I

      Ключ повернулся в замке ровно два раза, и Чуя толкнул дверь, проходя внутрь квартиры и осматриваясь. В лоте для обуви ботинок Рюноске не наблюдалось, в прихожей и просматриваемой через открытую дверь кухне было достаточно чисто и вокруг витала тишина. Квартира выглядела так, словно за месяц с лишком его отсутствия пустовала, и эта ассоциация несколько напрягла. Впрочем, тряхнул головой Чуя, Босс бы наверняка предупредил, реши перевести его горе-напарника в другое убежище или даже вернуть в больницу, так что, по идее, всё должно было быть в порядке. К тому же, буквально три дня назад они с этой бинтованной Скумбрией перекидывались парой слов и тот не звучал как балансирующий на грани жизни и смерти. Чуя тихо вздохнул, присел на одно колено, принявшись развязывать шнурки — очень хотелось по старой памяти просто скинуть туфли через задники, но это была действительно дурная привычка, в конечном итоге испортившая ему не одну пару сделанной на заказ обуви и следовало от неё отвыкать. Поставив туфли в лот и повесив на крючок шляпу, Чуя достал из шкафа-купе тапочки, сунул в них уставшие от долгой дороги ступни и зашагал в сторону спальни. Глаза зацепились за разложенный в зале диван с аккуратно сложенным на нём постельным и стопкой каких-то книг, и охватившее минутой ранее лёгкое напряжение отпустило — кажется, всё и в самом деле было относительно в порядке, а Рюноске просто оказался слишком ответственным не только в присмотре за Дазаем, но и в поддержании порядка, и сейчас ушёл за едой или чем-то другим не менее важным и нужным.

      За дверью спальни было тихо.

      Это насторожило, но здравый смысл приказал отставить тревогу, потому как мальчишка наверняка не оставил бы этого придурка один на один с предоставляющими угрозу предметами или лекарствами, а грызть вены Дазай не стал бы не только потому что до одури боялся боли (хотя, что удивительно, терпел её довольно стойко, когда приходилось, и даже почти не ныл), но и потому что в квартире сейчас никого кроме него не было. Эта Скумбрия любила показушничество и драму ради драмы. Чуя заглянул в приоткрытую дверь, удивлённо приподнял брови, узрев мирно лежащего с закрытыми глазами напарника, который обычно спал довольно чутко и всегда просыпался, стоило кому-либо пересечь порог убежища.

      И вот это отсутствие реакции уже было странно.

      Мягко ступая по пушистому ворсу ковра, Чуя подошёл к кровати, слегка наклонился над телом Дазая и затаил дыхание, вслушиваясь в тишину комнаты, прерываемую тиканьем секундной стрелки настенных часов. Сперва ничего слышно не было, а потом слух уловил едва различимое посапывание. Значит, и правда просто спал. Очень крепко. Чуя пробежался взглядом по напарнику, непроизвольно подмечая, как за прошедшее время его миссии тот осунулся: лицо стало ещё бледнее, глаза впали и даже через накинутое одеяло можно было понять, что Дазай сильно потерял в весе. Чуя почувствовал горечь во рту и поджал губы. Дазай и раньше не отличался спортивным телосложением, а теперь и вовсе напоминал узника концлагеря, чудо, что мясо на костях ещё осталось.

      — Ты вообще не жрёшь, что ли? — пробормотал он себе под нос, сев на край кровати.

      Рука потянулась к чужим вихрам, приподымая надо лбом топорощиеся, неровно подрезанные, скорее даже местами обкромсанные, но уже начавшие отрастать пряди, наводящие на мысли о визите Босса и Элис. Потому что Дазай никогда не стал бы стричь себя сам, это во-первых, а во-вторых, не подпустил бы к себе с ножницами никого кроме профессионала, так что ученик тоже был в пролёте, да и, честно говоря, Чуя не был уверен, что доверить свою причёску парню с обрезанной под корень чёлкой, но зато висящими по бокам аки собачьи уши прядями было хорошей идеей в глазах хоть кого-либо. А единственным, с кем даже эта невозможная Скумбрия был вынужден считаться, был Босс и, соответственно, его ненаглядная Элис. Девочка питала любовь к всевозможным резинкам, заколкам и чужим волосам, и Чуя не раз становился её манекеном поневоле, про себя молясь, чтобы распутать очередной «шедевр» не оказалось слишком затруднительной и болезненной задачей. Благо, с ним до ножниц дело никогда не доходило, а вот с Дазаем, по всей видимости, дошло. Чуя тихо прыснул, представляя как тот отбивался от маленьких пальчиков и как ныл, показательно страдая, после того как «причёска» была готова. Эх, он пропустил такое веселье!

      — Мнг?

      Тихий и невероятно усталый стон сообщил, что Дазай проснулся — видимо, он всё-таки разбудил его своими движениями, но да ладно — и Чуя поспешно убрал руку и выпрямился, постарался стереть с лица все следы забавы.

      — С пробуждением, принцесса. — И всё-таки не поддеть его не мог.

      Вместо не менее язвительного ответа Дазай посмотрел прямо на него, вяло захлопал глазами и, казалось, был готов снова провалиться в небытие, и такая реакция настолько отличалась от привычной, что Чуя почувствовал как по спине и рукам пробежался холодок. Этот придурок ведь не напился снотворных или ещё чего?! Непроизвольно он передёрнул плечами.

      — Эй, Скумбрия, приём!

      Помахивание ладонью и пощёлкивание пальцами перед лицом Дазая не возымело мгновенного эффекта, но нахмуренные брови были явным свидетельством, что тот предпринял попытку воспользоваться своим гениальным мозгом, который, видимо, завалился в спячку. Наконец в карих глазах появилось что-то похожее на осознание, и Чуя почти выдохнул в облегчении, когда Дазай удивлённо моргнул на него и в следующий момент искривил губы в так бесящей его усмешке:

      — Значит, блудный пёс вернулся и смотрит, как хозяин спит? Как это мило, я знал, что вдали от меня ты долго не протянешь.

      Ногти впились в ладони с такой силой, что, ещё чуть-чуть, и точно пошла бы кровь, но Чуе удалось совладать с желанием проехаться кулаком по этой раздражающей физиономии: Босс бы не обрадовался, если бы этот придурок лишился парочки зубов и получил вмятину во всю щеку. Хотя, учитывая нездоровую любовь Скумбрии к бинтам… Всё-таки это было слишком соблазнительно.

      Чуя недовольно вздохнул:

      — Повезло тебе, что лежачих и беспомощных я не бью даже за их отвратительный язык.

      Дазай самодовольно оскалился:

      — Ой ли? Уже забыл, как заехал мне ногой по лицу в нашу первую встречу? К твоему сведению, было больно. — Он ухватился за петлю прикреплённого к потолку ремня, принимая сидячее положение, театрально приложил ладонь к щеке и состроил скорбную мину, будто вновь испытал на себе твёрдость подошвы напарничьих ботинок. — А ведь я тогда беспомощно лежал у твоих ног и даже ничего такого не сказал и не сделал.

      — У меня только что появилось навязчивое желание всё повторить, — низким голосом поделился Чуя, не без удовлетворения наблюдая как сперва вытянулось, а после приняло максимально невинное и дружелюбное выражение лицо его напарника, а руки — одна нормальная, другая в гипсе — поднялись на уровень глаз в знак капитуляции. Чуя подавил ухмылку. Всё-таки не только Скумбрии над ним издеваться — ему тоже разок хотелось. Хотя удивительно, что этот идиот не плюхнулся показательно обратно на подушку, но, видимо, ему просто надоело лежать. — В любом случае, какого хрена ты стал похож на мешок с костями? Ты же вроде не собирался подыхать от голода, потому как «живот просто сводит от боли», а боль ты «не любишь», — Чуя сделал пальцами воздушные кавычки, цитируя его слова.

      На краткий миг в глазах Дазая мелькнуло нечто похожее на тревогу, но сказать наверняка он бы не смог — уж слишком быстро этот гад вернул себе маску безразличия, — но, вынужденный в первый год своего присоединения к мафии брать уроки чтения языка тела (сестрица Коё была непреклонна в том, что это важное умение, ага), не мог не подметить, как кадык его едва заметно дёрнулся; как будто бы скучающе, а на деле шало забегали по стенам спальни глаза; как слегка, практически незаметно, если не наблюдать, сжались вокруг одеяла пальцы здоровой руки. Дазай нервничал. И, видимо, экстренно соображал, как ответить так, чтобы перевести разговор в другое русло, а то и вовсе его завершить. На принятие решения у него ушло не более нескольких секунд и, когда он вновь раскрыл рот, уже лучился фальшивой радостью:

      — Надо же, Чуя волнуется за меня! Как приятно! Жаль только, что ты не прекрасная девушка, а грубый рыжий гном, — он развёл руками и наигранно вздохнул, — с таким не совершишь двойной суи…

      — Слыш, я тебе сейчас вторую ногу сломаю! — зарычал Чуя, обрывая его на полуслове, не желая дослушивать уже давно надоевший бред.

