Почему предвзятость — это базовая настройка? 

2 июня 2026 года 

Этот день начинался почти сносно: встать удалось довольно легко, завтрак из белого филе какой-то рыбы был очень-очень вкусным, волосы после душа быстро и почти без проблем расчесались. Лань Юань вышел в сад и походил вокруг ирги, которую посадил Лань Мин. Позже они вместе попытались залезть на ранетку, чтобы сорвать свежие полукультурки — даже недоспевшие они оказались приятными на вкус.    

Даже Цзинь Лин по утру не ворчал и позвал с собой на пробежку — по его словам, Фею обязательно надо было выгуливать, иначе она без всякого зазрения совести станет громить квартиру. Глядя на то, как она спокойно лежала и часто дышала из-за жары, Лань Мин усомнился в его словах, но спорить не стал. Ему тоже, наверное, не мешало бы пробежаться.   

Лань Юань на их предложение сморщился хуже, чем от кислого дичка, и спросил ещё: “Неужели это так необходимо? Ведь в Башне Кои Фея не бегает каждое утро”. Тогда Цзинь Лин яростно стал защищать темп жизни своей собаки и, опуская пару-тройку слабо-цензурных выражений, объяснил, что в Башне Кои Фея бегает в парке Цилинь Тай у подножия Лепестков Ланьлин Цзинь. На его дутую агрессию невпечатлённый А-Юань пожал плечами и сказал, что лучше уж перемоет всю посуду вместо Дяди Не.   

Поэтому Цзинь Лин и Лань Мин, надев кроссовки, вышли из дома в компании друг друга. Сначала они дошли до спуска с холма, на котором стоял их дом, и Лань Мин окинул взглядом пастбищные поля. Этот вид сопутствовал ему несколько лет, пока он жил здесь, но дух у него все равно захватило — запах ещё не прогретой солнцем земли, раннее и вялое жужжание кузнечиков, капельки росы на понурых листочках диких цветов совсем не изменились и будто бы даже радовались возвращению Лань Мина домой. Но за них Лань Мин говорить не мог — поэтому сказал только за себя:   

— Я очень рад вернуться. — Он вдохнул полной грудью и повернулся к висящему низко на востоке солнцу. Его лицо тут же осветили яркие лучи, обволакивая утренним теплом. Лань Мин чувствовал, что Цзинь Лин на него смотрел, и даже догадывался, о чём друг думал. Наверняка восхвалял себя за то, что таки заставил А-Мина обмазаться кремом с защитой от ультрафиолетовых лучей.    

— Тебе надо чаще навещать это место, — пожал плечами Цзинь Лин, когда Лань Мин перестал греться и открыл глаза. — Я родился в Майами, и меня отправляют туда каждые два месяца. И всё равно этого кажется мало. А ты тут не был уже пять лет.   

— Папа не может отлучаться от работы надолго, — возразил Лань Мин, хотя потом подумал, что это говорить было вовсе не обязательно. А-Лин едва ли не лучше всех знал о привязанности взрослых к работе. — И у меня нет кого-то вроде Вэй Усяня, чтобы он летал сюда вместе со мной.   

— Дядя Вэй не переносит дальние перелёты, так что какой толк тебе от такого, как он,  — махнул рукой Цзинь Лин, спасаясь от осы. Лань Мин готов поспорить, что она прилетела на сладкий цитрусовый запах туалетной воды, которой Лань Юань их попшикал на прощание. “Это чтоб вы не вернулись домой вонючими”, — сказал он, щедро распыляя на них воду из флакончика.   

Они побежали сначала с холма — это легче и разогнаться можно прилично. Дорога для бега совсем не подходила: её наполняли камни, застрявшие в засохшей после недавних дождей грязи, но подошва кроссовок смягчала неровности, и Лань Мин не без радости находил в этом сходство с массажем стоп. Фея неслась впереди вдоль обочины и иногда останавливалась у каких-то кустов, что-то вынюхивая и помечая. Цзинь Лин хоть и говорил, что это лишь прогулка для собаки, но бежал, совсем не обращая на неё внимание. Колокольчик, который должен был находиться у него на поясе, сейчас висел у Феи на ошейнике, и иногда до Лань Мина то слева, то справа доносилось его звучание.    

Лань Мин сказал Дяде Не и ещё десять раз поклялся отцу, что далеко от дома они не убегут — только до колонки, что находилась у подножия ближайшего высокого холма, чуть-чуть не достающего до звания горы. Это было совсем близко, и папа отпускал туда А-Мина одного, когда ему было каких-то три года, но теперь пришлось его довольно долго убеждать, что по пути с ними совсем ничего не случится. “Если что, дядя говорил, что Фею учили перегрызать глотки, животные и человеческие, — принялся убеждать Лань Сичэня Цзинь Лин. — Я знаю команду, но никогда не пробовал её в действии. Не волнуйтесь”.   

“Да уж, — подумал тогда Лань Мин, — вот это спокойное и милое существо... и перегрызать глотки”.   

Цзинь Лин был в этих краях впервые, но бежал вполне себе уверенно вдоль дороги, и его каштановый хвост болтался туда-сюда у него за спиной. Иногда он немного поворачивал голову в сторону Лань Мина — наверное, чтобы убедиться, что он не отстал, и эта густая копна волос летела прямо ему в глаза. А Лань Мин держался немного позади. Ещё в самом начале он заметил, что Цзинь Лин бежал иначе. В скорости он абсолютно точно уступал Лань Мину — после того первого времени, когда они перестали соревноваться и быстро запыхались, Цзинь Лин подобрался и настроился на свой темп — и бежал так не переставая, не обращая внимания на обгоняющего его или отстающего Лань Мина. “Его учили правильной технике бега”, — понял А-Мин и обзавидовался. Его самого из телодвижений учили только танцам — всяким разным: и народным, и стилизованным, и даже балету, — и если там и приходилось бегать, то бегать сценически, а не спортивно. Лань Мин даже и не думал, что ему когда-нибудь захочется научиться бегать (в голове не укладывалось, что ещё и этому надо было учиться) — но сейчас он отставал, потому что задыхался и ноги тяжелели с каждым шагом, а Цзинь Лин бежал, не сбавляя темпа, и вслед за ним тянулся сладкий цитрусовый шлейф, привлекающий пчёл, ос и каких-то других разноцветных мух.   

— А ну стоять! — закричал Лань Мин, когда понял, что дальше побежать уже не сможет.   

