[Sisтемн.ая ошиrorr…]

      Шан Цинхуа был в панике. Его собрат по несчастью не отвечал на посланные ему записки, а система то отключалась вовсе, то внезапно ярким окном всплывала перед глазами, то вовсе выходила в перезагрузку. Он дольше братца-огурца работал с ней и встречал несколько раз системные ошибки, но это обычно длилось не долго и было не так страшно. Да, Шан Цинхуа было страшно! Эта система управляла всей его жизнью как ей заблагорассудится, и так как от ее состояния зависела его жизнь, Шан Цинхуа справедливо за себя боялся.

[The system goes into economy mode …

Loading error …

Repeat …]

      Помассировав виски, Шан Цинхуа заставил себя перестать ходить по кабинету и сесть на гостевой диванчик, который был им сооружен как раз для таких случаев.

[Успешная перезагрузка!]

      В тишине раздался истерический смешок.

— Да? — диалоговое окно сменило дизайн и оформление, поэтому он вздрогнул, когда нарочито строгое черно-белое окно всплыло перед лицом.

[Смена прошивки системы выполнена успешно.]

[База данных пополнена.]

[С учетом новых переменных, источник питания «Ло Бинхэ» сменен резервным источником питания «Мобэй Цзюнь». . .]

      Цинхуа осоловело моргнул.

[Поступило задание:]

      Он даже не смотрел на миссию, застыв взглядом на строчке со сменой «источника». То, что сейчас творилось, определенно несло что-то страшное, потому что такая смена просто не могла произойти без причины! Была ли в этом связь с исчезновением братца-огурца?! Шан Цинхуа вцепился в свои волосы до боли, резким движением расплетая небрежный пучок, но ведущая часть его сознания продолжала беспристрастно отмечать факты: во-первых, с Ло Бинхэ что-то произошло, и это нечто поломало систему, доведя ее до смены линии поведения. Раньше он мог бы предположить, что за экраном сидела какая-то стервозная дамочка, которой он совсем не нравился, но от новых сообщений шла истинно машинная лаконичность. Во-вторых, же…

[Спасите Шень Цзю.]

[Вам предложен бесплатный баг «Большой двигатель сюжета» для выполнение задания.]

[Использовать баг «Большой двигатель сюжета»?]

— Система, — Цинхуа облизал пересохшие губы. — А что с Шень Цинцю? Шень Цзю — это же оригинальный персонаж, верно?

[Уточните запрос.]

— С Шень Цинцю, ну, который попаданец, — он взмахнул рукой, обращаясь к экрану. — как я. Как там, — нахмурившись, Цинхуа вновь поднялся. — Пользователь нуль-нуль-два.

[Учетная запись «Пользователь 002» не найдена.]

      Это выбило почву из-под ног, и он осел обратно. Шан Цинхуа спрашивал и так и этак, по всячески формулируя запрос — благо у него было достаточно практики для того, чтобы выведывать информацию у чего и кого угодно.

[Учетная запись не найдена.]

***

      Подыматься не хотелось совершенно. Пустым взглядом смотря куда-то вбок и чувствуя, как камешек болезненно вдавливает щеку в зуб, Шень Цзю пытался наскрести хоть немного сил на то, чтобы заставить себя двигаться. У него болела абсолютно каждая частичка тела, и, едва очнувшись, он мог думать только об этом, не соображая того, где он находится. Коса сильно расплелась, и вылезшие из нее пряди липли к взмокшему лицу, попадая в глаза и рот, щекоча пересохшие губы. Ощущая одновременно жар и холод, он моргнул, двигая веками так же медленно, как и бабочка, сидящая на траве прямо перед его лицом и беззаботно ощупывающая тонкими лапками цветок какого-то лесного сорняка.

Он находился определенно не в камере Водной Тюрьмы, но, даже осознав этот факт, Цзю отчего-то не испытал воодушевления.

Голова кружилась; едва поднявшись на ноги, Цзю осмотрелся. Зеленый летний лес шумел от ветра в вершинах крон, и Цзю не упал лишь потому, что оперся на меч, глядя на синее яркое небо. Как давно он не видел его? Полтора года, два? Резко наполнивший грудь воздух принес с собой прохладу, заставив обнять себя одной рукой. Он вырвался из владений Ло Бинхэ благодаря удаче, но еще неизвестно, когда его настигнет погоня. Нужно было найти убежище, раз уж он еще жив, и оказать себе помощь, потому что раны и истощение никуда не делись, и Цзю даже запихнул ненадолго свой страх обратно: он не справится сейчас один, не тогда, когда он падает от одного резкого движения. Следовало найти какое-то поселение, хижину отшельника или как минимум реку.

