Truth in а pаrаdоx, why саn't yоu hеаr?
Can't yоu hеаr?
Truth is а сirсlе, furthеr аfаr,
Yоu'rе сlоsеr thеrе, closer there.
A соsmiс rеаlity gоnе mаd!
Trаnsсеndеd соmpаssiоn!
Thе ghоst оf а rоsе, rеmеmbеrеd by thе sсеnt,
Thе trеаsurе оf thоsе yоu саn fоrgеt.
Thе ghоst still lingеrs - in my mind.
Thе rоsе whоsе thоrns wоn't mаkе mе blind.
RÌPE - Ghost of a Rose
Глубокий снег проваливается под ними, поглощает с головой. Корка льда режет лодыжки, колючки холода пронзают открытую кожу через порванные колготы. Она подтягивает к себе подругу, зарывается головой в чужую порванную куртку. Мышцы лица, кажется, застыли настолько, что рассыплются, если ее губы хоть немного пошевелятся. Да она и не пытается кричать – ближайшая деревня лежит за несколько станций отсюда. Надежда умирает в открытом пламени; но смерть забрала с собой яростный жар. Она поглощает остаточное тепло, пока тело, закрывающее ее от ветра, медленно коченеет. Снег и пепел кружатся в монохромном вихре, и ей никогда в жизни не было так холодно.
Так холодно, и ее голова раскалывается так сильно. Застонав, Киригири Киоко открывает тяжелые веки. Размеренный электрический свет режет глаза. Сырой воздух проникает под блузку, покрывает мурашками кожу. Она срывает пиджак со спинки стула и заворачивается в него, чтобы сохранить температуру и перестать дрожать. Еще немного, и ее зубы хрустнут, так сильно они стучат.
Ей не впервой просыпаться в отвратительном самочувствии, но это утро понедельника бьет все рекорды.
Наверное, потому, что она спала не дома, а на жесткой деревянной парте. Одна, в пустом классе. Где окна заколочены пластинами металла, где глазки камер наблюдают за каждым ее движением. Она, наверное, должна насторожиться, но не может собраться. Раскаленные гвозди впиваются в ее виски, кровь пульсирует в ушах. Помятая листовка напоминает, что нужно посетить вступительную церемонию, и она выходит, пошатываясь, в полутемный коридор. Пытается вспомнить, что это за место, зачем она здесь, почему, почему… Почему так пусто в голове, почему ее мозг барахлит и хрустит, как поврежденная виниловая пластинка, почему воспоминания разбросаны как осколки разбитого зеркала, слишком маленькие, чтобы собрать их снова, почему? Почему она не знает? Чего не хватает, почему не хватает, почему скрупулезный анализ не помогает собрать целостную картину, почему…
Водоворот из тысячи вопросов поглощает сам себя, когда из ближайшей раздвижной двери вываливается что-то и врезается в Киоко. От удара ее почти сбивает с ног, и в животе бурлит тошнота, но она заставляет себя держаться. Сосредоточиться. Посмотреть.
Сердце едва не разрывает от неожиданности, ведь она узнает – эти растрепанные волосы, мальчишеский вид, тонкие ноги, пиджак поверх байки и короткие шорты. Голова гудит, когда она шепчет знакомое имя, и кажется, в мозгу сейчас перегорят провода.
Девушка на полу поворачивается, и Киоко выдыхает – и разочарованно, и с облегчением одновременно.
– П-прошу прощения! – раскрасневшееся лицо не принадлежит ей. У незнакомки пухлые щеки, маленький, без вмятинки, нос, серо-зеленые глаза не скрыты за толстыми линзами очков. Киоко помогает ей подняться, и девушка неловко улыбается в ответ. – Прости, я так волновалась, что даже не смотрела по сторонам… Ты тоже новенькая, да? Меня зовут Наэги Маюми!
– Киригири Киоко. Ты никого больше не видела?
