Голос Дилюка время от времени перекрывает визжащий поезд подземной лондонской кишки, растянувшейся на весь город. Он не хотел пользоваться метро, чтобы добраться до штаба Министерства Магии, но Кэйа настоял. Поэтому он морщится и вздрагивает всякий раз, когда по подземному тоннелю разносился громкий звук. Кэйа ухмылялся, когда он морщился или хмурил брови, и язвил, что он, мол, живший под боком у магглов, должен быть более терпим к маггловским технологиям. Дилюк напоминал: до таких маггловских технологий лично ему нужно было ехать еще сорок минут на поезде.

— А почему ты вообще живешь в обычной деревне, а не, скажем, в Годриковой Впадине?

Дилюк, в который раз щуря глаза на карту метро в попытке найти нужную станцию, отвечает почти сразу:

— Когда я был аврором, меня отправили к магглам, следить за безопасностью, — рутинно и обыденно — он даже не пытается перекричать поезд, и Кэйа, расслышав только половину, додумывает оставшееся самостоятельно. — Мне понравилась такая жизнь, и я выкупил этот дом, вот и…

— Ну да, конечно тебе понравится жизнь среди стариков с фуксиями, — фыркает Кэйа, перебивая его. Останавливается поезд. Они заходят внутрь и оба морщатся, когда сигаретный одур, к которому, казалось, уже привыкли, с еще большим усердием забивает им ноздри.

— Да. После карьеры мракоборца мне нравится жить среди стариков и выращивать фуксии, — неожиданно режет он, и Кэйа замирает, привыкший, что в их дуэте он отвечает за эмоциональные ответы. — К тому же, я здесь нечастый гость.

— А-а-а, точно. Хогвартс, да?

— Да.

— Фу, с малявками возишься, сопли подтираешь, да?

Дилюк поворачивается к нему, смотрит внимательно, спокойно. Кэйа ждет такой же эмоциональный ответ, но он молчит и молчит, молчит и молчит, и смотрит своими погаными янтарево-черными глазами, в которых время от времени отражается грязный свет внутренней лампы поезда, и от этого взгляда у Кэйи неожиданно першит горло. Ему почему-то хочется забрать свои слова обратно, но он слишком горд для этого.

— Да, — наконец-то выдыхает Дилюк. Женский голос оповещает, что они приехали на станцию Набережная. — Прямо как с тобой сейчас.

Он выходит, ловко лавируя между плечами тех, кто только начинает свою личную сессию мучений в метро. Кэйа, ошарашенный, едва успевает выскочить следом.

От набережной до министерства им придется пройти еще немного, и Дилюк не сбавляет скорости своих шагов, чтобы подождать Кэйю. Он идет быстро; в обычной обстановке Кэйе потребовалось бы два шага, чтобы выровняться с ним, но сейчас он не чувствует, что имеет право это делать. Поэтому, чтобы не донимать Дилюка своим видом, Кэйа открывает рот.

— Ну ты чего?

— Ничего, — бросает Дилюк в сторону. В этот миг Кэйа видит, как он морщится на шум проезжающей мимо машины. — Просто… в городе шумно.

— А, шум. Да. Точно, — он важно кивает, но, получив ответ на свой вопрос, не чувствует, что этого достаточно. — Все ещё? Я помню, как ты разревелся на первом курсе, когда кто-то на Рождество рядом с тобой взорвал хлопушку.

— Правда? Какая хорошая у тебя, оказывается, память! Было бы просто замечательно, если бы ты запоминал зубы почистить утром, а не всякую ерунду.

— Да что на тебя нашло?

— Я не люблю метро! — неожиданно он останавливается и гремит почти на всю улицу, отчего жизнь на ней замирает вместе с ними. Поджав губы, Дилюк стряхивает с плеч своего пальто остатки неловкости, выпрямляется и, гордо подняв нос, продолжает идти. — Я уже об этом говорил.

— Боже милостивый, — бормочет Кэйа. Он продолжает нерешительно семенить позади, и со стороны кажется, что они, принадлежащие разным мирам, совершенно не связаны друг с другом, что долговязому мужчине в спортивных штанах и кроссовках, со спиной, согнутой в идеальную дугу, просто оказалось по пути с другим, в пальто и красивых ботинках с острыми мысками.

Дилюк не спешит отвечать. Он, подозревает Кэйа, досчитывает до десяти, а, досчитав, на вздохе выпрямляет спину.

