Руки замерзли.
В комнате ужасно холодно, но менять ничего не хочется. И надо бы включить свет, достать из шкафа теплое одеяло и, укутавшись до самой макушки, попытаться хоть немного согреться. Так правильно. Так нужно. Так обычно делают, когда простуда уже поцарапала горло. Внутри болит. Руки холодные.
Чимин оттирает щеки от невидимой пыли, сползает с кровати на пол и, поджав к подбородку колени, тихо скулит. Хочется плакать. Не выходит. Не получается. Будто разучился за много лет. Или, наоборот, слишком часто ревел навзрыд, пока никто не видит — ничего не осталось, всё давно выплакано. Пустота. И вокруг, и он сам.
Ему с детства нравилось сидеть так — в темноте. Окружающие предметы будто теряли свою истинную ценность, превращаясь в размытые силуэты. Можно закрыть глаза и открыть снова — ничего не изменится. В детстве это неизменно успокаивало. Да и сейчас тоже.
Яркий свет пугает. Днем в зеркале отражается какой-то незнакомец — счастливый и вечно улыбающийся. Он манерно поправляет смазавшийся макияж, иногда, хихикая, подкрашивает губы бесцветным блеском, иногда придирчиво оглядывает себя с ног до головы, торопливо меняя рубашки на футболки или джинсы на брюки. Отражение в зеркале меняется слишком часто — вот он с фиолетовыми волосами в черном брючном костюме, а на следующий день незнакомец игриво трясет серебристыми прядями, пытаясь испортить идеальную укладку. Чимин никогда не узнает себя в зеркале. Будто у него в запасе тысяча лиц. И ни одного настоящего. Как он выглядит на самом деле?
Тот незнакомец в зеркале уверен в себе. Всегда получает то, что хочет. И кого хочет. А Чимин? Что он хочет? Кого? Незнакомца в зеркале иногда трахает Чонгук. Долго. Иногда издевательски-неторопливо. Временами Чонгук заставляет незнакомца смотреть в отражение — видеть, как его касаются, как оставляют россыпь поцелуев по плечам, как его нежно придушивают перед самым финалом. Чимин всегда смотрит сквозь. И стоит Чонгуку отвернуться хоть на миг, он тут же закрывает глаза. Потому что представляет другого.
Противно. Так больше нельзя. Невыносимо. Но Чонгук обнимает, прижимается близко-близко, увлекая в теплый поцелуй — и все рушится. Незнакомец снова победил, в очередной раз заставляя Чимина просто наблюдать.
Хочется плакать. Как в детстве. Отчаянно. Громко. Тот, о ком мечтает настоящий Чимин, никогда не будет рядом. У него уже есть кто-то. И он всегда будет выбирать других людей. Кого угодно. Только не Чимина. Как глупо понять это только сейчас, спустя столько лет бессмысленных ожиданий и робких надежд. Глупо. Глупо. Глупо!
Темнота подступает ближе, заботливо укутывает озябшие плечи, обманчиво-ласково нашептывает на ухо, что всё будет в порядке. Будто пока Чимин лежит тут, на полу гостиничного номера, никто в целом мире о нем не вспоминает. Будто весь мир поставили на долгую паузу. Будто и не будет через пару дней очередного новогоднего выступления. Будто завтра вообще не наступит никогда больше. Чимин зажмуривается, закрывает ладонями глаза и надавливает чуть сильнее. Под веками тут же вспыхивают, распускаясь пышными цветами, разноцветные круги. Больно. Кажется, вокруг перестает кипеть всякая жизнь — звуки доносятся, словно прорываясь сквозь плотную вату, а время совершенно не ощущается — то ли прошло пару минут, то ли несколько десятилетий.
И теперь Чимин не вспомнит, сколько провалялся на полу, не двигаясь — телефон чересчур пронзительно звякает новым входящим. Экран коротко вспыхивает от чонгуковского «приходи ко мне в семь» и снова темнеет.
Через несколько минут нетерпеливо летит:
«Ты придешь?»
«Эй?»
«Хён?»