      Челюсть Дазая сомкнулась со звонким щелчком зубов и ответом послужил возмущённый обиженный взгляд.

      — Жесто-окий…

      — И не думай, что улизнул от ответа, я задал тебе вопрос. — припечатал Чуя, не собираясь вестись на столь очевидную уловку. Не в этот раз.

      В любой другой ситуации он бы скорее всего уступил и постарался бы найти другую, нейтральную или, быть может, даже по-настоящему интересную или приятную им обоим тему разговора, но именно сейчас такой роскоши ни у него, ни у самого Дазая не было. К сожалению. Ситуация была серьёзной и времени валять дурака и притворяться идиотом совершенно не было, так что, пусть эта Скумбрия и чувствовала себя неловко или униженно, Чуя не собирался отступать. Он собирался докопаться до истины и точка. Потому что, кажется, пока его не было, этот придурок умудрился нырнуть в ещё одну яму с дерьмом — то СМС от Рюноске почти двухнедельной давности каждый день всплывало у Чуи перед глазами и никакие заверения напарника, что всё в полном порядке, не могли убедить в правдивости этих слов. Потому что мальчишка практически боготворил своего (м)учителя и должно было произойти что-то из ряда вон, чтобы он написал Чуе так, словно не мог дождаться его возвращения. Словно не желал и минуты лишней провести с так обожаемым ранее Дазай-саном. Такой резкий переход пугал.

      Наигранное веселье покинуло лицо напарника. Он опустил глаза, провёл указательным пальцем здоровой руки по одеялу.

      — Это личное, Слизняк.

      Чуя прищурился:

      — Плевать. Рассказывай давай.

      Дазай поджал губы, безразлично пожал плечами и совершенно не стремился делиться своими соображениями, что, впрочем, не было чем-то удивительным: этот придурок всё всегда хранил в себе и вытянуть из него хоть какую-то информацию, если он того не хотел, вряд ли было возможно даже под пытками. Впрочем, Чуя тоже умел быть настойчивым, когда действительно хотел, а в войне характеров в текущих реалиях Дазай был в заведомом проигрыше и сам то прекрасно понимал: демонстративно уйти, красиво хлопнув дверью, не получится. Поэтому Чуя решительно сел в ногах кровати и настроился ждать.

      Тишина прерывалась лишь размеренным дыханием и тиканьем настенных часов.

      Минута.

      Другая.

      Пятая.

      Отсчитываемые секунды совершенно не раздражали, скорее, служили напоминанием, что время не застыло и с каждым кругом стрелки игра в молчанку приближалась к своему логическому завершению.

      Потому что вечно хранить молчание даже Дазай не мог, а Чуя не был настроен уступать.

      Тяжёлый вздох ознаменовал так желаемое окончание сопротивления, и Чуя весь обратился в слух. Терпение, хоть и раздражало порой, действительно было добродетелью и приносило свои плоды. Дазай окинул его хмурым взглядом, вновь протяжно вздохнул и отвернул голову к окну, то ли не желая, то ли попросту стыдясь в момент оглашения истины смотреть напарнику в глаза.

      — Я решил максимально сократить количество водных процедур. — пробормотал он на грани слышимости.

      Чуя моргнул.

      Что?

      Дурацкая Скумбрия любила говорить полуправду и изъясняться загадками, но конкретно сейчас… Чуя был уверен как в том, что в словах не было никакой подоплеки, так и в том, что правильно их истолковал. И эта уверенность породила в душе бурю. Он стиснул зубы, подавляя рвущееся наружу раздражённое рычание, сжал руки в кулаки и медленно встал с кровати. На самом деле хотелось вскочить и со всей дури долбануть в стену или, быть может, в шкаф, но, во-первых, это бы напугало как соседей, так и самого Дазая, а во-вторых, убежище бы срочно стало нуждаться в ремонте, а этого хотелось бы избежать. И тем не менее внутри всё вскипело.

      — Чего ты так злишься? Это рациональное решение. — Тихий хриплый голос прервал череду мысленного негодования, и Чуя, слегка приоткрыв рот, недоверчиво уставился на по-прежнему смотревшего в сторону окна Дазая.

      — Когда твой пацан написал мне, я понял, что дело — дрянь, но не думал, что настолько. Что между вами стряслось? А то он на все расспросы отвечал максимально уклончиво.

      Реакция оказалась… не такой, как хотелось бы. Вместо того чтобы вернуть на лицо идиотскую улыбку и, деланно моргая, вопросить, о Чуя вообще говорит, Дазай сгорбился ещё больше, как-то съёжился и, чуть подтянув здоровую ногу, обхватил руками колено. Отстранённо Чуя подумал, что поясницу и сломанное бедро наверняка начало сильно потягивать от такой странной для человека на вытяжке позы, но, видимо, принимаемые анальгетики купировали и такое.

      — Ничего серьёзного, — пришёл несколько запоздалый, но спокойный ответ. Чуя сложил руки на груди.

      — Дазай. — нажим в его голосе был слишком очевиден.

      — Возможно, я немного перегнул палку, и он… Ну… Решил, что больше не намерен терпеть. — безразличный тон совершенно не соответствовал языку тела, но, прежде чем Чуя успел что-либо сказать по этому поводу, Дазай как-то устало пожал плечами: — наверное, это справедливо.

      — Он напал на тебя, да?

      Молчание подтвердило подозрения, и Чуя вновь стиснул зубы. Вот ведь. Не то чтобы он мог винить юнца в несдержанности — Небеса свидетели, эта бинтованная Скумбрия могла вывести из себя даже святого, — но всё-таки был неприятно удивлён. Почему-то казалось, что Рюноске, в отличие от Дазая, не способен причинить вред беспомощному, но, видимо, он просто ещё мало знал этого мальчишку. Не просто ведь так по низам ходили слухи о его жестокости, а ещё и эта дурацкая кликуха «бешеный пёс»… Но, раз Дазай по-прежнему находился на попечении ученика, значит, предавать произошедшее огласке не стал, иначе бы Босс давно уже запер мальчишку за нападение на Исполнителя, а сам пострадавший вернулся бы в больницу, где ему были бы обеспечены должные уход и безопасность.

      Чуя зачесал пальцами чёлку назад, глубоко вдохнул и громко хлопнул в ладони, одновременно и привлекая внимание Дазая, и отвлекая самого себя от сотни кружащих мыслей, спокойно обдумать которые мог несколько позже.

      — Так. В твои тёрки с учеником я не лезу, но ты сейчас же отбрасываешь все свои закидоны и возвращаешься к нормальному режиму питания, понял?

      По вмиг скривившемуся лицу Скумбрии было ясно, что от предложения тот не в восторге.

      — Чуя, я правда не…

      — Иначе расскажу о твоей голодовке Боссу и он посадит тебя на принудительное кормление.

      Чуя мысленно похлопал себе, когда и без того лишённое здорового румянца лицо Дазая стало ещё бледнее, а глаза расширились и попытались вылезти из орбит: кажется, сам того не подозревая, своей угрозой он умудрился попасть в яблочко. И от этого осознания по душе будто бальзам растёкся. Чуя закусил внутреннюю часть щеки, чтобы не расплыться в неуместной ухмылке, продолжил сохранять видимость серьёзности.

      — Глупый Слизень, это не голодовка, — после непродолжительного молчания наконец пробормотал себе под нос Дазай. Подумал, нахмурился и посмотрел ему прямо в глаза: — и это было бы очень неловко, так что, будь добр, не говори ему.

* * *

      Приготовленные на скорую руку свиные рёбрышки как раз заканчивали обжариваться, когда замок входной двери щёлкнул и на пороге появился Акутагава Рюноске. Чуя бросил беглый взгляд на часы, недовольно поджал губы, но подавил рвущиеся слова возмущения. Если он собирался разобраться с поведением мальчишки, то начинать с криков и упрёков, предварительно даже не выслушав его версию, точно не стоило; к тому же, Дазай в кои-то веки признал, что сам его спровоцировал, а значит, ситуация тут была куда критичнее, чем казалось. Чуя вытер руки о кухонное полотенце и вышел в коридор, где юнец застыл изваянием, комично принюхиваясь и прислушиваясь.

