Красивые люстры в форме змей-искусительниц, держащих во рту яблоки, свисали с высокого потолка, и заметить их можно было не сразу. Всюду животный принт: леопард, зебра, тигр, диваны с лежащими на них дорогущими шкурами, вряд ли приобретенными легально, каждая девица, будь то кореянка или нет, ходила с ошейником, на котором было написано имя и кличка: зверь, птица или рыба, и одежду они носили соответствующую. Подпольный бордель, замаскированный под ночной клуб и расположенный, как и казино, в самом центре Сеула, встречал двух новых посетителей, протянувших специальные визитки, чтобы их пропустили внутрь. Сходу показался мужчина в летах, вальяжно сидящий на диване и хлестко шлепающий молодую девушку по ягодицам, стоящую в весьма неприличной позе. Чонина передернуло, более неприятных сцен в своей жизни ему еще не доводилось лицезреть, а повидал он многое…

— Ну почему мы вдвоем? Почему не мог кто-то постарше?.. — шепотом прохныкал Чонин, стараясь не смотреть по сторонам. Всюду дорогое курево, почти раздетые проститутки, ублажающие достоинства мужчин, никого не стесняясь, из-за стены одной из комнат раздавались отвратительные стоны, Чонину хотелось зажать руками уши, но Хёнджин похлопал его по плечу и приобнял в знак поддержки.

— Я хотел взять с собой Феликса, но он, как и Минхо, сказал, что ни в какие притоны мы их больше не затащим, — Хёнджин усадил друга на стул, дожидаясь сутенерши или сутенера. Нос чуть дернулся от неприятного запаха дыма, но в целом душа была спокойна, чего не скажешь о Чонине, шарахающимся от любого стона или удара плетью. — Чани-хёну такие места посещать нельзя, он теперь занят твоей нуной, а Хани и так натерпелся, его жаль.

— Я понимаю, Сынмин, у него дырка от пули в плече, но неужели Чанбин не мог?.. Он мускулистый, красивый, почему я?

— Ты вон того дряхлого деда не видишь? — Хёнджин прищурил один глаз, снова приобнимая друга и указывая ему влево. — Кто там на нем сидит? Молоденькая девушка. Здесь всем плевать на твои параметры, рост, вес, национальность, расу и даже возраст. Некоторые отцы приводят в бордели своих четырнадцатилетних сыновей, чтобы те стали мужчинами, так что для многих ты еще и старик. Здесь нет ничего важнее толщины твоего кошелька, — Хёнджин смотрел на едва не плачущего Чонина, вынужденного наблюдать за мальчиком, лапающим грудь взрослой девушки с псевдонимом «Ласточка», за стариком, стонущим и, очевидно, считающим себя королем, за богато одетым и красивым мужчиной, наматывающим волосы проститутки на кулак и больно оттягивающим их вниз. Мука отобразилась на лице девушки, но лишь на секунду, она хорошо играла свою роль.

— Покажите еще раз, пожалуйста, ваши пропуски, — к ним подошла немолодая уже женщина в кимоно из светло-розового сатина, подвязанном узорчатым ремнем. На голове сутенерши был традиционный японский пучок со вставленными спицами, а улыбка — приклеена к лицу. Закинув ногу на ногу, Хёнджин протянул ей их с Чонином пропуски. Ласково кивнув, женщина представилась: — Меня зовут Хаяси Азуми, я буду вашей проводницей в мир разврата. Какие девушки вас интересуют и каков ваш бюджет?

— Нам нужна девушка для неопытных малышей, — улыбнувшись, Хёнджин потрепал Чонина по волосам и повернулся к Хаяси Азуми. — Желательно его возраста, молодая милая девушка, обязательно разговорчивая, потому что наш малыш хлебушек любит пообщаться, его это раскрепостит. Сумма не важна. Но а мне… А я люблю блондинок, страстных, — добавил Хёнджин, вспоминая поцелуи госпожи Нам в том злополучном номере, где он направил на нее пистолет. — И хорошо бы в укромных комнатах, подальше от… всяких, — он указал на деда, сжимающего бедра проститутки, на что Хаяси Азуми кивнула и щелкнула пальцами, заставляя свою помощницу привести похожих на описание Хёнджина девушек.

Перед Чонином встало несколько девиц, примерно его возраста или даже младше, все красивые, наряженные в кимоно, но с несчастными глазами. Но каждая из них хотела заработать, а потому самая смелая, шатенка с миловидным лицом, уселась к Чонину на коленки, поворачивая его к себе за щеку пальцами и впивающаяся ему в губы. Не зная, как себя вести, он отвернул голову к окну и сказал, что ему не подходит, а потом, внимательно просмотрев глазами каждую из девушек, выбрал самую незаметную и худую, указав на нее пальцем. Хаяси Азуми попросила две минуты, чтобы приготовить «Цветочек Иннэ», что было написано на ее ошейнике, и извинилась за скромность молоденькой и еще не опытной проститутки, но Чонин, хотевший уйти отсюда всё больше и больше, уверил, что всё более чем в порядке. Хёнджин, выбравший себе «жертву», взял ее за руку и уединился с ней в дальней комнате, закрыв дверь и оставив друга, дожидающегося своего цветочка, совсем одного. Иннэ появилась вся ряженая, с белым, словно мел, лицом и оленьими глупенькими глазками.

— Сюда, господин, прошу, — сказала Хаяси Азуми, — желаете ли вы подумать о нашем полном спектре услуг? Что вас возбуждает? Может, плетка, кляп или что-то еще? Ароматы цветов или другие специфические запахи? У нас есть множество кремов и масел отличного качества, а также…

— Нет, ничего из этого не нужно, спасибо. Мне и так нормально, — сказал Чонин, спешно опускаясь на кровать, застеленную шелковой розовой простыней и усаживая Иннэ к себе на коленки. Чтобы избежать излишних подозрений и навязчивости Хаяси Азуми, Чонину пришлось поцеловать проститутку в губы и положить ее под себя, и только тогда надоедливая сутенерша удалилась, оставив их наедине и закрыв дверь.

Чонин крадучись подошел к двери, чуть приоткрыл ее, потом запер на щеколду и увидел, как сидящая на кровати Иннэ начинает элегантно развязывать кимоно, как по методичке, не плавно и сексуально, как положено, а скорее напряжено, сразу было видно ее неопытность, что Чонину только на руку. Сказав, что она может не раздеваться, он снова опустился рядом на кровать, но Иннэ, пока что совсем не соответствующая характеристике «разговорчивая», почти встала на четвереньки так, что кимоно оголило ее ляжки и бедра. Чонин, спешно усаживая ее на место, заправил ее волосы за ухо, нежно и мягко, чтобы чуть-чуть расслабить, а потом наклонился к ее уху.

— Иннэ, я не собираюсь с тобой спать, — прошептал он ей, и тогда она, едва не плача, стала расстегивать его ремень. Чонина вновь пробила мелкая дрожь, когда до него дошло, что она подумала не о том. — Да погоди ты, я хочу лишь поговорить, мне ничего больше от тебя не надо. Убери руки, пожалуйста, — он наспех застегнул ремень, удивляя Иннэ всё больше и больше. — Я просто задам тебе несколько вопросов, а потом уйду, вот и всё. Как давно ты здесь… работаешь? — у Чонина не поворачивался язык назвать проституцию работой, но он не знал, какую характеристику еще подобрать.

— Всего пару месяцев, вот и всё. Отец… отец отдал, у нас не было денег, — сглотнув, сказала Иннэ. У Чонина всё затрепетало в груди от сочувствия и жалости. Телефоны у них с Хёнджином отобрали на входе, но кое-что припрятать всё же удалось, так что запись разговора вел посмеивающийся в штабе Чанбин. — Что вам нужно? Я думала, вы просто клиент.

— Я не клиент, я журналист, который хочет вывести это… кхем, заведение… из подполья, так сказать. И мне очень важна информация, которую ты можешь мне сообщить. Если ты мне поможешь, то я обещаю сделать всё, чтобы вытащить тебя отсюда и помочь с устройством на нормальную работу. Итак, сколько тебе лет? — Чонин решил больше ее не касаться, думая о том, что мужские ласки Иннэ наверняка отвратительны.

— Семнадцать, — с готовностью ответила Иннэ. Ее глаза озарились надеждой, но она была так напугана и ошеломлена, что давить на нее совсем не хотелось. — Моя мать умерла год назад, мы едва сводили концы с концами, отец выручал за мое тело деньги у своих друзей, но потом понял, что кормить меня — слишком дорого, и нашел бордель, в который можно меня подороже продать.

— Почему именно сюда?

— Я не знаю, но краем уха слышала, что новые девочки всегда нужны. За мою неопытность жадные мужчины платили охотно, потому что моей ролью… — Иннэ снова сглотнула, потеребив ошейник, и, смущенно опустив глаза, наконец сказала: — Моей ролью было изображать девственницу. Сами девственницы, новенькие, стоят очень дорого, не всем по карману. Потом цена на них снижается, но моя стоимость выросла, потому что я хорошо играла недотрогу.

— Я понимаю, что тебе сложно обо всем этом говорить, — ласково и по-дружески сказал Чонин, — но я всё же задам этот вопрос: как часто тебе приходится спать с мужчинами и какие услуги ты им оказываешь?

