Ад и рай – это две половины души.

Омар Хайям

В день, когда она родилась, её родителям сказали, что дитя будет обожать красный цвет. Вы знаете, как это бывает – предсказателей всякого рода полно на каждом углу. Но начнём с того, что изначально «она» оказалась мальчиком. Что же касается алого цвета, то ребёнку был предпочтителен зелёный. Так казалось всем, кто оказывался в обществе юной особы.

Пока однажды...

– Но разве не это – лучшая пара красному? – вопрос слетает с губ с грацией опавшего лепестка, пока юноша смотрит на труп под ногами, а с его собственных рук течёт кровь.

– Раз, два, три, четыре, пять... Красная Шапочка* любит играть? Накахара Тюя, сосчитай котят! – не раздаётся в переулке в темноте. И слова звучат... Поначалу странно, но стоит им сложиться с летучим смешком, как смысл приобретает очертания и Чую впервые посещает новое ощущение от желания убить. Не хищническое, но яростное. Его не пугает, что кто-то знает его имя, ведомый желанием опустить зарвавшегося, он молнией бросается во тьму, на голос, не думая, что его может там ждать; капли ещё свежей крови слетают с ножа росчерком приговора.

Против него играет то, что позади него есть призраки света, а впереди только мрак, видимо, это единственное обоснование того, что его стихийный порыв не ломает сопротивление защищающегося. Тот вскрикивает, уже не выглядя таким надменным, и кажется младше, чем хотел показаться. Вероятно, он следил за ним, вероятно, он искал его, вероятно, он изучил Чую и, вероятно, Чуя нужен ему для выполнения дела, иной причины не сдать его надзирателям Чуя просто не видит по младости лет (он называет это реализмом). Неизвестный представляется Осаму и сообщает, что всего лишь хотел знать, кто убивает людей в его будущем королевстве, интенсивней отбивается от Чуи, пытаясь занять превосходящую позицию, и восклицает, что не станет ему мешать, если Чуя его поцелует. Тот продолжает атаковать, не жалея силы, но и не напрягаясь, пряча истинный потенциал, его мало волнуют раздающиеся звуки, он вошёл в раж, однако зудящее любопытство всё же вынуждает его раскрыть рот и подать голос, спросить, что именно он должен сделать, что это за странное действие.

– Я покажу, если ты не будешь пытаться убить царствующую особу, это совсем не больно и не страшно! Ничего преступного, только держи себя в руках!

Чуя напоминает, выцепляя из памяти: «Будущую», – Дазай говорит, что это лишь вопрос времени, зависящий от его личного желания, и пока же он предпочитает любоваться красивым мужчиной как произведением искусства, чем пресно-белыми бумагами, иначе бы он мог и войной пойти, завоёвывать цитадель неприступности. Чуя разъярён и даже ещё не устал, но через десятка два ударов любопытство снова щекочет его, и он не понимает, что бы это должно быть, что так зацепило его. В жизни его так мало вещей, которые ему знакомы, но все они понятны и их было достаточно. Сейчас же... Он чувствовал сходную тягу, как если бы пытался понять, почему ему так нравится убивать. Он говорит «хорошо», Дазай ликует возгласом (но он тоже не начал уставать, и Чуе всё больше хочется знать, что такой человек может предложить ему). На самом деле он не думал, что его действия вызывают политический конфликт, их территории не имели физических границ, издавна сросшись.

– Я думаю, тебе будет проще не беспокоиться, если ты будешь видеть мои движения.

Чуя кивает, не заботясь, видят ли его. Тогда напротив в пальцах вспыхивает шар голубо-рыжего магического огня, повисает в воздухе у головы Дазая, Чуя наконец может его разглядеть и увериться в достоверности личности. Лицо Дазая трогает лёгкая нежность, уголки губ приподнимаются, он распахивает руки и немного всё же волнуется.

– Подойди ко мне. Пожалуйста, Чуя, не бойся меня. Я хочу надеяться, что мои действия сказали достаточно – ведь я ни разу не атаковал тебя.

Чуя мнётся. Он опасается, но не боится. Набирается смелости и подходит ближе, и ближе, и ближе, пока Дазай зовёт его и он не оказывается наконец в сантиметрах пяти от его тела. Смотреть неудобно, Чуя хмурится – этот придурок на сантиметров пять выше; напрягает.

Дазай на самом деле волнуется так, что дрожал бы от возбуждения, если бы это не отменило весь достигнутый прогресс, проложенный в сторону Накахары Чуи. Он и сам тоже не умеет целоваться, его заставить пытались, но не смогли, для него было важно разделить таинство с милым рыжим котёнком, который не выходил из головы с момента, как он впервые услышал о нём. Поэтому, осознавая всю важность события и не желая спугнуть, он просит довериться ему и хоть немного расслабиться – будет приятно (Дазай пробовал трогать губами себя, всегда заботился, чтобы не быть шершавым или не иметь неприятного запаха; ведь, кроме трепета перед неземной красотой, Чуя был ещё чертовски недосягаемым). Он исполняет дело церемонно, с чувством важности, чтобы скрыть отсутствие опыта и не вселить опасений, что он не уверен в действиях. Он берёт Чую за голову кончиками пальцев, торжественно просит его снова, «расслабься, пожалуйста, Чуя и не пытайся сбежать или меня ударить – ты обещал; дай мне всего несколько минут, ты сможешь это пережить, а для меня – это подарок свыше». Чуя не моргает, он – замершая ящерка, готовая улизнуть, он – обманчиво тихая цапля, что в долю секунды может оставить без глаз.