Она качает головой, отчего русые пряди разлетаются еще сильнее. Девушка нервничает, боится быть одной, поэтому семенит за спиной, на что Киоко не обращает особого внимания. Подавив головную боль, Киригири оглядывается вокруг. Смотрит на стертую штукатурку, заколоченные окна, на все, что угодно, только не на девушку, которая увязалась следом.
Остальные собрались в холле – тому, что было им, по крайней мере, гигантская дверь бомбоубежища никак не вписывается в атмосферу школы. Вместе их пятнадцать. Разнообразные лица, необычные одежды, уникальные таланты. Весьма колоритная группа оказалась в тихом и мрачном месте – Киоко не нужно быть гениальной, чтобы понять: как начало мистической истории, это не сулит ничего хорошего.
Среди них Наэги Маюми выглядит удручающе обычной. Как черная ворона среди белых, она не выделяется ничем, кроме своей заурядности. Невысокая, тихая, но не слишком застенчивая, открыто дружелюбная, вежливо переговаривает со всеми. В ней нет ничего, что могло зацепить внимание Киоко; и все же, именно к ней тянет взгляд. Киоко не хочет смотреть. Чем дольше смотрит, тем больше замечает внутренних сходств. Конечно, это просто совпадение, убеждает она себя.
– Киригири-сан, а какой у тебя талант? – маленькая девушка, такая неловкая и невзрачная стоит перед кружевным платьем Селес, снова спрашивает странные вопросы, и Киоко наконец поворачивается к ней.
Точно. Талант. Как все они, кусочки большой загадки, она уникальна, – в конце концов, это единственный способ попасть в академию. Но когда она ищет ответ, то находит лишь пустоту. Статику и битые пиксели. Скрипящий белый шум, царапающийся изнутри висков. Внутри нее не хватает чего-то важного, не кусочка, а огромной части, краеугольного камня, и ее основание рассыпается, не в состоянии найти опору. Голова только сильнее болит.
Как и все они, Киоко находится здесь по важной причине. Вспомнить бы лишь, почему.
***
Кто-то хочет заставить их убивать друг друга. Киоко не так удивлена, как должна быть.
Пятнадцать человек, запертый особняк, один убийца. Классический сюжет. Она знает, что делать, словно ситуация вообще не выходит за рамки обыденного, как будто она проходила через такое не раз… Хотя, наверное, сказывается лишь опыт заядлой любительницы книг. Из них девушка знает – идеальных преступлений не бывает. Даже самый умелый преступник совершает ошибки, главное сейчас – найти улики.
Она-то понимает. Вот бы и с остальными было так просто.
Брошенная искра воспламеняет напряжение между ними, и огонь разрастается быстрее, чем пожар в засуху. Не проходит и минуты, как Мондо начинает кричать, непробиваемое высокомерие Тогами ухудшает ситуацию еще сильнее, и в ход идут кулаки. Наэги вмешивается, рядом с байкером ее фигурка кажется крохотной. Когда чужая рука замахивается, Киоко кажется, что голова Маюми разобьется, как хрупкий фарфор. Внутри нее что-то тоже ломается, когда она вспоминает другую девушку. Другую, но все равно похожую фигуру, которая закрывала ее от ударов, поворачивалась лицом к безумцу с револьвером и стояла, принимая на себя выстрел. Кулак Мондо не достигает цели – пальцы Киоко сжимаются на его запястье как капкан и выворачивают в сторону легким, знакомым движением. Когда она успела так хорошо отработать болевые приемы?
Крики в зале умирают сами собой, но тишина ощущается еще более напряженной. Голос Киригири режет ее ножом.
– Если хочешь поднять руку на девушку, найди кого-нибудь твоего размера, – она разжала ладонь. Парень потер запястье и с недоумением уставился на нее.
– Так он че, девушка?! – жесткий взгляд Киоко прерывает его снова.
– Если не научишься контролировать свой гнев, то рано или поздно пожалеешь об этом. Умерь свой пыл, пока он не покалечил кого-нибудь.
