I

      Время после снятия гипса с руки пошло не то чтобы прям очень быстро, но и определённо больше не тянулось полудохлой улиткой как те два месяца, что пришлось носить его, так что Осаму определённо был доволен. Тёплая солёная вода и лёгкие упражнения в ней по восстановлению тонуса мышц и сухожилий сделали своё дело, и простреливающая боль при попытке использовать руку на полную исчезла в течение первых семидесяти двух часов, чем очень гордился почему-то Чуя. Осаму подкалывал напарника, не уставал напоминать, что вообще-то это он сам разминал свою руку, а значит и все заслуги принадлежали только ему, но в ответ получал лишь фырканье да демонстративное закатывание глаз. В последний раз вообще удостоился комментария о его неспособности позаботиться даже о кактусе, не то что о таком сложном механизме как человеческий организм, пусть и его собственный. Ну… это было справедливо, если уж честно, но всё равно вызвало внутренний протест. И вообще, откуда ему было знать, что кактус может загнуться от обильного полива? Это же растение, по всем законам логики и матушки-природы, оно должно было любить воду! Впрочем, от колючего питомца Осаму умудрился ненароком избавиться ещё до всей этой истории, но Чуя, очевидно, был намерен вспоминать ему эту оплошность всю оставшуюся жизнь при каждом удобном случае. Ботаник хренов и речь тут вовсе не о зубрёжке или излишней заинтересованности научной литературой. Просто напарник мог ткнуть в землю любую палку и спустя какое-то время та непременно бы проросла. Иногда Осаму так и подмывало ляпнуть что-нибудь о явном гене ростоматика (или как там называли покрывающихся листьями человечков в одном из дополнений «the Sims»? Он поиграл в эту игру раз или два прежде чем ему наскучило, так что всех тонкостей не запомнил) внедрённого в ДНК Чуи в лаборатории, но, к счастью, он всякий раз успевал прикусить язык. Он мог стебаться над напарником по любому поводу и любой теме, но упоминание лаборатории было негласным табу, нарушать которое Осаму ни в коей степени не желал. У каждого были свои демоны, которых лучше не тревожить, а Чуя и без того чувствовал слишком много.

      Сжав и разжав кулаки, по-настоящему кайфуя от ощущения свободы и контроля обеих своих верхних конечностей, Осаму завершил ставшую своеобразным утренним ритуалом разминку пальцев и глубоко вдохнул. Открытые форточки запускали в квартиру пропахший солнцем и летом воздух, но температура на улице не спешила миновать отметку в приятные двадцать — двадцать три градуса, чему лично он был очень и очень рад, а вот Чуя, напротив, огорчался и не переставал ворчать, что в небесной канцелярии могли бы не скупиться и немного подбавить жару. Осаму был категорически не согласен, а вызванный разрешить их спор Акутагава нервно похлопал глазами, помялся, сцепил руки за спиной и пробормотал, что никогда не придавал этому значения, но, если выбирать между теплом и холодом, определённо бы выбрал первое. Ликующий взгляд Чуи ещё несколько дней вызывал у Осаму приступы зубной боли.

      И кстати о вредном напарнике…

      — Чу-уя! — протянул он, заслышав мягкие шаги, — принесёшь мне бинты, а?

      Тот ничего не ответил, лишь противно прошаркал тапочками по ламинату вон из зала и, когда Осаму уже подумал было повторить просьбу (и, возможно даже, добавить волшебное «пожалуйста»), неслышно появился в дверях спальни, растирая полотенцем мокрые после душа волосы. Запустил в него парочкой белоснежных рулонов. Если бы у Осаму по-прежнему функционировала только правая рука, он бы ни за что не поймал их и наверняка получил одним в лоб, о чём и не повременил возмущённо проныть довольно скалящемуся в дверях Слизню.

      — Чу-уя, ты зло-ой.

      — Разумеется, — кивнул тот, — я ведь мафиози, а не какой-то добрячок.

      Губы Осаму сами собой расплылись в ухмылке, и он хитро прищурился:

      — Неужели?

      — О чём ты?

      Вмиг появившееся в голосе напарника напряжение растеклось по сердцу целебным бальзамом. Дразнить Чую — это то, что ему не надоест никогда! Ни-ког-да!

      — Мне тут одна хмурая птичка нашептала, что какой-то рыжий Чиби-кун помог незнакомой девушке дотащить до машины сумки с продуктами, — радостно поделился он. — А ещё этот Чиби-кун украдкой кормил бездомного котёнка.

      На щеках Чуи загорелся умилительный румянец.

      — Эй, я, конечно, мафиози, но не какой-то дикарь! — он прекратил сушить волосы, спустив полотенце на шею, обвинительно вскинул руку, указав на Осаму пальцем. — Девушка была беременна, а накупила вагон и маленькую тележку, а котёнок… У нас оставались рыбные консервы, которые никто не ел, и я подумал, что чем выбрасывать, лучше кому-нибудь скормить, он просто оказался в поле зрения!

      Осаму несколько раз быстро кивнул:

      — Конечно-конечно. Охотно верю.

      — Ах ты!..

      — Я же сказал, что верю, — даже не пытаясь скрыть лишь ещё шире расплывшуюся по губам ухмылку вновь повторил он и поднял ладонь в воздух, призывая напарника замолчать. — Как, кстати, дела у Акутагавы-куна?

      Чуя смерил его долгим уничтожающим взглядом, но в итоге закатил глаза и сдался.

      — Нормально. — плечи его слегка ссутулились, известив, что он наконец расслабился, руки вновь перекинули уже мокрое полотенце на голову. — Мало-помалу осознаёт, что тренировка не является синонимом истязанию. Я, конечно, знал, что ты пришибленный, но стрелять в ребёнка, в собственного ученика? Серьёзно?

      В голосе Чуи не было ни злости, ни раздражения, только бесконечная усталость и какое-то… разочарование, что ли? Да, скорее всего именно оно. Осаму пожал плечами и тихо вздохнул, понимая, что крыть ему нечем. Чуя всегда очень категорично относился к тому, что считал ненужным насилием, а в случае с учеником Осаму никогда и не скрывал, что не находил того достойным хоть мало-мальски человеческого обращения. На тот момент это казалось нормальным и даже правильным — подобранный щенок всегда должен помнить, что над ним и так уже смиловались, забрав с голодной и холодной улицы, а значит, обязан внимать каждому слову «хозяина» и беспрекословно исполнять приказы. Ну и учиться новым трюкам, конечно, но как раз-таки последнее давалось Акутагаве Рюноске с огромным и огромным трудом. Никогда не доходило с первого раза! Ещё и этот идиотский кашель, вечно возникающий в самый неподходящий момент! Осаму сбился со счёта, сколько раз срывался на мальчишку, прежде чем тот наконец научился подавлять эти порывы. Это правда казалось нормальным — буквально вбивать в ученика те или иные нормы и правила, не скупясь на дополнительные синяки, если следовали нарушения — и он даже внутренне гордился собой, наблюдая, как в серых глазах остаётся всё меньше души и появляется всё больше злобы. Они были в мафии. И Организации нужен был послушный цепной пёс, способный расправиться с любым, на кого укажут. «Расёмон» как способность просто идеально подходил для этой цели.

      И всё-таки теперь, когда поток собственных чувств и эмоций прорвал плотину и нахлынул словно всё сносящее на пути цунами, Осаму уже не был столь категоричен.

      Ещё и Чуя со своей моралью, что в принципе должна быть чужда обитателям теневого мира и, в особенности, его королям. А Исполнители, как и собственно Босс, именно короли, а не пешки вроде Одасаку — вот уж от чьей морали Организации точно было ни жарко, ни холодно.

      — Что, даже идиотских аргументов не будет? — всё так же устало, но уже с нотками любопытства поинтересовался Чуя, очевидно, не привыкший, чтобы напарник сдавался вот так сразу.

      Осаму вновь пожал печами.