Больше Кэйа не говорит, по крайней мере, не обращается к Дилюку. Он ворчливо бормочет что-то себе под нос, о том, что он, такой фанат магглов, мог бы и привыкнуть, и что Кэйа, вообще-то, о такой глупости, как почистить зубы, не забывает. У него вообще феноменальная память, об этом говорили давно и говорят сейчас; без нее у него не получалось бы так ловко забираться людям в голову.

Он решает не извиняться; наверняка, когда они дойдут до Министерства Магии, Дилюку будет уже не до обиды на его приставания. Дилюк сворачивает в небольшой серый закуток, где пестреет, как если бы вставшее у них на пути здание ударили ножом, и на лондонскую мостовую пролилась кровь, красная телефонная будка. Открыв дверцу, он галантно пропускает Кэйю вперёд и втискивается следом. Стоит ему кинуть монетку в приемник, как небольшая кабинка начинает медленно ползти вниз. Кэйа вздрагивает и смеётся, ведь, разумеется, в министерство магии просто невозможно было бы сделать обычный вход с дверями и ступеньками.

Красная будка-лифт везёт их в грузный пустой коридор, темную глотку внутри огромного страшного зверя-приказчика, решающего судьбы британских магов. Здесь работают серенькие воротнички и голубые блузки, сидя за столами и кидая друг другу волшебных птичек из бумаги, которые притворяются служебными записками. Здесь же заседают мракоборцы. Здесь располагается Отдел Тайн. Кэйа не стал бы, будь он министром, организовывать такую важную комнату в центре Лондона. Министром Кэйа не был, и его обязанностью в данный момент являлось ухмыльнуться и выразительно посмотреть на Дилюка: он ведь говорил, что они не опоздают, если покатаются на метро. Он просчитал время и специально разбудил Дилюка на два часа раньше. Дилюк, видя выражение его лица, закатывает глаза и молча идёт вперёд.

Министерство магии Кэйе не нравится, хоть он и вертится от любопытства, отчего неизбежно толкает Дилюка и в смятении бормочет что-то извиняющееся. Министерство мрачное, серо-зеленое и очень, по его мнению, тяжёлое. Здесь самое то восседать Темному Лорду; он хочет рассказать эту шутку Дилюку, но в последний момент думает, что за нее вполне можно вновь оказаться в Азкабане, не менее мрачном и тяжёлом, поэтому Кэйа сохраняет от шутки разве что гаденькую улыбку. К тому же, он готов терпеть любую неприязнь в благодарность за право идти вместе со всеми этими мракоборцами и клерками, будто его ждёт на десятом этаже личный стол и кипа бумаг на рассмотрение, перерывы, зарплата и обычная жизнь.

Неожиданно он оказывается прав: когда они выходят из комнатки, в которую приехала будка, то оказываются в небольшом пустом зале, где друг напротив друга стоят восемь столов и стульев, Дилюк указывает ему на место:

— Ты будешь работать здесь.

— Буду работать? — удивлённо выдыхает Кэйа и, не веря, продолжает топтаться на входе. Дилюк снимает плащ, поправляет свой свитер с высоким горлом и исчезает за одной из красивых дверец по бокам от их зала. Кэйа медленно проходит к столу, на который ему указал Дилюк, проводит пальцем по спинке стула, по лампе, так похожей на маггловскую, но провода и розеток он нигде не видит. Со скрипом он отодвигает стул и садится, кладет руки на стол. Дилюк возвращается, и в его руках он видит по кружке кофе.

— Вот это другое дело, — тянет он с довольной улыбкой. — Вот так и надо. Скажи, а целый зал нам выделили оттого, что все меня боятся и не хотят со мной работать? Мы же не просто потому, что ты боишься людей и шума, через черный ход зашли?

— В чём-то ты прав, — отпив кофе, Дилюк выдыхает и от скуки постукивает пальцами по дереву стола. — Например, в том, что нам выделили зал заседаний мракоборцев. Так нам никто не помешает.

Кэйе тяжело скрыть довольную улыбку, которая нет-нет, да тянет уголки губ вверх. Хмыкнув, он складывает руки в замок. Они ждут, пока им принесут задание на сегодня, и Кэйю такая загадочность, безопасная и важная, не такая, какой он привык себя окружать, приводила в восторг. Он не даёт Дилюку спокойно допить его кофе.

— Почему ты ушёл?

— Из мракоборцев? — спокойно уточняет Дилюк. Кэйа кивает. — Тому много причин. Самая главная — я устал и мне все надоели.