Она почти на голову ниже Мондо, но в ней нет и капли страха, ни в голосе, ни в позе. Холодная решимость заставляет парня вздрогнуть и отступить. Он бормочет извинения, и Наэги с улыбкой принимает их. Тогами с отвращением отворачивается и уходит без единого слова. Киоко мрачно провожает его глазами.
Почему они не понимают?! Идиоты. Растерянные, напуганные, отчаянные идиоты, перепалками играют на руку своему убийце. Им нужен кто-то, кто будет контролировать ситуацию. Кто-то, кто поможет выкопать правду под кучей мусора, эмоций и лжи. И отчего-то Киоко не сомневается, когда думает, что подойдет на роль.
***
Ее внешность не была особенной, а история – захватывающей. Хотя их разделяли и годы, и пласты социальных классов, она выросла сильной и привязалась к юной Киоко, подарив любовь старшей сестры, такой заботливой, игривой и наивной. Ее руки были теплыми, серо-зеленые глаза добрыми, а улыбка – глуповатой, но искренней. Она хотела защищать слабых и бороться за справедливость.
Ее звали Самидарэ Юи, и за свою истину она умерла.
Но каждый раз, просыпаясь, Киоко видит ее оживший призрак у соседней двери. В ее груди щемится холод, хотя школьная котельная работает на полную мощность. Горло сжимает невидимая рука, и девушка неслышно выдыхает, стараясь сохранить привычное спокойствие. Маюми Наэги махает рукой, желает ей доброго утра и уходит в столовую, исчезая за углом. Только тогда Киоко снова может дышать.
Киригири знает, что это не вина Наэги – быть такой похожей на большую сестру, но не может заставить себя приблизиться. Годами она держалась на расстоянии от всех, кто пытался узнать ее поближе. В любом другом месте Киоко, наверное, трусливо бы сбежала от этого ожившего напоминания о прошлом, даже не пытаясь приблизиться. Здесь, однако, выхода не было. Они заперты и обречены жить друг с другом под одной крышей, и невозможно избежать Маюми в столь маленьком пространстве. Девушка даже не подозревает о том, насколько ее присутствие нервирует Киоко. Продолжает расчесывать и заплетать длинные волосы Майзоно, пока готовится утренний чай. Длинная лента ловко скользит между пальцами и натягивается, как тетива, готовая выпустить стрелу в любопытные глаза Киоко.
Согнувшись над раковиной женского туалета, она тщательно промывает глаза и руки холодной водой. Это не тэмидзуя, да и здание совсем не храм, но в душе есть глупая надежда, что вода, даже такая, очистит ее от духа смерти. Мышцы немеют, и она непривычно морщится от прикосновения жесткой, рубцовой кожи к более нежной. В зеркале на мгновение отражаются обожженные, темно-красные, будто воспаленные, ладони.
Они достались ей на память о Самидарэ Юи, которую она пыталась, но так и не смогла спасти.
– Ты не поверишь, онэ-сама, – тяжелый вдох. – Все снова повторяется.
И, отзываясь на свое имя, она снова приходит, как приходила всегда во снах. Молчаливо опускает голову на зеркало, словно хочет пройти сквозь стекло и обнять старую подругу. Знакомое лицо искажено черными пятнами ожогов, копна ободранных, грязных волос скрыла глаза; но на сухих, потрескавшихся губах играет улыбка. Как будто все равно рада встрече. Даже со стрелой в спине. Даже с цепью на запястье. Даже сгоревшая заживо и погребенная под шестью футами обломков бетона.
–…я скучаю, Юи-онэ-сама.
Когда она касается зеркала, там плавает лишь ее растерянное, бледное и еще мокрое лицо.
***
В следующие несколько дней им удается сохранять некое шаткое подобие мира. Целое достижение, потому что группа разваливается на глазах. Они слишком неоднородные, чтобы держаться вместе, неподходящие детали разных слоев и сообществ. Так что Киригири не пытается вписаться. Вместо ленивого ничегонеделания она расследует то небольшое пространство, что им открыто, надеясь найти лазейку в непробиваемом плане Кукловода. Всегда держится поодаль, прислушивается к разговорам, но не подходит и не участвует. После той стычки с Мондо ее побаиваются – такая репутация вполне устраивает Киоко.