— Клиентов предостаточно, многие из них из какого-то клуба… забыла название…

— «Кальмар»? — уточнил Чонин. Становилось всё интереснее и интереснее.

— Да, кажется, как-то так, — Иннэ облизнула пересохшие губы. Чонин увидел графин с водой и налил в стакан, подавая ей. — Иногда они собираются здесь, и тогда у меня бывает за ночь пять или шесть мужчин. Рекорд — одиннадцать. Услуги разные… Чаще всего это обычный секс, но бывают и БДСМ-практики, и некоторые… — Иннэ без стеснений задрала кимоно, из-под ее кружевного белья виднелись синяки, а потом она совсем скинула с себя одежду, повернувшись спиной и показывая несколько красных полос, оставленных на ее хрупком девичьем теле. Потом подняла волосы, и под ее затылком Чонин увидел царапину. Ему пришлось зажмуриться, чтобы переварить увиденное, по щеке едва не потекла слеза. — Работа ртом тоже входит в мои обязанности, — добавила она, надевая назад кимоно. — Как и анальный секс, если кому-то захочется.

— И каждый раз ты играешь девственницу? — не наседая, спросил Чонин.

— Д-да… есть еще несколько девочек, как я, бывает, даже младше. Мужчины более охотно платят за молодых. Но есть здесь и постарше, они учат нас и проводят уроки под наблюдением госпожи Хаяси.

— Как она относится к вам? — продолжал спрашивать Чонин. Эта престарелая японка не вызывала никакого доверия. — Применяет какое-либо насилие?

— Бывает и такое. Строптивых девушек, которых приводят сюда отцы, братья или матери, наказывают розгами и грозятся пристрелить, если что-то не так. Две девушки уже пропали без вести, я не знаю, что с ними случилось, — Иннэ часто-часто задышала и упала головой Чонину на грудь, скрывая слезы и заглушая всхлипы. — Прошу вас, помогите мне… мне страшно, я не могу здесь больше… не хочу умирать в семнадцать, они убьют меня. Заберите меня, умоляю вас… Неужели бог откликнулся на мои молитвы и прислал вас сюда? Вы же поможете мне? Да? — Иннэ не поднимала глаз, но Чонин обнял ее, как старший брат, прижав ее голову ближе к своей груди.

— Я помогу тебе, Иннэ. Помогу всем девушкам, которые оказались здесь, я обещаю. Но чтобы это сделать, мне нужно больше информации. Скажи, пожалуйста, как часто здесь собирается клуб «Кальмар»? И бывают ли здесь другие клубы? — спросил Чонин, гладя ее по волосам.

— Нет, только «Кальмар». Я знаю мало, но вход ограничен. В обычные дни сюда можно пройти только по визиткам, как, наверное, вы и сделали, но «Кальмар» приходит почти каждое воскресенье, тогда бордель закрыт для всех остальных, даже для тех, у кого много денег.

— Тогда снова вопрос. Нет ли здесь наркотиков? Ты сама что-нибудь кому-нибудь подливала или подсыпала?

— Пару раз, но я не знаю, что это. Мне просто отдавали склянку и говорили налить ее содержимое в стакан к клиенту, — Иннэ напрягла память, думая, о чем еще рассказать, но больше было нечего. Все дни, каждый из семи в неделе, слились для нее в бесконечный кромешный ад. Она жила в общежитии с другими проститутками, за ней вели постоянный надзор, она не могла даже слова сказать чужим людям без разрешения. Кто-то говорил, что ей крупно повезло, за Иннэ давали немаленькие суммы, но она бы предпочла скорее побираться на улице, чем жить вот так. — Что мне делать дальше? Я больше ничего не могу рассказать, — спросила Иннэ, а потом услышала шаги и кинула Чонина на кровать, целуя в губы и потом громко постанывая.

— Что ты делаешь? — спросил поглощенный ее рассказом Чонин, а потому ничего не слышавший.

— За нами наблюдают, изобразите что-нибудь! — почти в отчаянии шепотом прокричала Иннэ и снова поцеловала Чонина, просунув между его губами язык и залезая руками ему под футболку, поглаживая мышцы пресса. Она громко застонала, так, что могли лопнуть барабанные перепонки, ничего не оставалось, кроме как хоть немного подыграть, хмыкая от якобы удовольствия. На этот раз Чонин услышал удаляющиеся от них шаги и тут же скинул с себя Иннэ, попросив одеться обратно. Шок пришел к нему вместе с рвотным позывом, так что пришлось вскочить с кровати и закрыть рот ладонью, борясь с отвращением. Если он не поможет этим бедным девушкам, вынужденным работать здесь, то кто поможет? Чонин точно не собирался становиться насильником, потому что был твердо убежден, что покупать себе проститутку — это всё равно что изнасиловать ее, только за деньги. Никакого возбуждения или удовлетворения от этих поцелуев он тем более не испытал.

— Иннэ, наш разговор был записан. Если что-то будут спрашивать, всё отрицай, говори, что я получил незабываемое удовольствие и что угодно еще. Назови мне свое настоящее имя и номер телефона, если есть, я свяжусь с тобой, как только смогу. Возможно, тебе придется дать показания полиции, не исключено. Ты ведь сможешь это сделать? — Чонин смял простынь, вылил из бутылки, стоящей на тумбочке, соджу и попросил Иннэ намазать им грудь и шею, так, будто, он слизывал этот проклятый напиток с ее тела. Так ведь в фильмах показывают страсть время от времени? А если и не так, то кто мог обвинить Чонина в его сексуальных предпочтениях, особенно когда он заплатил уйму денег? — Сможешь ведь?

— Я сделаю всё, что понадобится, просто заберите меня отсюда. Меня зовут Ким Джимин, но телефона у меня нет. Нам запрещено их иметь… — ответила Иннэ, ее всю пробрала мелкая дрожь, вызванная страхом быть разоблаченной, но Чонин снова успокаивающе опустил руки на ее плечи, ободряя и вселяя веру в то, что всё будет хорошо.

— Тебе терпеть осталось недолго, поверь. Если сможешь, припрячь хотя бы немного наркотика, он нам очень понадобится. Ты поняла, Иннэ? Только так мы с тобой сможем разоблачить владельца этого борделя и всех, кто делал тебе больно, — Чонин прижал к себе Иннэ и долго не отпускал от себя, а потом понял, что ему придется изображать довольствие и улыбку, чтобы ее не наказали.

Чонин оставил Иннэ с тяжелым сердцем, предварительно сняв с себя ремень, словно забыл его надеть после страстно проведенного времени, и увидел уже ждущего его Хёнджина с растрепанными волосами и смятой рубашкой, недовольно качающего ногой. Хаяси Азуми долго расспрашивала их, всё ли понравилось, на что Чонин отвечал с натянутой улыбкой, расписывая все несуществующие подробности, лишь бы только Иннэ теперь была в безопасности, а Хёнджин поглядел по сторонам и прищурился, заметив знакомое лицо. То ли член клуба «Кальмар», а то ли… Ах да… И здесь выследил. Чонин наконец-то распрощался с Хаяси Азуми и для пущей убедительности заплатил сверх положенного. Как только они покинули бордель и отошли от него на достаточно большое расстояние, Хёнджин затянул Чонина за угол и принялся ждать, сжав руки в кулаки.

Как только появился тот, кого он так сильно ждал, Хёнджин поставил ловкую подножку и схватил за складки одежды сопротивляющегося подельника Уджина и уронил на землю ударом кулака по лицу, предварительно развернув к себе. Тот почти выхватил из кармана нож, но Чонин вовремя отобрал оружие у него из рук и выбросил в мусорный бак, а потом облокотился на стену, глядя на то, как Хёнджин второй раз бьет растерявшегося на минуту подельника по скуле и хватает за шиворот, кивнув Чонину, чтобы подержал его руки.

— Чего надо, Пак Хангёль? — оповещая о своей осведомленности, спросил Хёнджин и усмехнулся. — Уджин опять послал следить за нами, чтобы утащить из-под носа добытую нами информацию?

— Я вас даже не видел! — воскликнул возмущенный Пак Хангёль, чувствуя, как сильно ноет челюсть и как из десны течет струйка крови. — Мы вышли на этот бордель точно так же, как и вы, клянусь! У нас общая цель, давайте просто поделимся найденным и разойдемся.

— Черта-с два мы будем сотрудничать, — хмыкнул Чонин, думая, а не свернуть ли этому мерзавцу шею, чтобы не повадно было. — Передай Уджину, чтобы он и его подельники перестали встречаться нам так часто. Вали отсюда, — позволив Хёнджину поднять Пак Хангёля за ворот и бросить на асфальт, Чонин достал телефон и набрал Чанбину, как бы намекая, что разговор окончен.

Выругавшись, Пак Хангёль пошел прочь, а Хёнджину на телефон пришла аудиозапись, которую он немедленно скинул на неизвестный номер, раздобыть который было ой как непросто. Все свои контакты Канг Юнг хорошо скрывал, не обошлось без помощи некоторых его запуганных Минхо знакомых, чтобы план удался. Хёнджин облизал губу, с удовольствием печатая сообщение, содержание которого было в следующем: «Попробуешь еще раз натравить на нас своих прихвостней — эта запись вместе с кучей документации попадет в полицию. Так мы сотрудничаем или мне стоит позаботиться о том, чтобы тебе дали срок за каждый из твоих подпольных бизнесов?» Нажав кнопку «отправить», Хёнджин приобнял Чонина за плечи и решил таки спросить:

— Насколько тяжело было погрузиться во взрослый мир?