Цзинь Лин встрепенулся, плавно остановился и свистнул, подзывая Фею. Помимо своего колокольчика, он надел на неё шлейку и засунул в её кармашки бутылки с водой. “Просто бегать для неё слишком просто. Ей нужны утяжелители”, — своей собакой он явно гордился.   

Лань Мин уперся руками в колени и дышал куда-то вниз, когда Цзинь Лин вдруг сказал:   

— Там кто-то идёт.   

Лань Мин резко поднял голову — они бежали в горку, потому ему стало так тяжело. И из-за этого тех, кто шёл им навстречу, разглядеть было трудно. За их спинами светило утреннее солнце, и все лица стали подобием тени. Цзинь Лин снова свистнул — два раза и коротко, и Фея, до этого не появляющаяся, тут же выпрыгнула из кустов. Она обнюхала ноги Лань Мина и корпусом задела колени Цзинь Лина и встала впереди, скаля зубы. Лань Мин вдруг почувствовал, как кольнуло сердце.   

— Отзови её, — попросил он. Едва представив, что животное могло сделать с человеком, он почувствовал, как его мутит.   

— Фея не ринется без команды, — заверил Цзинь Лин.   

— Всё равно отзови.   

Цзинь Лин цыкнул и подозвал собаку к себе. Он что-то ей сказал и взял бутылку воды с её правого бока. Лань Мин пригляделся к лицам и прислушался — и внезапное облегчение упало на его голову. Чего он вообще разнервничался. Это же такое далёкое от городов место, деревня, где все друг дружку знают и помнят.   

— О, да это же А-Мин, смотрите! — воскликнул задорный девичий голос с холма, и Лань Мин узнал его.   

Мари из всей их честной компании была самой слепой — у неё очень рано развились то ли астигматизм, то ли близорукость, то ли всё вместе, и она никогда и никого в упор не видела, пока перед ней не помашешь рукой. Но каким-то чудом она безошибочно определяла, кто идёт в километре или двух от неё.   

Лань Мин прижал указательный палец ко лбу, скрывая глаза от солнца, и тут же разглядел остальных — Киру, Левона и Левана, Морщинку и А-Цзе.   

— Хей! — махнул он им рукой и увидел, как они все неровным строем понеслись на него.   

Ребята сбежали с горы быстро, и Лань Мин скоро ощутил себя в их объятьях — крепких и слабых одновременно.    

Вчера в пансионе, когда они только встретились, Леван прыгнул на него так резко, что Лань Мин не устоял на ногах и свалился на землю. Сильная боль от бёдер молниями стрельнула во всё тело и ударила в голову, но Цзинъи не издал ни звука, только зажмурившись что есть мочи. Если бы отец услышал его слёзы, он бы отогнал всех друзей от А-Мина, а он так долго ждал этой встречи.    

Сейчас же друзья, памятуя о травме, были осторожнее, хотя после душа Лань Мин помазал ноги какой-то охлаждающей мазью, а перед пробежкой выпил две таблетки обезболивающего. Это помогло ему спокойно ходить и бегать, но сидеть всё так же оставалось неприятным.    

— Нет, это всё-таки судьба, — кивала Мари, смеясь. Ей вторило ещё пять голосов. — Ну всё, отлипните от него сейчас же! Дайте мне хоть посмотреть на него!   

— Ты ж всё равно ничего не увидишь! — усмехнулся Леван, за что почти получил подзатыльник — Мари, замахнувшись, не разглядела пятно его головы и ударила воздух. Все разом рассмеялись.   

— Вы чего тут делаете? — спросил Лань Мин, выпутавшись из множества рук и прижав к себе Морщинку — ей было всего четыре, и её привезли в пансион не так давно. Лань Мин знал её по рассказам друзей и пару раз даже разговаривал с ней по видео-звонку, но вживую познакомились они только вчера. Эту маленькую девочку прозвали Морщинкой потому, что хмурилась и плакала она много, и между бровями у неё почти не разглаживалась морщинка. Она обижалась первое время, а потом привыкла и теперь представлялась всем именно этим прозвищем.   

— Мы только с утренней службы, — ответила Кира. — Места в автобусе на всех не хватило, вот нас и отпустили пешком.   

Тут Лань Мин услышал полный вселенского сарказма цык и чуть не ударил себя по лицу.   

— Ой, ребята, а вы же вчера не успели познакомиться, да? — ожил он, ругая себя за то, что не подумал об этом прежде всего. — Знакомьтесь, это А-Лин! Я приехал с ним и А-Юанем из Америки. А-Юань остался дома, а мы вышли на пробежку с Феей, это собака А-Лина, а не настоящая фея...   

Он подошёл к Цзинь Лину и хотел взять его за локоть, но друг грациозно вывернулся и отступил.   

— Приятно познакомиться, — сказал он холодно. — Доброго вам утра.   

Ребята смотрели на него как-то... странно. Только Морщинка, жмущаяся к ноге Мари, смотрела на Фею и на А-Цзе, юркнувшую за спину Левану.   

Левон вдруг вышел вперед.   

— Это ты вчера обидел А-Цзе, — буркнул он, страшно нахмурившись.    

Лань Мин бессмысленно похлопал глазами. Он хотел было сказать, что это, должно быть, ошибка, ведь А-Лин и А-Юань заверяли, что ни с кем не знакомились, пока Лань Мин сидел у лаоши. Но вид Цзинь Лина, подобравшегося и напустившего на себя такую надменность, что плеваться захотелось, говорил, что доля правды в обвинении есть. Лань Мин тут же посмотрел на А-Цзе: она пыталась скрыться за низким и худощавым Леваном и при всех её стараниях её полное тело и высокий рост не мог затмить мальчишка.   

— А-Цзе — это которая? — спросил Цзинь Лин, вздёрнув бровь.    

Лань Мин захотел взвыть. Левону было одиннадцать, он был старше Сычжуя и на две головы выше Жуланя. Вот за него надо было прятаться А-Цзе, чтобы никто не увидел, как она краснеет. У Левона были широкие плечи и плотное телосложение, но его длинные чёрные ресницы и черные-чёрные глаза придавали ему вид очень милого плюшевого медведя. Лань Мин никогда не видел его злым, потому что друг был горазд лишь озорничать и орудовать молотком, вбивая гвозди куда угодно, но не в то место, где они действительно нужны.   

— Эээ, — вырвалось у Лань Мина, когда он думал, что сказать и что сделать, но его прервали.   