Наэги Маюми делает ровно противоположное. Она следует за каждым, расспрашивает обо всем и проводит время за бесполезной болтовней, как будто может чем-то помочь. Дело, наверное, в скуке или страхе остаться одной. Девчонка не понимает или просто не думает как это опасно – открываться и доверять другим в ситуации, когда у каждого есть повод ударить ножом в спину. Поэтому (и только по этой причине) Киоко незаметно присматривает за ней, устраиваясь где-то на фоне, пока Маюми бегает по школе с Аой или пьет чай с Саякой. Хочется спросить, «зачем ты это делаешь?», но Киригири и так знает ответ. Потому что думает – дружба объединяет, и, привязавшись, они не убьют друг друга. Как наивно, как благородно, как мило и жестоко.
Самидарэ Юи поступила бы также. Самидарэ Юи попыталась бы сплотить их, направить общую силу в нужное русло. Самидарэ Юи попыталась бы защитить всех, потому что такой была ее истина. Киоко сказала бы ей, что усилия напрасны, но Юи не послушала бы; ее упрямый призрак тоже не слушает.
– Не говори так, Киригири-сан! Ведь мы друзья… Мы должны держаться вместе, правда?
Степень их схожести снова пугает ее, и Киоко отступает в тень. Снова избегать, снова убегать, снова наблюдать, пока неизбежное разворачивается следом.
Через несколько дней события доказывают – она была права.
Видео тревожит ее, но не настолько, чтобы вызвать желание убивать. Ее дедушка, возможно, похищен или уже мертв, но она ничем не поможет ему, проливая чужую кровь. Да и вспомнить о нем она может прискорбно мало. Жесткое морщинистое лицо, жесткие руки, жесткие слова, словно живой металл, а не человек. Он учит ее, но Киоко не помнит, чему, хотя это важно, очень важно, это дело твоей семьи, Киоко, дело всей твоей жизни, и ты будешь лучшей. Я уже лучшая, отвечает она, и лишь затем запинается – так в чем же?
…если это должно стать ее мотивом для убийства, то Кукловод сильно оплошал.
О других она может судить лишь частично. Они выглядят одинаково потрясенными. Токо рвет на себе волосы. Чихиро плачет. Саяка с криком вылетает из комнаты, и Наэги бежит за ней, утерев свои слезы. Реакция Майзоно тревожит Киоко сильнее, чем содержание видео. Все это время она искала способ бежать; возможно, больше стоило волноваться о том, чтобы бежать невредимыми. Она не знает, чего ожидать дальше. Лишь доверяет своему чутью и готовится к худшему.
Ей не приходится долго ждать.
На следующий день Леон Кувата истекает кровью на кровати в комнате Наэги Маюми. Киоко хотела бы удивиться или испугаться; все, что ее одолевает – раздражение и беспокойство.
Наэги здесь ни при чем, конечно же. Глупо даже думать, что эта девчушка, со светлыми мыслями и руками из хрусталя, способна побороть и хладнокровно зарезать атлета. Да и не стала бы убийца падать в обморок на месте преступления. Конечно, сперва Киоко ожидает подвоха, но убеждается, что реакция настоящая. Маюми тихоня, но ее эмоции сильные, и самое важное, искренние. Не нужно ждать обмана от открытой книги.
Правда, лишь она так считает. Остальные легко бросают вину на самую очевидную цель. Люди, которые еще вчера были ее друзьями, поворачиваются к Маюми спиной. Никто не слушает ее («Мы ночевали с Майзоно-сан в ее комнате, мы всю ночь были вместе, она подтвердит, я не знаю, как это случилось, я клянусь…»), никто не хочет присмотреться. Даже Джунко с презрением обвиняет ее, даже Саяка с сомнением отводит глаза. Что движет ими, страх или глупость, Киоко не знает. Она сдерживает едкое замечание, но надеется, что Маюми выучит свой урок.
В конце ты всегда остаешься одна.