      — Забавно, конечно, что ты считаешь ребёнком того, кто младше на каких-то два с половиной года, но тебя это, кажется, совершенно не волнует, так что и комментировать не буду, — не удержался от шпильки и, прежде чем Чуя успел как-то отреагировать, продолжил: — и нет, изначально я собирался просто пристрелить его: он перебил всех из одной очень долго выслеживаемой шайки, не оставив никого, кого можно было бы раскрутить на информацию, и я был в ярости, мне так это надоело… — он прикрыл глаза и тяжко вздохнул, слегка покачав головой. Вновь посмотрел на Чую. — Но, так понимаю, у него включился инстинкт самосохранения и «Расёмон» вдруг просто… поглотил пули. Я тогда даже удивился, если честно — вот уж, чего не ожидал. Но с другой стороны, — быстро добавил он, — это даже в плюс сработало: у Акутагавы-куна появился абсолютный щит, круто же, ну?

      Чуя несколько раз моргнул, потом поднял глаза в потолок, сделал ртом тихий глубокий вдох и выдох и, потерев глаза большим и указательным пальцами, покачал головой. «У меня нет слов» или «Я отказываюсь как-то это комментировать» — вот как это переводилось, и, честно говоря, такая реакция была гораздо лучше, чем можно было ожидать. По крайней мере, его барабанные перепонки будут целы. Осаму опустил взгляд на новенькую пачку бинтов, что по-прежнему сжимал в руках, осторожно вскрыл ногтем полиэтиленовую упаковку.

      Как же, казалось, давно он ими не пользовался.

      Закатав рукав на левой руке, Осаму привычно зажал пальцами конец бинта, принялся уверенно перевязывать совершенно здоровое предплечье. Мягкая ткань приятно ложилась на кожу, не тёрла и не раздражала и вместе с забытыми ощущениями вернулось и чувство контроля ситуации. Ну или просто спокойствия, что, в общем-то, из этого самого контроля всегда и вытекало. Зажав зубами лишний хвост, ловко перерезал маленькими ножничками, что шли в комплекте, остатки бинта, зафиксировал и с гордостью осмотрел проделанную работу. Идеально. Со второй рукой было посложнее, но, пропыхтев чуть бо́льшее время, он тоже справился. И тоже идеально. Забившееся куда-то вниз за время беспомощности чувство собственного достоинства начало осторожно выползать из своего укрытия, медленно растекаться по венам.

      — Это пустая трата, знаешь? — раздалось над ухом ворчание, — кому-то в эту минуту эти рулоны действительно могут быть нужны.

      Осаму скривился.

      — Чу-уя, — жалобно заскулил он, — мне они тоже действительно нужны, не будь таким грубияном!

      Слизень на его ответ раздражённо закатил глаза, но развивать тему не стал. Зато, когда Осаму закончил с шеей и стал примерять бинты к лицу, заметно оживился. Если честно, это немного нервировало. Не то чтобы он стеснялся или что-то — Чуя, особенно последние несколько месяцев, видел его и в куда более откровенных ситуациях, — но именно голову перевязывать при нём ещё не доводилось. Внимательный взгляд напарника едва ли не дыру прожигал и был почти физически ощутим и, возможно, именно из-за этого бинты то и дело путались в волосах, перекручивались и начинали раздражать, трансформируясь в мысли всё бросить, но Осаму упорно сражался с ними, заставляя ложиться на лицо так, как ему было нужно. За время своей вынужденной беспомощности он успел за ненадобностью отвыкнуть от этого занятия, но теперь, когда хотя бы руки были снова полностью ему подвластны, намеревался восстановить утраченные навыки. В конце концов, не мог же он выйти с больничного столь непохожий на себя? Подчинённые точно не поймут, ещё решат, что он размяк и придётся заново учить их уважению, а это такая морока.

      — Ну ладно руки и шея, хрен с ними, но нафига глаз-то закрывать, можешь объяснить? — снова влез со своими комментариями Чуя. — Ты ведь в курсе, что искусственно создаёшь себе слепую зону?

      — В курсе, — легко отозвался Осаму, делая вокруг головы ещё один оборот. — Зачем? Ну… Где-то в первые месяцы, когда я стал частью мафии, умудрился подхватить на правую сторону ячмень — Мори тогда сказал, это потому что лазил в глаз грязными руками — всё так распухло, что было страшно взглянуть и я в ужасе замотал его. А потом привык и решил сделать это частью имиджа.

      — Просто руки мыть надо! — передёрнул плечами скривившийся от новости напарник. — Глаз-то хоть вылечил?

      Расплывшись в усмешке, Осаму торжественно кивнул. Как будто у него был шанс запустить болезнь, когда рядом то и дело маячил доктор, по совместительству являющийся ещё и его наставником-опекуном. Чуя помолчал некоторое время, почесал указательным пальцем кончик носа.

      — Я, кстати, раньше думал, что у тебя реально травма или, не знаю, что Босс таким способом косоглазие тебе выправлял, — вдруг заявил он.

      Осаму разразился громким смехом раньше, чем успел осознать свою реакцию, запрокинул голову назад, из-за чего незакреплённые бинты сползли на шею и плечи, уничтожив всю кропотливо проделанную работу.

      — Чуя… — он пару раз ударил ладонью по одеялу, — ты просто гений, блин! Косоглазие! Додуматься же надо!

      — А что бы ты подумал, увидь кого в таком прикиде? — огрызнулся тот, но поползший по щекам и шее румянец с головой выдал его смущение. Осаму рассмеялся с новой силой, а потом, когда вспышка эмоций улеглась, вытер указательным пальцем выступившие слезинки и расплылся в самодовольной ухмылке:

      — Подумал бы, что это выглядит круто и немного опасно.

      — Это выглядит тупо, идиот. — качнул головой Чуя. — Ты словно из больницы сбежал со всеми этими бинтами, причем из отделения для душевнобольных.

      — В больнице нет такого отделения, для психов совсем другая больница. — скривился Осаму, недовольный таким своим описанием. А потом возмущённо вскинулся: — И хватит уже оскорблять мой стиль! Как хочу, так и хожу! Ты вон вообще постоянно в шляпе словно какой-то музыкант или поэт из прошлого века.

      Чуя прищурился:

      — Это хотя бы классика, гений. И ты прекрасно знаешь, что шляпа нужна мне для защиты от влияния Арахабаки.

      Во рту как-то резко стало сухо. Игривое настроение улетучилось. Осаму виновато поджал губы, опустил голову. Неудачная вышла шутка. И именно тогда, когда он в самом деле совершенно не желал как-то задеть напарника. Нужно было срочно исправлять оплошность; годы совместной работы научили, что наигранное самолюбование с вероятностью в девяносто процентов снижали уровень напряжения, а потому он театрально приложил ладони к груди и придал лицу скорбное выражение:

      — Обидно, Чуя. Для защиты от влияния Арахабаки у тебя есть прекрасный я.

      — Предлагаешь мне постоянно таскать тебя на плечах? — напарник изогнул бровь, и в голубых глазах его Осаму с облегчением разглядел вновь вспыхнувшие искорки веселья.

      — Весь день на плечах Чиби-куна? — он приложил палец к губам в деланной задумчивости. — Звучит заманчиво, конечно, но, боюсь, мне придётся кричать команды во всю глотку, чтобы он услышал меня с такой высоты, а это может скомпрометировать миссии, что будет весьма прискорбно.

      На удивление, Чуя не стал как-то оскорблять его или демонстративно разминать кулаки, а лишь окинул задумчивым взглядом и спокойно, будто просто размышляя вслух, протянул:

      — Челюсть тебе для разнообразия сломать что ли?

      Осаму поспешно поднял обе руки в знак капитуляции, захлопал глазами и максимально невинно улыбнулся:

      — Лучше помоги перевязать глаз, буду признателен.

      Чуя ничего не ответил, лишь едва заметно повёл бровью, и он поспешно закивал, подтверждая ранее сказанное:

      — Ага. Буду очень-очень признателен. Правда-правда.

