У разрушенного здания все еще лениво толпится народ. Магглы считают, что это рванул газ. Кто-то оставил включенной конфорку, а может, она и сама рванула — старый же район, когда там в последний раз проверяли трубы. Выглядит очень натурально, пока Кэйа идет, уперев руки в карманы, он видит желтые полосы повсюду, дым и пожарных, которые до сих пор что-то делают. Стоит зайти за линию, приоткрыть ее, и волшебная ткань, которой завесили пространство, показывает ему совершенно других людей на фоне обгорелого здания и серого неба. Они все, как Дилюк, идущий немного впереди, тоже носят плащи. Это модно и эргономично, а еще немного завидно, ведь он, со своими штанами на резинке, кроссовками и свитером, выделяется еще сильнее. Группки мракоборцев распределены по всему периметру; кто-то в третий раз обходит здание, чтобы найти следы магического присутствия, которые могли упустить, другие собирают картину произошедшего и фотографируют улики.

Здание открывается им, обнаженное, с него содрали его платье, за него дрались, но не за честь, далеко не за честь была эта драка. Как итог — разбитая стена, унижение, пар, дым, Министерство Магии. Кэйа пристально осматривает его, не переставая покачиваться, жуёт губу и первое, что он произносит в мокром лондонском воздухе, это:

— Это не я.

— Конечно, — Дилюк не смеётся и не вздыхает. Кэйа сказал это специально. Он ведёт себя так, специально, потому что считает, что от него этого ждут. Все думают, что за десять лет он сошел с ума. Покачивается, пружиня на пятках, дёргается, моргает, кусает губу и скалится, выпячивая кончик языка, каждый раз, когда замечает на себе взгляд какого-нибудь мракоборца. Дилюку это не нравится, но ему все равно до тех пор, пока Кэйа здесь и никому не вредит.

Кэйа морщится.

— Ты знаешь, кто?

— Пока нет. Но у меня есть догадки, в противном случае, Лиза нас бы не...

— Мистер Рагнвиндр!

Дилюк отворачивается. К ним подходит коротенькая девочка, смуглая, серьёзная, в твидовом пальто. Она зовёт его, рядом с ней мнется долговязый юноша. Кажется, они ведут это расследование. Дилюк идёт к ним, Кэйа остаётся на месте.

— Герта, Гай, — кивает он в знак приветствия. — Как обстоят дела?

«Дела» — это не то, что хотела обсудить Герта. Это видно по замешательству, на секунду появившемуся на ее лице, однако она быстро вспоминает, что является профессионалом, и Дилюк — тоже, и ему надо доверять так же, как только что он доверил ей поделиться последними новостями. Поэтому она прочищает горло.

— Это произошло сегодня ночью. Неизвестные устроили дуэль, прямо в здании, и, судя по… разрушениям, для одного из дуэлянтов она закончилась плачевно.

Дилюк вновь поднимает голову и смотрит на отсутствующий кусок стены. Ему очень хочется выгнуть бровь и сказать, что «плачевно» — это немного не то слово, которое подошло бы в данной ситуации.

— Свидетелей нет?

— Нет.

— Удалось выяснить, кто это был? — Женщина кивает ему и жестом руки призывает подняться наверх. Дилюк поворачивается. — Кэйа, пойдем.

Кэйа вздрагивает. Он в это время прожигал взглядом дыру в чьем-то лбу, но как только услышал свое имя, перестал кривляться. Герта с недоверием смотрит, как он, не высказав ни единого возражения, подходит к ним.

— А это точно… — она не заканчивает, чувствуя на себе взгляд обоих, и выразительно округляет глаза. Дилюк вздыхает.

— Это приказ министра.

— Ясно.

Кэйа скалится ей, слегка сгорбившись, ведь, как оказалось, терпеть его дурачества и в принципе присутствие в расследовании — это распоряжение свыше, и налагается оно не только на Дилюка. Они идут в молчании, в невыносимом и долгом, во время которого Кэйа наслаждается тем, что приносит им неудобство одним своим присутствием. Особенно Гаю — тот его боится, Кэйа знает это. Он помнит его. Помнит. Гай был в группе допроса.

