетущую атмосферу, оставляя все еще опасения, но уже без угрозы жизни.

Чуть выдохнув, Каммайнэ вспомнил об одной маленькой детали, о которой позабыл из-за паники:

— Меня зовут, — на секунду запнулся, все еще привыкая к привкусу на языке, — Каммайнэ.

Все так же сидя, он склонил голову в приветствии, попробовав улыбнуться, в ответ помогая наладить отношения.

Аегнуx, приняв жест доброй воли, повторил улыбку, но искренне, как тепло летнего дня.

— Каммайнэ, приятно познакомиться. Когда мы общались с нашей Богиней, ты появился, словно сотканный из воздуха, — вдруг произнес настоятель. — На алтаре подношений Линейны, будто бы Богиня преподнесла нам тебя в дар, в ответ за все наши усилия и наши молитвы. Заканчивать разговор с Богиней, чтобы у тебя все разузнать, было непочтительно, поэтому тебе пришлось подождать. Но зато мы успели немного придти в себя, — под конец он лукаво улыбнулся теплым белым молоком.

«Значит, то песнопение было разговором с Богиней. Разве тогда она не должна была рассказать им?»

— Разговор с Богиней? — в замешательстве, круговороте шума спросил он.

Настоятель чуть склонил голову вбок в ответном непонимании. Каммайнэ все же сказал что-то не то?..

— Да, разговор при помощи… — начал медленно, пытаясь объяснить голубое небо, — молитвы. Если точнее, магической материи Мира. Мы ей молимся, а она при помощи своей силы образно посылает нам свой ответ. В этот раз ее ответом стал, по всей видимости, ты. 

Если вспомнить, то Астарот говорила, что Боги не могут влиять на мир непосредственно. Видимо, их и правду сильно ограничивают, что они даже со своими собственными монахами связаться не могут.

Он хотел уточнить еще один вопрос, но неожиданно кое-что осознал:

— Стойте, а как вы вообще меня понимаете?

«Как я вас понимаю?» — мысль обдала неожиданной паникой, языками красного пламени по коже, болью песни.

— Ты разговариваешь на всеобщем языке Импер…

Стоило ему вслушаться в чужие слова, как он услышал совершенно чуждые для него звуки, язык, знать которого он точно не должен, осознание крушения мировоззрения, разбивая мир на осколки, действуя белым шумом в голове, что был запутанными линиями, вспышкой красного, ударяя осколками по сознанию, летел вниз, в самую бездну, закрыв глаза, отдавшись пустоте, крича в бессильной злобе боли и слез.

— Дыши, спокойно, вдох, выдох, — послышался голос, проникавший водой в сознание, отвлекавший. — Тише, тише, сейчас пройдет…

Голос успокаивал, заставляя дышать, ловить волны прибрежной воды, сконцентрироваться на реальности. Все еще ловя диссонанс от чужого голоса, но чутко улавливая интонацию и тембр, борясь с призраком тошноты и головокружением, он вцепился в чужую руку, что гладила его все это время по голове, вцепился словно в маяк в кромешной тьме.

Руки переместились с головы на плечи, помогая, удерживая в невесомости падения. Вслушиваясь в свое дыхание, Каммайнэ постепенно нашел ритм с самим собой, с новым Миром, с новыми знаниями.

— Все, успокоился? Что же так паниковать-то сразу, — тепло проворчал настоятель. — Ну стал понимать нас, это же тебе только и лучше. 

Он вновь открыл глаза, вернувшись к началу, кружа калейдоскопом, но теперь у него был голос, что стал ориентиром. Сосредоточившись на сером и белом, стараясь не обращать не на что внимание, он, как перед прыжком со скалы, вниз, в бездну ирисов, начал говорить:

— Я из другого Мира. Богиня попросила меня о помощи с вашими Чернильным Тварями, поэтому я здесь, — не останавливаясь, выплевывая признания, без раздумия и лишних сомнений. — Я ничего не знаю ни об этом мире, ни о том как остановить все это. Я…

— Тише тише, я понял тебя, — спокойствием, мудростью лет голос успокаивал. — Всему остальному свое время, а сейчас выпей воды.