— Лучше не спрашивай и расскажи, как успехи у тебя, — фыркнул Чонин, стараясь забыть всё услышанное и увиденное, как ночной кошмар. — А то что-то Чанбин поделился только моей записью. Как Ваше Высочество провело время?

— Та девушка оказалась не из болтливых… — скомкано ответил Хёнджин. Теперь уже он чувствовал себя несколько неловко. — В общем… Она бы нас сдала, если бы я не… Хорошо, что ты у нас есть, чистый и невинный малыш хлебушек!

*****

Выйдя из аудитории, Джин наконец-то почувствовала сладкий запах свободы. Последний экзамен остался за спиной, сданный не без помощи Чана, выкраивающего время то для разговора по видеосвязи, то для личной встречи, чтобы послушать, как она отвечает на вопросы по билетам и помочь в подготовке, и по уже сложившейся традиции час или около того гулял с ней, не забывая время от времени целовать.

Губам Чана Джин позволяла всё больше: целовать не только лицо, но еще и шею с ключицами, а рукам — сжимать ее талию так, как захочется, опускаясь чуть-чуть ниже поясницы, но пока еще не настолько откровенно. Закусывая губу от радости, Джин принялась печатать Чану сообщение, что всё сдала, как ей пришло уведомление, что она добавлена в беседу под названием «Восемь взрослых и один шкет». Сначала было нахмурившись и подумав, что это СПАМ, Джин открыла общий чат и поняла, что его создал Чанбин. Ах да, они же собираются на пикник… Только вот ника Йоны видно не было, да и ее никто не предупреждал, потому что точная дата поездки была неизвестна. Но Джин тем более была рада, что отметит удачную сдачу сессии.

От кого: Чанбин.

Я уже закупил весь необходимый нам реквизит и забронировал домик на целые сутки. Так что с вас всех еда.

От кого: Хан.

Я еду за Йени, пока в пробке, можем с ним съездить по магазинам. Только давайте с мясом определимся, а то кто-то опять будет недоволен.

От кого: Хёнджин.

Только давайте побольше, чтобы кое-кто в очередной раз всё не съел. И играть с вами в поваров, чтобы кто-то в очередной раз выбрал лучшее блюдо, а мне наставили щелбанов, я больше не буду.

От кого: Сынмин.

Не переживай, в этот раз я легонько.

Наблюдая и дальше за их забавной перепалкой, Джин вспомнила, что ей как раз тоже нужно подойти к экономическому факультету, чтобы отдать все имеющиеся у нее записи по менеджменту, экзамен по которому у Чонина был еще впереди. В таком случае еще нужно было заскочить домой за одеждой и кое-какими другими вещами, а также предупредить мать с отцом. Оставалось надеяться, что они не вынесут ей мозг, раз уж она не провалила ни одного экзамена. Написав Чонину, что скоро будет, Джин направилась к выходу, а потом подумала о Йоне. С одной стороны, было некрасиво не позвать ее и скрыть, что они собираются повеселится, а с другой — если она будет там, снова начнется пытка под названием «спрячь свой влюбленный взгляд». При парнях можно было не скрываться, все отлично осведомлены об их с Чаном отношениях, но если там будет Йона… Решив посоветоваться с парнями, Джин спросила в чате, стоит ли им ее позвать.

От кого: Минхо.

Только в этот чат ее не добавляй, моя психика не выдержит. На пикнике я хотя бы смогу до нее дотянуться.

От кого: Хан.

Не вижу никакой проблемы. Могу закупиться продуктами и забрать и ее тоже.

От кого: Минхо.

Ха-ха. Не жалуйся потом, если в реке окажется ее труп.

От кого: Хёнджин.

Какой ты милый…

От кого: Феликс.

Айщ, ты всё еще говоришь о моей кузине. Конечно, пусть приезжает, чем больше, тем веселее.

Джин даже не знала, радоваться ей или плакать. Какой-то частью своей души она надеялась, что парни будут против, но пока что категорично высказывался только Минхо, а вот Хан, напротив, первым откликнулся на то, чтобы пригласить Йону, что весьма странно… Решив, что можно и потерпеть, Джин отринула от себя все невеселые мысли и уже выходила из университета, как кто-то схватил ее за локоть. И не было нужды думать, кто именно.

— Поздравляю, Джин! Вот наконец-то и сессия закончилась. Ты как всегда была на высоте, да и я не промах. Сдал таки! — похвастался Донхён, потянув Джин за собой. — Что сегодня собираешься делать? Если не занята, то можно сходить куда-нибудь. Мы вроде как не так уж и давно говорили о кино…

— Давай в следующий раз, сегодня у меня планы. Отмечаю сдачу сессии с семьей, — ответила Джин, проклиная себя за то, что не ушла подальше от университета, как только сдала экзамен, а залипла в телефоне. Донхён сразу же поник, уже, видимо, нарисовав в своей голове, как он сам выбирает фильм, сам же платит за билеты и попкорн, потом сам же рассказывает о своих впечатлениях. Но Джин почувствовала укол совести, зная, как Донхён на самом деле сильно расстроился. — Если хочешь, то можно завтра или послезавтра. А сейчас мне нужно к экономическому факультету, тетрадь другу отдать.

— Давай я тебя провожу, — с улыбкой сказал Донхён, стирая с лица следы своего разочарования. Джин кивнула и чуть ускорила шаг. — Это, случайно, не тот парень, который называл тебя нуной? В честь чего так?

— Не обращай внимание, иногда ему в голову разное взбредает, — отмахнулась она, не собираясь пояснять всю суть их взаимоотношений. Надо бы спросить, когда у Чонина день рождения. Если он старше Джин на пару месяцев, то будет еще комичнее. — Хорошо, что ты взял себя в руки и сдал все экзамены. Когда у тебя теперь пересдачи?

— Только в сентябре, так что пока можно забыть об учебе и расслабиться, — Донхён потянулся, будто лежа на гамаке, и повернулся к ней. — Всё благодаря тебе, Джин, ты вселила в меня уверенность, что всё получится. Я же должен тебе соответствовать, если хочу быть твоим парнем, так что я стараюсь из-за всех сил. И пока мы вдвоем… — Донхён взял ее за руку, сплетая их пальцы, а Джин вместо ответа сжала ладонь в кулак. — Ладно, я понял… — разочарованным тоном сказал он. — Просто скажи, у меня есть хотя бы один шанс быть с тобой? Хоть малюсенький?

— Не могу избавиться от ощущения, будто я для тебя просто кубок на чемпионате, который можно завоевать, если хорошо постараться, — выпалила Джин как есть. Корпус экономического факультета уже виднелся издалека. — У меня есть определенные сомнения на твой счет. Не хочу повторения свих прошлых отношений.

— Может, конечно, ты и приз для меня, но не тот, который я хочу поставить на полку, а который я хочу всегда носить с собой и гордиться им, — весьма серьезно ответил Донхён. Его волосы чуть пошевелились на ветру, созданном проезжающим мимо велосипедистом. — Не знаю, что мне делать, но когда думаю о тебе, внутри так тепло и уютно. Я так хочу быть с тобой. И буду ждать, сколько потребуется, просто скажи, что мне делать, чтобы ты стала моей.

«Тогда тебе придется выбросить из моего сердца человека по имени Бан Кристофер Чан», — подумалось Джин, но вслух она сказала только:

— Чувства подарками и словами не покупаются. Я не могу дать совет или что-то пообещать, — Джин бросила взгляд на вход в корпус и увидела выходящего оттуда Чонина, погруженного в свои мысли и не такого улыбчивого, как обычно. Возможно, переживает из-за Сынмина, раненого недавно на задании, как сказал Чан. Что ж, работа у полицейских опасная, но от этого менее волнительно не становилось. — Чонин! — окликнула его Джин, и вот теперь он улыбнулся.

— Нуна! Как хорошо, что ты уже здесь! Вам с Ханом придется ехать без меня, надо кое-что сделать, — с легким сожалением сказал Чонин, а потом заметил Донхёна. — О, опять этот! Видел тебя на университетском состязании команд и сразу узнал. Неплохо играешь, вот только что ты делаешь рядом с моей нуной?

— Не твоего ума дело. Или ты тоже в ее парни записался, как тот красавчик из караоке? — почти выплюнул эти слова Донхён, на что Чонин только рассмеялся, не собираясь отвечать. Вскоре послышался звук подъезжающей машины, и из нее вышел Хан в солнцезащитных очках. Обняв Джин и Чонина, он понял, что рядом с ними еще одно лицо и, добродушно протянув руку, представился:

— Хан Джисон. Но предпочитаю просто Хан, — сказал он, почувствовав, как рука Донхёна излишне крепко сжимает его ладонь.