      — Как раз к ужину. Привет. — кивнул он ему и протянул руку, забирая небольшой пакет с продуктами из ближайшего магазинчика. Чисто по весу можно было сразу сказать, что сама вылазка не потребовала долгих разглядываний стеллажей и мучительных раздумий, а очередей, что растянулись бы на два часа к трём рабочим кассам можно было бы ожидать в преддверии праздников, но никак не сейчас. А значит, Рюноске осознанно оттягивал время возвращения, так же осознанно оставляя беспомощного наставника один на один с любыми вероятными проблемами. Блин, как бы эти двое не разругались, это не было оправданием! Чуя стиснул зубы, повернулся и поспешил на кухню, не желая показывать своего раздражения.

      — Н-Накахара-сан… — робко и крайне растерянно донеслось вслед, после чего послышались возня, звук скинутых на пол кроссовок и быстрые шаги.

      — Неа, — подняв ладонь, остановил его Чуя, — сначала иди вымой руки, потом всё остальное.

      Рюноске приоткрыл рот, несколько раз быстро моргнул, но в итоге как-то неуверенно кивнул и скрылся в ванной. Шум воды закончился так же быстро, как и начался, и меньше чем через минуту Рюноске вновь стоял перед ним, нервно хмурясь и периодично то сцепляя, то расцепляя пальцы. Ну… наверное его волнение было хорошим знаком — по крайней мере, понимает, что был неправ, но…

      — Как дела?

      Кадык юнца дёрнулся, в серых глазах мелькнул страх, но он быстро спрятал его за деланным спокойствием. Неплохая маска, но всё равно над ней ещё следовало поработать.

      — Нормально…

      Недосказанность сквозила в каждой букве, в каждой напряжённой мышце тела, и не было сомнений, что Рюноске ждал от него взрыва. И Чуя действительно хотел взорваться. Хлопнуть по столу, взмахнуть руками, рявкнуть так, чтобы у этого малолетнего дурня раз и навсегда отложилось в мозгах, что оставлять человека — а в их случае ещё и склонного к экспериментам над своими жизнью и здоровьем — в потенциально опасной ситуации было нельзя. Как бы он ни был на этого самого человека зол.

      — Наложишь себе сам, ладно? — вместо этого миролюбиво улыбнулся он и, отметив, что рёбрышки уже полностью готовы, довольно выложил на тарелку самые аппетитные, после чего плюхнул туда же большую порцию риса. — Твой учитель напоминает скелет, так что пойду его откармливать, — прокомментировал будто между прочим, подметив, как Рюноске нервно дёрнулся и залился стыдливым румянцем.

      Это было хорошо.

      Наверное.

      Мученический взгляд Дазая при опустившемся на его колени подносе с едой был не больше чем игрой на публику, потому как что что, а скрыть радостный блеск в глазах у него не получилось. Правда, возможно, Чуя действительно несколько перестарался с объёмом порции, потому как половину его напарник осилил без проблем, а вот впихнуть в себя оставшуюся уже не смог. Но это ведь был стандартный размер, Чуя сам всегда ел столько же и ни разу не оставалось!

      — Ой, кажется, желудок успел сузиться, прости, — шутливо помахал здоровой рукой Дазай и, прежде чем он успел как-то это прокомментировать, продолжил, прикрыв глаза и подняв вверх указательный палец: — но еда, приготовленная Чиби-куном как всегда верх кулинарного искусства! Ты никогда не задумывался занять ещё полставки повара? Уверен, посещаемость столовой выросла бы в разы, а вместе с ней и выручка.

      Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Чуя сжал руку в кулак, поднёс его к лицу напарника и недвусмысленно потряс перед наигранно-широко распахнувшимися глазами.

      — Ещё раз так меня назовёшь — я зафарширую тебя с грибами и подам к столу.

      — А грибами будут мухоморчики? — тотчас засветился Дазай, и у Чуи едва не свело челюсть от раздражения. — Поганки тоже сойдут! Хотя, — тут он задумчиво приложил палец к подбородку, — нет, от поганок жутко режет живот и мутит, лучше уж мухоморчики. Хотя, если совсем честно, Чиби-кун, я бы предпочёл крабов!

      — Всё, будет Скумбрия, запечённая с яблоками! — не выдержал Чуя и ухватился обеими руками за шею напарника, имитируя желание задушить его.

      Они дурачились так много раз.

      Всегда кричали друг на друга, размахивали руками и сыпали угрозами, никогда не подразумевая оных всерьёз.

      Это была их нормальная динамика.

      Так почему же в этот раз вместо дурацкой ухмылки на пол-лица и выводящих речей, про то что Чуя решил облегчить его стремления попасть в загробный мир, Дазай стал бледнее собственных бинтов, а в наглых кроваво-карих глазах появился ни с чем не спутываемый страх?

      Чуя поспешно убрал руки с его шеи, поднял на уровень глаз и на всякий случай отошёл от кровати. Дазай ухватился за горло, по-прежнему застыв с этим жутким выражением ужаса на лице, некоторое время посидел неподвижно, а потом медленно и осторожно, будто на него могли напасть за любое резкое движение, повернул голову к Чуе.

      — Эй, ты чего, что случилось? — тихо спросил он и, когда вместо ответа тот вдруг дёрнулся всем телом и наклонился над подносом, пряча лицо за руками и чёлкой, понял. Эта реакция была не на него. Вернее, не на действия конкретно Чуи, а на сам факт чужих рук, сжимающих (пусть и совсем-совсем легонько) его гортань.

      Дазай любил разглагольствовать о повешении и удавлении, находя такой способ сведения счётов с жизнь то ли романтичным, то ли ещё каким — кто этого больного разберёт? — но дальше демонстративного накидывания петли на шею и становления на табуретку или какой-нибудь некстати подвернувшийся выступ дело не заходило. Поначалу Чуя всерьёз кидался снимать этого придурка, потом сообразил, что так лишь успешно подыгрывает ему в его неадекватных развлечениях и, скрепя сердце, прекратил реагировать. Дазай тогда, простояв с верёвкой на шее часа три, дулся страшно и долго, но лезть в петлю перестал. От болтовни, впрочем, это не спасло.

      Чуя никогда не считал себя гением и знал, что они с напарником находились на разных уровнях умственных способностей, но сложить два и два в подобных ситуациях мог всегда. И то, что Дазай начал так реагировать на привычные приколы после его возвращения, могло означать лишь одно.

      — Когда он напал на тебя, — осторожно начал он, прощупывая почву, и не уточняя, о ком именно говорил за ненадобностью, — то попытался придушить?

      Пожатие плечами было достаточно громким ответом, учитывая, что Дазай вполне мог бы вновь включить дурачка и сделать вид, что не понимает о ком и чём вообще говорил Чуя. Чуя протяжно выдохнул. Запустил руку в волосы, растрёпывая, привычным жестом убрал за ухо левую прядь. Снова вздохнул. Подошёл, аккуратно забрал с колен напарника поднос с недоеденной пищей, отставил его на тумбочку и присел на край кровати.

      — Не думаю, что он действительно хотел убить меня, — прошептал Дазай и вновь дёрнулся всем телом, тотчас поморщившись от, видимо, потянувшей ноги. — но я впервые видел его таким…

      — Злым? — подсказал Чуя.

      Дазай покачал головой:

      — В тот миг он будто бы стал другим человеком. — снова приложил здоровую руку к горлу, очевидно, вспоминая те события. А потом резко выпрямил спину, растянул губы в улыбке и слишком наигранно хихикнул: — ну, зато благодаря Акутагаве я узнал, что такое страх. Это было неприятно, но, пожалуй, захватывающе! У меня тогда аж мурашки по спине прошлись — думал, всё, не совершить мне двойной суицид с какой-нибудь милой девушкой, ан нет, как видишь…

      Чуя смотрел как двигаются губы напарника и не слышал, какой бред тот нёс на этот раз. Восприятие поплыло в момент, когда Дазай — Дазай! — признался, что ему было страшно. Эта бинтованная Скумбрия, которая откровенно скучала, стоя под рикошетом вражеского огня или будучи зажатой превосходящим числом противника в угол, не имея при том достаточных для самообороны навыков! В голове не укладывалось. Если бы кто-то сказал ему это раньше, он бы рассмеялся в лицо. И всё-таки в том, что услышанное было правдой Чуя не сомневался: слишком искренне звучали слова, а хренов Дазай никогда не был хорошим актёром. Во всяком случае, сам Чуя давно научился отделять мух от котлет и мог точно сказать, когда напарник ударялся в клоунаду, а когда действительно имел в виду что болтал.

