Что необычного можно отыскать в доме Чуи? Коврик для ног в ванной с портретом Дазая («Что, ты сказал “в рот мне ноги?”»); для особых случаев гнева – деревянная разделочная доска и дартс, оба содержат изображения его бывшего напарника; подушка с его портретом, предназначенная для стула («Я с удовольствием сяду тебе на лицо~»).

Когда Дазай увидел первый элемент, он, несомненно, подивился, но возражать не стал (вы видели эти босолапки, нежные и влажные, доверяющие ему свою безопасность от случая скольжения? Вот и он испытал иррациональное чувство зависти, когда наступили на «его» лицо).

Со вторым и третьим Дазай осудил Чую за то, что он поддаётся разрушительному чувству мести (но в душе он его понимал).

С последним же… Дазай долго думал так и этак, что он должен чувствовать и что же он ощущает на самом деле. Спектр от возмущения, смущения, недоумения и подмывающего соблазна толкался со смехом. И всё-таки саркастичным желанием «пошутить» и какой способ из нескольких выбрать, а это ведь были идеи только в первую секунду пришедшие ему на ум! Он мог придумать больше! Когда же Чуя как ни в чём ни бывало сел на его подушечное лицо, Дазай сухо сглотнул и посмел робко намекнуть на то, что не помешали бы объяснения, ненавидит Чуя его или же испытывает агрессию иного, сексуального, рода.

– Ты ещё не видел мою игольницу, – иронично повёл бровью рыжий сорванец.

– Там тоже… моё лицо?..

Чуя расплылся в загадочной ухмылке.

– Ох, полагаю, что нет, – ответил он. – Я обеспечил шанс такой заднице, как ты, послужить действительно полезному делу.

Дазай чувствует, каким иррационально тяжёлым становится вдруг его желудок. Он вязко сглатывает и осторожно прочищает горло.

Его не то чтобы пускают в спальню, но когда еда на столе уже остывает, а Чуя задерживается на переговорах по телефонной линии, Дазай крадётся в святая святых.

Святые еноты.

Он находит своё очарование с лицом готового убивать (и от этого жарко сворачивается узел внизу живота), но при этом он сидит на кровати, поджав одну ногу в оранжевых пижамных штанах под себя, болтая второй в воздухе и – … Это стечение обстоятельств, но Дазай видит в его руках фигурную подушку с ещё одной собственной головой. Чуя завершает диалог, но ещё не видит его, зато Чуя, раздражённый, вытягивает в руках перед собой подушку и обращается к ней, вслед за тем прижимая насильно к себе:

– О, так хочется быть подо мной? Иди сюда, я задушу тебя своею грудью!

Дазай деликатно отступает, уже не совсем уверенный, что всё ещё хочет знать пояснения. Вместо этого он находит у телевизора крошечный горшочек с мини-кактусом (насколько эта пуговка может быть микро-крошечной), и радостно восклицает:

– Ты дал кактусу имя в честь меня, как это мило! ~

Чуя появляется в дверях (всё ещё с подушкой!) и невозмутимо замечает:

– Да, он тоже периодически пытается оставить этот мир. Упорно не хочет расти, представляешь? – то, как его голос переходит в томный вздох, вынуждает Дазая всё же посмотреть прямо на него. О, невероятно. Он только что решил, что у него действительно больше нет необходимости ждать объяснения, отныне он не нуждается конкретно в тех, что объяснили бы происходящее сейчас. Подплывая к Чуе, он задерживает взгляд на персиковом румянце и глазах цвета весеннего неба под солнцем (не тогда, когда небо по-утреннему чёрное, но дома облиты светло-жёлтым солнцем весны, но тогда, когда это самое солнце в безоблачном зените, и акварель вокруг него нестерпимо яркая и влажная, радостно-синяя, разрезаемая криками птиц).

– Я думал, – поверяет он романтичным шёпотом, замедленно склоняясь к Чуе и останавливая взгляд примерно на его губах, тогда как Чуя попытался поймать его взгляд, – что мне показалось, но нет: твои уста пахнут сахарной ватой. – Он делает неуловимое движение, будто намерен тотчас поцеловать, и Чуя, к его удивлению, не избегает, наоборот – готов подставиться для обоюдного удобства. Это доля секунды, но она отвечает очень на многое. – Я думаю, ты должен знать, что я не могу восполнить твою необходимость втыкать в меня иголки, ножи и стилеты, но я абсолютно не против, если ты решишь наступить на лицо мне, сесть на него, даже наступить, будучи в красивых чулках, или – задушить меня своей грудью, – он ведёт Чую голосом, без пауз выдавая очередь из голову кружащих слов, а тот тянется за ним, словно собачка, загипнотизированный желанием ощутить то, чем поманили, но не дали – почти напечатлённым поцелуем. Его взгляд становится тяжёлым, припечатывающим и обозлённым, когда Дазай продолжает оттекать, незаметно уводя Чую к себе, вынуждая того делать шаги, пока не появляется возможность – и она удачно совпадает с иссякшим терпением – в момент броска кобры он ловит Чую в воздухе, отбрасывая назад, но тут же перехватывает за грудки и следом под спину, вздёргивая-подсаживая на стол (маленький Дазай при этом вполне закономерно падает [Дазай имеет в виду кактус, конечно же, с нижней частью себя самого он более чем уверен, что сделает Чую счастливым хотя бы в одном пункте]). Мысленно он отмечает 1:0 в свою пользу – Чуя не ждал от него подобной отваги приблизиться, но сейчас, кажется, Дазай проигрывает с треском, потому что рыжий дьявол в обличии ангела льнёт к нему так томно, заглядывая вверх из-под ресниц, что даже язычок, облизнувший клыки, показался приглашением в мир вечного блаженства (и кто Дазай такой, чтобы не воспользоваться моментом, пока мозги отказали ему, и не побыть смелее себя самого, окуная руки в жидкое золото, а губами выпивая чистейший напиток Богов, пропитываясь им до последней капли и становясь прозрачным и невесомым, как облачко из мечты).