Кэйа хрипло смеётся.

— Варка пригласил поначалу как гостя, пару уроков провести, рассказать несколько историй детям, которые хотели пойти в авроры. Постепенно я стал всё больше оставаться в Хогвартсе. А потом он стал директором, освободилась должность декана.

— Как всё ладно сложилось! — он улыбается, тянется и через бортик, разделяющий столы, чтобы ухватить Дилюка за руку. — Только я не верю, что ты сам ушел просто потому, что всё надоело. Что слишком шумно, что люди бесят. Признайся, — сощурился он, — вытурили же. Ну?

— Нет. Меня ниоткуда не выгоняли.

Спокойствие, с которым Дилюк отвечал, его раздражает. Кэйа фыркает, он хочет попытаться ещё раз ужалить, но в момент, когда он открыл рот и собрался вновь беспочвенно возразить, дверь за спиной Дилюка открывается. В зал авроров заходят двое, таща в своих руках кипы бумаг и папок, которые они с грохотом роняют на их столы. Кэйа замирает. Он даже не слушает рутинное “сэр, это всё, что мы нашли”, которое адресовано явно не ему, и не слышит басовитое “отлично, смотрю, вы также нашли ту организацию”, которое по спокойствию ничем не отличается от их предыдущего разговора. На Кэйю не обращают внимание. Попрощавшись, двое служащих министерства выходят из кабинета. Кэйа медленно склоняется в сторону, чтобы увидеть за бумагами Дилюка.

— Это… что?

— Это — твоя работа на сегодня, — видя перед собой этот страшный, жуткий голубой глаз, Дилюк дёргает плечом. Настал его черёд держать уголки губ и не улыбаться. — А ты думал, авроры только заклинаниями кидаются?

— Я думал, авроры ловят преступников.

— Чтобы поймать преступника, надо его ещё найти, верно? Этим мы с тобой и займёмся, — и, закончив говорить, Дилюк берет одну папку и раскрывает её, остальную кипу он осторожно сдвигает в угол. — Если что, кофе ты можешь себе сделать в коридоре. Ещё там есть чай и булочки.

— Ты сбрендил.

Кэйа не спрашивает, скорее констатирует факт. Он отказывается притрагиваться к работе, но Дилюк игнорирует его: на его организованном, идеальном столе оказывается большой блокнот в линейку, и на него он, последовательно водя по строкам пальцем, переписывает какие-то данные. Кэйа поджимает губы, сдается, хватает первую попавшуюся папку с середины и раскрывает её.

— Да ты хоть знаешь, когда я последний раз читал что-то длиннее газетной статьи?

— На третьем курсе? — Дилюк поднимает на него глаза, светлые, мягкие, но смотрит он ими хищно, и Кэйа, попавшись в капкан, не сразу понимает услышанное. Поняв, он поджимает губы и злобно щурится. — Это тоже часть моей работы. И твоей.

Это последнее, что он ему говорит, не реагируя более ни на нытье, ни на канючество, ни на шум, с которым Кэйа нарочно противно открывает папку и матерится, когда остальные падают на стол, а он роняет на них голову.

— И что мне с ними делать?

— Искать нужную информацию.

— А как понять, что информация нужная?

— Если тебе кажется, что она нужная, значит, она нужная.

Дилюк, это видно, совершенно не намерен продолжать разговор. Он хочет поработать. Кэйа не разделяет его желаний — ему кажется, что, уткнись он в бумажки, то точно умрет, это подсказывают ему сердце, лёгкие и рёбра. Мягко наклонившись вбок, он сцепляет руки перед собой и смотрит на рыжую макушку Дилюка.

— Ну а если я найду информацию о том, что Аякс не может заснуть без плюшевой игрушки? Это — важная информация?

Дилюк поджимает губы и закрывает глаза. Он опять считает до десяти в своей голове, но этого, кажется, недостаточно.

— Во-первых, — ровным голосом отвечает он, — ты сначала найди хоть что-нибудь, а уже потом сомневайся, ценна ли найденная тобой информация. А во-вторых, да. В папке с твоим делом есть сведения о том, что ты разговариваешь во сне. Причем не на какие-то важные темы, чаще всего ты просто ругаешься или стонешь.

Оставив после себя ожидаемую тишину, Дилюк как ни в чем не бывало возвращается к работе: ведёт пальцем по строчкам и выписывает в блокнот. Он рад, что Кэйа, возмущенный донельзя, слишком занят попыткой задушить его дистанционно, и не видит, что пальцем он водит между строк, совсем не попадая в буквы и слова, а в блокнот записывает каракули.