«Глупо звонить, когда мы почти в соседних номерах»
Отвечать не хочется. Ни отвечать, ни видеть, ни слышать, ни двигаться. Чимин вздрагивает от неожиданно громкого рингтона, обхватывает свои коленки еще крепче и нехотя поворачивает голову к мигающему дисплею. Мобильник скользит от вибрации — жужжит недовольной пчелой — подбирается все ближе и ближе. Нужно ответить на звонок, иначе Чонгук точно явится сам — Чимин опять жмурится, воображая, как младший раздраженно цокает языком, хлопает дверью номера и, поднявшись этажом выше, быстро идет по длинному коридору. Бесконечная игра в «кошки-мышки». Со стороны может показаться забавным, как они носятся друг за другом — один вечно прячется, другой вечно ищет. Не отпускает от себя ни на секунду. Чонгук бывает слишком ревнивым. Наверное, если бы он мог, привязал бы Чимина к себе веревками. Или посадил на цепь. И самое страшное, совершенно не испытывал бы при этом угрызений совести.
Временами Чонгук до ужаса пугает. Без повода Чимин старается не говорить ни с кем из стаффа — Чонгуку не нравится. Он обязательно влезет в разговор, оттесняя своего любимого хёна от других людей. В последнее время всё хуже и хуже — необоснованная ревность проявляется чаще; Чимин никогда до конца не уверен в своих действиях. Чимин почти не видит никого из своих друзей — были ли они вообще когда-нибудь? — редкие звонки поначалу заменились на текстовые сообщения, а затем и они пропали. Есть, конечно, Тэхён. Кажется, у него одного есть негласное разрешение на дружбу с Чимином. Однако теперь... Мерзко. Тошнит. К горлу подкатывает едкий комок.
Цап-царап. Эта игра уже надоела, но из нее никак не выбраться.
Иногда Чимин равнодушно поддается, а Чонгук всегда рад забрать приз.
«Ты мне не ответишь? Эй? Ты где?»
«Ты не один?»
«С кем ты?»
«Я сейчас поднимусь к тебе»
Последнее сообщение гаснет, а Чимин испуганно давится вздохом и, не чувствуя озябших пальцев, быстро колотит по экрану, вбивая насквозь лживое «я спал, извини».
И «конечно, буду в семь» вдогонку.
«Ок»
Чимину хочется завыть. Он устал. Безнадежно устал. И да, действительно, в последнее время всё плохо. Чонгук обнимает, а Чимин чувствует себя отвратительно грязным. Смеется, правда, при этом.
Как обычно люди заканчивают долгие отношения? Чимин не знает. Еще не сталкивался с таким. Наверное, люди долго говорят по душам и решают, что делать дальше. Разъезжаются. Перестают общаться. Или трусливо бросают друг дружку по смс. Для Чимина — всё это роскошь. С Чонгуком не получится так. Они работают вместе. Им придется видеться каждый божий день. Соприкасаться на репетициях и выступлениях, счастливо улыбаться, заставляя всех поверить, что ничего не изменилось. Невыносимо. Не выбраться никогда. Ни-ког-да.
Руки замерзли.
Руки замерзли.
Руки замерзли.
Нужно подняться. Встать с ледяного пола. Включить свет. Сходить в душ. Одеться теплее. Как там себя ведут нормальные люди?
Горячая вода, едва ли не кипяток, обжигает кожу на недавно содранных костяшках до красных болезненных пятен, а Чимину кажется, что руки до сих пор мертвецки холодные. Он трет их, остервенело растирает пальцы, но они белые, как снег. Умерло и не вылечить уже. Зеркало в ванной запотело от пара. Чимин прекрасно знает, что если случайно прикоснуться к его влажной поверхности, оттуда выглянет тот самый незнакомец. Только сегодня он весьма помят. Растянутая старая футболка, мокрые взъерошенные волосы, покусанные в кровь губы.
Глаза едко щиплет, и Чимин тут же поднимает лицо к потолку — не хватало еще расплакаться от собственного вида.
Тук-тук.
Тук.
Тук.
В дверь номера стучат.
Чимин нервно дергается, как от удара, инстинктивно отшатывается в угол, больно ударяясь об край раковины, и замирает, боясь даже дышать. Вдруг услышат. Вдруг найдут. Вдруг узнают, что он тут.
