Для художника, выбравшегося в редкий выходной порисовать на природе, в городе и для себя, этот день был подарком в их немного дождливом регионе. Солнце так и манило своим теплом на улицу, зазывая выйти куда-то кроме привычного кафе, работы и уже успевших надоесть мест.
В этом парке на удивление было не так много людей. И это создавало нужный настрой. Кавех, оглянувшись по сторонам и не заметив сильной причины не действовать так, как того хотела душа, снял белые сандалии и, не раздумывая и секунды, запрыгнул на массивную стенку светлого фонтана. В мыслях наконец наступает тишина, когда стопы касаются теплого камня, когда брызги оседают на летящей ткани рубашки и блондинистых локонах.
Кавех солнечный, он подобен этому дню, пропускает через себя запах растущих кленов и каштанов, смородины и редких берез. Он укутывается в свежесть ветра и дышит смехом и песнями людей, гуляющих в парке. Голос становится отчетливее с каждой секундой. Красивый, наполненный любовью и теплотой, такой же воздушный, как и все здесь. Парень идет на него осторожно, стараясь не угодить в ловушку скользкого камня, переступает мелкими шагами до тех пор, пока притягивающий к себе голос не становится отчетливым. Он открывает свои глаза и пропадает в голубизне неба, видит в ней себя и теряется в отражении: столь ошеломленным было его лицо.
— Привет, — девушка улыбается ему, подобравшемуся к ней так внезапно, чуть наклоняет голову в бок, поднимая взгляд.
— Красиво, — Кавех теряется, смущенно отводит взгляд, но тут же возвращается к яркой девушке, он не сможет упустить ее. — Позволите, я вас нарисую?
Ему кажется, здесь мало фотографии, мало даже его опыта и красок, столь теплой оказывается ее улыбка, столь приятными мазками на холсте ложатся невесомые движения танца прямо на светлом, кажется, мраморном фонтане. Огненные волосы идут вслед за фигурой, облаченной в голубое платье. И новый мазок остается на холсте, когда девушка смотрит прямо на него, сидящего в траве с быстро установленным холстом. В движениях ни капли стеснения, ни единого смешка, только грация и красота, доступная немногим встреченным людям.
Кавех отображает весь ее номер по краю картины, почти схематично рисуя ее, он оставляет бесконечно голубые глаза в обрамлении рыжих длинных прядей, кисти рук с милыми браслетами, улыбку персиковых губ, касающуюся самых уголков души. И муза его сверкает в брызгах от фонтана, парит, не ведая страха по скользкому бордюру.
Он редко спрашивает людей, стараясь схематично набрасывать узнаваемость черт, редко вот так полностью погружается в процесс, не замечая приближающегося человека, редко пугается прикоснувшейся ладони к его плечу.
Она смотрит на картину пораженно, вчитывается в изначально грубые мазки, подправленные тонкими кистями, видит собственные эмоции в танце и ту вложенную легкость летнего дня, которую хотелось оставить как ей в своей памяти, так и художнику.
— Красиво, — она вторит его фразе, завороженная увиденным, хочется прикоснуться уже к самому человеку, создавшему в короткие сроки такую схожесть.
Кавех и сам заворожен, только все еще девушкой. Взгляд цепляется за капельки пота, за мокрые разводы на ткани и ему не терпится добавить эти детали, оживить ее еще больше, вложить то, чего душа художника просит. Он улыбается и сам того не замечает, пока на него глаза в глаза смотрит обретенная муза.
И все в этот день видится прекрасным: и встреча, и старое немного надоевшее кафе, и стаканчик кофе, приправленный в этот раз по совету девушки соленной карамелью. Все Кавеху видится теплым и таким необычным даже спустя пару дней, когда они вновь пересекаются у фонтана, когда уже вдвоем ступают по теплому камню и смеются с падения вниз. Оба мокрые, счастливые и такие юные, по-настоящему впитывающие в себя эти солнечные летние деньки. Оба прекрасные и легкие, воздушные, с именами друг друга в телефонной книжке.
Кавеху видится неожиданным чудом встреча с Нилу. Нилу видится их знакомство тем, что было уготовано миром, и все его сомнения не приведут к их маленькому, пусть даже летнему, счастью.