Его тактика — игнорировать и работать самому — даже даёт какие-то плоды: вскоре Кэйа перестает дергать головой и искать себе занятие. Смирившись, он открывает книги за книгами и быстро, гораздо быстрее, чем Дилюк, просматривает информацию. Он читает по диагонали, нетерпеливо выискивая в островках текста знакомые имена, названия, заклинания и преступления. Он осторожно подглядывает за тем, как делает Дилюк, когда находит то, что считает важным, а затем выписывает: Аякс — Дурмстранг — пятый курс. Исключение. Он присвистывает и слабо усмехается.

— Ты знал, что его исключили на пятом курсе? А я думал, что он бы и до второго не дотянул.

— Правда? — Дилюк склоняет голову, не отрываясь от бумажек. — А причина?

Кэйа опускает нос обратно и фыркает.

— Щенок… За, — он прочищает горло, — «Многочисленные нарушения и дисциплинарные взыскания». Ха… А он-то бахвалился, что был исключен за убийство… что? — Кэйа хмурится, когда Дилюк, оторвавшись от записей, неодобрительно качает головой. Он закатывает глаза и тянется к кофе. — Тоже мне, моралист. Сам белый и пушистый, кроличек в белой шубке, да? Никого никогда не мучил и в башку не забирался? И, небось, не убивал, а важной шишкой среди авроров ты стал за свой мягкий характер и лимонные пироги, я правильно понимаю?

Дилюк вздыхает.

— Вернись к работе.

Кэйа еще какое-то время посмеивается, пока перелистывает страницы старых папок песочного цвета. Однако, стоит им вернуться в адекватный ритм работы, как где-то за спиной раздается знакомый до ужаса хлопок пространства, а воздух совсем легко, словно чья-то маленькая рука, тянет Дилюка за нитки на белой рубашке и выбившие из прядок волоски. Дилюк разворачивается и тут же спешит встать. Кэйа медленно поднимает бровь, но, видя министра магии, подпрыгивает так, что стул за его спиной падает, а листы, на которые он уложил руки, вылетают со стола.

Лиза Минси тоже носит темное твидовое пальто с поясом, хотя сейчас оно раскрыто и обнажает им ее чудесное, пускай и строгое офисное платье. Она спокойно убирает палочку, пока двое — аврор и его подопечный — вскакивают со своих мест. Вслед за Лизой трансгрессирует Джинн Гуннхильдр, которая кивком приветствует Дилюка как своего старого коллегу. Она ничего не говорит. Джинн носит плащ и узкие брюки.

— Добрый день, мисс Минси, — произносит Дилюк, спеша пожать ей руку. Она улыбается ему, словно говорит: не нужно таких формальностей. Однако, причина тому, что они исполняют все эти формальности, тоже спешит заявить о себе.

Кэйа давит холодную, нервную улыбку и поднимает руку, а ею, словно кукла-вывеска какой-нибудь магической лавки, ведет по воздуху. Лиза холодно кивает и ему. Он немного побаивается, хотя на свободе ещё не застал её министром и знает, что приказ о его освобождении был обязан получить ее согласие. Однако лицо Лизы Минси выражает, что она не то чтобы сильно довольна этим решением.

— Чай?

— Джинн, принесешь нам чай?

— Конечно, — Джинн кивает и спокойно уходит в комнату по соседству, и Кэйю хватает ровно на время, пока Лиза садится за стол. Он, почувствовав, как воздух немного разрядился по прошествии пары минут, вальяжно кладет ноги на документы и, покачиваясь на своей табуретке, ядовито шепчет:

— Ты поэтому ушел? Не хотел подавать министру кофе? Не знал, что лучшая ищейка Великобритании в свое рабочее время прислуживает вышестоящим чинушам.

Дилюк чувствует, как его собственные пальцы деревенеют, замерев над бумагами. Только что он собирался привести их в порядок, но теперь исподтишка наблюдает, как у министра магии Великобритании Лизы Минси закрываются глаза и раздуваются ноздри. Он надеялся, что Кэйа побоится поясничать перед кем-то столь могущественным, способным одной росписью даровать ему мнимую, но свободу, и оказался абсолютно прав. Кэйа был готов сидеть смиренно перед министром магии и безликими мракоборцами, но не перед друзьями детства, и черт побери судьбу, которая расставила свои пешки таким образом, каким сейчас они собрались в массивном темном зале.