Вчетвером они идут на второй этаж. Ступени под их ботинками ноют, а раненые стены стонут, и, хотя все знают, что даже такая рухлядь может быть укреплена магией, нет-нет да чувствуют, как волосы на загривке встают дыбом от страха упасть. С импровизированной площадки виднеется кусочек Лондона, но город их сейчас не особо интересует. Кэйа тут же отстает — его заинтересовала разбитая ванная, — а Дилюк продолжает свой расспрос.

— Вы восстанавливали картину преступления?

— Визуально? Нет. Кто-то наложил защитные чары. При попытке посмотреть прошлое здание остается неизменным, как будто оно всегда таким было.

Дилюк делает несколько шагов к обрыву. Скрипят доски, ветер лезет за шиворот. Скверная погода, скверное место. Осматривая разрушенную комнату, он замечает в ней кусочки жизни, улики, доказательство, что здание совсем недавно было живым. Сломанная лампа, обгоревший комод с вынутым, словно язык у запыхавшейся собаки, ящиком, куски ткани, страницы, вырванные из книги и недостаточно желтые, чтобы обмануть их в своем совершеннолетии. В углу обломки наползают друг на друга, как тушки муравьев, сбившихся с пути и умерших от истощения — муравейник из досок, щебня и куска стены. Там же, совсем рядом, лежит тело, заснувшее, уставшее от постоянных взглядов. Запятнанная куртка, ботинки с драной подошвой, голова, упавшая на грудь, а на груди — дыра, чернеющая на фоне стены. Дилюк подходит к нему, морщится, садясь рядом на корточки, и аккуратно поднимает лицо за подбородок, предварительно вынув из кармана носовой платок и укрыв им свою ладонь.

— Феликс Разье. — Говорит Герта, пока Дилюк всматривается в дыру в груди. — Он был контрабандистом, сбывал какую-то мелочь. Сломанные волшебные палочки, например. Относительно безвредный, сидел у нас на коротком поводке. Через него мы выходили на более опасных преступников. Вероятно, кто-то из его клиентов остался недоволен, вот и…

— Есть у вас список этих известных покупателей? — перебивает Дилюк, она кивает. — Хорошо. Предоставьте его, в полном объеме. Нужны все, даже если кто-то из них был лишён волшебной палочки.

Герта кивает. Она говорит, прежде чем уйти, что предоставит его в течение получаса. Гай обращается к Дилюку, и вдвоем они обсуждают преступление и его детали. Кэйа как-то теряет нить их разговора и теряется в нем, прячется, становится невидимым на несколько минут. За это время он успевает подойти к трупу и легонько поддеть его левую руку мыском кроссовка. Гай замечает это, и, без того переполненный тревогой, отвлекается от Дилюка.

— Эй! — кричит он. Кэйа вздрагивает, от этого рука вяло пружинит и падает на пол, а он, в силу привычки, поднимает над головой открытые ладони. Дилюк, который и сам вздрогнул от резкого крика, спокойно подходит к нему и поднимает руку, стягивая куртку наверх. На зернистой, мертвенно рыхлой коже он видит нечеткий, синюшный след плохо сведенной татуировки, знакомой им всем достаточно хорошо.

— Это бывший Пожиратель Смерти, вы знали об этом?

— Конечно. Он был из тех, кто первыми отреклись от Того-Кого-Нельзя-Называть, как только почувствовали перевес сил. Откровенно говоря, я думаю, что все это, — Гай окидывает взглядом разрушенную квартиру, — Дело рук его бывших дружков.

— Вы считаете, это сделал Пожиратель Смерти? — Дилюк отпускает мертвую руку, поднимается и, скомкав платок, выбрасывает его.

— А кто ещё? Кто ещё мог бы нанести такой вред? Мы давно расправились с ними, и теперь все, что им осталось — это ошиваться в Ист-Энде. Два старых мага не поделили какую-нибудь волшебную рухлядь, а может, и вовсе бутылку виски, вот и… — Гай осекается под взглядом Кэйи, вместе с голосом тухнет его самодовольство и уверенность. Он вспоминает, что, будь это просто пьяная потасовка, ни Дилюка, ни тем более его здесь бы не было, а поэтому конец предложения оказывается успешно проглочен и забыт.

