Прохладный вечерний воздух теплом оседает на лице, раздувая пепельные волосы. Справа лежит откинутый рюкзак, где-то рядом с ним аккуратно поставлен скейтборд, одноразка исчезает между губ, под ногами девять этажей вниз и начинающие огни большого города перед глазами. Одна нога коленкой упирается в грудь, пока вторая свешивается с края крыши. Дым вместе с тяжёлым вздохом теряется в порыве ветра.

— Не думал, что увижу тебя здесь сегодня… — тишину нарушает чей-то звонкий голос.

— …хён.

Все тяжелые моменты забываются, а в груди теплеет, стоит услышать этот голос и обращение. Феликс улыбается, не поворачиваясь. Продолжает любоваться видом и делать затяжки.

Человек неторопливыми, но бодрыми шагами движется к краю, садясь на него и повторяя позу Феликса, свесив ноги, а руками оперевшись сзади на камень.

— Говорил, что будешь долбить информатику, а сам на нашем месте зависаешь, — Хёнджин говорит это так мягко, с лукавой улыбкой на лице, заглядывая в глаза собеседнику.

— Я просто устал от учёбы, решил проветриться, — откликается Феликс ещё более низким басом после ещё одной затяжки. Сразу же быстрым движением прячет электронку в карман ветровки, будто не хочет, чтобы Хёнджин это видел.

Хван мычит растянуто, все ещё вглядываясь в лицо.

— С каким вкусом на этот раз?

— Персик, — улыбкой отвечает, корпусом поворачиваясь к младшему. «Можно попробовать, пожа—» не даёт договорить парню, качая головой, — ты пробовал в прошлый раз шоколадную, больше я не дам тебе.

— Жадина, — кривится Хёнджин, но хихикает после, возвращая взгляд на яркие огни города.

«Я просто забочусь о твоём здоровье».

Тихий шепот звучит будто в самое ухо, приносимый ветром. Мало ли, что Феликс заботится. Младшему тоже хочется попробовать и сладкие электронки, и энергетики в пять утра, сидя на крыше. Которые, кстати сейчас скорее всего лежат в рюкзаке Ли. Но Феликс заботится о Хёнджине, и тот это понимает и ценит. Именно поэтому не только прислушивается к его просьбам не портить свое здоровье, но и следует им.

— И вообще, называй вещи своими именами, хён, — Хван ловит его взгляд на себе, — вряд-ли бы я нашел тебя здесь просто уставшим от учебы.

Голосом выделенное «здесь» означает крышу, которая с каждым приходом сюда становилась все более значимым местом для них. В ней нет ничего особенного, но почему-то Феликс тусуется здесь сам и зовёт с собой Хёнджина, когда морально тяжело. Или когда хочется уйти от проблем, просто посидев здесь, ощутить свободу и лёгкость.

Хёнджин улыбается, хмыкнув, пока старший наигранно сердится, раскрывает рот в немом шоке.

— Хван Хёнджин! — названный ещё больше посмеивается, — Какой ты испорченный. Ну тебя, — отмахивается, рукой тянется к рюкзаку, — и не надо мне тут своих «Ну хё-ё-ён» жалостливых. Я не буду материться при тебе.

— Зануда.

— Ты пришел сюда пооскорблять меня? — хмыкает, пока роется в вещах, — Спасибо, Джин-а, ты так сильно любишь своего хёна, — разворачивает голову в пол оборота, показываая дрязнящую улыбку.

После этого смех больше никто не пытается сдержать. Хёнджин хихикает, ловя рукой кинутую в него банку. Поворачивает этикеткой к себе, благодарно улыбаясь. Персиковый чай. Приятно до бабочек в животе.

Тихое спасибо и снова уютная тишина позднего вечера с разглядыванием разных огоньков. Сумерки расползаются по всему небосклону, хотя только недавно сгущались на западе, остатки закатного солнца кое как виднеются сквозь множества белых облаков.

— Так, почему ты здесь? — тихо, на грани слышимости спрашивает Хёнджин. И для них этот вопрос скорее означает «Что случилось?».