Смелости не хватает. Он по-прежнему тот самый пугливый ребенок, которого оставили дома одного и настрого запретили открывать кому-то чужому.
Кому-то чужому.
Чужому.
Нет. Хватит. Он взрослый. Он сможет. Даже если там Чонгук. А если там и, правда, Чонгук? Что тогда? Что тогда? Что тогда?
На негнущихся ногах Чимин бесшумно выходит в тесную прихожую и по-кошачьи прислушивается к шуму за дверью — а если? — почти тянет руку, чтобы открыть, но, задумчиво прикоснувшись к своим холодным щекам, неуверенно отступает назад.
За дверью недовольно пыхтят и стучат еще. И еще.
А потом прислоняются близко-близко и гулко булькают:
— Это Тэхён, дурак.
Тэхён умеет заполнить собой пространство. Излучает уют. С ним тепло. Будто солнышко. Он автоматически поднимает с пола скомканное одеяло, аккуратно расправляет его на постели, раскладывает в стопки разбросанные футболки, которые Чимин никак не мог убрать с утра, и не забывает при этом торопливо болтать какую-то милую ерунду. Тэхён хороший. Умеет быть разным. Сегодня он ведет себя как очаровательный ребенок, а секунду спустя — перед вами рассудительный молодой мужчина.
Но Чимин отравлен. Он завистливо глядит на Тэхёна. Внутри опять гадко царапает. Всё сильнее и сильнее. Главное, не расплакаться.
Тэхён сидит рядом, пялится в монитор ноутбука, который притащил с собой, и, потягивая противное безалкогольное пиво, рассказывает о каком-то новом сериале. Чимин, как обычно, слушает вполуха, кивает отстраненно: больше для проформы, чем действительно с чем-то соглашаясь; и трясет темно-зеленую бутылку — Тэхён не жадный и всегда захватывает для друга что-то покрепче.
Для друга.
Чимин отводит глаза, а потом снова улыбается, слушая последние сплетни. Тэхён доверчиво льнет к чужому плечу, жалуется на что-то несерьезное — вроде детского-капризного «голова что-то болит» и «не хочу завтра в школу». А Чимин изучает. Изучает Тэхёна.
Столько лет вместе и под боком. Сиамские близнецы, не иначе. А теперь кажется, что Тэхён давно раскрылся и повзрослел, а Чимин так и остался жалким пятиклассником, которого не пускают на взрослую вечеринку. Топчется у порога.
У Тэхёна красивые волосы. Блестят, выкрашенные в мягкий каштановый и чуть завиваются в кудряшки около лба. Шоколадная крошка родинок на лице, случайно рассыпанная по смугловатой коже. Пухлые чувственные губы, которые Тэхён без конца облизывает, когда чем-то смущен или взволнован.
Он весь красивый. Есть в нем что-то первобытно-мужественное и хрупко-возвышенное. Тэхён стройный. Высокий. У него мягкий голос. Чимин прикусывает пальцы. До крови. Чтобы больно было. Чтобы потом можно было заплакать просто так. Чтобы собственное лицо — красное, обезображенное и отвратительное. Как всегда. Он делает слишком большой глоток пива, чувствуя, как обжигает горло крепкий алкоголь, и долго откашливается.
— Ты чего? — Тэхён хмурится и легонько толкает в бок. — Что случилось?
«Просто ты красивый слишком», — хочется ответить Чимину. — «Ты красивый, а я нет».
Тэхён моргает недоуменно, отставляет свою недопитую бутылку в сторону и серьезно смотрит.
— С чего ты взял, что некрасивый?
Чимин охает и зарывается в ладонях. Это было вслух. Черт.
Хватит на сегодня пить.
Вообще хватит.
Хватит.
— Где ты это услышал? — не унимается Тэхён и грубо трясет согнувшегося от стыда Чимина за плечи. — Кто такое сказал? Это тебе Чонгук сказал такое? Да? Он сказал и вы поссорились?
— Я сам с собой поссорился, — глупо усмехнувшись, шепчет Чимин. — Сам с собой.