Позади Аегнуха снова появилась та серая тень, подав стакан наполненный водой. Выпив дрожащими руками, он окончательно вернулся к жизни и восприятию, разноцветным формам. Поняв, что тот пришел в себя, монах убрал руки с плеч, что все еще держал, впрочем, тут же одну из них протягивая к нему, чтобы помочь встать.

— Пойдем, я отведу тебя к твоей комнате, чтобы ты смог нормально отдохнуть. Как раз и немного поговорим по дороге.

Выдохнув, он кивнул и, опираясь на руку, попробовал встать на дрожащих ногах, непривычной гравитации, и буквально тут же чуть не упав, но вовремя подхваченный большими и мозолистыми руками. По сравнению с ним, Аегнух казался скалой, что возвышалась над морем, удерживая непростую стихию.

С трудом все же восстановив равновесие, найдя точку опоры, уже без чужой помощи он поставил во весь рост непривыкшее тело, хоть и слегка колеблясь пружиной. И наконец-то сделал первый шаг в новом мире и новой жизни, момент, запечатленный памятью, первые шаги дитя, которому предстоит еще многому научиться.

После первого шага второй было сделать уже намного легче. И чем дальше, тем увереннее становился его шаг. Преодолев наконец-то пространство, которое все же оказалось не таким длинным, как он думал, они дошли до двухстворчатой деревянной двери. Распахнув ее, настоятель прошел дальше, идя медленно, чтобы спутник не отстал. Оказавшись в коридоре, он… снова увидел серый.

«Никакого разнообразия», — внутренне разочарованно фыркнув, он осмотрел коридор, но кроме высоких, каменных стен да факелов ничего не увидел. — «Интересно, у них все храмы такие однообразные или это только на окраине такие?»

Но Аегнуху, который шел впереди него, он решил задать другой вопрос, давно мучивший его:

— Насколько я понял, у вас много рас. И… — немного запнувшись, пытаясь сформировать мысль на ходу. — Так скажем, некоторые расы известны и в моем мире. Надеюсь, я ничем вас не обижу, если задам вопрос прямо. Вы орк?

Он посмотрел с любопытством на настоятеля, пытаясь понять, насколько соответствуют их реальность его знаниям.

Монах медленно кивнул:

— Да, ты прав, я был из племен Туузе, степных и свободных. Но сейчас это все в прошлом, и теперь я лишь настоятель в маленьком храме на границе, — в его голосе послышались горькая усмешка, увядание трав. — А наших племен больше и не существует вовсе, слились с имперским народом орков, — покачав головой, он закончил. — Но не задумывайся сейчас сильно об этом. Это лишь часть истории, которая у нас огромна, как Имперский дворец, — отогнав печаль степи, он вернул свою уже чуть привычную веселую насмешку. — И тебе придется ее поизучать, да хорошо, чтобы не отставать от других. Сложно тебе будет, но я верю, что ты все же справишься.

Пройдя сквозь коридоры, что, казалось, были огромными, нависающей над ним серостью, они повернули еще несколько раз, из разнообразия встретив только деревянные, ничем не отличимые двери. Посмотрев вниз, он разглядел на своих обнаженных ногах такие же черные ногти-когти, какие были и на руках.

— Мне очень жаль, если я вас расстроил своим вопросом, — он не хотел одним своим любопытством задевать чужие струны памяти, вовлекая в водоворот печали.

— Не волнуйся. Давно это было. Ну вот, мы и пришли как раз.

Аегнух остановился перед еще одной деревянной дверью, близнецом других, и открыл ее, пропуская внутрь.