Феликс вздыхает, делая ещё один глоток чая. Резкий свистящий порыв ветра проносится перед лицом.

— Я запутался, — говорит Ли и продолжает так же безэмоционально.

После небольшого рассказа Феликса между парнями повисает тишина. Назвать ее неуютной нельзя. Хёнджин лишь обдумывает, что сказать.

— И когда твои родители приезжают? — тихо интересуется, одолеваемый какой-то странной эмоцией.

Феликс поделился с ним, что его родители уже больше месяца пытаются вернуть с ним связь. Пишет не только мама — но и отчим с его (их) восьмилетней дочерью. Не только пишут — звонят днём, ночью, посреди пар. Подняв трубку один раз, услышал как мама плачется в трубку, говоря, что волнуется о нём и скучает. Хван был в курсе натянутых отношений старшего с родителями: однажды Ли сам рассказал ему, как в восемнадцать лет уехал из родной Австралии и семьи в чужую холодную Корею ради своей мечты.

— Ли Феликс, что значит, ты собираешься в Корею?

— Хочу поступить там в университет. Я же говорил вам как-то.

— В университет, да? Кнопочки там свои будешь нажимать и в игрульки играть? А университеты в родной стране куда делись?

— Мам, образование в Корее намного лучше, там больше шансов успешно устрои…

— А деньги ты где возьмёшь? У мамы с папой? У нас, если ты не знал, сейчас куда большие затраты на твою сестру.

— Я нисколько у вас не возьму. У меня есть деньги для переезда. А если вы не знали, то я прошел на бюджет.

Тот факт, что его мечтой не было обучение в корейском университете по специальности IT, а уехать из родного города подальше от семьи — он почти никому не говорил. Лишь парочка близких друзей и Хёнджин были в курсе.

— Через пять дней.

Феликс отвечает в тишину, поднося банку с чаем к губам.

— Решили объявиться, ведь захотели наконец-то побыть любящими родителями.

Под чужой едкий смешок Хёнджин движется ближе к старшему, рукой легко обнимая за плечи. Голову не так неуверенно, как раньше, но все ещё с небольшим сомнением кладет около шеи Феликса, чуть ластясь к ней. Ли это нравится, Хёнджин знает, как тот успокаивается после таких махинаций младшего. Начинает вкрадчиво говорить, что это нормально — не хотеть их увидеть спустя время и с опаской относиться к их словам. Но, возможно, встреча с родителями поможет проработать травму, что осталась без внимания и наладить их отношения. Хотя бы до самого примитивного, но нормального уровня. Феликс хмыкает, левой рукой, высвобождаясь из-под захвата, и опуская ее на голову младшего. Поглаживает и перебирает темные, выкрашенные в черный, пряди. У Хёнджина по спине мурашки — ощущается слишком приятно и интимно.

— Да, я тоже так думаю, — поднимает взгляд с ярких многоэтажек на полотно неба выше. Где-то, где ветер разогнал облака, виднеются крошечные крапинки звёзд, — скорее всего так поступить будет правильно. Но я просто не знаю, что будет дальше. Не вижу себя в будущем рядом с матерью, отчимом и младшей сестрой счастливым.

— Хён, ты можешь не быть рядом с ними, если тебе не хочется. Находись там, где тебе лучше всего, а не с «кровной семьёй», к тому же если они вели себя, как полные идиоты… — хмурится Хёнджин. Он стеной готов стоять ради Феликса и его счастья, не позволит никому обращаться с ним как попало.

— Будь с теми людьми, кто делает тебя счастливым.

— Это ты про себя сказал, Хёнджин-а? — Феликс поворачивает голову к нему, не убирая руку с волос.

Его лицо озаряется нежной улыбкой, а в глазах появляются звёздочки. Хёнджин видит всех их. Заглядываясь, даже не понимает, что их лица находятся в считанных сантиметрах, а старший даже не собирается отстраняться или убирать руку. Хван отворачивается, пока сердце не развило вторую космическую скорость, и буркает что-то смущенное себе под нос. Феликс на это посмеивается, но вскоре успокаивается. Все так же легко улыбается, продолжает тихо говорить и поглаживать голову.