* * *

      С перевязанными руками, шеей и правым глазом он и правда стал чувствовать себя куда увереннее. Бинты выполняли своеобразную роль второй кожи, помогая вновь примерить маску Демона-вундеркинда, и с каждым новым днём Осаму постепенно возвращался к жизни до травмы. С возможностью полноценно управлять руками отпала унизительная необходимость абсолютной сторонней помощи при гигиенических процедурах (да, Чуя по-прежнему был рядом, придерживал его тело и ногу «Смутной печалью» и помогал, когда возникала такая необходимость, но теперь хотя бы все самые важные части своего тела он мог обмыть и вытереть самостоятельно), что благодатно сказалось на самооценке. Осаму стало легче дышать. Не только в переносном, но и в вполне буквальном смысле: сдавливающая грудную клетку нервозность пусть и не исчезла, но ощутимо ослабила свою хватку.

      Это была маленькая, но всё же победа.

      Он даже стал позволять себе представлять недалёкое будущее, когда Мори освободит ему и ногу и всё с бо́льшего вернётся на круги своя. С нетерпением ждал этого.

      Чуя потакал его фантазиям, иногда вставляя шпильки вроде: «как приятно понимать, что теперь ты не неуязвим перед моей способностью! Ох как я жду дня, когда смогу впечатать тебя гравитацией в асфальт!» или «Эй, Дазай, а ты отдаёшь себе отчёт, что теперь, как и всем остальным, тебе придётся уклоняться от атак других эсперов, а не стоять с видом победителя и демонстративно зевать?». Осаму в ответ недовольно щурился и огрызался, что, быть может, это ещё не конец и «Больше не человек» вернётся, когда он полностью поправится. Чуя снисходительно улыбался и махал рукой. Заставший их за одной из таких «бесед» Акутагава заметно стушевался, неловко потупил взгляд и тихо и очень осторожно заметил, что издеваться над исчезновением чужой способности не стоит. У Осаму что-то защемило в груди, когда он понял, что ученик так попытался защитить его и уже готовые сорваться с языка язвительные слова про то, что не его это, Акутагавы, дело, так и не покинули рта.

      — Не принимай к сердцу — мы просто дурачимся.

      Он моргнул, поднял глаза на взявшего слово Чую. На лице напарника угадывался намёк на румянец и на самом деле это было даже забавно, что уже взрослый парень, Исполнитель мафии мог смутиться от замечания в свой адрес. Да ещё и от кого — от Акутагавы, пацана, лишь немногим выше по рангу простой шестёрки, пусть последнее время и стал негласным начальником «Чёрных ящериц». Осаму просто не мог промолчать в этой ситуации.

      — Да, к сожалению, Чиби-кун совершенно не умеет быть серьёзным взрослым, — на секунду прикрыв видимый глаз, развёл он руками.

      Акутагава переступил с ноги на ногу, явно уже не радый, что влез со своим мнением, а на лице Чуи проявилась гамма эмоций, начиная от недоумения и заканчивая праведным негодованием, что в итоге вылилось в возмущённое и громкое:

      — Слыш, Арлекино!*

II

      Обещанные Боссом три недели подошли к концу.

      В небе по-прежнему не было ни облачка, столбик уличного термометра по-прежнему держался на плюс двадцати трёх градусах и через открытые окна в убежище по-прежнему доносились радостные трели птиц, исполнявших привычную оду теплу и жизни. Это был самый обычный день, но Осаму решил, что вполне справедливо было бы назвать его одним из лучших за последнее время и главной причиной тому был утренний визит Босса. Вновь с портативным рентгеном и стандартным медицинским чемоданчиком, среди содержимого которого обнаружились и заветные кривые ножницы. Мори удовлетворился результатами контрольных снимков и наконец-таки снял с него последние оковы, носившие безобидное (с виду) название гипса.

      Свобода!

      Настоящая свобода!

      Осаму был готов подскакивать на кровати и во всё горло напевать как нельзя лучше подходящую под его ситуацию «I’m free» и всё равно, что вокальных данных по заверениям Чуи у него отродясь не было. Как будто кого-либо это когда-либо останавливало, пф! Ощущение воздуха на коже было сравнимо с райским ветерком, а отсутствие уже ставшей привычной тяжести в конечности — с горой сброшенных камней. Захотелось встать наконец, сделать несколько шагов, возможно, выпадов или даже приседов — пусть он никогда и не любил зарядку, — но хмурое напоминание в лице застывшего в дверях спальни Слизня остановило от столь безрассудного порыва.

      — Не успели снять гипс, а ты уже обратно его хочешь? — уперев кулаки в бока прокомментировал Чуя, и от строгости в его голосе по спине Осаму даже холодок пробежался. Как же в этот момент его напарник был похож на Мори!

      Натянув на лицо безобидную улыбку, он поспешил отшутиться:

      — Знаешь, тебе бы позу на более величественную сменить да синяки под глазами замазать, и, та-дам, ты — достойный преемник нашего Босса, — Осаму воспользовался лёгким ступором напарника, приложил большой и указательный пальцы к подбородку, деланно задумавшись, а потом радостно ими щёлкнул: — Точно! Забыл. Ещё в обязательном порядке надо хоть немного тебя вытянуть, а то из-за стола и не увидит никто и пойдут слухи, что Организаций будет управлять шляпа, а это, сам понимаешь, может быть губительно и…

      — Дазай. — Чуя хмуро потёр переносицу, решительно оборвав на полуслове, и он почти вытянулся в струну, насколько позволяло сидячее в кровати положение. К сожалению, этого кривляния напарник не заметил (или успешно проигнорировал, что было бы в некоторой степени обидно) и пришлось отбросить дурачество и сосредоточиться. Что бы Чуя ни хотел сказать, кажется, это было важным. — Босс передал тебе выбрать из двух вариантов: первый: ежедневно я или Акутагава будем возить тебя в наш центр реабилитации на массаж и прочую хрень, что нужна для восстановления мышц и подготовки к последующей ходьбе; второй: тебе покажут, что надо делать и ты будешь сам себя разминать с обязательной отправкой Боссу видеоотчёта.

      — Знаешь, «будешь сам себя разминать» прозвучало невероятно пошло, ты мог бы выбрать более приличную формулировку, — недовольно скривился Осаму, — и я выбираю третий вариант: всеми нужными манипуляциями занимается Чу-уя, он же обо всём докладывает Мори, но без глупых видео.

      То, что должно было стать секундой тишины растянулось на целую минуту. Осаму практически видел, как быстро и напряжённо вращались шестерёнки в голове его напарника, как тот складывал кусочки воедино. В силу специфики их отношений, он не мог произнести вслух то, что на самом деле крутилось на языке и в мыслях, а потому спрятал истинный смысл слов на поверхности, точно уверенный, что Чуя, каким бы порой наивным или тугодумом ни был, всё прекрасно услышит. В голубых глазах напарника мелькнул шок понимания, но, прежде чем он успел как-то прокомментировать, тот поджал губы, обхватил локти ладонями.

      — Я могу не рассчитать силу и случайно навредить, — перевёл на него неуверенный взгляд, — будет гораздо лучше и проще привлечь профессионала. Если бы расположение убежища не было секретным, медик бы сам сюда приходил, а так… — он повёл рукой, жестом оканчивая мысль.

      — Если бы всё было так серьёзно, Мори бы не позволил мне выбирать, ты ведь понимаешь. — Осаму непроизвольно отзеркалил выражение лица напарника, нахмурив брови и сжав губы в тонкую полоску. — Кроме того, что за хозяином я буду, если оставлю своего маленького чихуахуа одного? Он же взвоет от тревоги, если не окажется рядом, чтобы защитить меня от злых докторов.

      Левое веко Чуи заметно дёрнулось, руки сжались в кулаки, а губы искривились в раздражённом оскале.

      — Как же мне тебе вмазать хочется-то… Ладно, хрен с тобой, попробую объяснить Боссу, что ты до усрачки боишься оставаться один на один с реабилитологами…

      — Э-э?! Это не я боюсь! — попытался возмутиться Осаму, но напарник, очевидно, был настроен полностью его игнорировать, потому как продолжил, ни на секунду не запнувшись:

      — …но, если он скажет «нет», ты не споришь.

       То, как умело Чуя обыграл и уничтожил его, вызвало внутреннее раздражение и праведное негодование — с каких это пор Слизняк стал таким находчивым на язык?! — но сам факт того, что тот не отмахнулся от его переживаний, позволил понять, что терпеть дурацкие вопросы и прикосновения со стороны медперсонала всё-таки не придётся. Осаму поджал губы в деланном недовольстве, кивнул, почувствовав, как накатило великое облегчение. А Мори… Мори поймёт и не станет давить — он был уверен.