— Да уж, наслышан о тебе от Йоны и Джин. Пак Донхён, — его лицо становилось всё более недовольным, зато детальки пазла начали складываться. Всё-таки Хани и Джисони — это один и тот же человек, правда, очень странный. И кто в здравом уме просит звать себя по фамилии? — Если ты пообщаться с Джин, то…

— Ах да, точно, нам с Джин нужно заехать в аптеку за одной очень интересной вещью, — Хан снял очки, сдул с лица волосы и обратился к Чонину. Теперь Донхён понял, что у его нового знакомца несколько косят глаза. Такой конкуренции можно было не опасаться. Наверное… Хотя… Что еще за интересная вещь в аптеке?! — Ты сам доберешься? Или мне потом тебя тоже забрать?

— Нет, я уже договорился с Минхо, он меня заберет, — ответил Чонин, более не заинтересованный в том, чтобы беседовать с Донхёном, забрал у Джин записи, сердечно ее отблагодарив, и, повернувшись, пошел прямо и не сворачивая.

— Приятно было познакомиться, но нам пора, — Хан всё так же добродушно, что очень раздражало, махнул Донхёну на прощание и повел Джин за собой, открывая для нее дверь у переднего сиденья.

Джин тоже помахала Донхёну, опустив стекло, а потом откинула голову, благодаря небеса за то, что избавили ее от дальнейшего разговора о любви и чувствах. Наверное, стоило бы сказать правду, но тогда будут определенные риски, что Йона обо всем узнает преждевременно, да и Донхён, он… Что-то Джин не нравилось в его поведении, она не могла себе объяснить этого, за что терзалась чувством вины еще больше. Он и правда, похоже, влюблен в нее, не ждет у моря погоды, а делает многое для ее завоевания, возможно, стоило хотя бы сказать, что Джин встречается с Ханом, Минхо, Хёнджином, Чанбином, да кем угодно! Но тогда и Йона от нее не отстанет, попытается сосватать с кем-то из них и будет наседать. Не жизнь, а сплошной кошмар…

— Йени сказал купить какие-то специфические приправы, которые есть только на рынке Тондэмун. Ехать далеко, зато вкусно поедим. Ты еще не ела то, что готовит Чонин, пальчики оближешь. А остальные пускай за закуски отвечают, — не ведая о ее мыслях, сказал Хан. Видимо, он никакого значения тому, что рядом с Джин находился Донхён, не придал, зато сам Донхён сгорал от ревности. Это было видно даже невооруженным взглядом. Нет, так нельзя, срочно нужно было что-то выдумать. — Йона же тоже с нами?

— Да, наверное, но я с ней не говорила и еще не звала. Надо бы ей написать, — сказала Джин, пока Хан осторожно выезжал с парковки, и скрепя сердце написала подруге о том, что они собираются на пикник и что она, если не занята и если хочет, может присоединиться. Йона ответила незамедлительно, сказав, что будет готова через час, и попросив скинуть адрес, куда нужно будет подъехать. — Йона с нами, — оповестила Джин и заметила на губах Хана скользнувшую улыбку, чуть усмехнувшись. — Я не хотела спрашивать, вдруг для тебя это болезненно, но всё же… Как Сынмин? Ты сам-то не пострадал?

— Сынмин заслонил меня собой, так что я не успел, — Хан принялся соображать, что бы сказать такого, чтобы не выдать Джин суть произошедшего, но при этом не быть слишком малословным. — Есть просто несколько ублюдков, которые возомнили, что могут с нами потягаться, вот и подстерегают по углам.

— Минхо мне что-то такое рассказывал, — вспоминая его слова о компании, которой они не нравятся, сказала Джин, но сердце чувствовало, что Хан чего-то недоговаривает. — Я думала, что Сынмина ранили при исполнении, но если нет, то что это за компания ублюдков такая? Хан, вы точно в безопасности? То рана на лице Хёнджина, то побитые Минхо и Чан, то теперь Сынмин. Меня начинает это пугать.

— Пф, естественно, всё нормально. Объявился наш бывший друг, считающий, что мы его предали, и сколотивший себе банду. Занимается не вполне законной деятельностью, а так как Сынмин полицейский, его они хотели устранить первым, но так уж получилось, что решили для начала угрохать меня. Думают, что раз у меня нет родителей, то за меня и заступиться и потом добиваться справедливости некому, — забавно закусывая губу и глядя на дорогу, Хан рассказывал обо всем этом так, словно пересказывал сюжет фильма, напрямую никак к нему не относящийся. — Чани-хён разве не рассказывал?

— Нет, возможно, не хотел, чтобы я волновалась. И я не знала, что у тебя, ну… нет родителей. Извини, если задела, — Джин посмотрела на Хана с сочувствием и задумалась о том, что теперь знает, о чем Чан молчит. Надо бы поговорить с ним об этом, в отношениях между людьми не должно быть секретов. — Сынмин совершил героический поступок, я даже и не подозревала, что вы настолько дружны.

— Во-первых, у меня всё же есть отец, и это Чан, так что я почти не страдаю, — чуточку приврав о своем настоящем состоянии при упоминании о том, что родителей у него нет, ответил Хан, поворачиваясь к Джин, которой стало слишком хорошо на душе от того, что парни с такой теплотой к Чану. Ей казалось, что в такие моменты она влюбляется в него еще больше. — А во-вторых, ты права. Мы не просто дружны, мы, считай, братья. И тебе не стоит волноваться насчет нашего бывшего друга, скоро с этой враждой будет покончено. Мы найдем способ, как избавиться от его надоедливого общества.

— Тебя хотели застрелить, а ты так легко об этом говоришь?

— Нужно относиться ко всему проще, — пожал плечами Хан, а Джин просто поражалась его простодушию и легкому отношению к жизни. От этого становилось вдвойне стыдно, что она сетует на свои проблемы, когда другие люди переживают такие ужасы. Но Хан прав, надо ко всему относиться проще. — Так, мы почти приехали. И нам надо в аптеку, купить средство, название которого я забыл, чтобы не слишком опьянеть. Приправы… — Хан посмотрел на внушительный список того, что им нужно купить. — Let's go! — воскликнул он, и Джин поняла, что ее настроение вновь поднялось.

Походы по магазинам заняли больше времени, чем они ожидали, но скучать точно не пришлось. С Ханом, умеющим поддержать почти любую беседу, было хорошо и весело, он почти не замолкал, комментируя каждую их покупку и не позволяя Джин таскать тяжелые пакеты с мясом, травами, приправами, хлебом, овощами и еще кучей всего, что они собирались приготовить. Весь багажник заполнился продуктами, а потом Хан и Джин, обсуждая дораму, которую смотрели они оба, добрались сначала до ее дома, где она чуть поскандалила с родителями, хотевшими провести вечер вместе, но, конечно, не предупредившими об этом, а затем до красивого съемного домика с мангалом, беседкой и видом на реку Ханган, в которой можно было отлично искупаться. Вкусно пахло уже приготовленной Чанбином курицей, Хёнджин и Феликс суетились, расставляя тарелки и столовые приборы, Минхо отдыхал, комментируя чудесный аромат, только что, видимо, приехавший Чонин засучил рукава, готовясь к приготовлению свинины, а Сынмин бросился к Хану, чтобы взять пакеты, но Чан одернул его, чтобы не нагружал перевязанное плечо, и сам принял тяжести из рук друга.

Поняв, что Йона еще не приехала, Джин позволила себе подойти к Чану со спины и обнять его так крепко, положив подбородок на его плечо, словно они виделись не только лишь вчера. Яркая радостная улыбка промелькнула на губах Чана, а потом он поцеловал Джин в лоб, видимо, тоже думая о том, что скоро им снова придется делать вид, будто они лишь друзья. Раздались одобрительные возгласы парней, а за ними и аплодисменты.

— Наконец-то, наконец-то я могу лицезреть свою нуну в объятьях хёна! — воскликнул Чонин, доставая нож для нарезки свинины. — Всё притворялись, притворялись, и вдруг перестали! Это нужно отметить!

Переглянувшись между собой и одновременно покачав головой, Чан и Джин обнялись друг с другом: она обвила руками его пояс и положила голову на его грудь, а он вновь поцеловал ее в висок и чуть сжал ее ребра.

— Йени, не смущай влюбленных, пусть себе там обнимаются, пока это чудовище всё не испортило, — сказал Минхо и, поймав на себе укоризненный взгляд Феликса, ретировался, хотя не испытывал ни малейшего чувства вины. — Хани, иди сюда ко мне, — он опустил Хана возле себя и, скормив ему вишенку, которую тот охотно поймал ртом, сказал: — Пусть эти двое что угодно делают, а я наши отношения скрывать не собираюсь.

— А не требуется, у вас с Йоной есть общая соперница, — ухмыльнулся Сынмин, вспоминая ту сцену с Жозефиной в ресторане. — Только я вот не пойму: если она к Чану неравнодушна, на кой Хани сцену ревности закатывать?

— Да ее не разберешь! — отмахнулся Хёнджин. — Я тоже ничего не понимаю.

— Маленькие вы, чтобы что-то понимать, — Чанбин достал целую сумку с арсеналом водяной пистолетов и гордо показал остальным. — Вот и реквизит, я сегодня не намерен просто сидеть и есть.

— Странно, ты так всегда и делаешь, — Минхо закинул ноги на скамейку, положил голову Хана на свой живот и обнял его за талию, а тот и против не был, как и остальные, привыкшие к подобным сценам. Одна лишь Джин была удивлена, но не сильно, разве что чуть-чуть. — Давайте скорее, есть охота. Потом уже все активные игры. Пощады никому не будет.