— Ты выбросил её цветы ей же под ноги! — воскликнула Кира и подошла к А-Цзе, утешающе погладив её по ссутуленной спине. А-Цзе отвернулась и заткнула нос платком, но её всхлипы Лань Мин слышал даже на расстоянии. И ему стало бесконечно её жаль.   

— Зачем ты это сделал? — спросил он, повернувшись к Цзинь Лину. У него даже глаза изменились: от того тёплого карего взгляда, которым он смотрел на А-Мина совсем недавно, остался презрительный зелёный.    

— Спроси лучше, зачем они все потащили мне цветы! — выплюнул он, скрестив руки на груди. Фея, до этого дружелюбно машущая хвостом, вдруг тихо оскалилась. — Я никого не просил собирать мне ваши дурацкие полевые цветы!   

— Это ритуал приветствия! — воскликнула Кира. А-Цзе, стеснительная и большая, уткнулась ей в плечо, согнувшись при этом хуже гаргульи, так что за её телом была видна лишь голова Киры.   

Мари вдруг охнула.   

— О, сейчас я разглядела. Это и правда он.   

— Ритуал приветствия? — спросил Лань Мин, нахмурившись. — В чём твоя проблема, А-Лин? Тебе что, так сложно принять цветы, — он посмотрел Цзинь Лину в глаза, но там осталась одна зелень. Он смотрел на него, как на предателя.   

— Они приветствовали меня эти ритуалом, как нового члена этого вашего захудалого пансиона, — ядовито проговорил Цзинь Лин, смотря так зло, что у Лань Мина по спине пробежали мурашки.   

— Лаоши сказала, что наши двери открылись для тебя! — зло прогремел Левон. — Она сказала, ты много потерял — этими словами она приветствовала всех нас!   

Но не Лань Мина. Лань Мин никогда не слышал от лаоши таких слов. Он засомневался.   

Цзинь Лин посмотрел на Левона и на всех остальных взглядом злым и надменным. Если бы у слова “глумиться” было бы визуальное воплощение, то им бы определённо стало выражение его лица.   

— Да, — подтвердил он, гордо подняв голову. — Только вот я никогда не встану вровень с вами. Я — не сирота. Я — Цзинь Жулань, единственный наследник двух Великих организаций Соединённых Штатов Америки, и с рождения владею стольким, что вам, оборванцам, и за всю жизнь не представить.   

— Но ты же всё равно потерял родителей, — пискнула Морщинка, но Цзинь Лин то ли не услышал, то ли не придал её голосу значения.   

Он развернулся и побежал — обратно, к дому, и Фея потрусила за ним, беспокойно оглядываясь на Лань Мина.   

Цзинъи, проводив их взглядом ровно до того момента, как они скрылись за холмиком, ещё раз спросил, что же произошло, но Левон стал говорить обрывисто и его часто перебивали. Из рассказа было понятно одно — ребята решили, что Цзинь Лин теперь будет жить с ними, а потому стали собирать цветы на приветствие. Особенно над этим усердствовали девочки — и А-Цзе в числе первых. Но поднеся цветы, она была отвергнута — Цзинь Лин даже не взглянул на неё и жестоко бросил букет ей под ноги.   

— А где был А-Юань? — спросил было Лань Мин. При его старшем брате даже А-Лин старался держаться вежливее.   

— А-Юань? — переспросила Мари. — Я не видела такого.   

— Ты никогда никого не видишь! — воскликнул Леван. Ему этим летом исполнилось восемь, но роста, как и более взрослого вида, ему это не прибавило.    

— Этот твой А-Юань ни слова не сказал, — скрестил руки на груди Левон.   

— Он потом говорил другим девочкам держаться подальше, — добавила Кира. — Всех, кто подходил после А-Цзе, он поворачивал обратно и цветы не принимал.   

Лань Мин задумался. Вообще-то вежливостью тут и не пахло, но А-Юань всё-таки не А-Лин, и он не мог позволить себе необоснованную дерзость. С другой стороны, у А-Юаня была чёткая убеждённость — насколько бы добр и терпим он ни был к окружающим, к родным у него всё равно отношение было особенное. И если А-Лина кто-то взбесил, то А-Юань, несомненно, встал бы на его сторону.    

— Вам обязательно надо помириться, — заключил Лань Мин, для пущего эффекта сложив руки на груди и нахмурившись. У него заболела голова. — Что бы там ни случилось, я уверен, что А-Лин не хотел оскорбить А-Цзе. Он добрый.   

— Да уж, “добрый”, — закатила глаза Кира и махнула головой в сторону смущённой и тихой А-Цзе.   

— Бог ему судья, — вздохнула А-Цзе, перекрестившись. — Может, я действительно оскорбила его чем-то.   

— “Чем-то”, — снова возмутилась Кира. — Своим нищенским видом, если только. Он, того гляди, ничего дешевле пяти карат не видел в своей жизни.   

Это было, конечно, довольно правдиво, но...   

— Ты не справедлива, — сказал Лань Мин. — Я только вернулся, а вы уже ругаетесь с теми, кто мне дорог. А-Лин не просто мой друг, он — часть моей семьи, — вообще-то мог бы ей быть, если бы у папы сложилось с Главой Цзян, но Лань Мин подумал, что об этом факте можно и умолчать. — Пожалуйста, дайте ему время. Он тяжело привыкает к новым людям. Тем более, так враждебно настроенным, — Лань Мин посмотрел на Левона, и тот сразу же сдулся.   

— Ладно, — сдался он, выдохнув. — Всё-таки, знаете, наш А-Мин не стал бы дружить с идиотами! Мы должны познакомиться снова!   

— Нам бы всё выяснить и самим объясниться, — согласилась А-Цзе тихим голосом.   

— А-Мин, проводишь к вам?   

А Лань Мин подумал, что нет — он не хотел вести друзей к себе домой. У него вдруг испортилось настроение и заболела голова, но он всё равно кивнул, позволил Морщинке сесть на свою спину и, поддерживая её под коленями, пошёл в сторону дома.    

У него сердце как узлом скрутило, и перед глазами всё ещё стоял зелёный взгляд. Наверное, Цзинь Лина и выразительности научили, иначе Лань Мин не понимал, почему в нём всё отозвалось настолько сильно. Возможно, он ещё не восстановился — вчера лаоши сказала, что хорошее расположение духа в А-Мине ложное. Ему, по её словам, необходимо было плакать и грустить, пока тошнить от этого не станет. Надо было выплакать весь страх, что засел внутри, но Лань Мин вспоминал бледное и безжизненное лицо отца, и каждый раз проглатывал густой ком в горле. Не хотелось плакать при нём, ведь ему тоже станет плохо. Папа винил себя, хотя ни в чём виноват не был, и А-Мин винил себя тоже. Потому улыбался, но эту улыбку, как оказалось, легко пошатнуть.   