Разнообразием красок отличались комнаты, хоть что-то цветное; первым делом внимание привлекли на себя кровать и ковер под ней. Застеленная хоть и простым коричневым покрывалом, но уже хоть какое-то разнообразие, односпальная кровать стояла посередине комнаты, в хоть и небольшом помещении, но достаточно просторном, чтобы было где развернуться. Стены с потолком были все такими же каменными, но теперь их оттенял тускло-красный ковер, потрепанный и жесткий на вид, впрочем, лучше чем каменный пол.

— Это гостевая комната, — прервал его разглядывание настоятель. — Ее приготовили специально для тебя, пока мы беседовали. Скоро должны будут принести тебе еду, которую сейчас готовят. А пока можешь осмотреться. Одежду положили на кровать, хоть и не твоего размера, но что смогли найти, уж не обессудь. Как только еда приготовится, к тебе придет один из монахов и постучится, подаст тебе ее. Он же останется стоять у тебя возле двери, если тебе понадобится что-то срочное, то обращайся к нему, а я оставлю тебя до вечера, позанимаюсь своими срочными обязанностями, да и ты вопросы какие надумаешь.

Оставив наставления, Аегнух снова поклонился, сложив ладони вместе, и развернувшись вышел, закрыв за собой дверь, оставляя разобраться с тем ворохом, что на него навалился, распутать мысли, осознать самого себя и происходящее здесь.

В наступившей тишине, где, казалось, было слышно его сердцебиение, он продолжил осмотр комнаты. Кроме кровати, здесь еще оказался заваленный какими-то свитками стол с зеркалом, которое позволяло разглядеть его чуть ли не в полный рост, да деревянный стул с резной спинкой. Окном здесь служило маленькое решетчатое окно под потолком, а освещение давали все те же факелы. В одной из боковых стен была еще одна какая-то дверь. Первым делом он решил заглянуть и проверить ее.

За дверью оказалось что-то вроде санузла. Большое углубление, напоминающие каменную чашку, видимо, служило здесь ванной. На бортиках, которую ее окружали, по бокам были вертикальные полочки, где стояли какие-то ароматные баночки. В дальнем конце комнаты, за ширмой, оказалось что-то похожее на туалет. Размером она была лишь немного меньше самой спальни. Мельком глянув и не найдя, где здесь вообще были хоть какие-либо устройства для наполнения или слива воды, решил уточнить потом, занося это в мысленный список вопроса.

Утолив любопытство, он вернулся обратно и решил нормально одеться, а заодно разглядеть свое новое тело. Сняв плащ, он развернулся к зеркалу, заметив сразу две важные детали о себе, которую он благополучно пропустил из-за других новых ощущений.

Первое и самое главное — по воспоминаниям его тело было точно взрослым, по крайней мере по смутным ощущениям. Тогда как это тело было явно подростка, мальчишки, что только начал расти, худое, но не атрофированное, выглядевшее скорее куклой, чем живым. Тело, что было вылеплено искусным мастером, золотыми руками, что создавали белым светом только шедевры.

«И вправду — дитя».

Черные, длинные, примерно до середины спины волосы волной струились, хорошо сочетались контрастом с кожей. И, выделяясь на белом, ярко горели большие синие глаза, что были цвета насыщенней, чем сапфир, зрачок был по-кошачьи вытянутым и узким, когда как радужка глаза была больше и ярче, чем он знал по воспоминаниям прошлой жизни.

В цвет волос, черным мерно покачивался… хвост. Чудесное явление.

Он был длинным и тонким, практически касаясь пола, загибался и уходил вверх. Несильно пушистый, но ощутимо, на конце утолщаясь в кисточку, такой же, как и волосы на голове — бархатистый и гладкий на ощупь. Сосредоточившись на нем, он попробовал немного пошевелить им, и под его взглядом хвост шевельнулся в сторону. Тяжело, но…он просидел минут пять, наблюдая и шевеля им из стороны в сторону, радуясь маленьким ребенком с подарком в новогоднюю ночь, ослепительным блеском праздничных гирлянд.

«Ладно, этот хвост стоит всего. И его прошлой жизни, и его нынешних и будущих проблем», — он радостно потерся щекой о мягкую шерстку.