— Даже мне? — Хан поднял на Минхо такие жалостливые глаза, будто его только что предали.

— Даже тебе. Особенно если будешь плохо себя вести.

Орудуя ножом, словно настоящий профессионал, Чонин разделывал свинину и приправлял ее своими особенными приправами вкупе с перцем и солью, а потом достал крахмал и пшеничную муку, дав мясу немного пропитаться. Тем временем Джин и Чан, почти не отходя друг от друга и постоянно весело переговариваясь, нарезали овощи и кормили друг друга с рук. Поняв, что больше не может находиться в тишине, где их окружали только звуки природы, Чанбин принес колонку и включил не слишком громкую музыку, для настроения. Феликс и Хёнджин готовили баклажаны по-корейски с грибами, выслушивая сотню комментариев от Сынмина о том, что они всё делают неправильно, на что те отвечали, что если калека так возмущен, то пусть занимается закусками к мясу сам. Когда всё было уже почти готово, а Чан потянулся к Джин за коротким поцелуем, вдалеке показалась машина такси, из которой вышла Йона, сияющая своей красотой даже в простом спортивном костюме. На ходу завязывая бандану, она подошла к каждому, обнимая всех по очереди и оставляя Чана, с гигантским нежеланием отошедшего от Джин, напоследок.

— Вкусно пахнет, мальчики, — улыбнувшись, сказала она, а потом бросила взгляд на обнимающихся Минхо и Хана. — Вот-вот правильно, держи его при себе, Лино, а то всякие нечесаные француженки еще отнимут. Пришлось мне вступиться за вас и ваш неземной роман, так что ты должен меня поблагодарить.

— А мне показалось, что ты вступаешься за ваш с Ханом роман, — приподняв брови, сказал Сынмин. — Таких сцен ревности я еще никогда не видел.

Хан хотел было что-то сказать, но Чанбин, во избежание добивания Сынмина, его перебил:

— Щеночек, хватит, забудем об этом. Лучше спросим у лисенка, как там идут дела с мясом.

— Лисенок, щеночек… Почему ты постоянно называешь их какими-то зверьми, будто мы в зоопарке? — Йона встала рядом с Чаном, облокотившись на стол.

— У каждого из нас есть тотемное животное, — даже радуясь тому, что Йона и Джин заинтересовались этим вопросом, начал пояснять Чанбин. — Я вот свинолик, так как не смог разобраться, кто из этих зверей подходит мне больше, Чонин — лис, Сынмин — щенок, Феликс — цыпленок, Хёнджин — хорек, Чани-хён — волк, но я предпочитаю говорить Вулфчан, а…

— А вот этот кто тогда? — перебила Йона, указывая на зло смотрящего на нее Минхо. — Не цербер, случайно? Или, не знаю, росомаха? Может быть, кто поменьше, но позлее, к примеру, чихуахуа?

— А Лино у нас кролик, — с необъяснимой гордостью ответил Чанбин, настолько удивив Йону, что у нее глаза на лоб полезли.

— Кролик?.. Вот этот козел — такое милое и невинное создание, как кролик?! Вы меня разыгрываете, что ли?! — воскликнула она, но Чанбин только покачал головой в знак отрицания. — Я стесняюсь спросить, каковы были ассоциации в ваших головах, когда вы назвали вот это кроликом?

— За языком следи, иначе я тебе устрою бунт ушастых, а потом ищи-свищи, — рявкнул Минхо, чуть привстав, но Хан вовремя вклинился между ними. — Белка, что ты ее от меня защищаешь?

— А, Хани-белка, — теперь в глазах Йоны было только одобрение. — Джисони просто куда добрее тебя, кролик красноглазый.

— Не джисонкай, сколько раз тебе повторять?! — Минхо сел обратно на скамейку, утянув за собой Хана и вновь обнимая его со спины.

— Я ей разрешил…

— Чего-чего ты сделал? Повтори, — Минхо дернул голову, заглянув в лицо Хана, и тот съежился от ужаса.

— Кажется, кто-то просто очень голодный, потому и злой, — вмешался Чонин, стремясь всеми силами остановить кровопролитие, пока публика не начала вставать на чью-то сторону. — Свинина готова, можем приступать. Как там дела с кимпабом? — спросил он у Хёнджина, и тот показал большой палец. — Отлично, тогда все садимся за стол.

Чувствуя себя голодными, будто дикие звери, каждый из них набросился на еду со жгучим аппетитом, не забывая нахваливать Чонина и его кулинарные навыки. Феликс время от времени кормил Сынмина, приказав тому не напрягать плечо, Чанбин сметал всё на своем пути, Йона перебрасывалась оскорблениями с Минхо, хотя у обоих рот был набит, а Джин едва сдерживала желание сесть рядом с Чаном, искоса поглядывая на него и думая о его тотемном животном. Если он волк, то рядом с ним — стая, и образ вожака ему шел как никакой другой. Случайно ударив Хёнджина по лбу, Чан бросился извиняться и смотреть, точно ли всё в порядке, а потом прижался к другу, гладя того по голове и не переставая повторять «прости».

— Локти, как чья-то нога… — потирая ушибленный лоб, сказал Хёнджин. — Да ешь ты уже, могло быть больнее, — однако Чан всё еще гладил его по голове. — Чани-хён, сядь за стол. У меня голова сейчас взорвется от твоего удара и лопнет от нехватки кислорода.

— Драма-квин, — не глядя, прокомментировал Чанбин.

Услышав, что звонит телефон, Джин извинилась и на секундочку отошла. В трубке раздался обиженный голос матери, спрашивающей, когда она собирается возвращаться, потому что они уже накрыли на ужин и хотели сообщить какую-то важную новость. На слова дочери о том, что она приедет нескоро и что они с Йоной и «ее друзьями» только сами сели за стол, госпожа Мун ответила едва слышным фырканьем, а потом сбросила трубку, даже не скрывая своего возмущения и раздражения. Настроение вновь упало ниже плинтуса, Джин посмотрела на номер матери, думая, не перезвонить ли ей, но потом сдалась и решила этого не делать. Что там за важная новость такая, которую нельзя сообщить, миновав семейный ужин? У родителей так мастерски получалось превратить ее улыбку в слезы одним своим словом или поступком, что можно только диву даваться. Вернувшись за стол, Джин продолжила есть, хоть и аппетит был безнадежно испорчен. Заметив, что с ней что-то не так, Чан не мог оставить это без внимания и сказал:

— Мы с Джин прогуляемся до магазина, купим еще овощей, а то ко второй порции мяса ничего не останется, — он посмотрел на Йону, но та, тоже заметив грусть подруги, только кивнула и переключила свое внимание на кимпаб. Облегченно вздохнув, Чан отвел Джин на достаточно большое расстояние и наконец спросил: — Тебя снова чем-то родители расстроили?

— Я уже успела поругаться с ними сегодня днем из-за того, что они планировали ужин, а я не соизволила на него явиться. Предупредила, что буду поздно, но мать начала настаивать, сказала, что у нее есть для меня какая-то важная новость, а потом отключилась, когда я сказала, что не смогу приехать. Мне пора перестать так остро реагировать на все их слова, но почему-то так задевает… — Джин почувствовала, как Чан обнимает ее одной рукой, а потом останавливается.

— Не уезжай сегодня домой. Раз уж на тебя всё равно обижены, напиши им, что останешься у Йоны. Если бы новость была настолько важной, они сообщили бы ее тебе по телефону, — Чан погладил ее волосы, даря те тепло и ласку, которых ей так не хватало. — Просто поехали ко мне. Ночевать.

— Я бы сказала, что мы не так давно встречаемся и мне рано оставаться у тебя на ночь, но такое уже случалось, — ухмыльнулась Джин, раздумывая над предложением. В конце концов, что она теряет? Родителей еще больше уже не обидеть, а новости и вправду можно и потом услышать, насколько бы важными они ни были. — Забери меня сегодня к себе… хочу побыть с тобой вдвоем.

*****

Пока все доедали остатки свинины, а Чонин отправился готовить вторую партию, на столе вновь зазвонил телефон. Из интереса глянув, кто бы это мог быть, Йона увидела всплывшее «Пак Донхён» и прикусила губы, едва не рассмеявшись. Хан тоже увидел надпись краем глаза и спросил:

— Это тот студент, с которым я сегодня познакомился?

— Ага, сохнет по Джин, как ненормальный, — пояснила Йона, а потом Чонин с интересом подошел к ним с лопаткой в руках. — Давайте возьмем, пока Джин нет? Может, отвадится сам как-нибудь?

— Нет, это ее личная собственность, мы не можем трогать ее телефон без разрешения, — возмутился Феликс, хотя уже был наслышан от Чана об этом Пак Донхёне и разрывался между желанием ответить и здравым смыслом.

— Ой, да ладно! Мы сделаем это во благо, — сказала Йона, потянувшись за телефоном.

— Хоть сейчас у нас мнения сходятся, — Минхо, которому этот студент, злобно стрелявший на него глазами у университета, сразу не понравился, схватил телефон первым и ответил: — Минхо-хён у аппарата, кто говорит?

— Пак Донхён, читать, что ли, не умеешь? Что ты забыл дома у Джин?