Сейчас, в компании друзей, плакать нельзя было тоже. Ребята ничего не знали, и Лань Мин мог лишь догадываться, как они отреагируют на его... рассказ. Потому молчал, но улыбаться уже не пытался. Хотя ему очень хотелось — он слушал нестройный гомон голосов, и друзья ему казались стайкой маленьких воробьёв. Они шутили и смеялись, бегали и толкались, рассказывали о новостях, которые А-Мин пропустил. И его сердце тянулось к ним, ведь они такие родные, такие домашние, такие... его. Каждого из них хотелось задушить в объятьях, пощипать за щёки и взять за руку, ведь одно их присутствие возвращало А-Мина туда, в беззаботное детство, когда он не знал серого Вашингтона с серым низким небом и высотками, буравящими не небо, а смог. Их присутствие было таким же, как это утро: золотым тёплым солнцем, капельками росы на зелёных полях и высокими горами, укрытыми снежными шапками.    

Но теперь он чувствовал, что не принадлежит этому миру полностью. Теперь его душа, укутанная тёплыми воспоминаниями детства, тосковала по их с отцом квартире с маленькими и узкими окнами и по аквариуму с золотыми японскими рыбками, по библиотеке дедушки и по танцевальной студии, по музыкальной школе и по площадке на территории его дома. Лань Мин разбил сердце на множество мелких кусочков и оставил их везде: в Нечистой Юдоли, в Башне Кои и даже в Майами, в Раннем Юньмэне. Те кусочки, что были побольше, хранила в руках семья: папа, дедушка, дядя и его муж, старший брат, Дядя Не. У А-Лина тоже был осколочек — самый круглый, о который невозможно порезаться. Лань Мину не хотелось причинять боль тем, кого он любит.   

Поэтому он шёл, улыбался шуткам и слушал, как воркует Морщинка у него над макушкой. И всё же...   

— Извини. Мы расстроили тебя, — подкралась к нему сзади А-Цзе. Хоть она была довольно большой во всех смыслах, ходила она всегда бесшумно и её часто никто не замечал. Вот и Лань Мин сейчас задумался и не признал её даже, споткнувшись и едва не полетев носом вперёд. Они поднимались в горку.   

— Да нет, — возразил А-Мин, не желая врать, но ещё больше не желая рассказывать правду. — Всё в порядке.   

На самом деле он сильно волновался за А-Лина, но говорить об этом той, кого друг обидел, было бы некрасиво. Он чувствовал себя странно — с одной стороны, ему хотелось защищать А-Цзе, ведь она всегда была доброй и чуткой и никогда бы намеренно не причинила никому зла; с другой стороны... А-Лин. Он прилетел сюда по просьбе Лань Мина совсем один, не считая Феи, и уклад местной жизни был ему совершенно не знаком. Лань Мин хотел, чтобы друг чувствовал себя комфортно в их семье, но сейчас ему думалось, что он не справился. Цзинь Лину было одиноко здесь, в этом счастливом мире детства А-Мина, поэтому большую часть времени он проводил с Феей в комнате или во дворе. Даже Госпожа Лелао, двоюродная бабушка Цзинь Лина, была для него слишком чужой, чтобы помочь ему с адаптацией, а Дядю Не он почему-то избегал.   

Здесь у А-Лина были только Лань Юань и Лань Мин. А теперь, наверное, он уверен, что остался совсем один, ведь по неосторожности поругался с друзьями Лань Мина.   

Сердце заболело, когда Лань Мин представил, как мог себя чувствовать А-Лин сейчас. Ему захотелось плакать, и он опустил Морщинку и опёрся руками на колени, чтобы подышать. Они почти поднялись на холм, где стоял дом семьи Не. Кто-то из друзей рассмеялся, воркуя о том, что А-Мин разучился уже ходить по вершинам.    

Они пока не поняли, что он разучился ещё и быть счастливым.   

Надо было срочно найти А-Лина и поговорить с ним. Может даже подраться, но Лань Мин сомневался, что у друга поднимется на него рука. Он и так в последние дни чуть ли не пылинки с него сдувал, хотя огрызался по-прежнему.   

На крыльце уже стоял А-Юань, и, едва поймав его взгляд, Лань Мин понял, что что-то не так.   

— А где А-Лин? — спросили они вместе и на секунду замолчали.   

— Он не с тобой? — тут же спросил Лань Юань и вышел за калитку. Он быстро осмотрел всю компанию друзей, будто А-Лин мог прятаться где-то за ними, и, когда не нашёл, встревоженно посмотрел на А-Мина.   

— Он побежал в сторону дома, — испугался Лань Мин. — И по пути мы его не видели. Дорога никуда не поворачивает...   

Лань Юань сделал большие глаза, но в следующую секунду подбежал к крыльцу и крикнул:   

— Я побегу до А-Мина с А-Лином! — В ответ ему что-то пробасил Дядя Не, и Сычжуй, торопясь, подошёл к Лань Мину и схватил его за руку. — Пойдём, пойдём, пойдём, быстрей!   

Ребята собрались за спиной Лань Мина в кучку, и Лань Юань пересёк их маленькую толпу, как ледорез — спокойно и решительно. Он отвел их в сторону и спустился с холма так, чтобы их не было видно из окон дома.   

— Как можно потерять Цзинь Лина?! — спросил он шёпотом, наклонившись к Лань Мину. Чуть ранее он раскрытой ладонью попросил друзей А-Мина не подходить к ним, но они не понимали условных жестов и потому снова столпились у Лань Мина за спиной.    

— Да он сам психанул и убежал! — фыркнул Леван, скрестив руки на груди.    

Лань Сычжуй посмотрел на него так, что он сжался и спрятался за Левона.   

— Ты даже Фею не видел? — спросил Лань Мин с надеждой. У него вдруг похолодели руки, и тело пробила дрожь. А-Юань это заметил, потому смягчился и взял его руки в свои.    

— Нет, — помотал головой он. — Но это ничего, вы давно расстались? Он ведь не мог далеко уйти, если ты говоришь, что дорога не поворачивает. Надо разделиться и найти его. И чтоб дядя об этом не узнал, — добавил он вскоре, и Лань Мин понял. Их никуда больше не выпустят, если узнают, что даже до ближайшей колонки они добежать не смогли без приключений.    