— В любом случае, спасибо тебе, Джинни. И за слова, и за поддержку, и за то, что ты есть у меня.

Хёнджин не успевает пискнуть у себя внутри, как к нему снова обращаются.

— А теперь забыли про меня. Рассказывай, что у тебя стряслось.

И смотрит теперь так по серьезному, больше ни смешинки в глазах. Только заинтересованность и желание выслушать. Хёнджин улыбается как-то коротко, а Ли вдруг понимает одно — улыбка то грустная, будто вымученная.

— Опять что-то родители? — мягко спрашивает, возвращая его голову к себе на плечо. Младший угукает, — расскажи мне, Хёнджинни, тебе станет легче.

— Родители думают, что я встречаюсь с Юци, — и замолкает на мгновение, — мама говорит, что видела нас в магазине недавно, «такие милые», — Хёнджин кривится. Чувствует усилившуюся хватку на волосах. Не тянут, не дёргают, просто мягкие поглаживания, но как будто что-то щёлкнуло в Феликсе. Хочется так думать, — папа же при любом удобном случае говорит, какая Юци хорошая девушка. Родители души в ней не чают.

И добавляет совсем-совсем тихо, наклоняя голову правее, носом касается шеи Феликса:

— Спрашивают, когда я представляю им её, как свою девушку.

На столь отчаявшийся шепот Феликс немного вздрагивает. Хёнджин решает, что из-за своего шёпота в шею, ну просто не ожидал такого, всякое бывает. Запрещает себе мечтать о том, что это из-за его слов. Старший молчит немного, но после вздыхает, следом начиная тихо говорить.

Хёнджин может поклясться со всем своим неверием, что его голос звучит как-то совсем печально и тоскливо.

— Юци и правда очень хорошая девушка. Да и вы с ней очень близки…

— Нет, хён, давай без этого, пожалуйста, — Хёнджин поднимает голову, кидая хмурый взгляд на старшего. Ладонь, так приятно путавшаяся в волосах, покидает это место, опускаясь на асфальт чуть позади Хвана.

Феликс спешно прикусывает язык и замолкает. Хёнджин прав, говорить как его родители — не самый лучший способ поддержки. Он тихонько извиняется, получает в ответ «ничего» и привычную тяжесть на плече. Неуверенный вопрос витает в воздухе пару секунд, после чего раздается серьезное «нет, не хочу».

«Ты не хочешь с ней встречаться?»

Проносится судорожный выдох, у Феликса как будто камень с души упал.

— Она мне не нравится в таком плане, да и… — Хёнджин губу прикусывает, размышляя, стоит ли говорить вообще, — она сейчас встречается… с девушкой.

Повисает напряжённая тишина. Для Хвана. Старший же в это время спрашивает у себя, не ослышался ли он.

Хёнджину хочется чем-то руки занять, настолько он нервничает. Никогда они не поднимали тему однополой любви, вдруг Феликс…? Нет, бред какой-то. Ли всегда был самым добрым и понимающим, в какой бы ситуации Хёнджин ни оказался и что бы такого ни натворил — Феликс всегда был на его стороне. И, хоть сейчас речь идёт вовсе не об ориентации Хвана, а о третьем человеке (что, кстати, тоже добавляет проценты в копилку напряжения. Ведь это не слишком хорошо — рассказывать об ориентации, хоть и близкой подруги такому же очень близкому другу. Хотя, Юци и не скрывает это вовсе… Хёнджин запутался) — парень нервничает сильнее, чем перед экзаменами.

Мельтешащие роем мысли прерывает Феликс.

— О. Понятно, буду знать.

Хёнджин отчасти в недоумении. Но спросить решает напрямую, что его волнует. Не просто так Феликс очень часто говорит, что любые отношения строятся на разговорах ртом, а не другим местом. Это, к слову, одно из самых грубых выражений, которое он когда либо слышал от хёна.