Заметил в зеркале краем глаза кое-что еще, он насильно заставил себя прекратить и вплотную подойти к зеркалу, тем не менее все еще не наигравшись с новообретенной игрушкой. Само лицо было по-детски круглым, с чуть пухлыми губами и заостренными длинными, хоть и не чересчур, ушами, и небольшими рожками, под цвет волос. По бокам, они росли среди волос, рядом с линией кожи, и были изогнуты назад.

Потрогав рога, он пришел к выводу, что они сами по себе не были чувствительными и на ощупь чувствовались как самые обычные рога.

«Либо что-то напоминающее кошачье, либо демон? Но рога можно было и побольше тогда», — пришел он к выводу.

Посмотрев в зеркало, еще один раз просматривая, подмечая детали, стараясь запомнить, он кивнул отражению и, развернувшись, направился к кровати, стараясь перемещать хвост, балансируя. Когда он стал об этом задумываться, то его передвижение существенно затруднилось, поскольку до этого он несильно и понимал, что делал, полагаясь на ощущение прежнего тела, которое было совершенно другим. Теперь ему приходилось заново учиться ходить.

Кровать была хоть и не жестким полом, но и не мягким перышком. Пытаясь вспомнить, он задумался: была ли его прошлая жизнь комфортной? Потому что все, что он видел, хоть и было не сильно критичным, но его не оставляла мысль, что могло быть и лучше, не вызывало недовольство, но невольно сравнивалось с ощущениями из прошлого.

На краю кровати, почти у самого нижнего конца, лежала одежда коричнево-серого оттенка, несильно выделялась цветом среди окружающей местности, но выглядела довольно новой и на ощупь была мягкой, отдавая запахом каких-то незнакомых ему цветов, запахом белого на зеленом, закрыть глаза и хотя бы разнообразить там, внутри, разными оттенками мира.

Его мысли прервал стук в дверь.

— Господин Каммайнэ. Ваш обед!

Мальчишечий, ломкий голос раздался по комнате и заставил быстро начать одеваться, паникой зайца, не глядя, благо что это было всего две вещи, простые в надевании.

— Сейчас, секунду! — крикнув в ответ, он быстро натянул штаны, что были немного для него короткими, и рубашку без пуговиц, что для него явно была широкой, тонувший в сером омуте это храма.

Подлетев к двери в скорости пикирующего орла, уже не задумавшись о движениях, позабыв все установки и мысли, он резко распахнул дверь.

За ней обнаружился мальчик все в том же сером балахоне с деревянным подносом еды. Заметив чужой потрепанный вид, он прокашлял:

— Кхм, извините, что прервал, — он протянул руку вперед. — Вот ваша еда.

И когда у него забрали поднос, он смущенно шагнул назад, поклонился и отступил вбок, смирно становясь возле двери.

«Развелось статуй на мою душу».

— Спасибо, — поблагодарил он и закрыл дверь, возвращаясь обратно в свой мирок прозрачной воды, спокойствия и тишины.

Выдохнув, переведя дыхание, он аккуратно поставил поднос на стол, стараясь не создать еще больше хаоса, слегка отодвигая кучу свитков, с которыми он пообещал себе чуть позже разобраться. Ему было немного не уютно есть напротив зеркала, но другого выбора у него все равно не оставалось, стараясь сосредоточиться только на еде.

«Но, с другой стороны, можно пока что привыкать к своему новому отражению».

Он пока что не мог поверить, что это все его, во плоти, а не воображение, не чья-то фантазия, образ нереальности, двигается будто бы другой человек.

Помахав своему отражению, он постарался усесться как можно удобнее, лишь под конец вспомнив, что снова забыл про хвост. Но тот, благо, повинуясь бессознательному действию, обвился, не соприкасаясь, вокруг ножки стула.

«Главное правило: не задумываться о том, что ты делаешь».