      — Что ж, ты побывал шкуре жертвы, — пожав плечами, заметил он в деланном спокойствии. Заведя руки назад, упёрся ладонями в постель, едва касаясь загипсованной ноги напарника, запрокинул голову, наткнулся взглядом на собственноручно склепанную из подручных средств домашнюю версию больничной вытяжки, незаметно вздохнул. Если честно, он надеялся, что за время его миссии Босс пришлёт кого-нибудь сведущего заменить этот ужас на что-то более цивильное и безопасное — конечно, он вкрутил этот болт на совесть, но мало ли узлы подведут? Надо бы залезть наверх и на всякий случай всё проверить… — Наверное, неплохой опыт для такого как ты.

      — Чуя, ты жестокий! — заныл Дазай. — Кому-то вроде меня не престало примерять на себя шкуру «жертвы», — он сделал пальцами здоровой руки кавычки, — это не только больно и неправильно, но и странно и… Чего ты так смотришь?

      — Ничего. Просто подумал, что ты стал похож на нормального только когда оказался в полной заднице. Впервые вижу на твоей роже искренние эмоции, а не очередную клоунскую маску.

      — Как грубо, Чиби-кун, — надулся Дазай, — к твоему сведению, я всегда был нормальным. И мои эмоции всегда самые искренние, как слеза ребёнка.

      — Ага, я заметил. — Чуя покачал головой и прикрыл ладонью зевок. Во время миссии как-то и не спалось особо. — Походу, твоя психопатия напрямую связана с твоей способностью, и теперь, когда та исчезла, ты стал человеком. Ладно, я что спросить-то хотел… — махнул рукой Чуя и уже хотел перевести разговор в другое русло, когда заметил откровенно пришибленный вид напарника. — Ты чего? — Он непроизвольно напрягся и на всякий случай даже встал с кровати, готовясь сам не знал к чему.

      Дазай должен был отпустить какой-нибудь едкий комментарий, что-то наподобие «только идиоты вроде тебя фонтанируют эмоциями, гении же над ними господствуют», но Дазай молчал, глаза его расширились так, что казалось, скоро вылезут из орбит, зрачки почти затопили радужку, а оттенок лица резко стал ещё бледнее.

      — Скумбрия? — Чуя осторожно наклонился в его сторону.

      — Давно? — едва слышно спросил Дазай, но он его услышал. Услышал и сразу ощутил мороз по коже. Он ляпнул не подумав, не с целью обидеть, просто озвучил то, что уже какое-то время вертелось в мозгу, но, кажется, умудрился задеть больное у своего невозможного напарничка. Желая дать шанс избежать тяжёлого разговора, который сам и начал по вине своего слишком длинного порой языка, искривил бровь в вопросе:

      — Что давно?

      Дазай смотрел ему глаза больше минуты прежде чем наконец опустить взгляд снова на одеяло и, казалось, заколебаться. Неуверенность считывалась с обычно безэмоционального лица настолько легко, что Чуя почти — почти — вновь заподозрил игру одного актёра. Отличие было только в глазах. Они уже несколько месяцев не смотрели на него взглядом замороженной рыбы — пустым и безразличным ко всему окружающему, — а имели вполне живые эмоции. Огонёк неуверенности и тревоги танцевал в них, передавая искренность. К этому оказалось на удивление сложно привыкнуть.

      Дазай помялся ещё некоторое время, а потом всё-таки решился:

      — Давно знаешь про это?

      Чуя ответил не сразу. Конечно, что Дазай не отрицал своей болезни — или в данном случае правильнее было сказать, платы за уникальную способность? — уже было хорошим знаком. Наверное. Но Чуя прекрасно понял, что для напарника эта тема была слишком интимной и деликатной, чтобы вот так просто обсуждать её вслух — у него самого таковой была «Порча», и говорить о ней с кем бы то ни было он хотел в последнюю очередь. Желательно никогда. Но Дазай наверняка ждал от него честного ответа, и Чуя не хотел щадить его чувства ложью.

      — Ещё на нашем первом задании я понял, что с тобой что-то не то — уж слишком наигранными были твои эмоции, да и твоя потребность контролировать всё и всех вокруг себя — тоже не здорового человека привычка. Сначала пошёл с вопросом к Боссу, но тот ответил максимально увёрнуто, и я не придумал ничего лучшего чем поискать в интернете. Нашёл кучу статей по психологии и психике и, когда наткнулся на раздел о психопатии, был немного в ужасе оттого насколько подходили тебе те описания. На самом деле, будто под копирку.

      Ну вот, он сказал это.

      Напряжение смешалось с тишиной; каждый застыл, будто бы боясь пошевелиться и только тихое дыхание да тиканье часов напоминали, что время не остановилось. Чуя готовился в любой момент либо покинуть комнату либо подойти к напарнику ближе, а Дазай смотрел перед собой, никого и ничего не видя и только сведённые брови сообщали, что он о чём-то очень серьёзно думал.

      — И даже всё выяснив, всё равно согласился быть моим партнёром?

      Столько неуверенности никогда не должно было звучать в этом обычно бесстрастном голосе! Такой Дазай казался жутко уязвимым и это было неправильно. Чуя тихо вздохнул.

      — Ну-у, поначалу твоя игра в эмоции жутко бесила, скажу прямо, но глупо отрицать, что ты прекрасный манипулятор и вычислительная машина, к тому же, ты единственный, кто может остановить «Порчу», так что… — он пожал плечами, мысленно похлопав себе за то что смятение не просочилось в голос. — думаю, нас обоих нельзя назвать нормальными. Идеальный дуэт.

      Дазай странно посмотрел на него, открыл рот, но в итоге снова закрыл, так ничего и не сказав. Покачал головой и с наигранным негромким вздохом притянул на ноги поднос с недоеденным ужином, старательно пряча глаза за неровно обрезанной чёлкой. Чуе показалось, что губы напарника тронула робкая улыбка, но, когда он моргнул и снова открыл глаза, тот сосредоточенно жевал.

II

      Дождь с ночи барабанил по отливам и никогда не любивший сырость Рю недовольно косился в окно, посматривая на нависшие чёрные тучи, закрывшие собой всё небо. Из открытой Накахарой-саном форточки кухня заполнялась пропитанным озоном воздухом и этот запах свежести был единственным, что хоть как-то оправдывало унылую погоду. Рю проследил как одна особо крупная капля, медленно прокладывающая себе дорожку по стеклу, догнала более мелкую и они, слившись воедино, радостно скатились вниз. Вздохнул. Глянул на пыхтящий на плите чайник, что уже минут пять как безуспешно пытался закипеть, снова вздохнул и подпёр щеку кулаком, опустив локоть на стол.

      — Эй, чего такой кислый вид, не выспался? — Накахара-сан поставил перед ним дымящуюся тарелку и прошёл к холодильнику, — будешь молоко?

      Рюноске отрицательно покачал головой, на всякий случай выдавив ещё и тихое «нет», поблагодарил за завтрак и придвинул дымящуюся тарелку ближе. Привычным движением разбил о столешницу яйцо и влил содержимое в рис, быстро и тщательно размешал всё палочками. Белый цвет окрасился в насыщенный жёлто-оранжевый. Не переставая размешивать, он выждал ещё около минуты, пока весь белок не схватился от жара и только когда вслед за палочками перестала тянуться вязкая субстанция, скатал небольшой шарик и отправил в рот. Вслед за рисом подцепил обжаренный кусочек курицы.

      Было вкусно.

      Даже очень.

Накахара-сан явно был прирождённым поваром и то, что по возвращении с миссии он вновь взял на себя готовку, было настоящим благословением. У Рю и на половину так вкусно не получалось, хоть вроде и строго следовал каждому рецепту, а потому питались они с Дазай-саном в основном доставками и полуфабрикатами. И всё-таки расслабиться в компании Исполнителя, как-то было до его длительной миссии никак не получалось. Тот вроде и вёл себя как обычно, даже спокойно разговаривал на отвлечённые темы, но вот взгляд его пронзительно-голубых глаз определённо изменился, стал каким-то… нет, не злым и даже не осуждающим, а… разочарованным? Да, наверное, это определение подходило больше всего. Не то чтобы Рю мог винить Накахару-сана в завышенных ожиданиях, но понимание, что кто-то, кто сделал для него столько доброго и хорошего, доверившись ему разочаровался, неприятно царапало изнутри грудную клетку и скручивало внутренности в тугой узел.