Это всё из-за Лань Мина. Нельзя было отпускать Цзинь Лина одного. Нельзя было оставаться с друзьями — они давно не виделись, верно, но они местные и в случае чего никогда не заблудятся.    

— Ладно, хорошо, — хлопнул в ладоши Лань Юань, привлекая внимание. — Левон и Леван, вы пойдёте дальше дома, если Цзинь Лин пробежал мимо. Если там дорога повернёт, то разделитесь. Кира и Морщинка пойдут обратно на то место, где вы расстались, А-Цзе с Мари поднимитесь на холм и смотрите. Может, Цзинь Лин свернул с дороги в поле. Он может не отозваться, если будут звать его, поэтому зовите Фею — она всегда рядом с ним. Если найдёте его, ведите на это место. Если взрослые спросят — мы играем в прятки.  

Лань Мин чуть было подумал, откуда А-Юань знал имена, если даже Цзинь Лин их не запомнил, но потом сам же себя осадил: это же А-Юань. Он всё знает.   

— Раскомандовался тут! — вдруг воскликнул Леван из-за спины Левона. — С чего бы это нам тебя слушаться?   

Лань Мин испугался снова, но Лань Юань был полностью спокоен.   

— Ты можешь не слушаться, — кивнул он. — Но, когда семья Цзинь Лина приедет, я назову имя каждого, кто причастен к его пропаже, и посмотрю, как у вас в теле появится на несколько сквозных отверстий больше, чем того требует природа.   

Больше претензий ни у кого не возникало, и все разбежались, как им велели — Мари, А-Цзе и Кира с Морщинкой на спине побежали назад, мальчики — вперёд.    

— А нам что делать? — спросил Лань Мин тихо, чувствуя себя просто отвратительно.   

Лань Юань беспокойно его осмотрел.    

— Ты слишком бледный, — сказал он очевидное. — Тебе было больно бежать? Дядя был прав, тебе пока рано...   

— Что. Делать. Мне? — перебил брата Лань Мин. У него зудело под солнечным сплетением.   

— Ты только не волнуйся. Он обязательно отыщется, — выдохнул А-Юань и обнял. Из-за тепла его тела Лань Мин всё-таки заплакал.   

Его мир мало того, что горел адовым пламенем, так ещё и трещал, раскалываясь пополам.    

— Почему вы все такие сложные, — выдавил из себя А-Мин через слёзы. Он уткнулся носом в плечо А-Юаня, потому слова смазывались и на слух не воспринимались. — Почему вы просто не можете подружиться. Что я должен сделать? Я не понимаю, почему все вокруг ругаются, я же не могу выбрать сторону, никого не обидев.   

Зачем вы так со мной.    

Лань Юань молчал, щекой прижавшись к волосам А-Мина. Его рука мягко проходилась вдоль позвоночника и задерживалась повыше, на седьмом позвонке.    

— Извини, — всё же сказал он. — Я понимаю, как это важно для тебя.   

— Нет, не понимаешь. — У тебя никогда не трещал по швам мир. У тебя никогда не было выбора: собственные или чужие чувства. Ты никогда не понимал, каково это — бояться реакции других людей больше, чем смерти. Ты никогда не знал, какой на вкус страх быть отвергнутым.   

— Ладно, не понимаю, — выдохнул Лань Юань. — Но я точно постараюсь подружиться со всеми твоими друзьями после того, как они извинятся перед Цзинь Лином. Их вчерашнее поведение было хуже некуда. Вы встретились, и они снова сцепились, да?    

— Да, — хмыкнул А-Мин, отстранившись и вдохнув ртом, потому что нос был заложен. Ему и правда стало легче после слёз. — Что у вас случилось вчера? И почему вы ничего не рассказали?   

Лань Юань снова посмотрел на него и чуть было потянулся вытирать ему слёзы, но Лань Мин остановил его руки. Ему хотелось правды, а не жалости.   

— А-Лин просил не рассказывать, потому что решил, что тебе не надо беспокоиться ещё и об этом, — всё же сказал А-Юань. — Не знаю, может, у нас разный менталитет, но, по-моему, лишний раз напоминать человеку о том, что у него нет родителей, как-то жестоко.   

Лань Мин шмыгнул носом и прикрыл глаза.    

— Что, прям так и напомнили? — спросил он скептично. Не могла же добрая А-Цзе сказать что-то подобное.   

— “Как и ты, каждый из нас потерял семью и обрёл опору в ближнем. Теряя — обретаем”, — процитировал Лань Юань, взяв слова в воздушные кавычки-зайчики. — Звучит, как проповедь в какой-то секте. И так человек десять подошло. Ещё и цветы тащили, как на могилу. Естественно, А-Лин не выдержал. А-Цзе просто попала под горячую руку.   

Ну понятно.    

— Вы слишком вдумываетесь, — вздохнул Лань Мин, надавив на виски. — Пансион был основан во времена Второй Мировой войны, когда предки Баошань Саньжэнь спасали детей из концлагерей. Эти слова — дань памяти тем, кто нашёл здесь приют в самых страшных условиях.   

Лань Юань открыл рот и снова его закрыл, сначала непонятливо, а потом с осознанием глядя куда-то в сторону. Лань Мину это показалось забавным. Всё же его старший брат не мог знать всё.   

— Ладно, пошли искать Цзинь Лина, — махнул рукой он, но стоило только ему повернуться, как на него прыгнула Фея.   

Вставая на задние лапы, она могла спокойно положить передние на плечи Лань Мину, и это было бы жутко, если бы она не облизывала его лицо с таким довольством. А-Лин тоже показался из-за неё с некоторым отставанием — весь потрёпанный и немного грязный, зато с букетом фиолетовых колокольчиков.   

Лань Мин узнал эти цветы.   

— Ты ходил к речке! — воскликнул он вместо всяких “где ты был” и “мы вообще-то испугались”, прозвучавшие голосом Лань Юаня.   

— Ага, — согласился Цзинь Лин, устало улыбнувшись. К его шортам прилипло несколько колючек, и Лань Мин понял, что он всё-таки шел через поле. — Хотя я не знал, что у вас здесь так близко река.    

— Ты набрал цветы, — снова озвучил очевидное Лань Юань. — И, кажется, повалялся в каждой яме по пути.   

— Дважды, — кивнул Цзинь Лин, совсем не обижаясь. — Мне всё время казалось, что поля ровные, а как зашёл — так всё в кочках.   

Он помолчал, оглядываясь и присматриваясь к Лань Мину.   