Кивнув, он приступил к еде. Так же, как и с холодом, он, казалось, и вовсе позабыл чувство голода, сосредоточившись на других ощущениях и новых знаний, впитывая губкой, поглощая то одно, то другое. Но сейчас, чувствуя ароматы еды, живот отдал болью, уже достигший стадии самоедства.

На тарелке, обычной, стеклянной, на одной стороне лежало мясо, с другой — что-то смешанно-зеленое, а посередине что-то похожее на лепешку.

«В этом мире все же есть зелень. Уже радует».

По бокам от тарелки лежали ложка, вилка да нож. Чуть в стороне стоял стакан с водой. Ничего не было необычного, все так же, как и в его мире. С другой стороны, а что он еще ожидал?

Он с интересом взглянул на мясо и решил первым делом попробовать его. Но… он неожиданно понял, что не помнит, какой была на вкус еда из его прошлого.

«Слишком незначительная деталь, чтобы помнить?»

Его воспоминания были все еще очень путанные, и в них недоставало множество фрагментов. Видимо, одним из фрагментов оказался как раз про еду.

«Ну что ж… значит, обновим воспоминания».

Не зная, какая была на вкус еда из его прошлого, сейчас же он ей наслаждался из новой, пока что серой жизни. По крайней мере он мог судить о том, что мясо было идеально прожаренное, а непонятная зелень идеально подходила своей немного кисло-сладостью к мясу. Лепешка хоть и была безвкусной, но в качестве гарнира подходила идеально. Или для него сегодня расщедрились, или же монархи здесь живут довольно неплохо. Оставался, правда, еще и вариант с тем, что на голодный желудок все казалось намного вкусней.

Наконец-то поев, он теперь просто лениво напевал какую-то неизвестную даже для себя мелодию, прикрыв глаза. Как и его тело, голос был непривычен, совершенно другой, по-детски звонким, еще не начавшись ломаться.

Сведя в один комок все сведенья, он пришел к выводу, что не так уж все и плохо. Да, все еще многое для него не понятно, но сейчас он явно пока что в безопасности, с потенциальным ночлегом и вкусной едой.

Просидев так еще минут десять, чуть не задремав в этой расслабленной неге, он все же решил продолжать изучать дальше, встряхнув голову, просыпаясь.

Во-первых, непонятные свитки. Если комнату специально подготовили для него, то зачем-то же их здесь оставили? Открыв первый попавшийся, наугад, первое, что он узнал — письменный язык он тоже понимал. Но в то же время у него снова началась головная боль и головокружение от треклятого диссонанса так же, как было с ним, когда он ощутил, что понимает совершенно чуждую для него речь.

Сосредоточившись, он попробовал вчитаться в слова («главное не обращать внимание»), и по мере чтения его недоумение росло. Прочитав заголовок, который гласил «Правила хорошего тона в дорожных путешествиях», он понял, что его знания как минимум обрывочные, многие слова для него все еще оставались непонятными, видимо, которым попросту не нашлось перевода с его родного языка. Он не стал дочитывать, лишь поверхностно пробежав глазами по тексту, решив проверить что в других. «Ошибки Императора Юнона и его дворцовые интриги», «Перевал Гундай: главные опасности», «Заклинание Тейда». Только запутавшись еще больше, он получил еще больше вопросов, на которых не было ответов.

Сами буквы были похожи на какие-то символы, а иногда, судя по всему, означали и целые слова. Так, буква, похожая на странную птицу с открытым клювом, означала слог «Ай», но если написать этот символ отдельно, то «Айра», что означало «крик». Или же, например, два разных символа: один, похожий на бабочку, давал звук «ка», а другой, похожий на росток растения, давал звук «ре» — при написании вместе образовывали слово «Рурх», что расшифровывалось как «птица» или же «жизнь» в зависимости подтекста. Сложный и запутанный, он требовал к себе внимания, иначе легко можно было ошибиться и перепутать весь смысл. С учетом того, что он знал, по всей видимости, только какие-то общие значения и фразы, то «переводчик» периодически сбоил и подсовывал какой-то другой перевод, превращая весь текст в непонятный бред.