      Он оплошал.

      Снова.

      Ничего не мог сделать нормально, прав всё-таки был Дазай-сан.

      — Эй, не уходи в свои мысли, когда ешь, а то подавишься ненароком.

Голос Накахары-сана хоть и был пропитан спокойствием, прозвучал для Рюноске настолько неожиданно, что он рефлекторно дёрнулся и едва не упал вместе со стулом. Красноватое свечение мгновенно окутало его тело, заставив зависнуть в воздухе, а потом невидимая сила не грубо, но и не слишком осторожно вернула в устойчивое положение. Ножки стула противно скрипнули по полу и свечение исчезло. Рю спрятал шею в плечах, не осмеливаясь поднять на Накахару-сана глаза.

      — Простите.

      До этого момента действие «Смутной печали» он наблюдал только со стороны, но опыт собственного нахождения под этой способностью оказался… не особо приятным. В трущобах потеря контроля над телом с вероятностью в девяносто процентов ознаменовывала смерть или что похуже и эта истина настолько засела в подкорке мозга, что казалась реальной и поныне, несмотря на то что голодное и холодное время уже почти как три с половиной года осталось позади. Будучи под контролем гравитации, он не смог и пальцем пошевелить, не то что попытаться призвать «Расёмона» и это чувство совершенной беспомощности испугало. Сильно. Когда учитель обнулял его способность, он хотя бы мог двигаться (да, как правило, уже с трудом, но тем не менее!), а здесь… Он сглотнул, сделав мысленную пометку никогда не злить рыжего Исполнителя. Чисто на всякий случай. Это с Дазай-саном тот больше рычал и ругался, чем действительно применял грубую силу, но они были боевыми напарниками и это было логично, а вот как Накахара-сан проявлял недовольство или даже гнев к тем, кто не был к нему близок… Рюноске не был уверен, что действительно хотел бы это знать.

      — Эй, парень, не хочешь через пару часиков сходить со мной на старый склад потренироваться?

      Рю во все глаза уставился на Исполнителя, смутно осознавая, что подобную реакцию вряд ли можно было назвать вежливой, но он действительно был шокирован этим предложением и вряд ли бы смог хоть как-то контролировать своё лицо, даже если бы попытался. Потренироваться с Накахарой-саном? С негласно признанным сильнейшим эспером Организации? Это было бы определённо заманчиво и даже лестно, если бы не было так опасно. Рю не питал иллюзий относительно своей боевой подготовки и мог точно сказать, что выйти против человека, который чуть ли не щелчком пальцев мог закатать в землю целый вражеский отряд для него было очень и очень плохой, идеей. Но был ли у него вообще выбор? Накахара-сан был руководителем, а начальству вряд ли можно ответить отказом, даже если всё внутри сжималось от дурного предчувствия. Накахара-сан пытливо склонил голову, наверняка недовольный задерживающимся ответом.

      — На миссии мне пришлось изображать пай-мальчика, так что помахаться ни с кем не удалось, а тебе, думаю, не помешает разминка, учитывая, что безвылазно сидишь с Дазаем. Это будет полезно нам обоим, — припечатал он, и Рю, понимая, что ловушка окончательно захлопнулась, смог лишь заставить себя кивнуть. Накахара-сан вмиг просветлел лицом, закинул в рот и по-быстрому прожевал остатки своего риса, растянул губы в довольной ухмылке: — вот и славно. Ты доедай давай, а я пока проведаю Скумбрию и договорюсь, чтобы он мирно почитал или поспал это время без своих выкрутасов. — С этими словами он встал из-за стола, сполоснул в раковине тарелку и, вытерев руки полотенцем, покинул кухню.

      Рю проводил его нервным взглядом и уставился на свой завтрак, съесть от которого успел чуть больше половины, поковырял в нём палочками, вздохнул и, уткнув локти в стол, прижал кулаки ко лбу. После приказа о тренировке доедать совершенно не хотелось.

      Старый склад, куда его отвёл Накахара-сан, был Рю хорошо знаком и вызывал далеко не лучшие ассоциации. Дазай-сан отводил его сюда, когда был особо не в настроении и все тренировки в этом месте всегда заканчивались обилием боли, крови и сломанных костей. Нехорошее место. Но как-то возразить он не имел права, а потому покорно плёлся вслед за пышущим энтузиазмом напарником учителя, мысленно пытаясь подготовить себя к грядущему ужасу. Да, Накахара-сан по-прежнему не выглядел сердитым или злым — по лицу Дазай-сана тоже почти никогда нельзя было понять, в каком тот настроении до тех пор, пока не решал обрушить на него своё недовольство, — но он явно давно сложил и ту дурацкую СМС, и максимально увёрнутые ответы на вопросы, и общее осунувшееся состояние своего напарника и наверняка желал разобраться с перешедшим все границы подчинённым. Рю на миг обхватил себя руками за локти, сглотнул вязкий ком слюны и нащупал в кармане пальто пастилку обезболивающего, что на нервах прихватил перед выходом. Наверное, разумным было бы принять пару таблеток ещё в убежище, но Исполнитель всё время крутился рядом, да и Рю побоялся, что к моменту «Х» их действие ослабнет, а потому надеялся улучить момент непосредственно перед наказанием, когда Накахара-сан отвернётся. Он не сомневался, что никакой тренировки на самом деле не будет.

      Они прошли вглубь склада, миновав погрузочно-разгрузочные отсеки, вышли в основное помещение, местами покрытое давно засохшими пятнами крови не только Рюноске, но и других членов Организации, которые периодически тренировались тут, остановились почти в центре, и тут Накахара-сан решительно развернулся. Сейчас начнётся — понял Рю, усилием воли заставив себя продолжать стоять прямо.

      — Так, из этой бинтованной Скумбрии я ничего не вытащил, а потому рассказывай, как обычно проходили твои с ним уроки.

      Рю моргнул и беспомощно посмотрел на Исполнителя, не уверенный, что именно от него хотели услышать.

      — Слышишь? — не понял его заминки тот.

      — Чаще всего Дазай-сан стрелял в меня, — ляпнул Рю первое пришедшее в голову, что вполне можно было трактовать и как тренировку, и как, что, вероятно, и хотел на самом деле услышать Накахара-сан, наказание.

      Реакция Исполнителя оказалась… странной. Голубые глаза заметно расширились, брови поползли вверх и на лице застыло выражение то ли шока, то ли недоверия.

      — Я должен был использовать «Расёмон», чтобы поглотить пространство и не дать пули коснуться меня. — на всякий случай пояснил Рю.

      — А, если не получалось?

      — Тогда я был сам виноват.

      Накахара-сан моргнул раз, другой, потом отмер и возведя глаза к потолку, тихо глубоко вздохнул. Провёл пятернёй по волосам, задумчиво пожевал губу.

      — Ладно, вот что мы сделаем, — он легонько хлопнул в ладони, и Рю инстинктивно напрягся, — ты будешь нападать на меня и попробуешь ударить, только убери своего волчару: хочу сначала посмотреть, что ты умеешь без него.

      Если бы «Расёмон» был живым, ему бы наверняка польстили эти слова, а вот Рюноске впал в лёгкий ступор от такого сравнения: да, его способность в атакующем режиме и правда чем-то напоминала скалящуюся волчью голову, но в обычном состоянии представляла собой обычные ленты ткани. Тем не менее, поставленное Накахарой-саном условие лишь подтвердило догадки о грядущем возмездии и оставалось лишь мысленно молиться чтобы по окончании оного он смог собрать конечности в кучу и доползти до дома. Или до убежища — на данный момент обязанности по присмотру за учителем никто не отменил. Рю не слишком быстро, но и не медленно снял плащ, повесил его на ближайшую перекладину, сделал глубокий вдох и сосредоточился. Прикрыв искусственный приступ кашля ладонью, насухую проглотил обезболивающее. Возможно, если у него получится хотя бы коснуться Накахары-сана, тот поймет, что он не совсем бесполезен и будет чуть менее суров?