      Сложности на его пути начались с самого начала: у тела не было совершенно сил двигаться вперед. Подобрав полугнилую палку, от которой к ладоням липли кусочки влажной коры, Цзю медленно поплелся вдоль болота, то и дело останавливаясь, чтобы вдохнуть противного сырого воздуха и укутаться посильнее в украденную накидку. От каждого неловкого движения обрубок вспыхивал свежей болью, и Цзю зацепился за эту мысль, параллельно осторожно пробираясь вперед.

      Цзю прекрасно знал разные виды боли, помнил их или же прекрасно представлял: на его беду воображение его никогда не подводило. Если брать старые раны, то это хруст костей, сравнимый с ударом молнии и последующее короткое онемение от шока. В плохую погоду или после очередного наполненного делами дня колено давало о себе знать вспышками, расходившимися от коленной чашечки тонкими веточками боли. Однажды в полубреду он закатил штанину и кончиком кисти обрисовал все-все черточки, по которым проносились разряды боли. Черные линии на белой коже казались венами, полными отравы. Отравленная кровь. Эта мысль тогда так рассмешила, что Цзю скатился на пол в тихой истерике, заглушаемой шумом грозы.

      Глубокий вздох позволил вынырнуть из опьяняющих видений прошлого. Мошкара липла к лицу и стремилась забраться под одежду, привлеченная запахом гнилья. Шень Цзю отмахивался лишь от тех, что мозолили у глаз, мешая видеть, попутно стирая с лица катящийся градом пот. Щуриться приходилось не только из-за насекомых, так и липнувших к нему, но и из-за того, что Цзю отвык от столь яркого света. После почти полного сумрака камеры, монотонного звука капель, разбавляемого лишь его криками и речью зверя, и гнилого смрада лесная даже болотная свежесть сбивала с толку. Цзю не дышал глубоко, опасаясь, что на очередном вдохе пошатнется и вновь упадет. Он сейчас и так представлял собой жалкое зрелище: оборванец в грязи, крови и гнили, причем явно больной, коли лихорадит. При новом шаге его занесло, и он глухо застонал, сцепляя зубы.

      Зрение помутилось. Вцепившись в тонкий ствол какой-то невысокой осинки, Цзю зашипел сквозь зубы и слезы боли. Он вырвал бы руку, если бы там было чего рвать. Выронив палку и ножны, он запустил ладонь под накидку и принялся возить пальцами по ране, не сдерживая тихих стонов. Вытащив на свет окровавленную руку, он отвернулся и мучительно выблевал желчь, стряхивая с руки окровавленный гной. Помутившееся сознание видело в ней копошащихся личинок. Охватывающий все сильнее жар побуждал сбросить с себя рванье, но Цзю вопреки всему кутался быстрее и плотнее, сквозь дрожь переступая через очередную корягу.

      Он должен был идти. Куда? Не ясно, но подальше от клетки, из которой сбежал. Жутко пекло. Натягивая капюшон сильнее, Цзю одними губами проклинал и Зверя, и себя, и весь этот чертов мир, в котором он вынужден был родиться, чтобы постоянно сражаться.

— Карр!

      Вздрогнув, Цзю обернулся пошатнувшись. В глазу двоилось, но он упрямо смотрел назад, выискивая взглядом ищеек. Тишина. Плохой знак. Едва дыша и вцепляясь со всех сил в палку, загоняя кору под обломанные ногти, он, как мог, ускорил шаг, воскресая в уме звук погони. Он ранен и оглох, но это не значит, что его не ищут. Надо бежать. Быстрее! Пока не нагнали!

      Сердце стучало все сильнее, и Цзю как мог старался бежать, то и дело спотыкаясь об коряги. Болотный влажный воздух мутил сознание, ослаблял, и с каждым мгновением хотелось упасть и лечь все сильнее и быстрее, но он боролся со слабостью, в пылу надуманной погони не видя дороги. Цзю слышал лишь собственный бешеный стук сердца, коряг, об которые ударялась палка, и свое шумное дыхание.

— Осторожнее!

      Споткнувшись, Цзю полетел вниз. Сознание померкло прежде, чем некто успел подхватить его на руки и не дать упасть с обрыва.