Потому что Чуя – ну, вы поняли, эта опасная и мощная пантера, взмахом лапы сносящая головы своей добыче, – этот Чуя возбуждённо трепещет в его объявших руках. Его губы цвета кораллов, но нежные, его глаза цвета вязкой эмали, но острые, его сладкая кожа расцветает от тепла дыхания и его сердце – так доверительно близко, под самой ладонью. Дазай от этого вот совсем съезжает со способности мыслить верхней головой своего тела. Он не готов зайти далеко прямо сейчас, но опасно качается на грани, увлечённо дыша с Чуей одной порцией воздуха. Голос Чуи похрипывает, царапает грудную стенку Дазаю изнутри пушистыми коготками, и обнимать его, держать в руках эту сжатую пружину под обликом сладкого юноши, словно начавшую взрываться бомбу в голых руках – выбора попросту нет. Откидывая голову, Чуя приглашает его на свою шею, Дазай мечтательно ухает и в предвкушении вибрирует – это не то чтобы можно назвать передышкой, но это даёт ему шанс глотнуть кислород. Ахах, на самом деле он ошибается. Воздух вокруг них раскалённый, будто сплелись не два тела (от мысли, что Чуя обнял его ноги своими бёдрами, у Дазая тают позвоночник и колени), а два выплеска магмы, застывая в скоропостижном экстазе в единое целое. Ох, ладно, это была ирония, потому что Дазай старательно не думает о том, чтобы воплотить это в жизнь, ведь тогда что-то вроде испуга может осадить его, а пропустить мимо своё же участие в столь важном событии он тоже не хочет. Он просто знает, что когда-нибудь, так же спонтанно, он наберётся смелости поверить Чуе, а пока он позволяет ему тереться об себя, чувственно ласкать его шею и голову, торс и ноги, и его благословение – что Чуя – его родной Чуя бесценный всё ещё понимающий его человек. Он позволяет укачать себя и расслабить, но в один момент мягко давит на живот и отстраняет от своего поцелуя, всё ещё жарко дыша и подрагивая. Влажные ресницы склеились, кожу покрыла испарина, и в целом он настолько яркий, но нежный в своём образе, в своём эгоистичном глубоком наслаждении, упавший в свой внутренний мир, что у Дазая щемит в груди. Он абсолютно категорически не хочет, чтобы кто-то ещё мог владеть таким Чуей, всё ещё капризно ревнив, и Дазай точно знает, что это в нём никогда не переставало быть по отношению к Чуе.

Но здравого ума хватило именно рыжему.

Удержать их от катастрофы.

Пока оба заняты возвращением в свои телесные оболочки и на орбиты мышления, можно позволить запомнить себе для будущего анализа, каким был в эти минуты каждый из них. Дазай с удивлением обнаруживает нежную улыбку на своих губах, и она не принадлежит Чуе. Его собственная. Такая же искренняя, как напечатлённый на них вкус. Он ласково ерошит золотящуюся на солнце рыжую гриву и прижимается лбом ко лбу, прикрывая глаза.

– Я не знаю ещё, как стоять на ногах, погоди чуть-чуть, Чуя.

С него словно спалило какую-то верхнюю оболочку, сделав тело легче, мир вокруг – чётче и ярче, а звуки… В уютной тишине с солнечными феями в лучах Дазай слышит, как курлычут, воркуя, оба-два сердца, а не одно.

В этот миг ему не одиноко.

– Чуя, – начинает он погодя, но рыжий хмурится; останавливает его, кладёт пальцы поперёк, прикрывая рот.

– Я всё ещё счастлив прямо сейчас, не порть мне момент. Мне тоже нужно ещё немного времени.

– О.

Их обед проходит в сосредоточенном молчании, если не считать тройку фраз. Когда Чуя вспоминает, он спрашивает, возвращая Дазая памятью в прошлое, что же тот тогда хотел сказать.

– Даже если мне кажется, что я уже получил ответ, считаю верным уточнить, согласен ли ты на моё предложение. Мы как-то немного пропустили этот момент, не считаешь?

Чуя пожимает плечами.

– Я, как видишь, давно привык к твоему присутствию в моём доме.

– Это не то же самое.

