У Ренджуна по спине бегут мурашки, потому что море бесформенными плевками оседает на щеках слезами. Он сидит у самого края пирса: одно колено к груди в кольцо из худых рук, второе – перегиб об острый камень, что усеян обломками моллюсков, и ступня в тяжёлом ботинке к вскипающей воде. Рядом повизгивают со скрипом чайки, надрываются в попытках предупредить о надвигающемся шторме – Ренджун их за ветром не слышит. Ни о чем не беспокоясь, продолжает сжимать плотно ресницы, тыкаясь носом в едва заметные редкие волоски на ноге. 

Кто-то кричит. Кто-то зовёт его по имени. Далеко. За слоями воздушных масс. 

Когда он всё же разлепляет веки, затянувшиеся плёнкой дремоты, он видит надвигающуюся тёмную стену воды. Ренджун прекрасно знает, что это. Ренджун спит перед репродукцией картины «Большая волна в Канагаве», которую он сам же написал. Встав на свои две, дышит мелкими отрывками (вздохнуть больше не позволяет штормовой ветер). Волна уже совсем близко. 

Вот так себя чувствуют люди перед неизбежным? 

За секунды до того, как край пирса исчезнет в пасти лазоревого зверя с кудрявыми белыми лапами, Ренджуна кто-то за шиворот отбрасывает назад и над землей волочит за подмышки назад-назад-назад. Выходит так, что вода едва успевает лизнуть ботинки. Джено оступается и от падения стёсывает себе спину, но пока об этом даже не думает. Самое главное — это (хвала всевышнему) бьющееся, взволнованное, точно как это море, чужое сердце, которое он почти обнимает ладонью, если бы не рёбра и ткань лёгкой рубашки в аляповатый узор. Ренджун не отрывает взгляда от взбушевавшейся стихии, жадно ревущей и бьющейся о камень. Там впереди обрызганный, омытый соленой водой край пирса. Совсем пустой и одинокий. Стоит Ренджуну протянуть ладони, чтобы поймать то ли брызги, то ли слюни непримиримого зверя – Джено встаёт аккурат перед ним, за эти самые ладони тянет вверх, поднимая друга на ноги, и скорее, выше на холм. Камни в кроссовки, кровь от содранной кожи по футболке. 

Они не видятся часто. Один читает Мураками, запершись в тесной комнатушке, второй ноет от боли (моральной, физической, как хотите) в подушку. У них расстояние между балконами два с чем-то метра, как пропасть, а может невидимый мост. Джено в любую погоду усаживается в своём пластмассовом стуле и бесстыдно пялится в зияющий слабым светом ламп проём напротив. Мошки вьются вокруг головы, Джено отгоняет их вяло. На чужом балконе занавески ветром многократно выворачивает и мнёт, и за ними урывками видно уснувшего прямо на полу Ренджуна с книжкой в пальцах. Он не поломанный об острые скалы, не с выгоревшими от нехватки воздуха лёгкими, просто спящий. Джено, наверное, хотелось бы перемахнуть эти несчастные два метра с чем-то, опасть рядом и также спать в нескольких шагах от обточенного бризом мальчишки, дышать пылью, слушать прибой. Но мошки нещадно впиваются в плечи, и у Ренджуна такой спокойный вид.

Шторм не утихает всю ночь и следующие полдня. К моменту долгожданного штиля Джено чувствует себя совсем чужим в собственном теле. Знаете, после чего-то глобального, привычное кажется подчёркнуто спокойным, от того неправильным. 

Под ласкающим солнцем Ренджун бродит вдоль береговой линии, в поисках выброшенных на сушу морских звёзд, или другой морской живности. Он морщит нос от запаха тухнущих водорослей, отбивает пальцы на ногах о камни, невидные под слоем песка. А Джено в отдалении, уперев руки в бока, наблюдает то за крикливыми чайками, то переливающимся ртутным блеском морем, то за Ренджуном, который, кажется, что-то нашёл. У него в испачканных илом ладонях морской конёк.

– Мёртв. 

«Как если бы я не успел…» – остается не озвученным, но эти мысли кажутся Джено чересчур громкими, даже ладонью прикрывает губы, будто взаправду произнес непростительное. Ренджун прячет случайного выходца из моря в ярко-розовой коробке из-под конфет, затем в карман просоленных жёстких шорт. Позднее он окропит поверхность жестяной крышки поцелуями сухими, внутрь сложит веточки вереска и пару любимых гладких камушков из коллекции, а потом Джено случайно увидит его в тени дома, раскапывающего неглубокую ямку и читающего молитвы. Хоронит.