Дилюк вспоминает об этом — о том, что когда-то давно они дружили, поэтому, чтобы разрядить обстановку, он говорит с мягкой улыбкой:

— Мы давно так не собирались.

— Наша встреча не имеет за собой смысла посидеть в компании старых друзей, — мягко отвечает Лиза. Она смотрит на Кэйю так же строго и холодно, с каким взглядом только зашла в зал, и с чопорной вежливостью спрашивает его. — И как тебе на свободе?

— Замечательно. Был птичкой в ржавой клетке, а теперь стал в золотой, — он улыбается ей в ответ. Они лгут друг другу своими улыбками, и Кэйа продолжает. — А ты — то есть, вы — уже сколько на посту?

— Семь лет. Несильно как-то ты стремился к свободе, раз не интересовался этим хотя бы во время своего блистательного побега.

— Чем? Сменой одного никчемного чинуши на другого? Скажи, — он наклоняется к ней, и в его взгляде кристально ясно читается, что любые титулы и чины он готов был пережевать и выплюнуть прямиком в Темзу, — а ты всё ещё бьешь молнией случайного человека, когда злишься? Я помню, как отхватила Джинн и та девчонка с Пуффендуя, когда твоя сова грохнулась в тарелку с манной кашей.

Дилюк быстро переводит взгляд в сторону коридора, в который вышла Джинн. Кэйа делал это специально, и злорадно хохотнул, когда в ответ получил желаемое “Хочешь проверить, Альберих?” сказанное абсолютно спокойным, ровным тоном (что никогда не предвещало ничего хорошего), а ему оставалось надеяться, что его бывшая коллега вернется раньше, чем Кэйа обеспечит себе досрочное возвращение в Азкабан. Поэтому, только завидев ее и несколько чашек, левитировавших рядом, он громко хлопает в ладоши и привлекает к себе внимание громким:

— Вот и чай! Мэм, я бы хотел передать информацию, которую мы нашли.

— Отлично, — раздраженно выдыхает Лиза, когда недоумевающая Джинн тянет к ней чашку и садится за стол напротив. Лиза была единственной из них, кто был готов спорить с Кэйей до криков и пара из ушей, пока они учились. Хотя Дилюк не мог сравнивать или, что-то вспоминая, переносить на действительность, ведь все их споры закончились в четырнадцать лет, как и дружба, как и общие воспоминания. — Мне интересно, что вы нашли. Группа расследования передала, что в убийстве Разье действительно виновен некий “Тарталья”, его готовятся объявить в розыск.

Дилюк поднимается и тянется через стол, чтобы взять записи, которые успел сделать Кэйа, и тот с неохотой, но снимает со стола ноги. Он смотрит и прожигает, с ухмылкой, Дилюка и его хмурый, словно разочарованный в чем-то взгляд, а Дилюк спешит перевести его в листы, прочищает горло и говорит:

— Аякс, “Тарталья”, в учетных книгах контрабандистов числится так же как “Чайльд”. Мы нигде не нашли его возраст, но вычислили, что если в школу он поступил в 73-м, сейчас ему двадцать четыре года. Собственно, был зачислен в Дурмстранг, но на пятом курсе, в возрасте шестнадцати лет, был исключен за…

— «Многочисленные нарушения и дисциплинарные взыскания», — встревает Кэйа. Дилюк кивает и продолжает.

— Исключение прошло тихо, никаких скандалов и новостей в местной прессе. Непонятно, чем он занимался в последующие несколько лет, вероятно, все его подработки не были нигде официально зарегистрированы, если они вообще были. Также непонятно, когда конкретно он вступил в ряды организации под названием “Фатуи”, вероятно, после победы над Темным Лордом. Я думаю, мне не нужно говорить, кто это такие?

— Не нужно, — Лиза покачала головой. — Как раз о них мы знаем достаточно. Это же они перешли с контрабанды и мелкого вредительства к убийствам высокопоставленных чиновников.