* * *

      Чуя лениво уклонился от очередной размашистой атаки, мысленно искривив бровь в вопросе. Чем придурок-Дазай вообще занимался с учеником, если тот не умел банально поставить удар? Конечно, навыки рукопашного боя у его напарника были и оставались ниже среднего из-за чего тот и предпочитал хорошей драке заумные и занудные разговоры, сводящиеся в конечном счёте к банальному втаптыванию противника в грязь, но даже он умел не только уворачиваться но и, когда надо, изловчиться и нанести удар; конечно, победителем из потасовки никогда не выходил, но хотя бы не сваливался в отключке в первую же минуту. Акутагава Рюноске же… Чуя легонько перехватил слишком медленно движущийся к нему кулак, оказался позади мальчишки и сделал выворачивающее движение, не намереваясь, впрочем, действительно причинять боль, а потому остановившись почти в самом начале. Рюноске приоткрыл рот в беззвучном вскрике, запрокинул голову назад, один глаз зажмурив от неприятного тянущего ощущения, другой же пытаясь скосить на Чую.

      — Это никуда не годится, — констатировал он.

      Юнец едва заметно вздрогнул, и без того лишённое здорового румянца лицо побледнело ещё сильнее. Чуя отпустил несчастную конечность, и Рюноске поспешно отошёл на пару шагов, принявшись потирать место не случившегося вывиха другой рукой.

      — Простите.

      — Я так понимаю, Дазай не… — его прервал приступ сильного кашля у мальчишки, от которого тот согнулся почти пополам и прижал одну руку к груди, другую — ко рту в тщетной попытке успокоить разбушевавшийся организм. Чуя нахмурился: — эй, не подавляй его, лучше откашляйся нормально.

      Тот рвано кивнул, руку ото рта не убрал, но уже не пытался «проглотить» кашель, позволяя приступу закончиться самостоятельно.

      — Снова простудился?

      Юнец устало покачал головой:

      — Нет, это… давно у меня уже. Оно не заразно.

      — Ну, ладно. — Чуя не был удовлетворён ответом, но, так как фактически не имел к ученику напарника никакого отношения, не собирался лезть к нему в душу. Во всяком случае в данный момент и слишком явно. — Если нормально себя чувствуешь, покажу основы рукопашки, потому что у тебя с этим беда, уж прости за прямоту.

      Рюноске поспешно закивал, опустил глаза в пол, явно стыдясь, но даже не попытался как-то отстоять себя. Это было и хорошо и плохо одновременно, потому как, с одной стороны, не нужно было терять время на споры, доказывая, что он не так силён, как хочет думать, с другой — то, что он так покорно принял «ноль» в качестве оценки несколько напрягало. Словно изначально не ждал от вердикта Чуи ничего хорошего, хотя… Наверное, именно так всё и было. Зная Дазая, тот вряд ли хотя бы раз похвалил ученика или как-то отметил его успехи, и тот привык к такому отношению, ожидая подобного и от остальных. Чуя едва заметно поджал губы. Сделал глубокий вдох. Тихо выдохнул.

      — Для начала, прими более устойчивую позицию, потому что при такой постановке ног тебя уложит на лопатки даже младенец.

      Скумбрия нечасто болтал с ним о своём ученике, но, когда такое случалось, слышал Чуя в основном жалобы на его «непроходимую тупость» и «совершенное игнорирование инструкций». Редко когда проскальзывали нотки удовлетворения от продвижения мальчишки в овладении собственной способностью, но чего-то конкретного, как бы он ни пытался из него вытянуть, Дазай говорить не желал. В конце концов любопытство в Чуе опустило голову, придавленное справедливым голосом разума, что, в общем-то, не его это дело как напарник натаскивает собственного ученика и что относительно его успехов и неудач думает. В любом случае, парень явно обладал большим потенциалом, потому как на откровенного слабака такой как Дазай никогда в жизни бы не обратил внимание.

      Дазай не ошибся.

      И в то же время, Дазай ошибся.

      Чуя смотрел, как ученик его напарника неуклюже, неловко повторял за ним движения, при этом выглядя так, будто мечтал провалиться сквозь пол, но, определённо, делал успехи. Он совершенно не был тупым, да и указания прекрасно умел слушать. Просто, видимо, вся соль была в подходе к обучению. Чуя ни разу не присутствовал ни на одной из их тренировок, но слова юнца про стрельбу в него дали более чем обширное представление о прохождении оных, а учитывая ещё и садистские наклонности Скумбрии к тем, кто заведомо не мог дать отпор… Кажется, Акутагава Рюноске все этих три года прожил в настоящем аду. Чуя подавил вздох. Да, они не были благотворительной организацией, не слыли милосердием и уж точно не держали в своих рядах нытиков и слабаков, а потому единственным билетом на выживание для этого мальчишки было закалить что характер, что тело (и с этим придурок-Дазай, пусть и неприятно было то признавать, отлично справился, учитывая, что Рюноске ни разу на его памяти не заскулил от боли и не заколебался), но всё это не отменяло тот факт, что тому было всего семнадцать. Четырнадцать, когда Дазай нашёл его и сделал своим протеже.

      Ребёнок без детства.

      Уклонившись от прямого удара, Чуя лишь благодаря отменной реакции увернулся от подножки, но успел заметить, как другая рука Рюноске почти коснулась его футболки. Он ухмыльнулся:

      — Молодец, уже похоже на нормальную атаку. — Рюноске вскинул брови, несколько раз ошарашенно моргнул и смутился, что стоило ему пропуска контратаки. Чуя остановил кулак в миллиметре от зажмурившегося лица, ослабил давление своего колена на чужую грудь и одним плавным движением поднялся на ноги, машинально протянув поверженному руку. — Но, если будешь так легко отвлекаться, долго тоже не протянешь.

      — Не нужно меня жалеть, я бы выдержал, — юнец проигнорировал его руку, перевернулся на бок и сам, сильно сопя, поднялся на ноги. Поморщился, но не выдавил ни звука дискомфорта.

      — Не сомневаюсь, — кивнул Чуя, действительно так считая, — но есть ли смысл мне разбивать тебе лицо чтобы научить?

      Рюноске ничего не ответил, только неуверенно поджал губы и как-то хмуро зыркнул своими большими глазами, вновь принял показанную ранее стойку. Чуя снова неслышно вздохнул. Отошёл на пару шагов, помассировал пальцами шею, сбрасывая напряжение с мышц, выпрямился.

      — Ещё раз.

      Первые полчаса неуверенный и какой-то почти отчаянный, с продолжением тренировки Рюноске осмелел и даже стал немного наглеть: мог фыркнуть себе под нос или закатить глаза, если думал, что Чуя не видит, когда он критиковал его как будто бы идеальную позицию. Ну… это было хорошо. Наверное. Чуя прикрыл глаза, подавляя неуместную в данном случае улыбку и подумал, что по возвращении с миссии это «наверное» прозвучало в его мыслях раз сто, если даже не больше. Впервые он испытывал столько неуверенности относительно поведения других людей. Забавно. Опять же — наверное. Время пролетело мгновенно, и, если бы не запиликавший сигнал будильника, что он на всякий случай установил на телефон, ещё не скоро бы решил закончить это импровизированное занятие, а перенапрягать Рюноске не хотелось. Чуя незаметно окинул юнца внимательным взглядом, подмечая и сбитое тяжёлое дыхание, и струящийся по лицу и шее пот, и слегка подрагивающие мышцы ног. Мальчишка устал, и устал сильно, а он, довольный хоть какой-то разминкой после месячного перерыва, заметил это только сейчас.

      Стало стыдно.

      Он махнул рукой, призывая Рюноске выдохнуть и наконец расслабиться, порылся в брошенном возле стены рюкзаке, достал предусмотрительно прихваченную бутылку воды и, подумав, протянул сперва мальчишке. Тот поколебался, но принял, бросив едва слышное: «спасибо». Чуя снисходительно проследил, как несколько капель стекли ему по подбородку, а после и по шее, скользнули за воротник рубашки и смешались с по́том.

      — В следующий раз прислушайся к моим словам и надень что полегче: спортивки или майку там с шортами, а то с тебя пот ручьём, так и заболеть недолго.

      Рюноске перестал пить, нервно забегал глазами по полу и стенам, напрягся.

      — Дазай-сан говорил, надо тренироваться в той одежде, на которой ходишь на задания.

      — На спарринге — вполне разумно, так сказать, лучше погружаешься в реальность боя, — кивнул Чуя, — но это была тренировка, а не спарринг, и легче усвоить или отточить навыки в не сковывающей движения одежде. В любом случае, ты сегодня хорошо поработал, молодец, — похвалил он и, когда пара серых глаз уставилась на него с нескрываемым шоком, почти что изумлением, подавил желание протянуть руку и взъерошить этому напряжённому как струна юнцу макушку. — Давай возвращаться. Хочу посмотреть на реакцию Скумбрии, когда скажу ему, что за два часа ты продвинулся со мной дальше, чем с ним за три года.