Ренджун море чтит и любит всяко больше, чем жизнь с больной бабушкой в увядающем посёлке. Ему кажется ничего не нужно больше. Только солёная грубая вода и песочное дно под ногами

Мимоходом коснувшись ситцевой ткани ренджуновой рубашки, Джено задумывается о хрупкости жизни. Как бывает одно маленькое происшествие заставляет размышлять о великом и большом. Вдруг Ренджун отстраняется и бежит, создавая мелкие волны из песка вслед каждому шагу, подпрыгивает счастливо возле какого-то безликого камня с умилёнными возгласами. Найденную морскую звезду (на этот раз вполне живую и активную) они отпускают в синь, зайдя в воду по колени. 

Кусая нижнюю губу от разъеденных солью царапин на голенях, Джено смотрит сквозь прозрачную, совсем не мутную, как то было в шторм, воду на проплывающих мальков, предугадывая желание Ренджуна половить их голыми руками. И пока Ренджун ладонями по воде и сквозь, Джено палкой по мокрому песку его имя, плюс, своё имя, равно — всё смывает волной. До нелепого предсказуемо. Он в сердцах откидывает палку подальше, а приподняв голову спустя пару мучительно долгих мгновений, не замечает знакомой фигуры вдоль горизонта. 

– Ренджун? 

Растворился, улетел, превратился в камень, спрятался внутри ракушки, что же? Тот выныривает в метрах десяти от берега, улыбается жемчужно-безоблачному небу, и снова под воду. Джено на самом деле моря побаивается, однако с открытыми глазами под волны и горизонтально волнистому узору дна к Ренджуну. Много времени уходит, чтобы отыскать его взглядом; глаза пусть и открыты, но это совсем никак в фильмах: они друг друга видят пятнами, размытым миражом. Наверное, как во снах, вернее в воспоминаниях, оставшихся от сновидений. Джено хочет коснуться рук Ренджуна в выражении мягких и самых нежных намерений, но чертовски боится. Сам Ренджун – дребезжащее светлое пятно в аквамарине – подплывает близко-близко так и что-то пытается говорить, запечатывая слова в пузыри. 

«Утонул бы со мной?»  

Джено кивает, не зная чему. А Ренджун смотрит опечаленно, точно все трагедии мира собрались в темных омутах глаз, и резко всплывает, утягивая Джено за собой. Над водой разгуливает ветер, срывая капли с волос и забираясь холодом на плечи. Для Джено глоток воздуха — мелкие иглы в лёгкие, будто пробыл под водой вечность. Кашляет надрывно, отхаркивая жидкие солевые кристаллы, следом замечает тень рядом. Ренджун промокший; одежда к телу, маленькая веточка водорослей в волосах, выражение глаз и тёплое, и холодное одновременно, потому что слёзы перемешиваются с морской водой. Он молча возвращается на берег, постоянно оборачиваясь, чтобы каждый раз убеждаться – Джено следует за ним. 

Они усаживаются на камнях, стараясь обсохнуть хотя бы чуть-чуть до возвращения домой. Ренджун всё кидает камушки в море, иногда складывая самые красивые в карман, а ветер гонит облака за горизонт, вслед за гаснущим солнцем. 

– Не соглашайся, молю.

Джено чуть вздрагивает от этого несмелого возгласа, словно бы Ренджун прочёл его мысли. И неясно то ли это действительно так, то ли Ренджун сказал это сам себе, по неосторожности обронив капельки с губ в морскую пену. 

Можно ли влюбляться в печальных?

Едва коснувшись левой лопатки Ренджуна, Джено поднимается, уже собираясь уйти, потому что нет. Влюбиться в Ренджуна – богопротивно. Где-то на перифериях сознания он это чувствует. 

От промокшей одежды холодно, а от дыхания Ренджуна совсем рядом с шеей — мурашки по коже. 

– Не бери меня за руку, даже если протяну. 

Ренджун замолкает, когда Джено недопоцелуем жмётся потресканными губами максимально рядом с чужими. 

Нет, нет, нет.

Ему нельзя. 

Но пока Ренджун разрешает – всё можно. 

И лёжа на песке, спиной вжимаясь в остывающее побережье, Джено знает, что любит, и плачет, зная, что никогда его Ренджун не простит.