Проклятье на удачу

По-хорошему, Альбедо не на то тратит время.

Он должен писать конспекты убористым почерком, пролистывать научные журналы – преподавательница наверняка спросит его на грядущем семинаре, – заучивать определения или, если уж не заниматься учёбой, прогуляться в парке с сестрой. Но с Кли в который раз сидит Сахароза, а он… А он торгуется с продавцами на рынке, под конец сипит горло, в голове вертятся всевозможные яды – спасибо маминым книгам по токсикологии, – но с собой забирает связку бутафорных фруктов за треть изначальной цены. Он широко распахивает окна в кабинете на первом этаже: от резкого запаха краски для батика на глазах наворачиваются слёзы. Он по ночам рисует эскизы для постановок, а днём пытается воплотить их в жизнь. Альбедо – художник-декоратор студенческого театрального кружка.

Художник-декоратор... Хорошо звучит! Нереально даже, учитывая, что у Альбедо за плечами ни вуза, ни училища, лишь пяток лет рисования, полсотни видео-уроков и учебник построения для чайников. Ну, ещё летняя подработка иллюстратором, но она не в счёт.

В их кружке почти у всех так. Дарбил мастерство рассказчика отточил в байках под потрескивание костра, Заби в школьных спектаклях играл, Асгар полгода ходил на актёрские курсы. Кэйя и вовсе «школу жизни» окончил, по его выражению. Кэйя…

Синее небо просачивается на крыши домов. Бездна. Смоченной в спирте кистью Альбедо к контуру оттесняет пятно, тут же красит черепицу бледно-розовым. В смешении красок рождается градиент, мысли текут в привычном направлении. Седой профессор на телефоне читает лекции в пустоту.

Кэйя либо набивает себе цену, либо гениальный чертяка, Альбедо для себя так и не решил. Впрочем, какая разница? У Альбедо по телу ползут мурашки, когда он видит «принца Кубада» – скорбная линия плеч, убеждённая злость, разносящаяся по актовому залу, оседающая в людских душах. У Альбедо сами собой губы растягиваются, когда шутит Великий вор. Половины анекдотов даже в сценарии нет, Дарбил выволочку устроит за кулисами. У него одного от импровизации не захватывает дух. А Альбедо один знает: Кэйя играет и за пределами сцены.

– Принеси ещё воды, будь добр, – просит Кэйя Заби, – Горло совсем пересохло.

Губы растянуты в улыбке, жемчугом отливают зубы, но глаза... Такие усталые глаза Альбедо лишь у матери видел, когда её проекту отказали в финансировании. Тот же сизый туман, та же потухшая четырёхконечная звёздочка.

– Ты, должно быть, кабинетом ошибся? Картёжники в другом блоке собираются, пошли, покажу, – от тихого голоса так и веет дымком раздражения. Кэйя распахивает дверь, утягивает поникшего Асгара за собой, и… Остаток собрания играет в «Священный призыв семерых». Вот шельма. Альбедо не сдерживает приглушённого свиста. Рядом крыльями машет Кавех, Дарбил опять требует невозможного, зевки остальных тонут в ругани. Уйти бы, но… Коллегу-декоратора необходимо поддержать.

– Извини, снова всё спутал. Такая длинная реплика... – под аккомпанемент сожалеющих вздохов Дарбил что-то зачеркивает в сценарии. Реплику сохраняли до последнего. Высокопарную, полную ярких образов и... Абсолютно неподходящую герою. Альбедо ладонью прячет ухмылку. Не может запомнить, как же. Пятнадцать страниц мелким шрифтом в голове помещается, а одна-единственная строчка – нет. Не бывает такого.

Не бывает такого... Альбедо вслушивается. За окном гудят машины и сгущаются сумерки, в мастерской – шорох кисти и влажное плюханье. Лекция давно закончилась, здорово будет, если он запомнит хоть половину. А семинар завтра. Бездна.

Он пытается жить без перекосов, жаль, «пытается» здесь ключевое. Закапывается в методички, разбирая вопросы к очередному коллоквиуму, и оставляет работу на Кавеха, на него потом без слёз не взглянуть. На блошином рынке Альбедо достаёт идеальную тумбочку, а на следующий день мнётся в ответ на вопрос. И отрабатывает заслуженную двойку. Он придерживается расписания, закупает энергетики сетками, но… Сыплются шарики из рук неумелого жонглёра, остаются на керамике трещины. И он, вместо того, чтобы оставить только один, поднимает их все и берёт новые.