— Ты что, ревел? — прищурился он и довольно спокойно воспринял толчок в плечо. — И друзей своих распугал?    

— Они пошли тебя искать, — сложил руки на груди Лань Юань. — А ты мог бы и предупредить, что тебе в поля захотелось. Зачем тебе цветы?   

— Хочу отдать их этой... как её? А-Дэнь?   

— А-Цзе, — подсказал Лань Мин. В поле вокруг росли ромашки, гвоздики и розовый клевер, но Цзинь Лин ушёл аж до реки и набрал колокольчиков — наверняка потому, что они были цвета Юньмэн Цзян.   

— А-Цзе, — повторил он, прищурившись. — Если я отдам ей цветы, и она их выбросит, мы будем квиты.    

— Она никогда их не выбросит, — посмеялся Лань Мин.   

— Ну и дура, — заключил Цзинь Лин. Удивительно, как ему потрёпанным и грязным удавалось выглядеть настолько грациозно. — Там в серёдке какие-то чёрные червяки ползают. Мерзость.   

Лань Юань сразу оживился:   

— О, дай посмотреть!   

Эмоции странные. Они не существуют, но делают больно 

10 июня 2026 года 

Когда после очередного покушения на жизнь Цзинь Лин стал ловить панические атаки с ненормальной частотой, доктор посоветовал младшему дяде найти для племянника какое-нибудь успокаивающее занятие. “Что-то маленькое, не слишком сложное, но и не лёгкое, требующее полной сосредоточенности”, — сказал врач. Но по личному мнению Цзинь Лина, дядя озадачился поиском самого скучного в мире дела.   

Сначала Цзинь Лину предложили играть на фортепиано — но ему и так бы это предложили, ведь наследники Юньмэн Цзян традиционно владели именно этим инструментом. Эти занятия имели успокоительный эффект лишь из-за того, что фортепиано имело клавиши, и Цзинь Лин ликовал, нажимая на каждую и слушая правильную ноту. Как воспитанник Ланьлин Цзинь он также учился играть на скрипке, а на ней не было ни клавиш, ни ладов, и даже при абсолютном слухе попасть в нужную ноту бывало тяжеловато.    

Потом в ход пошли паззлы — вещь престранная, нудная и бесконечная. Когда в первый же день Фея проглотила три детальки и одна встала у неё поперек горла, Цзинь Лин со слезами и криками приказал выбросить всё, что даже издалека могло напоминать злосчастный паззл. Ему не понравилась и алмазная мозаика — мало того, что прилепить её нереально, так ещё и отлепить, если она вдруг встанет не на то место, невозможно. Блестела она, несомненно, красиво, но, даже когда обычные стразы заменили на натуральные драгоценные камни, Цзинь Лин не смог её полюбить.   

Рисование давалось Цзинь Лину легко, но нисколько его не успокаивало — он злился по любой мелочи: краски смешивались не в те оттенки, карандаши оказывались слишком мягкими или слишком твёрдыми, акварель расплывалась, масло не высыхало. Ещё и руки пачкались, и рисунки не получались. Поэтому Цзинь Лин рисовал, а потом долго плакал.   

Тогда Дядя Вэй забрал Цзинь Лина в Вашингтон и посадил за один стол с Ханьгуан-цзюнем. У Второго Нефрита Лань с довольно раннего возраста было одно увлечение — реставрация. Он скупал старинные иконы, книги, картины и придавал им первозданный вид, да так искусно, что вскоре к нему стали обращаться даже ведущие музеи страны. Цзинь Лин подумал, что это довольно интересно и достаточно необычно (а ещё Фея не стала бы есть какие-нибудь старинные вонючие ткани), так что решился пробовать. Ханьгуан-цзюнь хоть и был пугающим с виду, но вёл себя довольно мягко — не ругал, когда Цзинь Лин замочил страницы молитвенника не в обыкновенной воде, а в кислоте, и даже не отправил стоять у стены, когда мальчик разлил какие-то особенные краски на икону. Цзинь Лину может бы даже и понравилось это времяпровождение, но он чувствовал постоянное напряжение — лицо Лань Ванцзи было настолько невыразительным, что невозможно было определить, злится он или нет. А Цзинь Лин очень боялся его разозлить и, наверное, поэтому, в очередной раз совершив ошибку, распсиховался, а потом пролежал полдня пластом, шмыкая носом и вытирая слёзы.    

Лань Юань предложил Цзинь Лину попробовать поухаживать за его растениями, и они вместе пересадили пеларгонию. Запах у её листьев был неприятным, да и в земле ковыряться Цзинь Лину не нравилось, но А-Юань был тёплым и постоянно говорил о каких-то глупостях, поэтому не поддаться его настроению было невозможно. Они полили все растения, хоть и долго разбирались в инструкции к подкормке (Цзинь Лин именно тогда узнал, что растения тоже надо кормить), и протёрли все листья от пыли. В целом, Цзинь Лину понравилось, и уехал он от друга с маленьким аккуратным цветочком — алоказией. Но стоило ему только выбрать для неё подоконник в Башне Кои и попытаться поухаживать за ней самостоятельно, алоказия ни с того ни с сего умерла. После нескольких дней безмолвной скорби по цветку Цзинь Лин решил, что в уходе за растениями самым успокаивающим был А-Юань, и больше ни к чему зелёному и живому не притрагивался.   

Видя, что все старания родственников шли прахом, за дело взялся старший дядя. На время пребывания наследника на базе Юньмэн Цзян приказом прекращалась работа всех тиров и тренировочных полей — Цзинь Лина сильно тревожили даже тихие звуки выстрелов и взрывов. Большую часть времени он теперь проводил с дядей на заседаниях и встречах — это было временной мерой, пока здоровье Цзинь Лина не поправится достаточно, чтобы вернуться к занятиям по стрельбе, акробатике и атлетике.   

Так что на одно из заседаний совета — тогда был тёплый-тёплый летний вечер — старший дядя вдруг принёс Цзинь Лину цветные нити, канву и иглы. Добрую половину того совета умудрённые жизненным опытом генералы помогали Цзинь Лину разобраться в вышивке крестом, и где-то под конец мальчик сидел, полностью погружённый в вышивание какой-то розовой птички. Когда он сбивался и ошибался, он тянул канву дяде, а когда дядя был занят, то ему с готовностью помогал каждый, кто замечал его затруднения.   