Тэхён злится, но молчит. Лишь вздыхает расстроенно, а потом, будто очнувшись, улыбается совсем по-дурацки и пожимает плечами:
— Ты, конечно, не расскажешь, что произошло. И, конечно, не поверишь, если я скажу, что ты очаровательный. Ничего нового. Тебе весь мир признается в любви. Люди тебя обожают. Наверное, они любят тебя больше, чем нас шестерых. Так в чем проблема? На самом деле.
Чимин упорно молчит. Трясет головой. Зачем ему миллионы незнакомых людей, которые в него влюблены, если нужен только один? Тот, который сейчас двумя этажами выше сидит в своем номере и, наверняка, строчит новые тексты к своему будущему микстейпу. Надо умыться. Привести себя в порядок. Придумать, что ответить Тэхёну. А потом собраться и идти к Чонгуку. Наверное.
— Что с тобой происходит? — Тэхён наклоняет голову. — Ты часто бываешь рассеянным, задумчивым и тихим. Но последние пару месяцев это переходит всякие границы. С тобой все хорошо? Эй?
Чимин отмахивается, пропуская сказанное мимо ушей, и, прикрывая красные щеки, ретируется к ванной комнате.
— Я от тебя не отстану, — Тэхён шлепает босыми ногами следом. — Я столько всего тебе говорил, и у меня больше не находится слов. Хочешь, спрошу у людей, что они о тебе думают? Почитаешь комментарии фанатов, успокоишься.
— Еще чего. Не вздумай, — Чимин фыркает и выталкивает Тэхёна из ванной. — Уйди.
Тот в ответ лишь посмеивается и успевает бросить невзначай:
— Тогда я напишу в общий чат? Спрошу у старших.
Чимин не слушает.
Ледяная вода мгновенно отрезвляет. Стекает холодными каплями за уши и капает с выбеленной челки. Чимин тянет прядки жестких волос — дурацкие. Некрасивые. Не как у Тэхёна.
Он выпрямляется и неотрывно глядит в зеркало над умывальником. По-прежнему пухлые щеки, толстые губы, широкий подбородок и огромный лоб. Чимин шмыгает носом и, зачерпнув в ладони, с силой плескает воду в собственное отражение. Делает только хуже. Изображение покрывается рябью, как на старом телевизоре, растекается по краям, размазывая и без того уродливое лицо до настоящего чудовища.
Хочется закричать.
Кричать долго. До хрипоты и сорванного горла.
И он бы закричал, не будь никого рядом. А потом сломался.
— Я же говорил, — Тэхён просовывает голову в ванную комнату и довольно лыбится, размахивая своим телефоном, — Вот. Сокджин сказал, чтобы ты не придумывал. Смотри, — он читает, пытаясь подражать тембру самого старшего хёна: — «Чимин самый красивый. После меня».
— Что это? — Чимин вытирает лицо полотенцем и незаинтересованно косится в сторону экрана.
— Я в общем чате спросил, считают ли остальные тебя красивым, — Тэхён смеется и отдает телефон. — Сам читай.
У Чимина руки дрожат. Он не может попасть по иконке диалога — промахивается несколько раз подряд — а потом долго проматывает ненужное.
Смешливое «Почему ты спрашиваешь? Конечно, красивый. Ты тоже ничего, Тэхён-и ахахах» от Хосока сразу же.
Ворчливо-недовольное «У кого-то проблемы с самооценкой?» от Юнги, а затем насмешливое от него же «Пусть Чимин просто глянет на число просмотров своих фанкамов» двумя минутами после.
Чонгук отвечает спустя три минуты раздраженным «Очень красивый. Перестаньте все. П-о-ж-а-л-у-й-с-т-а»
Чимин ждет еще. И еще.
— Убедился? — Тэхён тянет руку, чтобы забрать смартфон, но Чимин уворачивается, продолжая неотрывно сверлить взглядом общий чат, — Эй? Чего...
Намджун появляется онлайн.
Набирает сообщение.
Набирает сообщение.
Набирает сообщение.
«Ложитесь спать пораньше. Завтра долгий день»
Чимин со злостью сжимает телефон и, скрипя зубами, набирает «Ты один не ответил!» и тыкает на кнопку отправки.