– Ты точно не волшебник? – вкрадчиво спрашивает Кэйя. Альбедо от неожиданности толкает баночку с водой, на полу расползается лужица. Ещё чуть-чуть, и всё бы испортил.

– На твоё счастье нет, – ворчит Альбедо, опускаясь под стол с тряпкой. Поясница ноет от долгих часов неподвижности, в голове клубится туман: всё-таки надышался краской. Заработался, забыл о времени, зато… Восхищение читается в приоткрытых уголках губ. Альбедо по-новому смотрит на натянутую ткань. Расчерченное кометами небо, уходящие вдаль силуэты домов – сиреневые на вершине холма, лиловые у подножья – и возвышающийся над ними замок с кривыми росчерками башен. Внутри чуть меньше гнетущей усталости, чуть больше гордости и довольства. Самое то для Принцессы Фишль. Вскоре Кэйя станет Рыцарем Искренности в её маленькой свите.

Между тем он притворно качает головой.

– Жаль-жаль. Я б не отказался, чтоб меня прокляли.

– Сомневаюсь, что тебе понравится изжога накануне премьеры, – фырканье Альбедо заглушает журчанье льющейся воды. Он моет кисточки, в сумку скидывает баночки с краской. Всё, финиш. Закреплять батик он будет завтра, а пока – пусть высохнет. До спектакля есть ещё целый день. Или всего день, зависит от точки зрения.

– Страшный ты человек. Проклясть же можно и на удачу. – каждая фраза Кэйи ощущается всё более вымученной. Альбедо окидывает его взглядом. Лицо помято бесконечной мимической работой, на подбородке щетина: Кэйя до смешного быстро обрастает. И бороде предпочитает гладко выбритые щёки. Похоже, время сожрали учёба и бесконечные репетиции, а силы – предсценический мандраж.

– Как пожелаешь, – Альбедо зарывается пальцами в меховой воротник куртки: у Кэйи путь к душе лежит через прикосновения. Через неловкие похлопывания по плечу перед экзаменом, случайные столкновения рук – Кэйя часто помогает ему таскать декорации, – придержанные вовремя волосы и быстрые поцелуи в висок. В мелочах порой скрывается Бездна. – От всей души желаю тебе шею свернуть. Уж прости, для плевков в лицо у меня не то воспитанье.

– Экспериментировать нет моральных сил? – Кэйя хрипло смеётся, секунда-другая – всё ниже свисают душевные провода, всё меньше напряжения во взгляде. Он притягивает Альбедо к себе. Тот утыкается в пахнущее сигаретами плечо – Кэйя курит перед тяжёлой ролью, – плавится от обжигающего льда ладоней. Душу затапливает мягким теплом, будто в кровати свернулся после долгого рабочего дня. – Что ж, понимаю.

– Хочешь об этом поговорить?

Скрипя, поворачивается ключ в замочной скважине, по коридорам эхом разносятся их шаги – но Кэйя всё же признаётся:

– Я буквально могу устроить пятидесятиминутный стендап на тему того, что меня в последнее время бесит.

– Именно столько нам ехать до остановки.

– Ты не учитываешь пробки, – замечает Кэйя, щурясь в тусклом вестибюльном свете. Ищет пропуск. – Сдаётся мне, остаток поездки выступать будешь именно ты.

– Тебе не нравятся шутки категории Б.

– Только если они не связаны с твоим психологическим состоянием.

В улыбке растягиваются тонкие губы. Однажды жонглёр будет собирать черепки. Однажды разочарование перельётся через край, ночные приступы тревожности обернутся нервным срывом, а близкие отвернутся, устав от чужих проблем и бессильного ответного равнодушия. Но сейчас Альбедо противоестественно счастлив. Он обсуждает эскизы с Кавехом, зачитывается учебниками по ночам, кладёт голову Кэйе на плечо и идёт против родового – всё для науки! – сценария. Пока он не готов ни от чего отказаться.