— Знаешь, не для всех улица — это дом, — рассмеявшись в трубку, Хёнджин почти выхватил телефон у Минхо. — Давно не виделись, помнишь богатенького красавчика из караоке? Вот он с тобой сейчас и разговаривает. Будешь названивать Джин — приеду и поговорим лично.

— Не страшно, такому избалованному и хилому, на чужие звонки-то отвечать? — грозно спросил Донхён, а Хёнджин зажал рот ладонью, чтобы не рассмеяться в открытую. — Можем встретиться, если тебе так хочется, ты ведь не парень Джин, на меня она не обидится, если я немного разукрашу тебе личико.

— О-о-о, нуна обидится, точно обидится, — сказал на сей раз Чонин, и Донхён тут же узнал его.

— И ты там? У тебя же были вроде как какие-то дела, так шел бы и решал их.

— Я тоже, кстати, здесь. Еще помнишь Хана?

Повисло недолгое молчание, но Хёнджин успел им воспользоваться, прошептав что-то на ухо Феликсу, и тот, не давая Донхёну, что-либо сказать, сделал свой голос настолько низким, насколько это возможно, и почти пропел:

— Мы не знакомы, но я тоже здесь. Ли Феликс, очень неприятно.

— А ты еще что за мужик?! — ошибочно подумав, что рядом с Джин находится какой-то взрослый мужчина лет сорока с прокуренным голосом, Донхён начинал беситься всё больше и больше, а Йона так и представляла себе его лицо. — Отдайте телефон Джин, я желаю разговаривать только с ней. С вами как-нибудь позже разберусь. Включая этого мужика, кем бы они ни был.

— Ну, поглядим, поглядим, — вместо Феликса, умирающего от смеха и упавшего со стула, сказал Чанбин. — Мы тоже еще не знакомы, но, чувствую, не за горами те времена, когда ты договоришься до того, что мы будем ждать тебя в подворотне, если будешь угрожать моим братьям и лезть к Джин.

— Или иметь дело с полицией, если в том будет нужда, — добавил Сынмин и сбросил трубку, пока всех остальных просто разрывало от смеха. Жалея, что толком ничего не успел сказать, Минхо сжал кулаки, Чонин подбежал к подгорающему мясу, Феликс всё никак не мог подняться с пола, да и помочь ему кто-либо способен не был, потому что Хёнджин отошел подальше, хватаясь рукой за подпирающую навес балку, Йона легла лбом на плечо Хана, стараясь отдышаться, и как раз в этот момент появились Чан и Джин с пакетом в руках.

— Вы чего ржете, как лошади? Вас же за километр слышно! — губы Чана невольно дрогнули в улыбке, Сынмин хотел было что-то сказать, но помахал рукой, мол, потом, а затем откуда ни возьмись выпрыгнул Чанбин с водяным пистолетом в руках и забрызгал им сначала Феликса, приводя того в чувство, а потом в Чана, смеющегося и защищающегося руками. Минхо внезапно подбежал к нему, задрав намокшую футболку и оголив его пресс, за что получил по затылку.

— Вах-вах, какие формы, — первой прокомментировала Йона, одобрительно качая головой, а Джин в ответ ей, не зная, какие демоны в нее вселились, выхватила из рук потерявшего бдительность Чанбина пистолет и залила водой подругу сверху донизу. Парни тоже разграбили арсенал и принялись, все мокрые и спасающиеся друг от друга бегством, стрелять в того, кто был ближе остальных.

Хёнджин бежал без оглядки, найдя себе укрытие и крича, что он в опасности, следящий за мясом Чонин защищал свинину, не щадя жизни, Минхо, прежде всего целясь в Йону, случайно ударился головой об стену. Веселье перед вторым застольем продолжалось долго, прежде чем Чанбин принес с собой прихваченные настольные игры и все они, мокрые, но счастливые, наконец успокоились. Время неумолимо клонилось к вечеру, сначала наступили сумерки, и пришлось зажечь свет, а потом на улицу опустилась кромешная мгла, и даже луну заволокло облаками. Поняв, что время уже ни много ни мало близится к одиннадцати, Йона, выпившая довольно много фруктового вина, сказала, что ей пора, за ней подтянулась и Джин.

— Если довезете до дома, буду премного благодарна, — попросила Йона, проверяя, ничего ли она не забыла.

— Я отвезу тебя, — вызвался Чан, — и Джин с Сынмином тоже. Остальные остаются здесь ночевать?

— Разумеется. Почему бы и вам тоже не остаться? — спросил Хан, а потом вспомнил о строгих родителях Йоны и Джин. — Ах, да! Не получится, очень жаль. У нас веселье только начинается.

— Надо будет как-нибудь снова так собраться. В этот чудесный день мы даже с кроликом сошлись во мнениях, — Йона подошла ко всем по очереди, кроме Минхо, чтобы обнять, и запрыгнула на переднее сиденье, хотя его очень хотела занять Джин. Но ничего, ничего, у них с Чаном еще целая ночь впереди наедине друг с другом.

*****

Будучи самым трезвым, если не брать в расчет Чанбина, Чан развез всех по домам, получил поцелуй в щеку от Йоны и отказался от ее «заманчивого» предложения заглянуть к соскучившемуся по нему господину Чхон. Сынмин же, чувствуя, как ноет его плечо, попрощался со всеми сдержанно, явно думая о чем-то своем. Наконец достигнув пункта назначения и открыв дверь перед вновь загрустившей и пишущей матери сообщение Джин, Чан нежно сплел их руки, завел ее в подъезд, а затем и в квартиру. Едва только дверь за ними захлопнулась, загорелся синеватый цвет, такой приятный и успокаивающий, что все тревоги практически мгновенно улетучились, словно по волшебству. Скинув с себя надоевшую за день обувь, Джин отложила и телефон, так и не узнав, что Донхён звонил ей сегодня, и даже не думая о нем.

— О чем думаешь? — спросил Чан, доставая из шкафа домашнюю футболку для себя и всё ту же тунику — для Джин.

— О многом, но сейчас, снова оказавшись у тебя, вспомнила о той ночи, когда ты заступился за меня, и подумала о вас восьмерых. Почему ты скрыл от меня, что за вами охотится банда каких-то ненормальных во главе с вашим бывшим другом? Я могла многое предположить, но точно не это, — Джин поняла, что ее слова звучат, как упрек, и встала, беря Чана за руки. — Ты мой парень, и я хочу, чтобы у нас не было секретов. И если тебе из-за чего-то больно или в твоей жизни происходит нечто страшное, я должна знать. Что если однажды на вас снова нападет кто-то из них, и под прицелом окажутся уже не Хан и Сынмин, а ты? И что если они не промажут?

— Прости, — Чан погладил тыльной стороной ладони ее щеку, радуясь тому, что кто-то из парней сочинил вполне правдоподобную легенду, не лишенную оснований. — Не хотел посвящать тебя в эти дела, потому что боялся, что ты испугаешься или будешь слишком сильно волноваться. Со мной никогда не случится ничего страшного, — он прижал ее голову к груди, любил так делать, чтобы чувствовать, что Джин теперь рядом с ним. — И с парнями тоже. Я обязательно со всем разберусь.

— Есть еще кое-что, о чем я думаю, — решила перевести тему Джин, стараясь верить ему на слово, хоть и чувство, что что-то здесь не так, ее не покидало. — Йона сегодня прокомментировала твой пресс, и меня это взбесило. Прости, если я выглядела, как полная дура, в этот момент.

— Хм, а мне понравилось, — Чан рассмеялся, вспомнив запечатленную на лице Джин ревность, и ощутил приятное тепло в груди. — Не могу больше скрываться, ты должна всё ей рассказать. Хочу, чтобы весь мир знал, что ты — моя. И мой пресс, если тебя это волнует, тоже твой, — добавил он, услышав смешок Джин и почувствовав, как она кладет руку на его живот и проводит пальцами по мускулам.

— Я не видела его раньше, — Джин знала, что делает что-то совершенно поспешное и бредовое, но всё же потянула вверх край его футболки и стянула ее, откинув на кровать, а потом положила руку обратно, изучая пальцами каждый кубик на его прессе и постепенно приближаясь к его губам. Внизу живота вновь защемило, захотелось свести ноги вместе, когда Чан закрыл глаза и притянул ее к себе, вновь сливаясь с ней в поцелуе. Но сейчас они как-никогда понимали, что этого им становится мало. Джин провела руками по его плечам и только теперь, когда вместо ткани нащупала голое тело, вполне осознала, что Чан стоит перед ней, полуобнаженный. — Иногда я жалею, что не позволила тебе поцеловать себя в ту ночь. Выдумала, что мы должны и дальше общаться, как друзья, будто не понимала, что рано или поздно мы всё равно…

— А я чувствовал себя таким виноватым, — посмеялся Чан, отошел в сторону, даже, видимо, не собираясь надевать футболку назад, и взял в руки гитару. — Хочешь, спою тебе что-нибудь?

— А что за песню ты пел в прошлый раз? Было так красиво, — Джин присела рядышком, сложив руки в замок. — Кто исполнитель? Пыталась найти по словам, которые запомнила, через интернет, но…

— Ты бы и не нашла. Эту песню сочинили мы с Ханом и Чанбином, — будучи очень довольным от того, что ей понравилась песня, ответил Чан, а потом увидел легкое удивление в глазах Джин. — Но сейчас спою тебе что-нибудь другое, чтобы смахнуть твою грусть, — он провел костяшкой указательного пальца по ее носу, быстро настроив гитару, заиграл красивую мелодию, высунул кончик языка и наконец запел, начав, видимо, не с первого куплета: — Чтобы быть просто друзьями, ты слишком красива,

Я буду слишком сожалеть, чтобы оставаться просто друзьями.