Однако Кэйа слышит и запоминает. Кэйа подходит к ним, и мракоборец автоматически замирает и перестает моргать. Он помнит, кто такой Кэйа. Дилюк это помнит, хотя он совершенно спокоен и лишь с мягкой внимательностью смотрит за его шагами, развязными и шаткими. Кэйа же, единственный, не соответствующий ни одеждой, ни статусом, размашисто склоняет голову и усмехается:

— Тот, кто сделал это с домом, — и, чуть шатнувшись назад, он поднимает руку и указательным пальцем обводит небосвод там, где раньше была стена, — Точно не Пожиратель Смерти. Они не любят устраивать такое шоу.

— Вы не любите?

Гай и сам не знает, почему позволил себе сказать что-то подобное, и это читается в его глазах, вместе со страхом, что своими словами он разбудил в Кэйе то зло, которого так боялся во время его допросов.

Кэйа выгибает бровь. Правый глаз у него, как и всегда, закрыт, левый светится нездоровым блеском, губы тянутся в презрительной усмешке. Он опускает взгляд на руки мракоборца и замечает напряжённые кулаки — в любой момент готов вытащить палочку и если не использовать заклятие, то хотя бы воткнуть ее в глаз. Однако вместо иронии и сарказма, и, слава богу, угроз, Кэйа пожимает плечами и спокойно отвечает:

— Я? Я как раз люблю, — говорит он и улыбается, обнажая им и всему городу жёлтые зубы, — люблю большие шоу. Как в зоопарке в восемьдесят четвертом. — он усмехается и тут же, теряя интерес, делает несколько шагов взад-вперед. — Просто сейчас, когда бравые авроры держат их за шею, Пожиратели Смерти не будут выпендриваться, если на то нет причины. А виски или "волшебная рухлядь", как ты, мальчик, ее назвал, это не причина. Нет, это точно не Пожиратели.

Гай с огромным удовольствием сейчас бы точно так же усмехнулся и сказал, что Кэйа, не имея опыта в расследовании всякого рода дел, не должен даже рот открывать в сторону его предположений. Будь он один, так бы и сделал — возможно, даже не подпустил бы преступника к месту преступления, но рядом был Дилюк, и Дилюк, в отличие от него, внимательно слушал. Они полагались на то, что бывший Пожиратель Смерти сможет помочь им понять, что произошло, — теперь понятно, почему они вообще появились на месте преступления, — однако неужели здесь, в этом старом доме хранилось нечто настолько важное, что сил и опыта мракоборцев было недостаточно?

Ещё раз осмотрев этаж, они спускаются вниз. Гай идёт немного впереди, и шум будничных обсуждений смешивается с тихим разговором за его спиной. Он пытается вслушаться, и к большому своему сожалению осознает, что диалог Кэйи и Дилюка настолько же будничный, как и все остальные. Преступник, которого с таким трудом поймали и с таким скандалом засадили в Азкабан, сейчас идёт и спрашивает Дилюка об одежде, а он, Дилюк Рагнвиндр, один из лучших мракоборцев в прошлом, а в настоящем — декан факультета Гриффиндор в школе чародейства и волшебства, что-то отвечает ему и совершенно будничным тоном просит быть осторожным и смотреть себе под ноги. Привыкший делить все на белое и чёрное, не посвященный ни в план министра магии, ни в дело больше положенного, Гай не понимает этого.

Герта возвращается к ним с тоненькой книжицей на пружине, и вчетвером они отходят на значительное расстояние от остальных групп. Дилюк раскрывает книжицу и, послюнявив палец, перелистывает страницы со вклеенными фотографиями и досье. Имя, Фамилия, возраст, список нарушений. Он листает быстро и без интереса, и ни Герта, ни Гай не понимают, почему некоторым лицам он не уделяет никакого внимания. Спохватившись, что они хотят объяснений, Дилюк поворачивается к ним:

— Я не рассматриваю тех, кто находится под стражей или уже отбывает срок, а также Пожирателей Смерти. К ним мы еще вернемся, если мои подозрения не подтвердятся.