«А можно в детский отдел?..»

Тяжело вздохнув, он закрыл последний свиток, на котором текст занимал где-то одну пятую часть (и то понятных слов там было еще меньше) и остальную часть занимал непонятный рисунок с такими же непонятными дополнениями возле него.

С речью, к счастью, пока что таких проблем не возникало, видимо, действуя по какому-то другому принципу. Но письменности все же учить придется, хоть и не с нуля, и на том спасибо.

Еще раз тяжело вздохнув, он огляделся в поисках чего-то интересного проснувшимся ребенком, но натолкнувшись только на серый камень.

«Он сказал, что придет вечером. Но сколько сейчас времени?»

Еле видимый свет в маленьком окне не давал ответов.

Пройдя по комнате и осмотрев все еще пристальней, он все же нашел кое-что интересное. Возле двери с ванной, в стене была тонкая, едва видимая полоска, которая разделяла ее на две части и за этой щели было видно темное пространство. Пройдя туда сюда к ванной и обратно, он соотнес примерные размеры, и понял что, по всей видимости, там было еще какая-то очень маленькая комната. Но сколько бы он не пытался, открыть ее не смог. Скорее всего, как и с наполнением воды, тут должен был быть свой механизм, который он не знал.

Тяжело вздохнув в который раз, он обреченно уселся обратно на стул.

«Нужно было все-таки поспать после еды».

Сейчас же ему попросту не хватало знаний, слепым котенком тыкаясь в стены, лишь ждать когда невидящие глаза соизволят открыть, бессильным что-либо сделать.

«Хотя… — он резко выпрямился, — Аегнух говорил, подождать его до вечера. Но также если есть срочные вопросы, то можно обратится к тому монаху, что стоит за дверью».

Его вопросы были не особо срочными, но… монах же все равно просто так стоит? Конечно есть еще вариант, что он таким образом охраняет (от кого?), но если это так, то он просто об этом скажет, так ведь?

Воодушевленной этой мыслей, он обратно поднялся и подошел к двери, чуть набирая воздуха в грудь, словно перед прыжком, и открыл ее. «Статуя» стояла все на том же месте и кажется даже не двигалась с того момента, как он закрыл дверь, лишь только повернула голову в его сторону, когда он ее снова открыл.

Глубоко вздохнув, он уже собирался спросить, но, быстрыми взмахами крыльев, взволнованный голос мальчишки его опередил:

— Чт-т-то-то случ-чилось? — с заиканием спросил его монах.

— Кхм, извините, ничего такого. — Увидев реакцию на его появление, ему стало несколько неловко, но… — Просто мне нужно было кое-что спросить.

…Ему было больше нечего делать, а ждать, судя по всему, было еще долго.

Фигура под плащом, кажется, напряглась и вытянулась, напряженной темнотой ожидая вопрос и кивком прося продолжить.

— Я многого не знаю о вашем мире, поэтому хотел кое-что узнать. Как пользоваться, эм-м-м… вашей ванной? — он все же надеялся, что не ошибся в своих выводах.

Все еще стоя в двери, слегка выглядывая, он успел отметить, что все же был немного выше этого мальчишки. Пока что было сложно судить, насколько его рост был высоким или низким в этом мире, оставалось полагаться только на свои собственные ощущения. Или вот так вот сравнивать.

«Статуя» тем временем расслабилась, но зато теперь от нее чувствовалась некая растерянность, неоправданность ожиданий. И в этой потерянной тишине они простояли около минуты, пока он не выдержал:

— Если вы, конечно, не заняты, не хотел бы отрывать вас от ваших дел. — Его слова изгнали тишину, заставив встрепенуться мальчика.

— Я-я… конечно, да, извините, — покачав головой, затараторил маленький монах, стараясь успеть за потерянной минутой. — Конечно я вам сейчас помогу.

— Спасибо. — Неловкость ярко расцвела красной лилией среди зеленой травы.