Я знаю, что пожалею, поэтому я решаю выразить свои чувства,

Я хочу быть больше, чем просто друзьями.

Ты мне слишком нравишься,

Прости, что ты мне нравишься, прости,

Что ты мне нравишься,

Прости, что ты мне нравишься, прости,

Если любить тебя неправильно…Перевод песни «Sorry, i love you»

— Не ты, случайно, писал, когда думал обо мне? — спросила восхищенная Джин, как только Чан сыграл последний аккорд.

— Нет-нет, я только сделал аранжировку, но сочинял Чанбин. Часто напевал себе ее, когда думал о тебе, — Чан сложил руки на гитару, решившись показать ей и другие тексты, отправился за тетрадью, лежащей на тумбочке, и протянул ее Джин. — Я рад, что тебе нравится, как я пою и наши тексты — тоже.

— Эм… мне лучше признаться сейчас, да? — становясь пунцовой, спросила Джин. — Я читала тексты, когда ты уехал к Минхо, не могла удержаться, когда увидела эту тетрадь. Хотела положить на место, но мне так понравилось, что я не смогла просто взять и отложить в сторону, пока всё не просмотрела. Ты же не злишься?

— Нисколько. И я счастлив, что в тот день это помогло тебе отвлечься, — Чан вновь улыбнулся так ярко, что Джин не понимала, как можно быть настолько добрым, чутким и понимающим. — Хочешь что-нибудь посмотреть? Я не собирался ложиться спать настолько рано.

Включив на планшете фильм, Чан лег на кровать и, поняв, что Джин слишком далеко от него, словно не родная, попросил ее лечь к нему на плечо. Так она и сделала, вдобавок обняв его за пояс. Выбор пал на американский боевик, но явно не такой же идиотский, как тот, что они смотрели в кинотеатре, что стало понятно уже из открывающей сцены. Голубоватый свет, окрашивающий комнату, чуть приглушился, они остались практически в полной темноте, и только свечение экрана было очень ярким. Внимательно следя за экшном, отлично поставленном и столь же прекрасно смонтированным, Джин позабыла обо всем, то и дело комментируя происходящее. Йону всегда раздражало, что подруга слишком много болтает, но Чан, похоже, тоже был охоч до разговоров во время просмотра. Главный герой, проиграв, как это водится, во втором акте, встал с колен и направился к друзьям, весь раненый и в крови. Он зашел внутрь и едва не упал, шатаясь и переваливаясь с ноги на ногу, а потом оперся на стену. Не придавая значения тому, что Чан всё это время гладил ее по плечам и талии, Джин ощутила, как он спустился пальцами чуть ниже, к пояснице, а потом еще немного, осторожно, как бы спрашивая разрешения, и, не встречая сопротивления, сжал ладонью ее ягодицу, начав поглаживать ту пальцами и не отвлекаясь от просмотра, но на самом деле безумно нервничая. Джин уже была осторожной и выставляла жесткие границы в тех, прошлых и первых ее отношениях, и к чему это привело? К расставанию на почве измены, так что вновь быть столь же аккуратной, когда любишь, она не видела никакого смысла. Кто захочет предать, тот обязательно предаст, вот чему ее научила та ситуация. И, когда-то думая, что больше себя никому не доверит, Джин отчего-то знала, что Чан никогда ее не обидит, никогда она не застанет его в постели с другой, не получит нож в спину, а потому дарила ему свою душу и готова была подарить тело, когда до этого дойдет. И сейчас, чувствуя, как его ладонь скользит по ягодицам, Джин провела рукой по мышцам на груди Чана и спустилась в прессу, на который не могла наглядеться.

— Всё в порядке? — чуть убирая руку, спросил Чан, но Джин вернула его ладонь обратно, ничего не отвечая. Так они и лежали до тех пор, пока фильм не закончился и не начались титры. — Я же обещал посмотреть с тобой что-нибудь хорошее, — сказал он и взглянул на экран планшета, поняв, что время перевалило за два часа ночи. — Тебе понравилось?

— Да, очень, — приняв сидячее положение и тряхнув головой, ответила Джин. — Теперь понимаю, откуда у фильма такие хорошие оценки. И я захотела есть, — внезапно добавила она, — думала, что после этого застолья никогда не захочу, но желудочек со мной не согласен, — она похлопала живот ладонью. — Давай я что-нибудь приготовлю из тех продуктов, что есть?

— Раз ты у меня в гостях, то этим займусь я, — Чан отправился на кухню, заглядывая в холодильник и, поняв, что дома из съестного разве что яйца и молоко, достал сковородку, чтобы сделать омлет.

Джин уселась за стол, любуясь на то, как Чан хозяйничает, и пообещав самой себе встать пораньше, чтобы приготовить завтрак. Неожиданно зазвонил телефон, кому-то что-то понадобилось посреди ночи. Номер оказался незнакомым, так что Джин на свой страх и риск приняла вызов, а потом услышала взволнованный и едва не плачущий голос соседки, сказавшей, что в отсутствие хозяев кто-то пробрался к ним в дом.

*****

Разбитый, как фарфоровая фигурка, изнутри, Сынмин стоял на крыше многоэтажного дома и едва успевал смахивать слезы, глядя на ночной Сеул и задыхаясь от несправедливости этого мира. Ноги были так близко к краю, но прыгать он не собирался, смотря вперед и роняя на далекую-далекую землю телефон. Снова отказ, и снова по неизвестной причине. А ведь начиналось всё так хорошо…

Ким Сынмин, всю жизнь мечтавший стать полицейским, получил результаты вступительных экзаменов в Высшую школу полиции, дрожащими руками вскрыл конверт, а потом, увидев, что он принят на бюджетной основе, не смог поверить своим глазам. Рядом сидел Уджин, жутко нервничая, до дрожи в коленях. Он тоже получил свой ответ и теперь знал, что принят, конечно, с результатами пониже, чем у друга, но тем не менее достаточно высокими для успешного поступления.

— Мы шли к этому почти всю жизнь… — до сих пор не веря в то, что они это сделали, Сынмин снова схватил письмо и, перечитав, кинул на стол, а потом зажал рот ладонями, откинувшись на спинку дивана. — Уджин, ты понимаешь или не понимаешь? Мы поступили туда, куда хотели, да еще и на бюджетной основе! Нужно срочно сообщить родителям!

— Я рад за тебя, — улыбнулся Уджин, вставая с кресла и доставая телефон. — Просто выражаю свой восторг не так бурно, я всё же решил пойти в полицию только из-за тебя. Мне податься больше некуда.

— Но у тебя высокий результат! Не может быть, чтобы ты пошел в полицию только из-за меня, — Сынмин ударил кулаком по плечу друга, чуть толкнув его, и с восторгом сообщил родителям, что его мечта сбылась. А те, поинтересовавшись в том числе успехами Уджина, решили устроить праздник в честь поступления.

Обзаведшись формой для учебы и глядя в зеркало, Сынмин вспомнил себя, еще маленьким. В тот день у них было что-то вроде дня профессии, где каждый ученик называл, кем бы он хотел стать и почему. Уджин тогда надел медицинский халат и заявил во всеуслышание, что мечтает стать врачом, а Сынмин, сначала воротя нос, посмотрел на себя в купленной мамой полицейской форме и, обдумав всё, с улыбкой сказал учителям, что хочет помогать добрым людям и наказывать плохих, чтобы каждый гражданин Кореи жил в счастье и безопасности. Годы шли, мнения одноклассников менялись, Уджин никак не мог найти себя и занялся вокалом, а Сынмин, научившись петь только благодаря просьбам лучшего друга, своего намерения так и не изменил. Он рос, мужал, физические тренировки становились всё более жесткими и беспощадными, а желание стать полицейским росло. Стараясь помогать каждому по возможности, Сынмин стал поборником справедливости в школе, все знали, что если кто-то кого-то обидит, последует ловля преступника, расследование, суд и наказание.

И вот однажды его жажда справедливости сыграла с ним злую шутку.

Первый день учебы прошел точно так, как Сынмин и мечтал, Уджин всё время был рядом и следовал за другом, как хвостик, не отставая ни на шаг и пытаясь добиваться тех же результатов. Однако не все студенты были столь же увлечены мыслью о помощи людям, глупо было полагать, что будет как-то иначе, но у Сынмина в голове не укладывалось, почему некоторые, в особенности Мин Тху, пристроенный в школу полиции благодаря деньгам отца и благодаря им же сдающий все зачеты и экзамены на отлично, настолько наплевательски относятся к их правому делу. Сколько раз Уджин едва не подрался с Мин Тху, но держал себя в руках, зная, что добром это не кончится, тогда как Сынмин стал похож на пороховую бочку, еще чуть-чуть — и ничего не останется после взрыва.

Проучившись год и стараясь ни с кем не конфликтовать, включая продажных преподавателей, Сынмин всё больше понимал, что не ошибся в выборе профессии, тогда как Уджину становилось всё сложнее и сложнее. Отлынивая, пропуская пары и больше не желая заниматься физической подготовкой, он довольствовался удовлетворительными оценками и не понимал, как у Сынмина хватает запала на то, чтобы так усердно работать. Но роковой час, когда для них обоих закрылся вход в академию, настал.