— У вас есть подозрения, сэр? — живо спрашивает Гай не без доли восхищения. Не смотря в его сторону, Дилюк кивает.

Его рука вздрагивает, а сам он мерзнет на мгновение, когда среди «клиентов» видит знакомое лицо. Лицо на живой фотографии серое с сепией, голова с копной сальных волос дергается, а руки держат перед собой плашку с информацией, которая продублирована на листе. Кэйа, полезший ему через плечо, чтобы заглянуть в папку, улыбается. Его больше интересует список преступлений, расположившийся внизу листа.

— Ты не сказал, что тоже что-то покупал у него.

— А какой смысл? — пожимает он плечами. — Ты знаешь, я физически не мог устроить здесь ба-бах. Это случилось, кажется, вчера ночью, а вчера ночью мы…

— Согласен. — Дилюк обрывает его и незаметно, как если бы он просто буднично моргнул, прикрывает глаза. Кэйа крайне этим доволен. — И всё же, сообщай любую информацию, которую знаешь.

— Хорошо, как скажете, — фыркает он, делает пару шагов вперед и торжественно объявляет своим спонтанным слушателям, — Феликс Разье был чванливым ханжой, как и все французы, и каждый раз, когда что-то пачкало его манжеты, он был готов разныться, как младенчик, у которого на землю упало его мороженое.

Такую пламенную речь все оставляют в гробовом молчании. Кэйа чувствует триумф. Оглядев их лица — Герта ничего не поняла, Гай покраснел от раздражения, а Дилюк почти вслух считал до десяти, — он громко хохотнул и, смилостивившись, добавил с широкой улыбкой:

— Вы хотели, я дал. В любом случае, дорогуша, я не твоя фокус-группа.

Дилюк прикрывает глаза на долю секунды, пока досчитывает до числа «десять».

— Возможно.

— Что, подозреваешь? — издевается он. Гай шумно и зло вдыхает, но, так как обращаются не к нему, молчит. Дилюк тоже оставляет его без ответа и продолжает листать страницы, но вскоре снова останавливается. С тихим «хм» брови его приподнимаются, и он аккуратно, приложив книгу к скамейке, вынимает заинтересовавший его лист. Герта и Гай, изнывая от любопытства, тянут к нему головы.

Это был последний лист с заголовком «подозреваемые, но не подтвержденные» и двадцатью мелкими фотографиями; большинство из представленных на них людей не попадались министерству, а потому их образы были цветными, разномастными, не под стать фотографиям, сделанным перед отправкой в Азкабан или под надзором мракоборцев.

— Это либо мелкие нарушители, либо люди, не причастные ни к одной преступной организации, — поясняет Герта, — большинство из них — сквибы. За ними мы тоже следим, но…

— …не так серьезно, как за остальными. Понимаю, бюджет не резиновый, — на выдохе отвечает Дилюк и, поддев ногтем одну из фотографий, вытаскивает ее и показывает мракоборцам. — Что вы можете сказать о нем?

На фотографии размером с ладонь в полобороте застыл молодой мужчина, скорее даже мальчишка — таким детским казалось его лицо. Он явно кого-то ждал и куда-то спешил. И Герта, и Гай осматривают его с явным недоверием.

— Какой-то малолетка. Один раз он купил у Разье сломанную палочку и больше нигде не появлялся. Наверняка очередной сквиб.

— Понятно. Это все, что вы знаете?

Мракоборцы не отвечают. Они уже догадываются, что упустили, пренебрегли чем-то важным, когда махнули рукой на очередного неказистого покупателя, хотя должны были найти на него больше информации для этого досье. Дилюк это знал. Они это знали.

— Этот «малолетка» был замечен в Сохо три месяца назад. Вы знаете, что произошло в Сохо три месяца назад? — медленно и спокойно спрашивает он, но Герта все равно чувствует укол совести и раздраженно дергает плечом.

— Разумеется. Произошло нападение на одного из представителей Визенгамота.

— Правильно. А что случилось в июне, двадцать пятого числа, вы знаете?

Герта поджимает губы.

— Убийство хозяина лавки редких ингредиентов.

— Мне нужно добавить еще что-то, или вы сложите два и два?