– В таком случае тебе придётся показать, что ты имеешь в виду, – легко соглашается рыжий, и Дазай понимает, что это завуалированное смущение, но также ему дали добро на вмешательство в чужую желанную жизнь. – Но я всё же думаю, что больших отличий не будет.

Ох. Дазай снова чувствует подташнивание и беспокоящее волнение, вспомнив увлечения Чуи.

– Есть что-то, о чём я не знаю? – спрашивает он осторожно.

Чуя с важным видом кивает, намазывая на поджаренный хлеб абрикосовый джем.

– Если ты боишься показать мне свой член, то тебе стоит знать, что он у меня давно уже есть, – невозмутимо откровенничает он.

Дазай теряется, какой из звуков он должен издать или что по этому поводу подумать. Чуя одновременно пугает его – и это странно? – восхищает и удивляет в крайней степени. Стоит полагать, что это не последнее открытие в этом доме.

– О чём ещё мне предстоит узнать?.. – сдавленно, из цели безопасности интересуется он.

Чуя одаривает его уже знакомой интригующей искристой улыбкой.

– Скучно будет же, если расскажу всё сам, – подмигивает он. – Не лишай меня удовольствия видеть твоё лицо.

Дазай лелеет надежду, что, возможно, Чуя позволяет сохранить ему часть своей гордости. Дазаю, к примеру, не хотелось бы обнаружить своё изображение под крышкой унитаза, на туалетной бумаге или в мусорном ведре. Он верит, что Чуя не настолько мелочен, но всё же неожиданные находки в его доме внушают опасения (Дазай ведь не встретит робота или куклу со своим лицом? И, думая о том, сколько Чуя вложил в своеобразный комфорт для себя…). Он продолжает гадать, что ещё мог изобрести отпетый фетишист (маньяк!!), как в этот момент Чуе приходит смс-ка.

– Я вырву тебе сердце, – ласково обещает голос Дазая из динамика, и… Ну, это финиш?..

Чуя угрюмо вздыхает.

– Не хотелось бы слышать это сейчас.

– Кто это?

– Анго.

– О.

Чуя до сих пор его не переносит.

– Что стоит на вызове от меня?

– Моё имя.

– Так просто?

– Можно подумать, ты не знаешь, как ты зовёшь меня.

Что ж, справедливо.

– Кажется, ты давно занимаешься «коллекционированием».

– Я не твой фанат, если что. Это…

– Сублимация, о, да.

– Именно, – Чуя с вызовом тычет в его сторону вилкой.

Так и подмывает спросить:

– А Мори? Какой звук стоит для него?

Чуя мрачнеет лицом.

– Не самый лучший вопрос, Дазай. Теперь я хочу побить тебя.

– О-о-о… – понимающе тянет тот. – Полагаю, на тренировочной груше есть я? У меня будет разрыв сложившегося шаблона, Чуя, если там не окажется меня!

– В таком случае ты можешь успокоиться.

Дазай это делает. Его молчания, однако, хватает ненадолго. Поскольку Чуя не торопится взаимодействовать с Анго, Дазай делает вывод, что время у них ещё есть.

– Я хочу тебя на своих коленях, Чуя. Я хочу поцеловать тебя нежно.

Эта большая кошь имеет свойство нагло фыркать, когда Дазай вгоняет в смущение.

– Тебе ведь тоже будет приятно, – увещевает Дазай, кладя +1 на свою чашу весов.

Чуя манит его к себе пальчиком, держа одну ногу на другой и откинувшись на спинку стула. Когда Дазай оказывается в досягаемой близости, Чуя дотягивается до его уха:

– На данном этапе наши отношения не настолько тесные, чтобы я уже захотел сесть тебе на лицо, но ты всегда можешь встать передо мной на колени.

И легонько дует на край выглядывающего из волос ушка. Откидывается от Дазая и смеётся заливисто, хлопая ладонью себя по колену:

– Ты бы видел себя!

– Достаточно того, что тебе понравилось, как я выгляжу, – мягко улыбается Дазай, пряча лукавые смешинки в уголках глаз; Чуя давится смехом. На миг Дазай чувствует укол страха – а ну как весь такой независимый и гордый Чуя захлопнется, закроется и отдалится от него, восприняв весь день за шутку ли, наигравшись ли, не пропуская Дазая дальше на свою территорию ли. Но затем он думает, что его действия располагали достаточно очевидными намерениями во все года их общения, предлагая Чуе самому прийти к некоторым выводам и решить, захочет ли он ввязываться глубже, чем уже его втянул Дазай в свою жизнь. Он не скрывал своего влечения, но также разве всё не выглядело шуткой? В смысле… Дазай даже себе не говорил, что это всё на самом деле правда. И это он был тем, кто в ненастный день оставил Чую одного разбираться со всем. Он выбирает благоразумно прикусить язык и не напоминать, чего ради у Чуи появились столь странные причуды в отношении некогда напарника, который с чего-то точно так же внезапно решил, что сегодня прекрасный день для того, чтобы ощутить пушистое свербящее чувство от присутствия Чуи рядышком вновь.

Из весны этого года

© Copyright: Натали-Натали, 2023

Свидетельство о публикации №223080600202