— Как ты относишься к ЛГБТ? — выходит слишком взволнованно. Хёнджин одергивает себя мысленно.

— Положительно. Поддерживаю, — Феликс перемещает спокойный взгляд с темного небосклона на друга, — на самом деле, отношения с родителями испортились ещё и на почве моей поддержки ЛГБТ.

У Хвана в ушах звенит и взгляд в расфокусе. Из такого состояния вырывает заданный страшим вопрос и внимательный взгляд с каплей беспокойства.

— А ты?

Хёнджину кажется, что он не может выдавить и слова, все звуки вдруг распадаются чем-то непонятным и в единое целое собираться не хотят. В голове крутится совершенно другое, он обязан узнать, ему надо. Однако все равно собирает себя по кусочкам и тихо признается.

— Я тоже.

Феликс улыбается мягко. Вот сейчас Хёнджин должен спросить, он готов.

— Эм, Ликси-хён… — названный кивает головой, говоря, что слушает. Приятное удивление от обращения скользит теплом по груди, нечасто младший так его называет, — как бы ты отреагировал, если бы тебе признался в симпатии… парень?

Старший тянет долгое «хм-м-м», после чего позволяет озорному блеску в глазах не только промелькнуть, но и остаться на лице вместе с хитрой улыбкой. У Хёнджина правда останавливается сердце и слюна на языке высыхает, когда он видит, как парень наклоняет голову чуть вбок, придавая себе ещё более очаровательный вид. Мозг перестает работать после услышанного:

— Смотря, кто, — дразняще отвечает, едва ли не шепотом, смотря прямо в глаза. Стоп, Хёнджину привиделось или он подмигнул?

Подмигнул, не подмигнул, уже все равно. Хёнджина трясет немного изнутри, возможно, даже на руках заметна дрожь, но смысла таить больше нет. Больше не хочется. С дернувшимся кадыком и сжатыми ладонями он решает.

Будь, что будет.

— Хён, ты мне нравишься.

В ночных звуках города приглушённое признание звучит громко. Достаточно громко, чтобы Феликс солнечно улыбнулся и хихикнул донельзя счастливо, прикрывая ладонью губы.

Для Хёнджина же все сейчас звучит как микроскопический писк: ни скрип колес автомобилей об асфальт, ни шум работающей стройки он не слышит. Но почему-то ответное «Ты мне тоже нравишься, Джинни-я» улавливает. Да так, что глаза становятся в кучу, дыхание сбивается, а тело не слушается. Секундный шок от услышанного испаряется и заменяется на новый, ещё более сильный, когда Феликс правой ладонью дотрагивается до щеки, пуская теплые мурашки по коже, а сам тянется ближе, останавливаясь в миллиметре от лица младшего.

Секунда.

Сверхновая взорвалась.

Хёнджин начинает ощущать себя в реальности, почувствовав быстрое прикосновение на собственных губах. Оно такое быстрое и лёгкое, но мягкость и приятность чужих губ оседает чем то запредельно нереальным в голове и сердце Хвана. Феликс плавно отстраняется, заглядывая с нежностью в глаза и поглаживая скулу большим пальцем. Ждёт пока на него обратят расфокусированный взгляд. Через секунду, кажущейся вечностью, они снова сталкиваются в поцелуе, уже более осознанном, но все таком же мягком и неторопливом. Хёнджин придвигается ближе к хёну, голову чуть поворачивает в сторону, не решаясь открыть глаза. Ладонью находит лежащую на асфальте руку Феликса, накрывая ее своей. Не разрывая поцелуя, старший переплетает их пальцы, легонько сжимая.

Феликс сминает чужие губы своими, рукой впутывается в волосы, сжимая у корней и направляя в свою сторону. Язык проходится по нижей пухлой губе, выбивая удовлетворенное мычание и невольное движение корпусом вперёд.