* * *

      Доверие в понимании Чуи всегда было чувством сложным и очень хрупким, а если говорить о его собственном, то ещё и неизвестно сколько раз разбитым и склеенным заново. «Овцы» сплясали жаркий танец на осколках веры в дружбу и людей, а гибель «Знамён» разбередила едва начавшуюся затягиваться рану. Та до сих пор кровоточила редкими ночными кошмарами — почему-то если и удавалось увидеть сны, то только такие — после которых он ходил сам не свой, вновь и вновь мечтая проникнуть в подвалы Организации и уничтожить Поля Верлена, и совершенно плевать, что Босс этого порыва точно бы не одобрил. Останавливало лишь понимание, что друзей ему это не вернёт. Серьёзно, как этому придурку вообще пришло в голову, что, перебив всех, кто был Чуе приятен и дорог, он заслужит его любовь и признание? Сам себя назвал его старшим братом, сам решил за него, что для него лучше — кровь вновь и вновь вскипала при воспоминании об инциденте, что в секретных архивах Портовой мафии носило странное название «Буревестник», и Чуе приходилось делать несколько тихих глубоких вдохов и выдохов, чтобы отмахнуться от осаждающих мыслей и снова запереть те в закрома памяти.

      Незачем было бередить прошлое.

      Ничего и никого он бы этим не вернул, лишь и без того оголённые нервы потревожил, что в итоге обязательно вылилось бы в кучу ошибок и проблем.

      Сестрица Коё мягко вложила эти мысли ему прямиком в мозг, когда целых две недели почти безвылазно сидела возле его постели, пока он залечивал свои раны. Это было тяжёлое время. Время очередного разрушительно цунами в его жизни, в котором он пытался выстоять и не захлебнуться. Босс навещал каждые утро, день и вечер, лично контролировал процесс его выздоровления, и даже Дазай, также на удивление часто заглядывавший, в кои-то веки не спешил отпускать идиотские, совершенно несмешные и неуместные шутки и просто стоял несколько минут рядом, сверля своим единственным видимым глазом. Чуя не вглядывался в ответ — было совсем не до него — лишь иногда мелькал в голове вопрос, о чём же так упорно думал его напарник и что чувствовал (и чувствовал ли вообще), смотря на него такого беспомощного и избитого не только телесно, но и морально. А потом, когда удалось удержать тело в вертикальном положении дольше тридцати секунд и он буквально вынудил Коё отвезти его в штаб «Знамён» обосновав, что должен наконец похоронить друзей, не без изумления обнаружил, что внутри уже всё отмыли и убрали, оставив на расколотом бильярдном столе лишь конверт, в котором обнаружилась записка с указанием мест на мафиозном кладбище. Коё поняла без слов и следующие полчаса он глотал горькие слёзы, извинялся и благодарил, сидя на холодной земле на коленях перед рядом из пяти могильных плит, на которых красивым каллиграфическим шрифтом были выбиты имена тех, кто заполнил в его сердце дыру, оставленную «Овцами».

      Самым противным было то, что «Знамён» похоронил Дазай.

      Дазай, который узнал о приезде Верлена в Японию на сутки или двое раньше, чем тот заявил о себе.

      Когда напарник признался в этом, Чуе не хотелось ничего кроме как схватить его за грудки одежды, хорошенько приложить головой о стену и проорать в лицо банальное, но раздирающее болью глотку: «Ты же знал, что так будет! Ты же знал!» — увы, его израненное боем и электрическими пытками тело едва могло двигаться, так что всё это так и осталось лишь желанием. Почему он не сказал, почему не предупредил? «Знамёна», детектив Мурасе и парочка попавших под беспорядочные атаки Верлена гражданских — все они могли бы быть живы, но покоились на глубине двух метров под землёй из-за того что кое-кто не пожелал сделать ничего для предотвращения их гибели. Чуя тогда был уверен, что всей душой возненавидел напарника — этого наглого, противного и думающего только о себе и своей выгоде выскочку, для которого людские жизни были в лучшем случае шахматными фигурами на доске бытия, в худшем — развеивающими скуку игрушками, — а потом узнал, что Верлен в первую очередь намеревался уничтожить Босса, после чего сравнять с землёй весь главный штаб и прилегающие общежития Организации. Информация перевернула картину реальности. Увёртками и пришибленными доводами Дазая о «пользе для Чуи» самоназванный старший братец решил отступить от плана и «навестить» сперва тех, кто рангом пониже — «Знамён». Если поставить на весы жизни пятерых, пусть и выдающихся, но не критически важных для Организации людей и жизни сотен, если не тысяч её членов, а также самого Босса, перевес, увы, очевиден. Чуя это понимал. Как понимал, что, будь на месте напарника сам или даже ребята, все они поступили бы точно так же. Защищать Босса и всю Организацию — священная обязанность каждого из её членов. Дазай с блеском выполнил её. Вот только он мог хотя бы намекнуть, что над «Знамёнами» нависла коса смерти — может Чуя и сумел бы спасти хоть кого-то, по крайней мере попытался, и не было бы так тошно. Ненависть исчезла, оставив привкус бессильной злости и горечи. Почему Дазай умолчал? Неужели считал, что в попытке спасти друзей Чуя предаст Мори-доно? Это сильно ужалило, потому как казалось, что он уже не раз и не два доказал свою преданность Организации и лично Боссу, но, увы, как-то повлиять на чужие чувства (или чем там руководствовался проклятый Скумбрия?) он не мог. Оставалось только принять реальность и смириться. В конце концов, конкретно его Давай ни разу с момента образования их дуэта не бросил на произвол судьбы в трудную минуту, так что, очевидно, был как минимум заинтересован в выживании второй половины «Двойного чёрного».

      Ну, хотя бы так.

       «Я выбираю третий вариант: всеми нужными манипуляциями занимается Чу-уя».

      Эта фраза крутилась и крутилась в мозгах будто заевшая в старинном магнитофоне пластинка. Чуя вспоминал малейшие изменения интонации напарника, делил слова на слоги, разбивал на буквы и отдельно смаковал каждую, но, как ни пытался отыскать в услышанном другой смысл, ничего кроме: «мне спокойно с тобой, тебе я доверяю» не находил. Это было до боли очевидно, но вместе с тем настолько нереально, что хотелось сходить к Боссу и попросить проверить слух. Чтобы Дазай, да сказал такое? В лесу точно сдохло что-то очень большое и редкое! Первые пару секунд Чуя был уверен, что услышал очередную насмешку — в конце концов Скумбрия был большим любителем подобного, — но, пусть слова и были произнесены с привычной раздражающей ухмылкой и беспечным видом, то и дело вспыхивающее в незамотанном бинтами глазу напряжение и открытость сказали, что никакого смеха тут не было. Дазай действительно имел в виду то, что совершенно не пытался нормально замаскировать, и это откровение почти выбило воздух из лёгких Чуи. Да, после инцидента «Буревестника» и принудительно полученного от профессора Н — чтоб тому на том свете сторицей аукнулось всё, что он натворил при жизни! — ключа к шлюзам силы Арахабаки, так называемой «Порче», контролировать которую Чуя при всём своём желании и стремлении не мог, он стал зависим от обнуляющей способности напарника и был вынужден целиком и полностью полагаться на его скорость и реакцию. Нет, он ни разу не сомневался, что тот успеет остановить «Порчу» до того как незримый таймер его тела пропищит последние секунды, но заставить его страдать в этой агонии чуточку дольше, чем необходимо для уничтожения всех врагов, было вполне в стиле этого садиста. Кажется, Скумбрии искренне нравилось наблюдать за чужими мучениями. Чую это злило и пугало одновременно, но, к сожалению, оставалось только смириться. Каким бы пришибленным Дазай ни был, он всё равно оставался его напарником, и Чуя был предельно честен, говоря Рюноске, что всегда придёт тому на помощь и всерьёз уверен, что тот сделает так же и для него, если придётся. Но. Он никогда и не рассматривал вариант, что Дазай тоже ему доверял. В смысле, именно доверял. По-настоящему. Казалось, этот придурок в принципе не способен на такое чувство в отношении к кому бы то ни было, а если всё-таки да, то Чуи в списке этих людей точно никогда не значилось. Тот шестёрка, Ода Сакуноске, кажется, — вполне мог бы, вероятно, даже агент правительства под прикрытием Анго, но Чуя — увольте!