      В серых глазах Рюноске мелькнуло что-то очень быстрое, но Чуя успел разглядеть в той смеси неуверенность. Да, он специально сформулировал всё так, чтобы принизить Дазая в глазах его ученика, и теперь внимательно следил за реакцией. Мальчишка, которого он когда-то встретил на парковке и которого оставил с напарником перед своей длительной миссией тотчас бы возмутился, сказал, что с обожаемым Дазай-саном они занимались чем-то гораздо более тяжёлым, чем рукопашный бой, и вообще Скумбрия великолепный учитель и это он нерадивый ученик и всё в таком духе; мальчишка, который сейчас стоял перед ним, не спешил кидаться грудью на амбразуру и защищать авторитет наставника, колебался. И одно это свидетельствовало о масштабе раскола между этими двумя.

      — Я… Не думаю, что ему это будет интересно… — осторожно подал голос Рюноске.

      — Почему нет, ты же его ученик? — Чуя изобразил максимум недоумения и беспечности, развернулся и пошёл к выходу, поманив за собой. В движении подобные разговоры всегда проходили легче.

      — Просто… Это… Я вроде как… — Рюноске послушно плёлся за ним, на ходу пытаясь сформулировать свои переживания, а потом, когда они уже почти вышли на улицу, вдруг остановился и практически закричал: — Я напал на Дазай-сана! Чуть не задушил его «Расёмоном»!

      Чуя прошёл ещё шага два, прежде чем тоже встал. Поворачиваться к мальчишке, впрочем, не спешил.

      — Ты же понимаешь, что за такое грозит? — спокойно спросил он и получил в ответ приглушённый звук, очевидно, означающий согласие. Чуя хмыкнул, поднял взгляд в небо, голубизну которого вновь начали закрывать тучи: погода сегодня демонстрировала верх переменчивости и интернет-прогноз обновлялся почти каждые два-три часа. Тихо вздохнул. На несколько долгих секунд замолчал, обдумывая, как лучше донести до мальчишки свои слова и при этом не надавить на него, а просто подсунуть пищу для размышлений. — Дазай, конечно, та ещё сволочь и змеюка подколодная, но ему сейчас тяжелее всех в этой ситуации, так что больше так не делай, ладно?

      Когда по ту сторону не раздалось ни согласия, ни отрицания, Чуя-таки повернулся корпусом к юнцу и едва сдержал улыбку, обнаружив на его лице ничем не прикрытый шок.

      — Я не понимаю, вы с Дазай-саном разве не друзья? Почему вы не злитесь на меня? — в серых глазах попеременно мелькало то недоверие, то страх, то что-то похожее надежду на понимание. Чуя заставил себя не отвечать сразу и немного помолчать, создавая видимость раздумий: так Рюноске с большей вероятностью поверит в искренность его слов.

      — Ну, во-первых, ты никак его не покалечил да и, кажется, искренне раскаиваешься, и я не вижу смысла орать на тебя за то, за что ты сам себя винишь. К тому же, Скумбрия никому ни словом не обмолвился об этом, так что претензий, очевидно, не имеет и я уважаю его позицию. Во-вторых, нет, друзьями нас точно не назовёшь — у нас совершенно противоположные взгляды на одни и те же вещи и способы решения проблем, мы всегда готовы вцепиться друг другу в глотку и, честно говоря, на дух друг друга не переносим, — тут Чуя на миг замолчал, позволил себе лёгкую, слегка, быть может, сардоническую улыбку: — но мы вынуждены работать вместе, так как наши способности и способы решения задач почти идеально дополняют друг друга. Я всегда приду этому придурку на помощь, как бы тяжело ни было, и точно знаю, что он поступит так же. Так что нас можно смело назвать заклятыми товарищами или близкими врагами. Ну или просто напарниками. И в-третьих, — тут уж он позволил проникнуть в голос весёлым ноткам: — какая-то часть меня даже рада, что ты слегка придушил его: может хоть прекратит романтизировать идею суицида, а то я уже реально устал от этих его разглагольствований.

III

      Осаму бы скорее откусил себе язык и захлебнулся в крови, чем признал вслух, что с возвращением Чуи ощущение смотанных в клубок и закинутых куда-то вниз живота внутренностей исчезло. Что это было и что значило он уверен не был, но захлестнувшее спокойствие настолько контрастировало с теми всполохами напряжения, что он начал постоянно испытывать после вспышки агрессии Акутагавы, что создавался эффект погружения в прохладный бассейн жарким знойным днём. Потрясающее чувство.

      Впрочем, с Чуей всегда было так.

      Вспыльчивый, крикливый и невероятно яркий как в своей природной внешности, так и в поведении, он непостижимым образом создавал вокруг себя совершенно, казалось бы, противоположную ему атмосферу спокойствия и доброжелательности, что затягивала его собеседников словно сети неосторожную рыбёшку. Осаму, как бы не отрицал сам в себе, тоже давно запутался в этих невидимых снастях, но совершенно не старался из них выскользнуть. Потому что Чую не волновал его ранг и статус. Потому что каким-то образом он мог видеть сквозь маску демона-вундеркинда. Потому что, как и с Мори, с ним совершенно не обязательно было притворяться. Только доктор знал его с самого детства, а с напарником они познакомились волей случая четыре года назад. Этому рыжему вихрю уже тогда, казалось, было наплевать, что Осаму приближен к самому Боссу враждебной его «Овцам» Организации и что мог одним приказом перебить всех его драгоценных детей и, возможно даже, его самого. Был уверен, что сумеет защитить кучку этих недорослей. Противно признавать, так бы и было, не подсуетись Осаму и не вложи в сердца тех оборвышей (как же их звали, Ширасэ и Юан, кажется?) мысль, что именно Чуя решил предать свою банду. И главное, на «ура» ведь прошло-то, а! Осаму даже испытал укол сочувствия, когда лицезрел в глазах будущего напарника боль и упорное отрицание случившегося. Правда, Чуя и в тот раз удивил его, не позволив перебить своих предателей и выторговав их жизни на свою лояльность Портовой мафии. Истинный лидер. И чего только так бесился, когда его называли «Королём «Овец»? В этом прозвище ведь не было никакой насмешки, только горькая правда. Изначально Осаму планировал просто забрать оставшегося без свиты Короля, дав ему новый стимул жить — далеко не последнее место в Организации, — но Чуя не был бы Чуей, если бы не решил перемешать ему все карты. В итоге, план и правда удался, но, к величайшему раздражению Осаму, совсем не на его условиях, пусть сам виновник и считал иначе.

      В любом случае, Слизень не имел привычки держать обиду и это было настоящим благословением свыше, потому как в противном случае Осаму давно бы поселился в больнице Мори или даже исполнил свою мечту перейти в загробный мир. Чуе даже не пришлось бы изворачиваться и как-то использовать на нём свою способность — было бы желание.

      Так что да, Осаму не мог, да и не хотел, желать себе напарника получше.

      От Чуи не нужно было ждать подставы и можно было по-настоящему расслабиться в его компании, списав потом эту слабость на банальную скуку, от которой «глаза сами собой слипаются» и наслаждаться раздражением на его лице. Осаму нравилось выводить его из себя.

      С Чуей было весело.

      С Чуей было спокойно.

      Несмотря на все их распри и взаимные обещания поубивать друг друга при первой же подвернувшейся возможности, ни один из них бы никогда не сделал с другим ничего по-настоящему плохого или опасного. Они оба прекрасно знали это. И всё-таки…

      — Слизняк, твою же ж за ногу, немедленно верни меня в нормальное положение!

      Будучи в полной власти «Смутной печали» уже долгих пять, а то и все десять минут, Осаму начал чувствовать усталость, что постепенно уступила место недовольству.

      — А ну цыц, Скумбрия недорезанная, не то действительно отключу способность и к твоим переломам ещё и рёбра добавятся!

      — Всегда знал, что ты маньячина…

      — За себя говори, обдолбыш!

      — Ну-ну, Дазай-кун, не нужно так нервничать, ты же знаешь, что больно не будет, — вклинился в их перебранку Мори, и Осаму разве что зубами не заскрипел.

      — Мори-сан, а вот в этом плане я вам вообще не верю! — он зло скосил глаза на бывшего наставника. — То же самое вы говорили про те уколы!