Поблагодарив, он отступил от двери, пропуская вперед «теперь уже не статую», явно чувствующую себя как минимум не в своей тарелки. Мальчик сразу определил, куда нужно идти, не оглядываясь, двигаясь быстрее секундной стрелки, но неравномерно, не попадая в размеренный ритм жизни.

Быстро преодолев комнату, они остановились возле «ванной». Значит, он все же правильно догадался?..

Дождавшись его кивка, готовность внимать каждому движению, мальчик поднял руку вверх и практически тут же ее отпустил, электричеством и мурашками по коже, и словно дождь прошел, по воздуху распространился запах озона. В ванной, повинуясь жесту, появились маленькие отверстия по всему периметру, откуда полилась вода, бесконтактное чудо технологии.

«Эффектно конечно, но ничего не понятно». Вряд ли здесь использовался сам жест, иначе бы он давно уже ее случайно активировал, пока ходил вокруг нее. Значит, это была магия?

«…не гнушаются использовать ее и для обычной жизни…» — вспомнились слова Богине. Ощущения, что он почувствовал, в принципе подтверждали эту теорию. Оставалось понять, может ли он так же.

Стоило воде набраться до какой-то определенной точки, как вода перестала течь и отверстия закрылись. Маленький монах еще раз взмахнул рукой, но уже снизу вверх, и посередине открылось еще отверстие, на этот раз, правда, одно и большое, сливая воду.

Мальчик с гордостью, величайшее открытие мира, посмотрел на него, но, заметив его замешательство, лишь растерянно уставился в ответ.

— Что-то не так? — осмелев, уже без заикания, но все еще робко и нервно, решил уточнить он.

— Это была магия, ведь так? — немного неловко ответив, поставил в тупик непонимания, возвращая назад к тишине.

Отмерев, быстрее чем в прошлый раз, мальчик кивнул и, чуть подумав, решил добавить:

— Базовая. Ее все могут делать, даже с самым крошечным запасом.

«Если его тело сделали так, как будто он «родился здесь», то значит, что он, как и все, должен ей обладать, да? Но тогда как ей управлять?»

Вода окончательно слилась, и так же, как и маленькие, большое отверстие закрылось само.

Он посмотрел на свою руки. Он ничего не чувствовал, лишь самые обычные руки. Но попробовать все же стоит.

Подняв руки, он взмахнул, пытаясь повторить за мальчишкой, но, как и ожидалось, ничего не произошло.

Маленький монах внимательно за ним наблюдал из своей спасительной темноты, увидев, что у него ничего не получилось, поспешил придти на помощь:

— Попробуй сконцентрироваться. Ну, на желании своем. Как будто ты очень хочешь эту воду. Представь, что она начала двигаться, течет. Лучше закрой глаза, если тебе будет так легче, — тараторя, выплескивая из себя слова, под конец очень тихо закончил. — Мне наставник так говорил.

— Хорошо, сейчас попробую.

Кивнув на его предложение, он попробовал следовать этой инструкции, закрыв глаза. Вода. Синяя-синяя вода, которая бежит по трубам. Его дыхание и сердца стук. Его кончики пальцев, и словно электричество бежит по ним, потоки течений, аромат озона, дождь, приносящий долгожданную воду, влажность тропических лесов. И выдох мгновения, сердце замерло. Пока он не услышал плеск воды.

Резко распахнув глаза, на долю секунды ослепнув от света, он увидел, как вода наполняет ванную. Он радостно посмотрел на маленького монаха, эйфория первого алкоголя, радостно ему улыбнулся. И тот в ответ, разделяя первое волшебство, радостно подпрыгнул и хлопнул в ладоши.

— Получилось.

— Получилось, — все еще неверящим тоном, зеркально повторил он.

Он теперь владел магией. У него была не только новая жизнь и тело, но теперь и магия, способность творить и управлять. Еще один маленький шажок в этом огромном мире, начало его истории, восход его жизни, его утренней звезды.