Ответа он не получает. Еще раз качнув головой, Дилюк разворачивается к ним спиной и подзывает Кэйю, который разглядывал облупившуюся вывеску на пострадавшем здании. Он возвращается к ним и с любопытством всматривается в страницу с фотографиями.

— Понятия не имею, кто они, — выдает он вперед вопроса. Дилюк тяжело и долго выдыхает и передает ему фотографию. Кэйа, протянув тихое понимающее «а-а-а-а», вытягивает ее, зажав между указательным и среднем пальцами, всматривается, вертит, разворачивает белой стороной с желтой полоской, оставшейся от клея, но молчит. И тогда Гай не выдерживает.

— Сэр, я не думаю, что это нам поможет, — уверенно и громко, с одной лишь единственной целью — задеть Кэйю Альбериха, он подает голос. Дилюк, однако, спокоен. Он поворачивает к Гаю голову и смотрит на него, ожидая объяснений. — Он же десять лет сидел в Азкабане, а мы все это время работали, искали и ловили преступников, мы знаем больше, чем тот, кого заперли в…

— Вот как? — голос у Дилюка мягкий и спокойный, и тот, кто подумал бы, что такая ситуация разозлит кого угодно на его месте, удивится, увидев обратное. — Вы уже рассказали мне все, что знаете, и этого, откровенно говоря, будет мало.

— Но… — юноша подходит вплотную и понижает голос, и в этот момент — Герта видит это отчетливо — Дилюку очень хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Но, так как это не его привычная тактика, он сдерживается и лишь с напускным, близким к ироничному вниманием смотрит на него. — Послушайте, мы допрашивали его по разным вопросам. Использовали разные методы, но ни на одном допросе он не заговорил.

— О, да, я слышал об этом, — отвечает Дилюк, приподняв брови. — Слышал, как лучший отряд легилиментов выпал из рабочего графика на несколько дней, потому что не смог вытащить из своих голов завывания и нецензурные песни одного-единственного преступника, который «десять лет сидит в Азкабане». Мы можем верить в то, что эта радикальная мера окажется дееспособной, или не верить, однако стоит все-таки убедиться, а не…

— Это Аякс.

Трое замирают, поворачиваются к Кэйе и обращают на него все свое внимание. Он пожимает плечами.

— Ну, имя его. А-якс. Фамилию не знаю.

Первым из ступора выходит Дилюк.

—...Хорошо, — медленно произносит он, сам, кажется, удивленный, что его «мера» сработала. — Ты знаешь что-нибудь еще?

Кэйе нравится то, что он столь внезапно снова стал самым важным человеком в их небольшом квадратике с фонарем и скамейкой. Усмехнувшись, он вновь опускает глаза на фотографию и отпускает цветному лбу глухой щелбан.

— Свои зовут его «Тарталья».

— «Свои»?

— Ага. Какой-то криминальный кружок по интересам. Это, очевидно, не Пожиратели Смерти, — ехидно замечает он и кидает выразительный взгляд на Гая и Герту, — А так, мелкие вредители. Возможно. А возможно, все те гадости, которые ты только что назвал — ну, покушение с убийством, — это их рук дело. Потому что, — он кусает губу, улыбается, крайне довольный собой, и аккуратно стучит пальцем по фотографии, — Он мог бы устроить такое… шоу.

Больше Кэйа ничего не говорит; то ли это все, что он знает, то ли не хочет, зная, что в глазах общественности он — зло, выдавать всю правду. Дилюк хмыкает, хмурится, просит передать фотографию обратно и отдает Герте приказ: найти как можно больше информации, и Герта молчит, давит в себе возмущение. Его много, как и у Гая, как и у всех, кто впоследствии будет им помогать. Почему они должны верить словам преступника и лжеца, в прошлом принесшего людям столько горя? Почему Дилюк, один из приближенных министру магии, верит ему и требует неукоснительной веры от всех остальных? Почему Лиза Минси, в конце концов, вообще разрешила его освобождение?