Набирает сообщение.
Набирает сообщение.
Набирает сообщение.
«И что?»
Чимин лепит обиженное «И ничего», сует телефон обратно недоумевающему Тэхёну и, толкнув друга плечом, топает обратно в комнату. На столе до сих пор недопитая бутылка крепкого соджу, и Чимин хватает ее, едва ли не залпом опрокидывая в себя. Как подросток, которому впервые отказали. Смешно. А по щекам все равно слезы катятся. Это перебор. Слишком жестоко. Слишком несправедливо. Нечестно. Больно. Больно. Больно, блять!
— Ты серьезно? — Тэхён дергает его за рукав и его рот удивленно приоткрывается, — Чье мнение тебе важно? Намджуна? Погоди, так это всё из-за него? Стой... Не плачь. Подожди. — он потерянно крутится на месте, не представляя, как успокоить ревущего в голос Чимина. — Так это... А Чонгук? С ним что? Ну, не плачь, пожалуйста. Ты же знал, что Намджун не такой. Ну, в смысле... Ему парни не нравятся. Чего ты ожидал вообще? Тебе весь мир хором сказал, как ты хорош. Так ли уж важно, что там думает один человек из миллионов?
— Важно! — получается слишком громко и судорожно, Чимин размазывает слезы по лицу. — Мне важно!
— Ты в курсе, что влюбляться в него было изначально плохой идеей? Теперь понятно, почему ты такой дерганный в последнее время.
— В последнее время? Так всегда было! — Чимин ощутимо пихает Тэхёна в грудь. — Не вчера и не месяц назад. С самого начала я...
— Зачем тогда спутался с Чонгуком? — Тэхён обрывает его на полуслове, толкает в ответ, и Чимин отшатывается, чудом не падая, — Он знает? Знает, что ты с ним трахаешься только потому, что не можешь спать с Намджуном? Это мерзко, ты понимаешь?
— Вали отсюда, — шипит Чимин и снова отталкивает. — Тебя никто не просил в это лезть.
— Я хотел помочь. А ты строишь из себя обиженного, — Тэхён раздраженно ерошит волосы на затылке и глядит волком, — Хоть бы спасибо сказал, что я пытаюсь разобраться и помочь. Спасибо, что рядом. Спасибо, что друг. Разве сложно? Ваши игры с Чонгуком постоянно мной прикрывают, а ты не можешь быть благодарным.
— Бесишь! Давай, беги скорее и расскажи всем! И Чонгуку тоже. И Намджуну. Тем более, он всегда тебя выделяет. Ты его любимчик! Не то, что я! — Чимин рывком делает шаг вперед и со всей силы ударяет Тэхёна по лицу кулаком наотмашь. — Бесишь! Ненавижу!
Тэхён охает от неожиданности и хватается за щеку — смотрит злобно и с ненавистью. Но в ответ не бьет. Ничего не делает. Выпрямляется во весь рост. Молча поворачивается, отходит на шаг, еще и еще — шуршит у двери, надевая обувь, и уходит, бесшумно закрыв дверь за собой.
— Просто ты красивый. А я нет, — шепчет Чимин, выдыхая злость, а потом громко кричит куда-то в пустоту: — А я нет!
Минуты тянутся вечностью. Мир снова на паузе, но свет включен. Чимин один посреди комнаты, в которой все еще слышен парфюм Тэхёна. Его единственный друг. Единственный, кому он признался, что... Единственный, кто узнал. А если Тэхён, действительно, кому-нибудь расскажет? Чонгуку, например. Или... Нет. Нет. Нет. Тэхён так не сделает. Нужно извиниться. Сегодня. Или завтра. Или на следующей неделе? Чимин оседает на пол, обхватывая голову руками, и давится смехом, который через секунду перерастает в судорожный плач. Чимин плачет некрасиво. Лицо перехватывает остро-колючим спазмом, безобразно краснеет и опухает; губы, и без того огромные, становятся еще больше, а руки нервно трясутся, как у самого пропащего алкоголика. Нужно встать. Умыться. Привести себя в порядок, иначе Чонгук обязательно заметит. А врать ему, даже в таких пустяках, сложнее с каждым днем.