Хёнджин плавится. И от физического контакта, и от понимания с кем сейчас происходит его первый поцелуй. Одна мысль заменяется вмиг другой: Феликс до невозможности мягкий и нежный. Даже в поцелуе. Поглаживает его руку большим пальцем, второй рукой плавным движением переходит с затылка на скулу и ниже к подбородку. Заставляет ластиться к нему котёнком и тихо выдыхать ему в губы.

Отрываются друг от друга лишь тогда, когда неожиданно поцелуй из неторопливого и почти невинного перерастает в более страстный, из-за чего появляется потребность в воздухе. Феликс, тяжело дыша и смотря затуманенным взглядом, кончиками пальцев водит по щеке младшего в мягком жесте, пока Хёнджин пытается отдышаться и не сойти с ума из-за накатившего смущения. Феликс замечает попытку спрятать взгляд и опустить голову вниз, пальцами хватаясь за его подбородок, не давая выполнить задуманное.

— Не прячься, Джинни, — ласково просит Ли и улыбается, а младшего пробирает на мурашки от его взгляда.

Влюбленный. Его взгляд влюбленный.

И как Хёнджин не замечал?

Взгляд Феликса на нём всегда был таким. С самой первой встречи там, в парке, больше года назад. Всегда излучал теплоту, добро и вселенское обожание. И, как оказалось, любовь.

Хёнджин улыбается самый счастливый на свете, чуть ли не подпрыгивает от взбудораженности, забыв про смущение секундой назад. Но так же быстро затихает, кладя обратно голову на плечо хёна, стоит его руке опуститься на коленку, успокаивающе сжимая. Глухой шепот в темную макушку еле различим, но младший улавливает «Будешь встречаться со мной, Хёнджинни?» сказанное явно с улыбкой, на что отвечает такое же счастливое и взволнованное «Конечно, хён».

Ночной воздух, отчего то тёплый, приятно щекочет лицо, раздувая непослушные прядки. Сидеть в объятиях друг друга на крыше, пока перед тобой открывается завораживающий вид на город, а на губах кроме вкуса персикового чая ощущаются ещё и недавние поцелуи твоего парня — лучшее, что могло случиться сегодня. Хёнджин благодарит судьбу, или кто там за нее, что именно сегодня слишком сильно взбесился из-за слов родителей и пришел на их с Ликсом значимое место. Ощущать себя в объятиях этого парня — слишком правильно и приятно. Младший просто представить не может, как они, скорее всего, скоро уже разойдутся и ему придется возвращаться в квартиру к людям, с которыми не сможет даже поделиться такой радостной новостью. От этого становится грустно и холодно. Хёнджин ёжится и сильнее вжимается в старшего.

— Я так не хочу уходить отсюда.

— Только отсюда? А я хотел предложить тебе остаться у меня на ночь… — наигранно расстроенно выдыхает Феликс, не смотря на Хёнджина. Не замечает, но чувствует на себе ошалелый взгляд, — Видимо придется идти одному в одинокую холодную квартиру и одиноко засыпать на одинокой холодной кровати…

Его прерывает звонкий смех и несильный толчок в плечо, скорее игривый. Он поднимает лицо с озорной улыбкой.

— Такой ты и твоя квартира одинокие, жесть, — в такой же манере отвечает Хёнджин, качая головой, — ладно уж, ради тебя, хён, я готов пожертвовать сном на сырой вонючей картонке на асфальте, и пойти спать на, боже упаси, — младший драматично морщится, — двухместной, широкой, кровати, которая ещё и мягкая… И все только ради тебя, Ликси-хён.

— Какие мы великодушные, — дразнится Феликс, щёлкая аккуратно парня по носу. Хёнджин дёргается, недовольно шипя, — кажется, кто-то слишком сильно любит своего хёна, Джинни-я.

Дальнейшие слова утопают в ещё одном украденном поцелуе. Сцеловывая шкодливые смешки, чтобы не ляпнул ещё чего-то странного, Хёнджин вспоминает их первую встречу.

Влюбиться в человека из-за фиолетового пластыря с утятами?

Ответ Хёнджина будет очевиден.