— Именно. В рядах Фатуи Аякс занимался в основном мелкой работой, иногда вместе со старшими товарищами его отправляли на поиски артефактов большой силы, — Дилюк останавливается. Его глаза плавно бегают по записям, он переворачивает страницы, а Кэйа неожиданно перестает ковыряться в ногтях и смотрит за тем, как его пауза затягивается. В конечном итоге Дилюк тяжело вздыхает и поднимает один из желтых листов, так, чтобы и Джинн, и Лиза видели, что причиной такой долгой заминки являются каракули, бегающие по листу волшебные человечки и очень криво нарисованная сова, которая то и дело пытается взлететь, не имея при себе одного крыла. Зал заполняется обреченным постаныванием, а Кэйа Альберих разводит руками:

— Вот только не надо начинать, мне нужно было разогнаться перед работой. Просто проигнорируй каракули, и всё. И не делай из этого драму, дорогуша, не я хотел сидеть и работать.

— Хорошо. Так вот, — кашляет Дилюк, — Аякс удивительно хорошо скрывается. Я нашел только неточные сведения о том, что в Лондоне он пребывает уже недели три. За это время он успел… навестить некоторых бывших преступников, за которыми следит Министерство, и которые по неизвестным причинам исчезли из поля нашего зрения. Разье — первый летальный случай. Я предполагаю, — он откладывает бумаги, показывая, что зачитал всё, что они успели найти, — что он отказался от сотрудничества. Первый из списка. Остальных завербовали к себе. Возникает вопрос: зачем?

Все они знают ответ. Джинн подходит к столу Дилюка и берет чистый листок. На нем она палочкой выписывает небольшое сообщение, затем складывает его в небольшую птичку-оригами и кидает в воздух: сделав пару петель, птичка улетает прочь из зала, и довольно скоро к ним в зал является Герта. Она уважительно кивает Лизе и не обращает никакого внимания ни на Кэйю, ни на Дилюка. Джинн говорит ей:

— Выдели человека в вашей группе и скажи ему искать признаки активности “Фатуи”. Исключительно их, не просто Аякса. Невозможно, чтобы кучка контрабандистов не наследила, когда объявилась в Англии, — чеканит Джинн. Герта кивает ей, собирает бумаги, оставленные ей Дилюком, и уходит, не проронив ни слова. Когда они вновь остаются привычной компанией, Кэйа громко зевает и тянется, а затем встает и свободно прохаживается в коридоре.

— Моя работа закончена? — саркастично спрашивает он, и, не получив ответа, дёргает плечом с улыбкой. — Ну, значит, закончена. Дилюк, я хочу прогуляться. Составишь мне компанию? Не то что у тебя, конечно, есть выбор, но…

— Мы не закончили, — возражает Дилюк. Он указывает на папки, не тронутые за этот день, и Кэйа хмурится. — Я хочу проверить кое-какую информацию, и…

— Пускай идёт.

Металлический голос Лизы заставляет их обоих вздрогнуть. Сама министр магии смотрит исключительно на Дилюка, и говорить она предпочитает только с ним. Непонятно, в чем конкретно выражается ее неприязнь к Кэйе, неожиданно обидная последнему, но если бы министр боялась задеть каждого, с кем ей приходилось общаться, то министром она никогда бы не стала.

— Пускай идет. С Джинн.

— Джинн?!

Джинн недоуменно наклоняет голову и смотрит на Лизу, но та очень выразительно и безмолвно приказывает ей не сомневаться в том, что говорит, после чего возвращается к Кэйе.

— Да. Она тоже имеет над тобой право… надзора. Так что можете идти.

Кэйа хмыкает, когда к нему подходит аврор и взглядом спрашивает, куда они идут. Вместо ответа он улыбается сначала ей, а затем Лизе вместе с Дилюком — последним Альберих отвешивает низкий поклон и мерзенько тянет:

— А птичке через золотые прутья хозяйка кинула ещё одну игрушку, как здорово! Ну, пойдем, игрушка. Я хочу заскочить на Кингс Роуд.

Он берет Джинн за локоть, пока она достает волшебную палочку. До Дилюка и Лизы ещё доносятся его слова, что-то явно оскорбительное, что-то, что касается её работы. Стоит им остаться наедине, а точнее — уйти определенному лицу, и Лиза меняется, Лиза выдыхает, а плечи ее падают вниз. У нее покатые мягкие плечи, которые она зачем-то заостряет, когда находится на работе. Наверное, привыкла. Так она вела себя, когда была одной из судей при предыдущем министре. Дилюк никогда с ней не ругался, а если спорил, то только во время дебатов на лекциях истории магии. Даже во время суда над Кэйей Альберихом, даже учитывая тот факт, что министром магии тогда она не была.