И потихоньку открывает прелести взаимодействия губ. Предельно бережно и мягонько Дазай трогает губами его лоб, едва ли понимает, Что ощущает, так сильно волнуется, целует над бровями, в переносицу, под внешними уголками прекрасных глаз с подрагивающими ресницами. Большими пальцами поглаживает лицо, пробуя щёки, не замечая, как начинает дрожать от восторга. Чуя нежный и гладкий, пыльный и пахнет свежим мускусным потом, что наталкивает мысли подкидывать не очень пристойное содержание, но они бессильны, потому что Дазай... слишком; откровенно; влюблён. Дышит сдержанно и контролирует себя изо всех сил; он старше (на целых два года! – отчаянно), он может, говорит он себе. Когда он наконец спускается к губам, Чуя готов отшатнуться, сбежать, хоть и захвачен будоражащим волнением, поэтому на несколько секунд Дазай замирает у его рта, просто дыша и не смотря в глаза, боясь показать что-то не то. Он одновременно хочет позвать по имени, заскулить от восторга – Чуя прекрасен в свете пляшущих отблесков, уютный и разрумянившийся Чуя грубый, дикий, уютный и очаровательный настолько, что просто удивительно, как ему ещё не поставили алтарь и не начали поклоняться. Он тонко вздыхает и вздрагивает, когда Дазай нарушает молчание: «Если я не выдержу, я положу руку тебе на спину; не бойся. Я не пытаюсь обездвижить тебя, это избыток чувств. Ещё несколько минут, Чуя, для самого главного». Чую это беспокоит, но Дазай направляет его голову, приподнимая чуть, льнёт к его губам со сладким стоном, но без порока. Нежно, мягко, приятно, что меркнет сознание, и ему действительно необходимо прижать к себе Чую хотя бы за талию, но не позволяет себе фиксировать его голову. Вкусно... Святые Небеса, как... Чуя ударяет его по груди ладонью, сгребает в кулак одежду и дрожит, охваченный необъяснимым чувством удовольствия, и как же радостно, что ему приятно! Его губы размыкаются, дыхание влажное... Дазай ласкает их чувственно, не проталкивая язык, но позволяя посасывать губы или облизывать. Чуя, на самом деле, начинает сопротивляться, потому что не уверен, что может стоять или что его слабость не используют против него. Его маленькие кулачки упираются в грудь принцу, лицо полыхает, дыхание частое и возбуждённое.

– Стой, – говорит Дазай, – я хочу сказать кое-что. Только сказать, не стану тебя трогать. Нахожу нужным признаться, ты был мне обещан до рождения. Я не претендую. Не бойся меня, я всегда на твоей стороне. Я и сейчас не против. Ты нравишься мне. Весь, целиком. Я хочу тебя себе. Хочу быть тем, кто будет с тобой рядом. И... Я хочу верить, что смогу однажды познакомить тебя и с другими чувствами, которые может подарить тебе тело – твоё и моё. Мы в равном положении, ты можешь сам выбирать. Я уже несколько лет влюблён в тебя, поэтому хочу попросить только об одном – я хочу узнать первым о твоём выборе. Я обещаю не преследовать тебя, но в грядущий праздник осени я жажду тебя увидеть не уличным головорезом, а ослепительным божеством, которому смогут поклониться все, кто придёт на церемонию. Ведь это... Соответствует твоему высокому положению. Я имею в виду... Я не знаю мотивов твоего поведения, ты можешь избегать ответственных церемоний, но однажды мы будем правителями оба. И я бы мог предложить тебе нечто большее, чем объединение наших стран и сердец.

Поймал ли волк Красную Шапочку? Или это Красная шапочка воспользовалась встречей? А, быть может, она и спровоцировала её?

Чуя рычит, но так, слегка, с досады и смущённый. Ему было приятно, он знает, кто такой Дазай Осаму, но... Впервые видит его своими глазами в жизни. И то, что он сделал с его лицом, губами и телом... Чуя впервые не чувствует внутри бушующую ярость или давящее безумие. Ему хочется упасть лицом на чужую грудь и наконец отдохнуть. Черты его лица заостряются.

– Я всеку тебе, если ты скажешь об этом хоть слово.

С приглушённым вздохом внутри наконец разливается тишина.

________________

* Рыжий цвет волос на западе и в Японии называют красным.

Развила зарисовку из далёкого 2020-го.

18-19/10-21

© Copyright: Натали-Натали, 2021

Свидетельство о публикации №221110701142