Но сил нет. Время неумолимо подбирается к семи часам вечера. Нужно собираться.
Где-то на полу снова жужжит телефон — надрывается слишком веселой мелодией и ездит пластмассовым брюхом по мягкому ковру. Наверное, Чонгук. Ответить можно чуть позже. Чимин оттирает ладонями влажное лицо, проходится пятерней по всклокоченным волосам, стараясь пригладить торчащие прядки, поправляет футболку и нагибается за телефоном, который секунду назад хотел было отшвырнуть ногой подальше — под кровать и забыть до завтрашнего дня. Но, едва взяв телефон в руки, он мгновенно цепенеет. Вместо ожидаемого «Чонгук» на дисплее мигает «Сокджин».
— Хён? — испуганно мяукает в трубку Чимин, понимая, что вряд ли бы старший стал названивать просто так. — Хён?
— Наш самый красивый мальчик на всем белом свете, спустись-ка, пожалуйста, к менеджеру в номер, — Сокджин пытается звучать весело, но выходит жалко.— И побыстрее. Сейчас будет серьезный разговор со всеми.
— Что-то случилось? — Чимин шмыгает носом. — Какие-то проблемы с расписанием?
— С расписанием-то все в порядке, а вот с вами... Случилось, ага. Со всеми вами что-то случилось. У вас шестерых дружно наступил период подросткового бунтарства? Вы для этого, извините, уже староваты. А всё ведете себя, как дети малые, — зачем-то говорит Сокджин, грустно хмыкая, — Долбаный детский сад. Как я устал от вас.
И отключается.
Чимин смотрит на погасший экран и не понимает ни черта. Шлепает в ванную, долго и нудно умывается в очередной раз и старается не смотреть в зеркало, ведь оттуда выглянет лживый незнакомец, успевший нацепить одно из привычных равнодушных лиц. Чимин надевает кеды и выходит в общий коридор.
Он едва доходит до первого поворота, когда телефон снова оживает.
— Чего тебе? — беззлобно рявкает Чимин на звонящего Тэхёна. — Это ты нажаловался? Подумаешь, разок ударили тебя. Ты заслужил. Ябеда.
— Пошел к черту, — так же беззлобно шипят в ответ, — Просто звоню предупредить, чтобы ты не считал себя виноватым.
— Я и не считаю. Но все равно скажу, что мне жаль. Извини, что ударил, — Чимин трет шею из-за повисшей неловкости. — Так это ты пожаловался, да? Из-за чего общий сбор?
— Боже, ударил и ударил. Я сейчас вообще, например, жалею, что не треснул тебя в ответ. У меня синяк, между прочим. Ладно. Проехали. Ты еще ничего не знаешь что ли? А общий чат читал? О, почитай. Тебе понравится, — Тэхён быстро тараторит и явно веселится, а напоследок передразнивает кого-то: — Наш самый красивый мальчик на всем белом свете.
— Я отключусь, если ты назовешь меня так еще раз, — Чимин останавливается посреди холла и недовольно сжимает губы. — Говори уже.
— А я и говорю. Глянь в чат, — судя по звукам, Тэхён уже спускается по лестнице. — Чонгук и Намджун подрались, и Юнги, который полез их разнимать, сильно досталось.
Что?
Нет, правда.
Что?
В эту же секунду на Чимина будто обрушивается ведро ледяной воды. Он деревенеет, прирастая ногами к полу коридора, и не может сделать ни шага. Тэхён говорит еще что-то, но его больше никто не слушает. Чимин машинально жмет на кнопку завершения вызова и отключается. Не может поверить. Это же очередная шутка от Тэхёна, правда? Пожалуйста, пусть это будет неудачная шутка. Чонгук и Намджун подрались? Что?
Чимин тяжело дышит. Горло перехватывает судорогой. Воздуха мало.
Эпицентр беды. Причина апокалипсиса, который все-таки наступил. Страшно. Стыдно. Хочется спрятаться. Их ведь предупреждали. Всем было прекрасно известно, чем закончится. Подолгу и много раз разжевывали все последствия, если Чонгук и Чимин не прекратят то, что делают. Оба смеялись и продолжали играться. Теперь не смешно. Признаться честно, несмешно уже давно. И что дальше?