      И тем не менее…

      «Я выбираю третий вариант».

      «Что за хозяином я буду, если оставлю своего маленького чихуахуа одного?»

      «Э-э?! Это не я боюсь!»

      «Он же взвоет от тревоги, если не окажется рядом, чтобы защитить меня от злых докторов».

      Что это было, если не крик о доверии и помощи, пусть и приправленный неимоверным количеством наглости и насмешки? Своим признанием Дазай перевернул всё с ног на голову, и Чуя уже четвёртый день не мог выкинуть его слов из головы.

      — Вот ведь сволочь бинтованная. — пробормотал он себе под нос, машинально оттягивая прядь чёлки и накручивая ту на указательный палец.

      То, что Босс поворчал на нежелание Дазая сдаться на милость опытность медперсонала говорило лишь о том, что недовольство это было чисто для проформы и, скорее всего, тот изначально рассматривал и такой вариант, что, наверное, должно было успокоить, но на деле накрутило Чую ещё больше. Он не был сведущ в тонкостях медицины, тем более в разделе физиотерапии, а потому у Дазая был вполне реальный шанс в процессе реабилитации искалечить ногу ещё горше. Обучающие видео, что ему прислал Босс, а также те, что повылазили в предложениях сами после просмотра оных, отпечатались в подкорке мозга и Чуя легко бы повторил весь алгоритм, разбуди и спроси его кто даже посреди ночи — он, наверное, накрутил авторам роликов миллион просмотров — и тем не менее… И тем не менее, одно дело тренироваться и повторять движения на скрученном в несколько раз полотенце или подушке и совершенно другое — на ноге живого человека. Особенно, если этот человек — Дазай Осаму, невозможная Скумбрия и его горе-напарник. Успокаивало лишь, что Босс-таки отправил его прежде показать свои «достижения» реальному врачу-реабилитологу и тот пришёл в восторг от аккуратности и правильности его движений, дав решительное добро на работу с пострадавшим.

      Пейджер на столе завибрировал, извещая, что его заказ готов, и Чуя резко поднялся из-за столика, направившись к пункту выдачи.

      — О-о! А в честь чего праздник?

      Скумбрия почти светился от удовольствия, и Чуя по-доброму закатил глаза на его ребячество.

      — Это не праздник, где ты тут видишь торт? — усмехнулся он.

      — Это гораздо лучше торта, так что да, это наверняка какой-то праздник! — отмахнулся от него напарник, бесстыдно облизнувшись. Упитанный фаршированный краб гордо восседал на тарелке среди зелени салата, держал меж клешен дольку лимона и был тем самым объектом восхищения, от которого Дазай пришёл в такой щенячий восторг. Чуя тихо прыснул от ассоциации, вспомнив, что как раз-таки собак эта Скумбрия отчего-то отчаянно недолюбливал. Ну или скорее всего банально побаивался — не суть.

      — Вы и правда накупили столько всего вкусного, что у меня то же ощущение. — тихо согласился с наставником Рюноске, неловко разместившийся со своей тарелкой в ногах кровати.

      Чуя свёл брови домиком. Он знал, конечно, что ученик напарника не был избалован вкусностями и придурок-Дазай мог разве что смачными пинками его угостить, но… серьёзно? Ладно Скумбрия со своим крабом — как никак, помешан на этих ракообразных и даже их противные консервы для него слаще патоки, — но неужели упаковка клубничных дайфуку, две большие пиццы и три коктейля «Пина колада» (по одному каждому) и правда были в глазах Рюноске какой-то невиданной щедростью? Видимо, да, судя по восхищённо-недоверчивому, почти благоговейному блеску в серых глазах. Вот и что на такое ответить? Про себя Чуя выругался на Дазая.

      — Кстати, — подал голос тот, не потрудившись сперва нормально проглотить откушенного краба, из-за чего слова прозвучали как из-под воды. — почему коктейль, а не виски или вино?

      Чуя скривился. Он ждал этого вопроса, но всё равно надеялся, что Скумбрия будет достаточно занят любимым блюдом, чтобы зацикливаться на мелочах.

      — Потому что я не взял паспорт, а спорить с персоналом, доказывая, что уже совершеннолетний, не хотелось, — ворчливо отозвался он и, заметив, что напарник даже жевать после его слов перестал, пояснил: — это было гражданское кафе в квартале отсюда.

      Около десяти секунд в спальне было тихо.

      А потом скотина-Дазай надул щёки и сильно затрясся, пытаясь и эмоциям волю дать, и не выплюнуть ненароком заглоченную чуть ранее еду. Чуя почувствовал как по щекам и шее уверенно пополз румянец гнева и смущения.

      — Я мог вообще взять какую-нибудь дрянь вроде томатного сока так что заткнись!

      Дазай зажмурился, запрокинул голову назад. Горло его несколько раз дёрнулось, таки проглатывая недожёванную пищу, и в следующий момент он прикрыл расплывшийся в широкой улыбке рот в попытке подавить смех. Слегка истеричное хихиканье всё равно достигло слуха как самого Чуи, так и смотревшего на них во все глаза и машинально жующего свою пиццу Рюноске, но, прежде чем любой из них успел как-то это прокомментировать, сменилось давящимся кашлем.

      — Видишь, тебе даже Вселенная намекает не ржать надо мной. — несколько раз кивнув в подтверждение своих слов, Чуя-таки сжалился и протянул руку, от души пару раз хлопнув напарника по спине. Дазай раскрыл рот словно выброшенная на берег рыба, сделал несколько рваных вдохов и наконец успокоился. Проведя тыльной стороной руки по глазам, вытирая выступившие от приступа слёзы, коснулся пальцами саднящего горла.

      — Ты не можешь меня винить — это действительно было смешно, — прохрипел он и решительно потянул из трубочки коктейль. Чуя поджал губы и закатил глаза. Ну да, он и сам признавал, что комично было наблюдать, как окружающие принимали его за ученика старшей, а то и вовсе средней школы и, пусть в большинстве случаев это было ему даже на руку, всё равно жутко раздражало. Скумбрия отстранился от своего коктейля, задумчиво потеребил пальцами трубочку. — А вообще ты мог бы просто достать что-то из своих запасов, знаешь?

      Внутри Чуи вмиг поднялось возмущение.

      — Вот ещё! — оскалился он. — Буду я ради такого придурка как ты свою коллекцию расточать!

      Дазай выпятил подрагивающую нижнюю губу, искривил брови и состроил самые жалобные и искренние щенячьи глазки:

      — Чуя, — проскулил он. — ты что, меня не любишь?

      Чуя смерил его невпечатлённым взглядом, решительно оторвал себе кусок пиццы.

      — Нет. — буркнул он и вгрызся зубами в тонкий ломтик, прикрыв глаза от божественного сочетания кусочков жареной курицы, грибов и невероятно тянущегося сыра. Вот что действительно вкусно, а не эти стрёмные крабы с их резиновым мясом! Впрочем, Скумбрия всегда был странным, да и о вкусах, как известно, не спорят, поэтому Чуя великодушно придержал своё мнение при себе, прекрасно понимая, что в противном случае спорить они могут аж до утра.

      — Это жестоко, — донеслось до его слуха наигранное нытьё Дазая. — я такой хороший хозяин, а тут выясняю, что мой чихуахуа, оказывается, меня не любит.

      У Чуи нервно дёрнулся глаз.

      — Чихуахуа? — неловко переспросил Рюноске, растерянно переводя взгляд с наставника на него и обратно.

      — Угу, — кивнул Дазай, — Чуя проиграл мне в аркады и с тех пор он мой чихуахуа. Они такие же рыжие и мелкие, а ещё их имя начинается на «Ч» прямо как у Чуи…

      — Просто ты тогда жульничал, сволочь!