Дилюк и сам задумывается об этом; он думает об этом, когда они трансгрессируют и когда он говорит свое «нет» на просьбу Кэйи самому сотворить заклинание, что выливается в получасовое канючество уже дома; думает, доставая лимонный пирог и спрашивая, что Кэйа хочет на ужин, получая в ответ предложение погулять — на него Дилюк отвечает: «да»; думает, пока они прогуливаются у пруда, и настолько отвлекается от реального, что Кэйе приходится заявить, что если Дилюк сейчас же не выйдет из транса, он пойдет и сожрет живого утенка. Дилюк хмурится и качает головой. Возможно, дело было в том, что рабочий день Дилюка что мракоборца, что преподавателя и декана, заканчивался далеко за полночь. А сейчас… отдал приказ и жди, пока тебе не принесут гору папок, дел, фотографий и рваных бумажек.

Пожалуй, он может взять на дом какую-нибудь бумажную работу.

— Ты не сказал, что хочешь на ужин.

— То же, что было вчера, — ухмыляется Кэйа и резко подхватывает Дилюка под локоть, прижимает его к себе, и так, смешно, нелепо и немного неловко они идут от пруда к дому. — Завтра возьмем горох, чтобы покормить уток. У тебя есть горох?

— Есть.

— Отлично. Хочу, чтобы утята были жирными на случай, если ты опять меня забросишь.

Он смеется. К своему удивлению, Дилюк чувствует, что тоже улыбается, хотя шутка несмешная и откровенно гадостная, поэтому он все-таки качает головой, выказывая свое неодобрение.

Только к моменту, когда большая сковорода с фаршем стоит на плите, а Кэйа, разместив на кофейном столике ноги, вслух читает первую попавшуюся книгу, Дилюк понимает, почему тревожность и саднящее чувство растерянности не отпустили его после решения вопроса работы.

— Почему ты мне рассказал?

Быть может, он вообще не думал о работе? Радостный, что Кэйа свободен и что он говорит, забыл задать себе такой важный вопрос?

Кэйа останавливается на «…она тебе такой же даст урок», замолкая в ярком свете винтажного торшера. Он пожимает плечами и смотрит на него, и во взгляде — дьявольском, диком, но до ужаса ясном и чётком — Дилюк видит змею, и ее клыки с каплями яда нацелены ему в шею.

Он поднимается, откладывая книгу, подходит к нему, словно это — обычная человеческая семья. Дилюк в фартуке и старой рубашке, Кэйа в свитере. Один готовит. Другой читает книгу. Один замер. Другой всматривается в высокую траву.

— Хочешь знать, почему я за все время не выдал ни слова этим увальням, а тебе продался за кулёк гороха для утят? — смеётся он. Дилюк кивает. Кэйа поднимается и подходит к кухне. Его тон становится серьезным. — Скажи, когда ты понял, что я не сбрендил, торча десять лет в этом клоповнике?

Дилюк пожимает плечом. Кастрюлька на конфорке рядом недовольно позвякивает крышкой, он спохватывается и, развернувшись полубоком, уменьшает огонь.

— Ну, я знаю, что ты великолепный легилимент и окклюмент. Для того, чтобы освоить одну только легилименцию, требуется недюжинная выдержка, не говоря уже о…

— Ты меня не понял, — перебивает его Кэйа и ищет, заставляет, вынуждает посмотреть себе в глаза. Дилюку от этого жарко, в горле першит, он действительно не понимает, что от него хотят.

Точнее — пытается сделать так, чтобы правильный ответ не заставили вытаскивать из глотки.

— Я повторю ещё раз, для таких, как ты: когда ты понял, что я не сошел с ума, Дилюк?

Дилюк считает до трёх. Он поджимает губы и полностью выключает конфорку.

— Когда услышал твой голос.

Кэйа улыбается.

— Умничка. У тебя были подозрения, что ты получишь на выходе пускающий слюни овощ?

— Были.

— Но ты их отмел.

— Верно.

— Когда услышал мой голос. Христа ради, — шепчет Кэйа, — ты восхищаешься моими навыками, а сам скромничаешь! Нельзя так, милый, нельзя. — он цокает языком и подходит вплотную. В его улыбке Дилюк видит желтоватые зубы, но Кэйа рядом, его тело касается его тела, а руки плавно ведут по его рукам. — И, раз ты знаешь, что я не сумасшедший, то уже наверняка понял кое-что ещё. Скажи мне, что.