В общем-то у вышивки недостатков не обнаружилось — это было просто, не требовало больших умственных способностей, и Цзинь Лина быстро затянуло. Он вышивал каждый раз, когда на то было время, и даже случайные уколы иглой и кровь его не беспокоили. За этим делом он даже не слышал, как в тирах стреляют агенты, и как на тренировочных полях взрываются бомбы, присланные из Мэйшань Юй на испытания.   

Цзинь Лин хорошо набил руку за последние полгода и уже приобщился к спицам, пряжам и выкройкам, но вот со швейной машинкой дела обстояли плохо. Это Лань Мин любил ковыряться в механизмах, и Цзинь Лин его пристрастие не разделял совершенно.   

Но сейчас он сидел и с искренним восхищением смотрел, как Госпожа Лелао орудовала в своей мастерской. Швейная машинка страшно гудела, волоча нежно-розовую ткань, а женщина тихо напевала какой-то молитвенный мотив. Закончив, она поднялась, вытащила ткань из-под лапки и вытянула её, осматривая.   

— Так как давно ты увлекаешься этим? — спросила она, одев манекен без головы в сшитые вместе два куска ткани. Цзинь Лин пока не понимал, что в итоге должно было получиться — то ли платье, то ли плащ, — но сам процесс казался ему довольно интересным.   

— Почти год, — пожал плечами он.    

— Значит, тебе было около шести? — удивилась Госпожа Не, приколов к ткани какую-то плотную выкройку.    

— Мне было семь, — поправил Цзинь Лин, взяв со стола игольницу и протянув её женщине. Госпожа Лелао улыбнулась и чмокнула воздух в благодарность. А-Лин уже не отклонялся, зная, что воздушные поцелуи существуют лишь в воображении тех, кто их посылает.   

— А-Ци тоже взял в руки иглу в этом возрасте, — сказала она, соединив куски из ткани и войлока, и отошла, критично осмотрев получившееся нескладное одеяние.    

Цзинь Лин навострил уши.   

— Вы так о моём папе?   

Госпожа Лелао посмотрела на него умилительным взглядом. Цзинь Лин такие терпеть не мог, но возмутиться не решился. Дядя Вэй если и рассказывал что-то о его родителях, то только о маме, ведь она была его шицзе. Младший дядя почти не знал старшего брата, потому о своем отце Цзинь Лин узнавал лишь из интернета. Или совсем редко, когда старший дядя напивался, его можно было расщедрить на пару-другую рассказов о Цзинь Цзысюане, но дядя то ли не помнил его так хорошо, то ли просто не хотел говорить о нём.    

— Да, о нём, — улыбнулась Госпожа Не. — Он любил создавать одежду, но, правда сказать, со швейной машинкой дела у него обстояли напряжённо. Как проклятие какое-то было: то что-то застрянет и порвётся, то шов выйдет криво, то нитки не те заправит. За него всегда шил мой сын.   

— Мне тоже машинка не даётся. Особенно механическая, — фыркнул Цзинь Лин, вспомнив случай, когда на пошитую им юбку пролилось масло, смазывающее какие-то запчасти в машинке. — Ненавижу её.   

Госпожа Лелао рассмеялась, едва заметно помотав головой, и присела заколоть край ткани. Цзинь Лин наконец-то поравнялся с ней и мог увидеть её глаза, но не нашёл в себе смелости. Вместо этого он сел на колени бок о бок с ней и тихо спросил:   

— А что ещё? — ему показалось, что он даже не сказал, а просто подумал. Дядя ненавидел его расспросы, и Цзинь Лин, если честно, боялся его тревожить. Сейчас старшего дяди здесь не было, но страшно было всё равно.   

Госпожа Лелао совсем не разозлилась.   

— Каждому человеку нужно найти свой способ самовыражения, — сказала она. — Цзысюань создавал различные коллекции одежды. Как это бывает у всех, в разные периоды жизни он творил, и его работы отражали его чувства. Например, самая известная его коллекция — та, что стала основой современной моды — была создана незадолго до твоего рождения. Через одежду и детали образа он выражал всё, что его тревожило или волновало, и ему становилось легче.    

Цзинь Лин задумался. Ему тоже часто было тревожно или волнительно, и его доктор говорил не прятать эмоции в себе. Но показывать их в окружении чужих людей Цзинь Лин никак не мог, а наедине с собой чего-то стыдился.    

— А я могу попробовать... так же?   

— Можешь, — кивнула Госпожа Не и, похоже, что-то увидев в нем, переменилась в лице. — Я тебе помогу.   

***   

До дома оставалось где-то десять минут. Лань Мин смотрел на солнечный полукруг, сияющий на закате, на оранжево-розово-фиолетовое небо, на синие тени далёких гор и красные верхушки близких.   

— В следующий раз А-Лина надо взять с собой, — сказал он, прищурившись.   

А-Юань сонно моргнул и согласился. Последние лучи дня били ему в спину, и из-за этого казалось, будто он горит оранжево-красным пламенем. Хоть он и устал, выглядел идеально: причёска, которую ему соорудила Госпожа Лелао ещё утром, не потеряла своего первоначального вида, шорты и льняная рубашка совсем не помялись. У него на щеках был заметный румянец, и в этом они были похожи — Лань Мин после целого дня в горах чувствовал, как горело лицо, и это почему-то было даже приятно.    

— Как только его организм освоится в этом часовом поясе, мы обязательно съездим в горы снова, — напомнил дядя Не, не отвлекаясь от дороги. Он сидел за рулём, и его тёмные волосы развевались из-за ветра.    

Крышу на машину так никто и не вернул. Лань Мин смотрел то в свою сторону, то в сторону А-Юаня — вокруг поднимались и опускались зелёные холмы, где-то вдали объединяясь в серые горы. Вокруг двигался и шумел бесцветный воздух, и Лань Мин вдруг подумал, что это — холст. Воздух, атмосфера, или как там её ещё называл А-Юань, — это чистый лист, на котором яркими мазками, как на палитре, сияли маленькие кусочки самого важного, того, что наполняло жизнь. Лань Мин на этом полотне жизни был белым пятнышком — маленьким и неприметным в общем фоне, но очень заметным своей пустотой.   

В нём самом не было красок — не было ничего, если так подумать. Другое дело А-Юань: в нём было солнце, тепло, растения и каллиграфия, а ещё крапинки из оценок, книг и золотого сечения. Он весь был выкрашен в жёлтый, ярко-красный, светло-голубой, мятный и может только капельку белый. Исключительно для того, чтобы в будущем заполнить это место новым цветом.   

А Лань Мин был белым полностью, и вовсе не обязательно, что полотном. Скорее уж клеёнкой — старой и потрёпанной, едва ли похожей на белую. На неё краска просто не липла — высыхала и ссыпалась на землю, не оставляя ни следа.    