      — …и Чуя вечно оскорбляет меня, совсем как эти вечно тявкающие на всех и вся псинки. Истинный чихуахуа.

      Улыбка на нахальном лице напарника была слишком слащавой и слишком раздражающей. Чуя потянулся вперёд, аккуратно сжал в кулак грудки его футболки и слегка притянул к себе.

      — Я убью тебя максимально болезненно. — доверительно пообещал он и для убеждения немного встряхнул.

      — К сожалению, чихуахуа больше лают, чем кусают, поэтому я до сих пор жив.

      Левое веко вновь нервно дернулось. Чуя шумно втянул носом воздух, также шумно выдохнул и максимально плотно сжал зубы. Дёсны отозвались лёгким напряжением. Ему нельзя было бить это придурка, нельзя. Не тогда, когда тот восстанавливался после травмы. Босс бы его не понял. Чуя укрепил хватку на грудках чужой футболки, снова встряхнул по-прежнему невинно улыбающегося Скумбрию и попытался придумать достаточно остроумный ответ, который хоть на какое-то время заткнул бы его, когда со стороны Рюноске раздался противный сёрбающий звук, заставивший обернуться. Мальчишка вытянул покрасневшее лицо, старательно втягивая через трубочку остатки допитого коктейля, широким, потерянным взглядом смотрел куда-то между ними и вид имел слегка пришибленный. Чуя уже хотел напомнить ему основы этикета и призвать прекратить, когда мозг соединил вид Рюноске с известным мемом и из горла сам собой вырвался смех:

      — Юнец, ты выглядишь прямо как тот детектив из сериала, только вместо сигареты затягиваешься трубочкой от коктейля.

      В отличие от тотчас фыркнувшего Дазая, Рюноске на комментарий отреагировал с заметным опозданием. Расфокусированный взгляд его лениво переместился из пустоты сначала на Чую, потом на наставника, потом он медленно моргнул, поднёс руку к лицу, потёр лоб и, скривившись, как-то вяло зевнул и медленно растянулся корпусом в ногах кровати, оставив свешенными ноги.

      — О. Уже отключился. — спустя несколько секунд тишины прокомментировал Дазай.

      Чуя посмотрел на него с нескрываемым раздражением:

      — Тут всего десять или даже девять градусов, он не мог вырубиться от такого! Ему, походу, плохо, он весь красный…

      — Да нет, Чиби-кун, всё с ним нормально. — потянув из своей трубочки пожал плечами Дазай. — Просто количество алкогольдегидрогеназа¹ в его организме, очевидно, такое же низкое, как и здоровье его лёгких.

      Чуя осторожно потряс Рюноске за плечо, но реакции не получил. Хотя юнец определённо дышал и даже, казалось, тихонько посапывал. Реально что ли уснул? Он поднял глаза в потолок и несколько раз моргнул, укладывая случившееся в голове. Обернулся.

      — В переводе на человеческий, у него просто слабая переносимость алкоголя, так? — получив неопределённый кивок от всё так же невозмутимо потягивающего свой коктейль вприкуску с крабом напарника, прикрыл глаза, потёр лоб ладонью. — Я не то чтобы удивился, когда он выключился после одного бокала вина, всё-таки оно и правда крепкое было, но был уверен, что вся причина в недовесе.

      Дазай дожевал краба, картинно облизнулся и потянулся к пицце.

      — Ну, это, полагаю, тоже влияет. — он решительно вгрызся в оторванный кусок. — А ещё Акутагава-кун мечта любого фармацевта и ему семнадцать, — пробубнил с набитым ртом. — Кстати, очень вкусно, что за она?

      — По-моему, курица-барбекю с энокитаке², соусом и двойным сыром. — припомнил состав пиццы Чуя и, поджав губы, осторожно перекинул руку Рюноске себе через плечо, подхватил мальчишку сбоку. Почему-то счёл нужным пояснить: — отнесу-ка его на диван, а то он так скрючился, что потом всё тело болеть будет.

      Комментарий оказался страшной ошибкой. Чуя заметил, как растянулись в нахальной ухмылке губы напарника, но, прежде чем успел как-то среагировать, тот нанёс жестокий удар по его гордости:

      — Будь ты девушкой, Чиби-кун, был бы такой заботливой мамой.

      Беспомощно висящий на нём Рюноске стал единственным фактором, спасшим нахального Скумбрию от жестокой расправы.

III

      — Опять забываешь про защиту!

      — Простите!

      — Сосредоточься!

      Зависший в нескольких десятках сантиметров от его рёбер светящийся алым кусок какого-то то ли валуна, то ли ещё чего отлетел назад, а затем вновь рванул в его сторону. В это раз Рю был готов и «Расёмон» ловко разрезал угрозу на несколько мелких составляющих, что, пусть и не спасло от частичного попадания, но заметно снизило урон.

      Накахара-сан спрыгнул с потолка склада.

      — Почему не выставляешь щит одновременно с попыткой контратаковать? — он недовольно нахмурился, уперев одну руку в бок. — Не верю, что до сих пор не понял, что я могу сохранять контроль даже после изменения формы предмета.

      — Я… — Рю на миг замялся, а потом решил выложить как есть: — У меня не получается.

      Чем больше он узнавал напарника своего учителя, тем сильнее его тянуло к этому человеку. Накахара-сан был живым воплощением противоположности Дазай-сана и впервые ему не казалось это неправильным.

      За почти три года жизни в Организации он привык видеть в своём наставнике идеал, этакое божество, которое, несмотря на свою жестокость и безжалостность оставалось на высоте всех и вся, являясь эталоном образцового мафиози. Холодность, пытки, чужая кровь вокруг и невозмутимость — всё это казалось само собой разумеющимся и даже правильным и любой, кто проявлял хоть к нему, хоть к кому-либо ещё даже каплю доброты, не вызывал у Рю ничего кроме презрения и отвращения. Он считал таких недостойными Организации и искренне не понимал, как Дазай-сан мог добровольно общаться с тем рыжим шестёркой, Одой Сакуноске, кажется, который, согласно слухам, поставил самому себе табу на убийства. Это было странно и непонятно. Впрочем, одёргивал он себя, Дазай-сан наверняка просто вёл с тем чудиком какую-то свою игру, смысла которой сам Рю, в силу своих скудных мозгов, понять не мог. А потом шестёрка погиб в одной из миссий и Дазай-сан стал бросаться на всех, кто имел несчастье даже вздохнуть как-то не так в его присутствии. Тренировки окончательно стали синонимом крови и сломанных костей, и он потерял всякий ориентир, как вести себя в его присутствии. Лишний шаг вправо, влево, не вовремя брошенный взгляд — всё заканчивалось болью, болью и ещё раз болью. И потому, когда случилась вся эта история с травмами учителя и Босс огорошил его новостью, что придётся не только присматривать за вдруг ставшим беспомощным Дазай-саном, но и ещё, по-видимому, периодически разделять эту обязанность с Накахарой-саном, Рю едва не лишился чувств от нахлынувшей паники. Не один Исполнитель, а сразу два? У Дазай-сана был непростой характер, но у Накахары-сана он был гораздо круче. Рю не имел чести близко или часто общаться с этим человеком, а, когда доводилось сталкиваться, предпочитал смотреть в пол и максимально сливаться с окружающей средой, но хорошо запомнил, как однажды тот отвесил его наставнику такой подзатыльник, что Дазай-сан едва не упал носом в землю. И это было действительно страшно. Особенно потому что Дазай-сан (Дазай-сан!) даже не попытался как-то пригрозить за столь неподобающее отношение и сделал вид, что это нормально. Возможно, так оно и правда было, учитывая, что эти двое составляли боевой дуэт, а значит были равными, но… Если Накахара-сан так обращался с равным себе, то как же тогда демонстрировал своё недовольство теми, кто был ниже по силе и статусу? Рю был уверен, что не хотел знать и с ужасом ждал переезда в убежище №8.

      Реальность оказалось далека от той, что яркими красками нарисовало его воображение.