Он шепчет, а пальцами переплетается с его рукой, вжимает в тумбу и кусочек плиты.

— Что, раз ты не сумасшедший, то отдаешь себе отчёт в том, что говоришь.

Дилюк не реагирует на эти странные ласки. Меньшего Кэйа и не ждал; он смеётся, развязно, гортанно, как перебродивший мёд.

— Это значит, что ты можешь наврать о чем угодно, защищая свои интересы.

— Во-от. Умничка. Когда будем в Сохо, я куплю тебе наклейку со звёздочкой. — хмыкает он. — Я могу сказать: "это Аякс!". И вы будете искать Аякса. А это будет, например, Пьеро. Или вообще какой-нибудь Джон. Я могу не знать об этом, — нежно мурлычет он почти в губы, и нежность эта, обвиваясь вокруг дилюковой шеи, начинает произрастать шипами вовнутрь, пронзать кожу и впрыскивать в кровь яд, сладкий, парализующий. Дилюк отравлен, но не подаёт виду. Лишь продолжает покупаться на улыбку, продолжает стягивать свою шею до лиловых странгуляционных борозд и зияющих дыр. — А могу знать. Зависит от категории моего вранья, но оно все равно останется таковым — враньём.

И, улыбнувшись, Кэйа ведет по груди, забирается рукой под фартук и рубашку, расстегнув пару пуговиц. Дилюк смотрит, позволяет это делать, смотрит внимательно и слегка печально, и Кэйа пытается прочитать: он разочарован? Пожалуйста, пускай он разочаруется. Кэйа привык к разным эмоциям, он закопался в них и жил слишком долго, чтобы видеть, как любую его пакость вот так спускают с рук, пытаясь развернуться и помешать в кастрюльке давно забытое.

Кэйа не дает. Он чувствует шумный выдох и улыбается, глотая раздражение с удовольствием и радостью. Нежно он треплет его по щеке и щурится, его изуродованное лицо с бельмом, лазурной бусиной, покрывшейся налетом от случайной травмы — она была издержкой его ремесла. Кэйа целует Дилюка в щеки.

— Значит, ты соврал?

Он может и сам ответить на этот вопрос. Кэйа знает, и не понимает, почему он вообще прозвучал.

— Хм, — выдыхает он, кладя голову ему на плечо. — Нет. Не соврал. Это Аякс. Никакой не Пьеро, хотя он тоже там вшивится, рядом с рыжим щенком. Не с тобой, — смеется он, — с Аяксом. Аякс тоже рыжий. Ты сам знаешь. А Джона не существует, это я его выдумал прямо сейчас, чтобы их было трое и было красиво. Бог любит троицу.

— Хорошо.

— Я хочу тебя раздеть.

— А я хочу поужинать.

Кэйа хмыкает, хрипло и раскатисто, и внезапно отрывает себя от Дилюка. И вот, как будто этого диалога не было, Кэйа уже сидит под светом торшера, в руках его — книга, глаза опущены в нее, он опять готовится читать вслух.

— Я ни о чем не соврал, — повторяет он, слюнявя страницу, — можешь не беспокоиться. Не в моих интересах намеренно пускать вас по ложному следу, так? Просто… — он замолкает на мгновение, поднимая взгляд, но для Дилюка, расположившегося, как и кухня, перпендикулярно гостиной, он представляется с закрытыми глазами. — Просто не теряй бдительность. Не со мной, быть может, но с Аяксом, если полезешь в это дело.

Последние слова оказываются неожиданно легкими для Дилюка; он незаметно выдыхает, пока перекладывает фарш к пасте и заливает все соусом.

— Он выглядит молодым. Когда ты успел его узнать?

— Когда сбежал, разумеется, — улыбается Кэйа.

— Ну конечно. Наделал ты тогда шуму…

Они оба тихо смеются. Позвякивают тарелки, разглаживая собой синюю скатерть, тихонько лязгают вилки, ведь раскладывают их не очень аккуратно.

— Это мой профессиональный долг — шуму наделать.

— Конечно. Пойдем ужинать.

— Ну наконец-то! А пирог? Ты не забыл про пирог?

— Не забыл.