Доигрались.
Дышать по-прежнему трудно. Нужно идти. Но ноги не двигаются. Чимин оглядывается вокруг — холл пустой и безжизненный. Будто все люди пропали без следа. Чимину бы тоже хотелось исчезнуть. Нужно было сильно постараться, чтобы вывести из себя по обыкновению меланхоличного Намджуна. Чимин кусает губы и еще раз беспомощно оглядывается по сторонам. Холодно. И еще холоднее на пару градусов. Он зябко передергивает плечами и, развернувшись на пятках, идет назад. За теплым свитером. Или курткой. Или толстовкой.
На самом деле, просто повод вернуться. Глупый. Надуманный.
Чимин останавливается напротив своего номера. Топчется на месте. Прислоняется горячим лбом к прохладному дереву двери и, собравшись с остатками мыслей, включает смартфон. Быстро тыкает на иконку общего чата, а потом крепко жмурится. Сердце колотится, кажется, у самого горла. Тошнит. Сильно тошнит.
Вдох.
Вдох.
Вдох.
Он открывает глаза и проматывает на самое начало сегодняшней беседы.
Вот безобидное тэхёновское «Эй, как считаете, Чимин красивый?» и куча мигающих смайликов.
«Чимин самый красивый. После меня»
«Почему ты спрашиваешь? Конечно, красивый. Ты тоже ничего, Тэхён-и ахахах»
«У кого-то проблемы с самооценкой?» и «Пусть Чимин просто глянет на число просмотров своих фанкамов»
«Очень красивый. Перестаньте все. П-о-ж-а-л-у-й-с-т-а»
Чимин скроллит ниже. Спотыкается о равнодушное намджуново «Ложитесь спать пораньше. Завтра долгий день» и чувствует, как обида снова накрывает с головой. Обида и какая-то детская ревность.
Ревность за тот ответ. Серьезный ответ на совершенно дурацкий вопрос.
«С кем бы ты пошел на свидание?»
Чимин не хочет читать общий диалог дальше. И так ясно. Ведь не с ним. А с Тэхёном. Красивым Тэхёном.
Обидно.
Ревниво.
— С кем бы ты пошел на свидание? — передразнивая ту журналистку, вполголоса бубнит Чимин, а потом осекается и почти выплевывает: — С Тэхёном. Пойду с Тэхёном.
Телефон коротко гудит, оповещая о непрочитанных сообщениях. Чимин опускает взгляд и все-таки дочитывает.
«Ложитесь спать пораньше. Завтра долгий день»
«Ты один не ответил!»
«И что?»
«И ничего»
А спустя четыре минуты Намджун отправляет единственное сообщение.
«Красивый. Самый красивый мальчик на свете. Слишком. Чимин — вообще синоним к слову «слишком». Слишком красивый. Талантливый. Очаровательный. Трудолюбивый. Милый. Нежный. Добрый. Чувственный. Сексуальный. Заботливый. Волшебный. Всё в нем — с приставкой «слишком». Он самый ласковый человек из всех кого я знал, знаю сейчас или буду знать в будущем. Если бы нужно было выбирать из всей вселенной — я бы выбрал только его. Слишком красивая родинка на шее. Красивые ресницы, красивый голос, волосы, смех, улыбка красивая, ладошки красивые, ключицы, руки и долбанные красивые шрамики на веке. Он в очередной раз засомневался в своей привлекательности? Надеюсь, он теперь доволен, Тэхён? И снова повторяю — ложитесь спать пораньше. Завтра долгий день.»
Коленки дрожат, и Чимин плюхается на пол прямо у порога, посреди коридора. Перечитывает. Перечитывает. Перечитывает. Скринит экран. Снова перечитывает. И снова скринит. Пальцы совсем не слушаются, но он отматывает ниже, читая сообщения после.
Неуверенное «Звучит, как признание» от Хосока.
Раздраженное сокджиновское «Это и есть блядское признание!»