— Знаешь, — хрипит она. Дилюк осторожно садится рядом, официальный тон, все эти “мэм”, “мадам”, “мисс”, все эти “вы” и приказы разлетаются по кусочкам. Их рвет в клюве однокрылая сова. Дилюку хочется выбраться из душащего его кабинета. Так же, как он выбрался, когда попросил об увольнении.

Он знает, о чём пойдёт разговор.

— Знаешь, — повторяет Лиза Минси эхом самой себе. Она кладет голову на руки и задумчиво смотрит на кипы папок и бумаг. Дилюк стоит рядом. Пальцем он водит по листу, и однокрылая сова пытается его догнать. — Иногда мне кажется, зря мы все это затеяли.

— Он совсем не изменился.

— Джинн тоже, — она улыбается, и ее глаза сейчас видят беспрекословную Джинн. — Наверняка она опять смотрит ему в рот, а он говорит ей какой-нибудь бред. Как про птичку и золотые прутья.

Они оба знают, что это не было бредом, но предпочитают сделать вид, что Кэйа Альберих просто опять чрезмерно драматизирует.

— Лиза, мы знаем, что он виновен. А ещё мы знаем, что виновен тот, кто его судил.

Они молчат и просто смотрят друг на друга, тот, кто вел линию обвинения, и та, кто составил окончательный приговор. Среди них не было третьего. Того, кому нужен был подобный исход.

— Как будто Эрох был единственным в Министерстве, кто водился с Тем-Кого-Нельзя-Называть, — усмехается она, и Дилюк кивает ей.

— Не единственный, но если общественность узнает, что это правда, и что при нем был ложно осуждён… — он пропускает слово “невиновный” мимо языка, потому что солжет, если даст ему ход, — …человек, не совершивший того, что ему вменяют, они разберут это здание по кирпичикам. И тебя заодно.

— Это точно. Мы реабилитируем преступника, делаем вид, что Кэйа безопасен для общества, а его прошлое было ошибкой молодости, запускаем реформу работы Азкабана и открываем ужасную правду о том, что Эрох был Пожирателем Смерти.

— И клянёмся, что новое справедливое министерство магии никогда не совершит подобных… ошибок молодости.

Лиза поднимает голову и смотрит на него, внимательно, долго, с улыбкой и без намека на теплоту, и нежно, мягко выговаривает:

— Если он натворит бед, я обеспечу вам соседние камеры в Азкабане. Это ведь ты убедил меня выбрать именно его. Я-то хотела найти кого-нибудь более… миролюбивого.

Дилюк тихо смеётся одними губами. Лиза наблюдает за ним.

— Я знаю, мэм. Ничего не случится. Это хороший план.

— Потому что он твой? — улыбается она. — Именно поэтому, Дилюк, я и волнуюсь. У тебя все планы были хорошими. Когда-нибудь ты должен дать осечку, и остаётся надеяться, что до того, как это случится, у нас будет парочка планов про запас.

***

Кэйе нравится, что Джинн, в отличие от Дилюка, не ворчит на шум лондонских улиц. Он ведёт её за руку и постоянно дёргает, чтобы не отставала, к бутику с большими белыми часами, а когда останавливается перед несуразным квадратным зданием, так похожим на поделку из цветного картона, то гордо объясняет:

— Здесь появились “Sex Pistols”, ты знаешь об этом?

Джинн на его слова остаётся только тяжело вздохнуть.

— Разумеется, Кэйа. Все об этом знают.

— Фу, ты как была противной, так и осталась. И как Лиза тебя терпит?

— А как тебя терпит Дилюк?

— Дилюк? О, он меня холит и лелеет, — фыркает Кэйа, делает два резких шага и хохочет, когда Джинн дергается к нему. Они привлекают внимание гуляющих вокруг магглов. — Чего пугаешься, а? Ну куда я денусь?

Джинн раздражённо хрустит костяшками пальцев, но ей не хочется уйти или скинуть Кэйю на кого-то ещё из списка тех, кто решился взять за него ответственность.

Они идут по магазинным улочкам, по приличному, игрушечному Лондону, и под стать такому амплуа Кэйа сам становится игрушечным. Он улыбается, шаг его лёгкий, едва пружинистый, он любит подойти к витрине, ткнуть пальцем и высказать своё “фи” или “фу”.

Она покупает им ягодный щербет, хотя на улице нулевая температура и серость. Но Кэйа хочет, а для глинтвейна ещё слишком тепло. Получив мороженое в руки, он садится на скамейку и вытягивает длинные ноги, пугая жирных голубей и прохожих, хотя последние скорее связывают его с бутиком, из которого появились “Sex Pistols”, чем с кем-то, кто представляет угрозу.