      — Что ты хочешь, витамины всегда болючие, особенно группы В, — тот картинно развёл руками и приложил указательный палец к подбородку, искривил губы в усмешке, в деланной задумчивости произнёс: — кстати, неплохо бы и сейчас проколоть тебе курс.

      Если бы «Смутная печаль» не контролировала каждый миллиметр его тела Осаму бы точно передёрнуло: воспоминания примерно двухгодичной давности об образовавшихся на заднице синяках и уплотнениях, из-за которых больше недели было некомфортно не только сидеть, но и ходить, слишком ясно встали перед глазами и перспектива повторения того кошмара совершенного не обрадовала.

      — Уверен, в этом нет необходимости, — пробурчал он, стараясь не сильно показывать, что слова вызвали неприятный трепет в груди. Чуя же на его реакцию злорадно оскалился:

      — А я уверен, что ты не врач и не тебе решать, что необходимо.

      — Вот пусть тебя и обкалывают, я даже очередь уступлю, — тотчас огрызнулся Осаму.

      — Так это не я здесь больной.

      — Так, всё. Успокоились. — Мори несколько раз откашлялся, привлекая внимание, явно не намеренный выслушивать их очередную грызню. — Давайте сделаем этот последний снимок и я пойду наконец.

      Жутко занятый своими обязанностями Босса, но решивший лично проконтролировать процесс выздоровления своего Исполнителя, он появился на пороге убежища около часа назад с сумкой и небольшой коробкой в руках, внутри которой оказался переносной рентген-аппарат. Внутри Осаму зародились одновременно и надежда и беспокойство: хорошо, если его тело заживало как надо и кости срастались правильно, но… А что, если нет? Всё же он не был примерным пациентом и вместо послушного лежания на кровати ровно вертелся аки юла, заглатывая побольше обезболивающих, чтобы купировать неприятные последствия. Если из-за этого что-то в его теле нарушилось и Мори скажет, что придётся терпеть ещё что-то… Осаму был согласен оставаться в неведении всех тонкостей анатомии и просто разрезать гипс: в конце концов, меньше знаешь — крепче спишь, верно? Он нормально себя чувствовал, а значит смог бы и ходить и руками двигать хоть в следующий момент. Эффект плацебо и всё в этом духе. Увы, ни Мори, ни Чуя его логики не разделили и в итоге «Смутная печаль» захватила его тело, последние несколько минут постоянно то наклоняя его из стороны в сторону, то приподымая повыше, то, наоборот, опуская ближе к полу — Мори, очевидно, решил вдоволь поиграться портативным рентгеном и сделать столько снимков, сколько возможно. К тому же, намертво приклеенный всё той же «Смутной печалью» рентгенозащитный фартук больно впивался в ключицы, а ослабить давление Чуя, несмотря на все просьбы, не спешил.

      К счастью, обещавший быть последним очередной снимок действительно таковым и оказался, и Осаму с нескрываемым облегчением и почти что радостью на лице вернулся на ставшую уже родной кровать. Чуя тотчас снова зафиксировал ему ногу на вытяжке, подоткнул под спину объёмные подушки для комфортного сидения, накинул на ноги лёгкое одеяло. Несколько длительных минут они напряжённо следили за мимикой Босса, отправившего снимки себе на планшет и теперь внимательно их разглядывавшего, и не решались издать ни звука. Осаму непроизвольно подметил, что напарник был необычайно серьёзен и от понимания, что ему и в самом деле не всё равно — нет, он и так это знал, но подтверждение никогда не было лишним — где-то внутри разлилось тепло, словно махнул стопочку коньяка. По крайней мере, пусть он и лишился того, кто называл его и кого он сам называл лучшим другом, с ним по-прежнему оставалось ещё трое… двое — Акутагава, пусть и стал как-то странно коситься на него после тренировки с Чуей (и что эта вредная шляпа такого наговорила ему, интересно?) уже самоустранился из этого короткого списка — людей, кто хотел видеть его живым-здоровым. Кто продолжал оставаться рядом, несмотря на его нынешнюю абсолютную бесполезность.

      М-м-м, один человек.

      Чуя.

      Потому что Мори как-то… Как-то они с ним отдалились друг от друга последнее время; ещё до смерти Одасаку. Сначала это не казалось чем-то важным, наоборот, Осаму даже почти гордился, что бывший наставник наконец внял его возмущению, прекратил контролировать каждый шаг и отстал, но, после потери способности и вынужденного заточения в убежище, всё чаще стал замечать за собой странное желание просто посидеть рядом с ним. Просто помолчать в приятной, успокаивающей тело и разум тишине. Очень хотелось тишины. Той самой, что он знал с детства, когда ещё доктор Мори возвращался с работы, ерошил ему волосы и просто садился рядом на диван или в ногах кровати, листая очередные научные труды своих коллег, а Осаму лениво водил рядом с собой игрушечными машинками и тоже ничего не говорил. В этом был свой комфорт. Просто побыть рядом с тем, кто знал все его проблемы и переживания, но не ставил ничего из этого в упрёк. Вот только Мори, пусть как всегда и взял на свой контроль его лечение, кажется, совершенно не разделял его желания и, наоборот, стремился оказаться подальше от бывшего подопечного. Даже звонил лишь пару раз в неделю. Почему-то это жалило. Когда бывший наставник наконец пришёл навестить его и заикнулся, что ошибся с выбором места реабилитации, Осаму на миг позволил себе понадеяться, что следующие слова будут предложением вернуться домой, в место, где он провёл свою жизнь от пяти до шестнадцати лет, прежде чем решил доказать свою «взрослость» и переселиться в транспортный контейнер на отшибе города. Предложения не прозвучало. Конечно, он и сам бы ни за что не согласился — сказать «да», значит, признать, что не справляется, — но всё же…

      — Что ж, Дазай-кун, поздравляю, сейчас освобожу твою руку.

      — М? — заявление отрезало от захвативших размышлений, почти полностью уничтожив выстроившийся в голове рисунок. Краем глаза он заметил как расслабился в плечах и довольно кивнул Чуя.

      — Говорю, кости прекрасно срослись и гипс тебе больше не нужен. — Мори устало улыбнулся, зачесал назад пальцами растрепавшуюся по лбу чёлку, порылся в принесённой сумке и выудил согнутые ножницы. — Бедро, кстати, тоже хорошо заживает. Ещё недельки три полежишь, а потом сможешь потихоньку разминать и ногу. Пробовать ходить, правда, сразу нельзя будет.

      — Ну во-о-от, — не сдержал стон разочарования Осаму.

      — Эй, харош ныть, радуйся, что вообще всё хорошо! — осадил его напарник, и Осаму застонал ещё печальнее. Мори на его демонстративное нытьё никак не отреагировал.

      Ножницы аккуратно поддели гипс, разрезали его, и по голой коже загулял прохладный комнатный воздух. Мори мягко взял его руку, внимательно осмотрел место перелома, провёл большим пальцем вдоль.

      — Разминай потихоньку. — Удовлетворённо кивнул он и положил ножницы обратно в сумку, опустил в коробку рентген-аппарат. — Дела не ждут, так что я пойду, если рука будет болеть — позвони.

      Осаму проследил, как бывший наставник направился к выходу из спальни, а Чуя, как примерный подчинённый и хозяин убежища, пошёл его провести. Хлопнула входная дверь, спустя несколько секунд послышалась возня на кухне. Осаму тихо вздохнул. Опустил взгляд на свою левую руку, про себя отметил, что уже как-то даже и не привычно было видеть её без гипса, без задней мысли сжал кулак.

      И непроизвольно вскрикнул, когда конечность прострелило болью, а в глазах заплясали цветные круги.

      Каким-то образом он совершенно забыл об этом неприятном побочном эффекте длительного обездвиживания, а ещё звал себя гением!

      — Что случилось?!

      В спальню ворвался сначала растрёпанный Акутагава, а спустя пару секунд и Чуя, почему-то с мокрым пятном на груди зелёной байки. Впрочем, загадка разрешилась когда вслед за ними в комнату влетела окутанная «Смутной печалью» глубокая пластиковая миска с плещущейся в ней водой. Осаму выдавил дежурный смешок, искривил лицо в гримасе боли и веселья и демонстративно поднял на уровень глаз согнутую в запястье руку.

      Акутагава тупо моргнул, а вот Чуе не потребовалось много времени, чтобы понять что случилось, и он возмущённо упёр кулак себе в бок:      

      — Босс сказал разминать её потихоньку, придурок! Для чего, по-твоему, я сейчас соль в воде разводил?