— Ты брекеты наконец поставил? Стало стыдно с кривыми зубами ходить? — Мин Тху держал в руках учебный автомат, не попадая по мишеням в большей половине случаев, но все рукоплескали так, словно он только что выиграл мировой чемпионат по биатлону. — Чего толку в твоей учебе, если ни одна нормальная девушка на тебя не посмотрит?

Для Сынмина отсутствие у него отношений отнюдь не было больной темой, но одного взгляда на то, как их одногруппница подходит к Мин Тху и обнимает его за пояс, пробудило в нем легкую зависть. Тряхнув головой, чтобы выбросить все мрачные мысли, Сынмин прицелился в мишень и сделал несколько точных выстрелов, а потом с гордым видом повернулся к Мин Тху, но тот лишь рассмеялся. Уджин, наблюдающий за всем этим со стороны, почувствовав, как обстановка накаляется, дернул друга за руку, чтобы отойти подальше, но разгорающийся огонь было уже не остановить. Сынмин сначала было пошел вслед за Уджином, проигнорировав всё, но обернулся, услышав в свою сторону:

— Всё жду и жду, когда ты решишься со мной поговорить с глазу на глаз, но каждый раз, когда пытаюсь тебя раззадорить, вижу спину труса. Раз ты так прилежно учишься, может, продемонстрируешь свои навыки? — Мин Тху закинул полицейский пиджак себе за спину, придерживая его за ворот и отталкивая одногруппницу. Сынмин сжал кулаки, но, решив и дальше не поддаваться на провокации, пошел вперед. — Вы видели это, ребята? Ким Сынмин испугался, — Мин Тху поднял руки вверх, призывая всех возмущенно воскликнуть. — Правильно, потому что как бы хорошо ты ни учился, каким бы мечом справедливости себя ни провозглашал, все боятся одного — денег и власти. И ты тоже боишься, не посмеешь меня тронуть, что бы я ни говорил.

— Может ты заткнешься уже? Становится скучно слушать, — Уджин показательно зевнул, но не мог не признать правоту Мин Тху. Все боялись его денег и власти, терпели его забавы, шутки, издевательства и проплаченные результаты, хотя сами из кожи вон лезли, чтобы добиться хоть каких-то успехов.

— Тогда подкреплю слова действиями, — Мин Тху развел руками, пиджак упал вниз, а потом послышался хлесткий удар. Стоящая рядом одногруппница вскрикнула от боли и взялась рукой за щеку. Ее голова сильно отлетела в сторону, шея заболела, но рот не смог произнести ни одного слова. На глазах девицы навернулись слезы, никто не заступился, и вправду боясь.

Больше не владея собой, Сынмин оказался возле Мин Тху в мгновение ока и повалил его на землю ударом кулака. Пол окрасился каплями крови, Уджин пытался стянуть друга с того мерзавца, который даже внимания не заслуживал, все вокруг засуетились, не зная, что им делать и кого позвать на помощь. Сынмин и Мин Тху сплелись в клубок, нанося друг другу страшные увечья и не собираясь сдаваться, силясь что-то доказать. Девица, получившая пощечину, побежала за теми, кто может с этим разобраться, а потом, сказав, что это Сынмин затеял драку, громко вскрикнула, когда Мин Тху ощутил на своей челюсти мощный удар пистолетом и выплюнул зуб.

— Ты ответишь за это, придурок! — вскричал поднятый друзьями на ноги Мин Тху. — Я сделаю так, что ты вылетишь отсюда и что тебя никогда — понял меня? — никогда не возьмут работать в полицию! Ты никогда больше не наденешь эту форму, Ким Сынмин!

— А я думал, что ты хотел поговорить со мной с глазу на глаз. Критиковал мои зубы, но теперь они у меня хотя бы в целости и сохранности, — не приняв угрозы всерьез, усмехнулся Сынмин, утоливший свою жажду справедливости, и вытер кровь с губы и лба. Слишком много здесь было очевидцев, которые могли подтвердить, как всё было на самом деле.

Но, явившись в деканат, он получил молчаливый приказ об отчислении, без объяснения причин. И сколько Сынмин ни бился в двери полицейской школы, сколько ни силился понять, что пошло не так, встретил Мин Тху на улице, и тот пояснил, что по общепринятой версии это он, Сынмин, ударил ту девушку, это он устроил драку, это он проявил агрессию, с зашкаливающим уровнем которой его не возьмут ни в одно учебное заведение, даже самое низкорейтинговое, даже в юридический не возьмут. Уджин забрал документы и ушел, поняв, что делать ему в этой школе больше нечего, а Сынмин обзванивал все университеты, колледжи, академии, до каких только смог дотянуться, даже в других городах, но везде было одно и то же — отказ. Мин Тху закрыл двери от желаемого будущего и выкинул ключи, не оставив ничего, кроме пустоты.

Поднявшись на крышу и глядя вперед, Сынмин изо всех сил старался осмыслить, что пошло не так, не хотел признавать горькую правду, о которой ему так долго и упорно твердил Уджин — деньги и власть решают всё. Люди, которые должны были служить закону, с легкостью переступали через него под натиском этих двух страшных слов. Слезы так и бежали ручьем, Сынмин сделал один неосторожный шаг и едва было не провалился туда, в пропасть, не зная, как теперь жить и что ему делать. Уджин забежал на крышу и, смертельно перепугавшись, схватил друга за руку, пока тот не наделал глупостей.

— Ты что творишь?! Я нашел выход из положения, а ты свести счеты с жизнью решил?! Ты будущий полицейский или тряпка, черт возьми?! — Уджин потряс его за ворот футболки, а у Сынмина не было ни моральных, ни физических сил, чтобы сопротивляться. — Вот! — размахивая перед его носом какой-то бумагой с написанным на ней номером телефона, воскликнул Уджин. — Вот выход из нашего положения! Им нужен кто-то, кто разбирается в законодательстве и владеет оружием, а мы как никто подходим! У нас встреча через час, и если ты, идиот, еще раз попробуешь шагнуть куда-то не туда, то я сначала воскрешу тебя, а потом снова убью!

Еле переставляя ноги, Сынмин дошел до места встречи и увидел четверых незнакомых парней, напряженно стоявших поодаль. Один из них, со светлыми волосами, вышел вперед, на его бедре болталась кобура, а пальцы сжимали рукоять пистолета. Уджин, нервничая и делая серьезное лицо, о чем-то долго говорил с блондином, а Сынмин чувствовал на себе пристальный и изучающий взгляд трех пар глаз. Тогда он еще не догадывался, что встретил людей, с которыми породнится душой и свяжет дальнейшую жизнь.

— Познакомься, Сынмин, это Со Чанбин, — Уджин с превеликой радостью на лице указал на качка в черной футболке, и тот приветливо махнул рукой. — Слева от него Ли Минхо, а за ним — Хан Джисон.

— Просто Хан, — подмигнул он и сдул с глаз челку.

— Да-да, конечно… А это лидер команды — Бан Кристофер Чан, — Уджин указал на блондина, наконец застегнувшего кобуру. — Они занимаются чем-то вроде… в общем, как полиция, но нелегальная, с более действенными методами. И я подумал, раз уж мы всю жизнь мечтали бороться с преступностью, то нужно это делать радикально. Мы уже убедились, что закон не на стороне справедливости, как и его исполнители.

— Рад с вами познакомиться, — быстро и мягко проговорил Сынмин, протягивая Чану руку. — С чего нам начать?

Первое задание, второе, третье, и вот уже Сынмин начал привыкать к тому, что теперь он — теневая сторона справедливости, находящееся вне закона. Теперь он — часть команды, к которой привязался и без которой больше не мог и помыслить свою жизнь. И пришел тот день, когда Чан, улыбаясь и предвкушая восторг друга, протянул тому большую коробку. Стянув ленточку и приоткрыв крышку, Сынмин увидел полицейскую форму, лежащее на ней липовое удостоверение и фуражку. Пальцы дотронулись до ткани и вынули пиджак, а глаза начали рассматривать подарок, потом Сынмин повернулся и увидел, как парни радостно переглядываются между собой.

— Мы решили, что для некоторых дел нам нужен свой полицейский, и никто не подходит на эту роль больше, чем ты, Сынмин, — сказал Чан, сложив руку на плечо Уджина. — Ну же, примерь, вдруг мы с размером не угадали.

Впервые за столько месяцев надев на себя форму, Сынмин не отрывал глаз от зеркала и, наконец насмотревшись и расплакавшись, бросился к парням обниматься, благодаря судьбу за то, что они появились в его жизни. Если бы не Уджин, сложно было представить, что бы случилось, и казалось, что так будет всегда: они — команда, жаждущая справедливости. А потом произошло кое-что страшное…

*****

Из воспоминаний Сынмина, стоящего обнаженным у зеркала и рассматривающего свое пулевое ранение, вывел звонок Чана, такой поздний, что это даже не было странностью, если брать во внимание их профессию.

— Дружище, срочно нужна твоя помощь… — одних только этих слов было достаточно, чтобы Сынмин живо оделся и выехал в ночи.