      Да, Накахара-сан как и прежде орал на напарника, не скупился на оскорбления и ругательства в его адрес и разок даже врезал кулаком по лицу, но ни разу, ни разу не выместил своего недовольства на Рю. Когда ему поступали звонки от подчинённых он вмиг успокаивался, говорил размеренно и даже не особо ругал за какие-то, очевидно, промахи. Пару раз Рю расслышал из трубки что-то похожее на «не получилось» и «провал» и был откровенно шокирован, когда в адрес провинившегося вместо угроз и обещаний избить до кровавой каши прозвучал вопрос о потерях и ранениях, а после — несколько эмоциональная лекция о том как важна осторожность, командная работа и всё в таком духе; закончились те разборы полётов приказом исправить всё к новому сроку и… всё. Никто из подчинённых Накахары-сана не попал после доклада в больничное крыло и не был замечен с травмами. Это был так странно.

      — О чём именно ты думаешь, когда активируешь «Расёмон»?

      Вопрос показался… непонятным. Рю несколько раз моргнул, поджал губы и неуверенно посмотрел на Накахару-сана. В смысле, о чём думает?

      — Я понимаю, что мне нужно как-то защититься и… всё?

      Накахара-сан поднял бровь.

      — Это ты у меня спрашиваешь?

      Разговор не клеился, с каждым словом становился всё более неловким. Рю пожал плечами, в попытке успокоить поднимающееся волнение принялся теребить низ мастерки — он решил прислушаться к словам Исполнителя и уже на второй тренировке облачился в уродливый зелёный костюм с белой полоской вдоль плеч, что прикупил в небольшом магазинчике недалеко от убежища именно с этой целью. Накахара-сан, впервые увидев его в нём, поцокал языком и заметил, что в этом цвете он кажется ещё более бледным и больным, но выбирать Рю было не из чего, да и, откровенно говоря, было абсолютно всё равно, как он выглядит. Он перестал ощущать себя засунутым в духовку, а это главное.

      — «Расёмон» отзывается на чувство опасности или моё желание уничтожить цель. Как-то так.

      Накахара-сан медленно кивнул, что-то обдумывая, вновь активировал свою способность и поднял на уровень глаз те самые обломки камня, что несильно ударили его по ногам и предплечью минутой ранее. «Расёмон» тотчас выглянул из плаща, оскалившись на потенциальную угрозу. Накахара-сан окинул его способность задумчивым взглядом, постучал себе указательным пальцем по подбородку и резко швырнулся обломками. «Расёмон» разрезал три цели, остальные две легко достигли рёбер, остановившись буквально в миллиметре от одежды. Рю непроизвольно затаил дыхание.

      — Ты сейчас хотел защититься или уничтожить обломки?

      В вопросе не было раздражения или злобы, только спокойное любопытство, словно Накахара-сан действительно пытался понять причины его (Рюноске) провала. Рю задумался.

      — Только честно. Говори, как есть.

      Прикажи ему такое Дазай-сан, Рю бы точно принялся подбирать тот ответ, что мог устроить его учителя и смягчить несомненно последующее наказание, но Накахара-сан за всё время из спонтанно начавшихся тренировок — с момента первой прошло уже аж семь — ни разу не нанёс уму удара, сильнее обычного кулака. Не было синяков и гематом, не было сломанных костей и вывернутых суставов. Не было боли как таковой. Не было кровавого кашля. Вначале Рю воспринимал такое обращение в штыки, рычал, злился, что его жалеют, но более сознательной и критической частью ума не мог не отмечать, что такой — пусть и щадящий — подход к тренировкам оказывался гораздо менее травмирующим и гораздо более эффективным. Лишённое ран тело легче запоминало нужные движения и приобретало рефлексы, а мозг, прекративший каждую секунду ждать боли, сосредотачивался на поставленной задаче.

      — Думаю, хотел уничтожить, чтобы защититься. — Рю скривился и поспешил добавить: — понимаю, что, звучит странно, но…

      — Ну почему же странно? — поднял ладонь Накахара-сан, обрывая его бормотание, — этот рефлекс называется «бей или беги», а ты просто не из тех, кто бежит. Всё нормально.

      Рю вскинул голову и округлил глаза. Нормально? Дазай-сан никогда не считал это нормальным. Всегда твердил, что более бесполезной реакции ещё поискать надо и потому придумывал всё более изощрённые способы заставить его использовать «Расёмон» правильно; именно так они и дошли до пистолета. Рю едва не передёрнуло от воспоминаний, но каким-то чудом он сдержался. Так почему же Накахара-сан не злился? Возможно — решил он — потому, что это была их первая тренировка с использованием способностей (в предыдущие разы Накахара-сан показывал ему основы рукопашного боя) и Исполнитель просто ещё не видел всего масштаба проблемы; наверняка он будет вовсе не так спокоен, когда поймёт, что иной реакции от него добиться крайне тяжело. В горле встал ком нервов, а на лбу выступила испарина.

      — В этот раз я не оплошаю. — Рю придал голосу максимум спокойствия и уверенности, вновь встал в стойку, готовый отразить новый удар.

      Защита. Он должен был выпустить способность именно как щит, а не как оружие. Должен был всё сделать правильно, чтобы показать, что способен учиться на ошибках. Сердце начало биться о рёбра сильнее необходимого. Он справится. Просто представить, что осколки — это пули, и всё получится. Наверное.

      — Нет, не думаю. — сбил его концентрацию Накахара-сан.

      — А?

      — У тебя в подкорке мозга сидит этот инстинкт, одним лишь желанием ты его не изменишь.

      Спина взмокла вместе со лбом. Что Накахара-сан имел в виду? Рю перемялся с ноги на ногу, неуверенный, что должен делать. Ему наверняка следовало как-то возразить, но что он мог сказать?

      — Скумбрия упомянул, что, когда щит появился в первый раз, это случилось не на тренировке, так?

      Рю осторожно кивнул.

      — Я тогда… Провалил задание. Дазай-сан взял пистолет и… — продолжать сил не было, как и желания вспоминать пережитый кошмар, но Накахара-сан и не настаивал.

      — Предположу, что ты инстинктивно понял, что разрезать пули не сможешь и единственный шанс выжить — это создать преграду на их пути. Так появился щит. — Рю вновь кивнул, понимая, что объяснение было вполне логичным, но следующие слова Накахары-сана вогнали в непродолжительный ступор. — Я не собираюсь швыряться в тебя чем бы то ни было, чтобы вновь активировать его, потому что, если ты будешь защищаться исключительно в моменты смертельной опасности, в этом не будет никакого толку. Ты должен быть готов выпустить щит в любой момент боя с неважно насколько сильным противником: даже полный слабак, если он достаточно умён и хитёр, может преподнести весьма неприятный сюрприз, и ты должен быть способен не допустить серьёзного — а в идеале любого — ранения, потому что боль и сильная кровопотеря замедляют реакцию, а недостаточная реакция при нашей работе слишком часто равняется смерти. Думай, как вызвать щит по первому желанию, как поймёшь — попробуем снова поспарринговать со способностями.

      Первым порывом Рю было ощетиниться, зарычать, что не такой уж он и слабак, чтобы пасть от руки какого-нибудь посредственного вражеского эспера, и вообще вся эта затея со щитом — не более чем глупость и он вполне способен сражаться и без него, но… На прошлых тренировках Накахара-сан был исключительно мягок и осторожен с ним, останавливал удары в миллиметре от его тела и не делал язвительных замечаний как Дазай-сан. Он щадил его, да, но, кажется, был искренне заинтересован в развитии его стиля боя и умении постоять за себя. В этих словах о щите тоже был смысл. Довольно глубокий, если уж совсем пускаться в рассуждения. Рю перемнулся с ноги на ногу, легонько прикусил поджатую нижнюю губу и отстранённо кивнул, показывая Исполнителю, что поставленную задачу понял и принял. Накахара-сан ободряюще улыбнулся, отошёл к концу склада, взяв с пола мобильник, и, опершись спиной о стену, принялся что-то в нём то ли просматривать, то ли печатать.

      Рю тихо глубоко вдохнул, медленно выдохнул и попытался сосредоточиться.