— Слушай, — бубнит он, слизывая с пластиковой ложечки красную массу. — А вот ты действительно веришь в то, что я вам помогаю?

Джинн хмурится. Она сидит, широко раздвинув ноги и сложив руки на груди, и смотрит в окна домов.

— Почему ты спрашиваешь?

— А почему нет? Дилюк, вон, кажется, верит, — усмехается он, но спешит забрать свои слова обратно. — Хотя пёс его знает. По крайней мере, он хорошо притворяется.

— Если тебя это волнует, то, мне кажется, он действительно верит.

— М-м-м. А ты?

— И я.

— Вот как.

Джинн не отвечает ему. Когда они доедают мороженое и поднимаются, Кэйа как ни в чем не бывало тянет ее на другую улицу с другими бутиками, где опять идёт и пугает прохожих. Она быстро понимает, что ему это нравится, и угрожает закончить прогулку раньше. Кэйю это немного успокаивает, хоть он и продолжает виснуть у нее на плече.

— А если я, ну… — он осторожно идёт по мощеной улице, стараясь не наступать на границы камешков. — Ну, злой? Вот сейчас возьму, достану палочку и запущу в тебя “круцио”. Как ты думаешь, такое возможно?

Джинн такие размышления застают врасплох. Она останавливается, с искренним недоумением смотрит Кэйе в спину, но прежде, чем тот оборачивается и ловит то самое сладкое в мире выражение замешательства, догоняет его и бросает:

— Не возьмёшь и не запустишь. Хватит бахвалиться.

— Разумеется, — тихо смеётся он, — как прикажете! Не возьму и не запущу. Но давай честно, дорогая, разве ты ни разу не думала о том, что все это… ну, зря? Что я не перевоспитаюсь, или что вы там себе наобещали, что я не помогу вам в расследовании, что, возможно… возможно, снова причиню какое-нибудь зло? — Кэйа останавливается, теперь он идёт поровну с ней, а Джинн неотрывно смотрит в сторону, на него, на его черные волосы и кусочек подбородка. При всём желании, она надеется, что Кэйа не повернется к ней и не посмотрит в глаза. — Просто я не понимаю. Вы не верили мне десять лет назад, а сейчас вдруг все такие шёлковые, такие наивные и пушистые. Так не бывает.

И Джинн, не растягивая мучительный момент, отвечает заготовленной фразой:

— Ты нам нужен, Кэйа. Можешь верить, а можешь не верить, но в этом деле нам нужен человек, который знаком с преступным миром.

Кэйа молчит. В его голове, как и ранее, в министерстве магии, крутится фраза, за которую его вполне себе могут отправить обратно в камеру, поэтому он лишь довольно, пускай и горько, улыбается своей новой игрушке, которую на время положили ему за золотые прутья.

— Ты говоришь, как детектив в маггловских фильмах. “Преступный мир”... Помнится, ты очень любила маггловские фильмы. Ты их любишь до сих пор? — спрашивает он. Джинн улыбается. Они с Кэйей любили разговаривать о маггловских вещах, и она действительно смотрела ему в рот каждый раз, когда он, борясь за ее внимание, врал про вещи из научно-фантастических книжек.

Джинн улыбается, и на ее бледном лице проступают морщинки. Смотря на них, Кэйа сомневается, что снова сможет её обмануть и увидеть, с каким возбуждением загораются ее глаза.

— Люблю, только мне некогда их смотреть.

— Значит, пойдем в кино! Дилюк ни в жизнь не пойдет, он боится шума, а вот ты… — внезапно он округляет глаза и подбегает к одной из витрин, и Джинн спотыкается, потому что он тянет ее за локоть. — Смотри! — тычет он в самый ужасный на свете кожаный плащ. — Я такой хочу.

— Кэйа, это же ужасно. Даже магглы так не одеваются.

— Когда это ты начала брать пример с магглов?! — он смотрит на плащ, потом на Джинн и, решив все за нее, тянется в магазин. — Пойдем, я хочу его примерить!

Джинн недовольно, с отчаянием рычит. После этой прогулки она возьмёт с Дилюка двойную плату, за самый ужасный в мире кожаный плащ и за моральный ущерб, а он, отсчитывая маггловские деньги, с ворчанием спросит, почему она вообще согласилась на его покупку.

У Джинн не будет ответа на этот вопрос.