«Ха-ха я всегда знал и догадывался» и затем «Присоединяюсь, признание вышло блядским» от Юнги спустя мгновение.
И ни слова дальше.
Чимин перечитывает сообщение Намджуна еще восемь раз и только после этого поднимает голову, осовело оглядываясь. Хоть он и хотел — да, черт возьми, хотел! — но теперь безумно страшно. За Чонгука. За Намджуна. За всех остальных. В горле пересохло. А руки опять мерзнут.
Когда он набирается смелости и тихо стучит в дверь номера одного из менеджеров, призрачная надежда, что его не услышат мгновенно исчезает. По ту сторону стихает разговор на повышенных тонах и повисает гнетущая тишина. Чимин нервно сглатывает и виновато опускает глаза, когда ему открывают.
— Опаздываешь. Заходи.
Сердито и резко.
Чимин так и не находит в себе сил, чтобы поднять взгляд, поэтому долго возится со шнурками на кедах, копошится с молнией все-таки прихваченной толстовки и неуверенно проходит вглубь комнаты, где давно уже собрались все остальные.
— Эй, ну, серьезно, — еле слышно цокает языком Хосок откуда-то справа. — Ну что за лица грустные? Как на похоронах.
— Садись тут, — Сокджин мягко тянет Чимина за край расстегнутой толстовки, легонько вдавливает в сидение двухместного кресла и не упускает возможность прошептать насмешливое: — Наш красивый мальчик.
— Да причем тут Чимин? — подает голос Тэхён слева, — Он разве виноват? Эти двое что-то не поделили, а виноват Чимин? Кажется, это несправедливо.
— А кто тогда виноват? Насколько я понимаю, между вами троими что-то стряслось. Объясните, чтобы я понял. Что произошло? — грозно гремит менеджер и поворачивается к Чимину: — А ты! Что это за идиотские вопросы в чате? Руководство великодушно закрыло глаза на ваши с Чонгуком отношения. Не вмешивается. От вас лишь требовалось не выносить все ваше дерьмо на публику, а теперь... — он машет в сторону, делая неопределенный жест рукой, — Что делать с разбитыми лицами? Послезавтра выступление. Сколько раз я предупре…
— Это только моя вина. Простите.
Чимин дергается и поднимает глаза.
Намджун, поднявшийся с места, смиренно склонил голову перед менеджером. Его левая рука, прижатая к лицу, вся в крови и мелко дрожит. Незаметно почти.
Чонгук, сидящий ко всем спиной, вдруг стискивает лицо ладонями и крупно вздрагивает. Чимин бездумно пялится ему в затылок, а потом в собственном мозгу щелкает противно и сверху будто ошпаривают кипятком. Потому что Чонгук плачет.
Юнги, развалившийся в кресле напротив и внимательно следящий за перепуганным Чимином, косо улыбается и крепче прижимает пакетик со льдом к опухшему уху.
Взволнованный Хосок, сидящий рядом с Юнги, вздыхает рассеянно и беспрестанно сжимает-разжимает кулаки. А потом сдувается целлофановым кульком и льнет поближе к старшему, проверяя разбитое ухо.
— Ты виноват? Насколько я понимаю, это Чонгук к тебе первым прибежал. Вот с нашего младшенького и нужно спросить. Кое-кто не умеет держать себя в руках, правда? — спрашивает Сокджин тоном, которым обычно допытываются воспитательницы в детских садах до провинившихся хулиганов, а затем тянется к все еще трясущемуся Чонгуку, похлопывая по спине: — Мне плевать, что у тебя губа разбита, можешь не давить на жалость.
Намджун, мельком покосившись в сторону кресла и заметив белое испуганное лицо Чимина, отводит взгляд в сторону, молчит немного, а потом твердо чеканит:
— Нет. Это я виноват. Мне было скучно и я решил пошутить. Вышло неудачно.
Сокджин сокрушенно качает головой.
Юнги громко и с чувством ругается.
Хосок тянется к телефону и демонстративно покидает общий чат.
Чонгук сильнее сутулит плечи.
Намджун еще раз просит прощения.
Тэхён с тревогой оглядывается на растерянного Чимина.
А тому снова ужасно холодно.