      Первоначальная идея в призыве щита «Расёмона» заключалась в вспоминании того леденящего ужаса, что он испытывал всякий раз, видя направленное на него дуло пистолета и движущийся на курке палец наставника. К сожалению, то ли от того, что мозг понимал, что реальной опасности сейчас не было, то ли потому что Накахара-сан решил не нависать над ним в ожидании, результата эта затея не принесла. Рю пробовал вновь и вновь, прежде чем сдался и понял, что должен найти другой способ. В конце концов, вряд ли он сможет сосредоточиться на сражении с кем бы то ни было, если то и дело будет держать перед глазами образ стреляющего в него Дазай-сана.

      Спустя время — он почти сразу потерял ему счёт — и несколько десятков бесплодных попыток, Рю обессиленно плюхнулся на цементный пол, уперев руки за спину и запрокинув голову в потолок, хватая ртом спёртый воздух. Болезнь вновь напомнила о себе дерущим горло кашлем, но приступ прошёл гораздо безболезненнее и быстрее, и трудно было не провести сравнения с той разрывающей грудь болью и стекающей по подбородку вязкой кровью, которой он кашлял после тренировок с наставником. Обучение Накахары-сана определённо было гораздо… приятнее, за неимением более точных определений, и Рю даже поймал себя на предательской мысли, что был бы совсем не против всегда тренироваться именно с ним. Он быстро затолкал эти размышления поглубже в закромки мозга. Его нашёл и спас именно Дазай-сан, а значит, именно ему он и должен был отдать свою верность, пусть отношения с наставником за последние пару месяцев и претерпели глубочайшие изменения и тот уже не вызывал того благоговения, что раньше. Так было бы правильно, верно? Ученик не может отвергнуть своего учителя. Так ведь?

      И всё-таки именно в этот момент, вновь пытаясь заставить свою способность обратиться поглощающим пространство щитом, он думал не о реакции Дазай-сана на свой (возможный) успех, а о мягкой улыбке его напарника, в которой тот расплывался всякий раз, когда Рю удавалось правильно повторить и выучить показанное движение.

      — Ну, молодец. Можешь ведь, когда захочешь.

      Рю резко вскинул голову, наткнувшись на неслышно подошедшего к нему Накахару-сана, который казался по-настоящему довольным. Что? Он осмотрелся из положения сидя, тупо вглядываясь в нависший над ним мерцающий зелёный купол. Что? Накахара-сан наклонился, поднял маленький камушек и легонько ударил им по образовавшемуся щиту. Поверхность пошла кругами будто потревоженная вода, но запущенный «снаряд» полностью растворился в перешедшей в защитный режим способности, так и не достигнув её обладателя. Рю непроизвольно приоткрыл рот.

      — Я… Получилось?

      — Да. — просто отозвался Накахара-сан, подтверждая, что увиденное — не плод воображения. — Ты сосредоточился и сумел вызвать «Расёмон» именно в той его версии, что нам нужна. Молодец, я прям горжусь тобой.

      По спине и рукам прошлось стадо мурашек, а глаза почему-то резко защипало и Рю спешно опустил голову, яростно заморгав. Почему слова, что он по́том и кровью пытался, но так и не мог заслужить от наставника, так просто и как будто бы правильно сорвались с языка его напарника?

      — На сегодня хватит, ты два часа с ним промучился, пойдём в убежище.

* * *

      — Скумбрия, мы вернулись! — громко оповестил Накахара-сан, в два быстрых движения сбросив кроссовки и скрывшись в уборной.

      Рю аккуратно поставил обувь Исполнителя в лот рядом со своими кедами, скользнул в ванную вымыть руки. Бросив быстрый взгляд в зеркало, молча ужаснулся своему растрёпанному отражению, подставил ладонь под прохладную струю воды и поспешил пригладить вставшие «ёжиком» волосы, что, вкупе с его уставшим видом и природной бледностью делали его похожим на вампира — только клыков и не хватало. Рю усмехнулся глупым мыслям, ополоснул и лицо, смывая скопившиеся пот и пыль, и вытерся пушистым полотенцем. В убежище всё было не так, как в их с Гин комнатке. Совсем. Он никогда не задумывался об уюте, предпочитая иметь только действительно необходимое, а сестра не хотела спорить, пусть порой и притаскивала в жилище какую-нибудь откровенно бесполезную ерунду по типу кошачьей статуэтки, расписной вазы (как будто мафоизи кто-то подарит цветы!) или картины распустившейся сакуры во дни ханами^3. В убежище же было именно что уютно, но вместе с тем практично и совершенно не по-девчачьи. Дазай-сан как-то упомянул, что его напарник сам тут всё обустроил и буквально застолбил за собой эту квартирку, яростно охраняя от посягательств других коллег, и Рю в принципе мог понять, почему. Отсюда действительно не хотелось уходить.

      — Ты что творишь, придурошный?!

      Яростный и очень громкий крик Накахары-сана резанул слух настолько внезапно, что задумавшийся с полотенцем в руках Рю подпрыгнул. За своими размышлениями он пропустил момент, когда Исполнитель покинул уборную, заскочил в ванную сполоснуть руки — хотя слух точно уловил шум воды — и сбежал в спальню проверить напарника. Рю спешно повесил полотенце на крючок и рванул на крики, прочитав про себя короткую молитву, чтобы наставник не учудил чего-нибудь сверх странного. У Дазай-сана порой было весьма… своеобразное… понятие развлечений и чувство юмора.

      Он затормозил в дверях спальни, растерянно уставившись на открывшуюся картину балансирующего на одной ноге и костылях Дазай-сана и донельзя возмущённого его действиями Накахару-сана, который старался уложить напарника обратно в кровать, пока без применения грубой силы. Дазай-сан сопротивлялся.

      — Но, Чуя, мне надоело постоянно лежать, я хочу двигаться как нормальный человек! Я клянусь, что не буду пробовать наступать на неё! — воззвал он к состраданию напарника, но тот был неумолим.

      — Ты глухой или что?! Босс сказал, никакой ходьбы, пока мышцы и кости достаточно не окрепнут! Всё сначала начать хочешь, дебила кусок?!

      На оскорбление Рю непроизвольно съёжился, втянул голову в плечи, понимая, что, скажи нечто такое его наставнику кто другой, уже давно бы лишился не только зубов, но и языка. Конечно, Накахара-сан не стеснялся обращаться к напарнику такими словами как «придурок», «идиот» или «Скумбрия», но всё-таки те были на порядок ниже только прозвучавшего. Дазай-сан на оскорбление лишь картинно поморщился:

      — Чиби-кун, не надо обзываться и кричать мне в ухо…

      — А по-другому ты не понимаешь, тупая Скумбрия! — красноватое свечение способности вспыхнуло вокруг тела Накахары-сана, перекинулось на задохнувшегося в возмущении Дазай-сана, на несколько сантиметров приподымая того над полом. — Я прям чувствовал, что ты не ради стимула просил принести костыли в комнату, почему вообще повёлся на твою болтовню? Отдай их.

      — Нет уж, — замотал головой Дазай-сан, — я решил попробовать встать на них только когда услышал, что ты вернулся, я не подвергал себя бессмысленному риску, так что ты не имеешь права забирать… — Накахара-сан не стал дослушивать и таки вырвал те из его рук и отставил к шкафу, после чего полностью сосредоточился на скулящем напарнике, принявшись аккуратно перемещать его к кровати. — Чуя, пусти!

      — Заткнись.

      — Я не хочу, Чуя! Чуя! — голос наставника с каждым вскриком становился всё более отчаянным и в итоге появился гнев: — А ну отпустил меня!

      Голубовато-белая вспышка озарила спальню, на мгновение дезориентировав, и, когда та исчезла, Рю с недоверием наблюдал, как стремительно погасло свечение «Смутной печали» и Дазай-сан оказался полностью свободен. Реакция Накахары-сана была мгновенной: он подхватил напарника под колени и за плечи, словно принцессу, не позволяя тому упасть на пол, и от неожиданности присел с ним на одно колено. Несколько долгих, растянувшихся секунд они молчали, соображая, что произошло. Лицо наставника постепенно сменило ошеломлённое, недоверчивое выражение на абсолютно пустое, кожа его стала бледнее, а глаза резко закатились, после чего он обмяк на руках Накахары-сана, потеряв сознание.

      Звук упавших рядом костылей прозвучал для Рю аккордами грядущей бури.