Лань Юань вдруг качнулся и, тяжело вздохнув, наклонился вперёд, головой уперевшись в переднее водительское сидение.   

— Хочу домой, — пожаловался он.   

— Ещё чуть-чуть осталось, — заверил Дядя Не, не отрываясь от дороги, но всё-таки сильнее надавил на педаль газа. Цзинъи представил, как воздух и топливо тут же устремляются в поршень, вспыхивают и дают толчок двигателю — а уже он, раскручиваясь сильнее, приятно мурчит под капотом.   

Лань Юань вздохнул снова и повернул голову, не отрывая её от сидения.    

— А-Юань, а какого я цвета? — поймав его взгляд, спросил Лань Мин.   

— Белого, — незамедлительно ответил брат. Лань Мин почувствовал, как страхом кольнуло сердце, съежился и подтянул к груди колени. Всё-таки его пустота была всем заметна. К горлу уже начал подступать тяжёлый ком, когда Лань Юань выпрямился и добавил: — а ещё чёрного. Или синего и оранжевого. Жёлтого и фиолетового. Какого-то из этих пар.   

Цзинъи сначала обрадовался, а потом...   

— Они же нейтрализуют друг друга? — уточнил он, и Лань Юань активно закивал.   

Это ещё хуже. Это значит, что он все яркие краски превращает в телесное скучное безобразие.   

— А ты... жёлтого, — выдавил Лань Мин и отвернулся в свою сторону, смотреть на поле. Если так подумать, нет ничего плохого в том, чтобы быть бесцветным. Иногда от пестроты глаз устаёт, и тогда просто необходимо посмотреть на что-то спокойное.    

Но разве такова участь Лань Мина? Быть спокойным? Быть пустым?    

Когда они подъехали к дому, на крыльце уже стоял папа и Цзинь Лин. Друг почему-то мелко прыгал и широко улыбался, о чём-то переговариваясь с Госпожой Лелао.   

— С возвращением! — прокричал он и тут же побежал — мимо Сычжуя прямо к Цзинъи. — Пойдём, быстрей, у меня есть кое-что для тебя! — Цзинь Лин взял его под локоть и потянул за собой, и Лань Мин, едва понимая, что происходит, лишь махнул рукой папе и посмотрел на оставшегося у машины А-Юаня. — Я взял твою ленту, — тем временем говорил Цзинь Лин. — Конечно, я сначала спросил Главу Лань, но он сказал ждать тебя, чтобы получить разрешение, но я хотел сделать сюрприз, так что стащил её. Мне заранее очень жаль, и, если тебе не понравится, мой дядя заплатит за неё столько, сколько потребует твой дедушка.    

Лань Мин задней мыслью подумал, что лента Гусу — самая неприкосновенная вещь из всех, что только были в организации, и дедушка всегда твердил, что нельзя давать её посторонним. Конечно, она носила чисто символический характер, и использовалась как часть общей униформы, но были и традиции, связанные с ней — например, на свадебных церемониях владелец ленты перерезал её пополам, отдавая половину своему избраннику — и это был единственный пункт, который разрешал прикасаться к ленте чужому человеку.    

А Цзинь Лин просто стащил её. Узнай об этом дедушка, он бы наверняка Лань Мина наказал.   

— В общем, я видел, что у вас с А-Юанем на лентах вышиты облака, — ничего не подозревая, продолжал говорить Цзинь Лин. Он выглядел красиво и увлечённо, улыбаясь от нетерпения, и Лань Мин подумал, что готов отдать ему все свои будущие ленты. Если ему так радостно от простого факта кражи ценного символа правящей семьи, то Лань Мин скажет ему адрес, где эти ленты создаются. — Но такие ленты носят и ваши троюродные, и даже четырёхюродные родственники. Но ты — Главный Наследник, как я, и тебе положено выделяться. Я не знаю, почему Гусу Лань так сильно придерживаются равенства.   

Цзинь Лин втолкнул Лань Мина в самый дальний кабинет — здесь всегда располагался рабочий кабинет Госпожи Лелао. Когда-то в детстве Цзинъи здесь учился плести косы из пряжи и крушил все шкафы в поисках “кофейно-розовой ткани с персиковым отливом”.   

— Собственно, я подумал, как можно ненавязчиво выделить твой статус, но при этом немного указать на тебя, — нервно пожал плечами Цзинь Лин, топчась на месте. — Людей перестаёт волновать, кто ты, когда они знают, чем ты владеешь. Но, знаешь, некоторым людям важно подчёркивать свою необычность и, типа... Может, ты будешь чувствовать себя лучше, если твоя лента будет именно твоей, — Цзинь Лин покусал губы и взял со стола небольшую коробочку. В ней, наверное, была новая лента. — А ещё мне с машинкой помогала Госпожа Лелао, потому что у меня дрожали руки, так что в некоторых местах вышло кривовато, но...   

— Давай уже сюда, — усмехнулся Лань Мин и взял коробочку. Если бы он продолжил молчать дальше, Цзинь Лин умер бы от волнения, а Лань Мин этого не хотел. 

  Но сказать честно, он тоже был приятно взволнован. Дедушка, скорее всего, не разрешит оставить испорченную ленту, но Лань Мин обязательно её сохранит. Ведь А-Лин понимал его лучше всех — как он и сказал, они оба были главными наследниками, и, возможно, разделяли одну судьбу — быть бесцветным полотном, за которым люди будут видеть лишь их имущество. 

Лань Мин открыл коробочку и ахнул. Он ожидал, что лента будет вдоль и поперёк расшита его именем, или толстые чёрные нити по краям превратят ленту в траурную, или где-то сбоку будет вышит флаг их страны, но лента была... 

— А-Лин, — выдохнул Цзинъи, вынимая из коробочки ленту за её край. — Она такая...   

Красивая? Прекрасная? Великолепная? Умопомрачительная? Замечательная? Крышесносная? Лань Мин на секунду запутался во всех словах, которые знал.   

— Такая?.. — протянул Цзинь Лин вслед за ним, кусая губы и заламывая пальцы.    

— Моя, — выдавил Цзинъи чуть хрипло, разглядывая переливающуюся ткань ленты.   

Она осталась белой, и только облака на ней были перешиты из серебра во все оттенки радуги — красные, оранжевые, желтые, зелёные, голубые, синие, фиолетовые нити переплетались и шли одна за другой, отливая то серебром, то золотом. Это была очень тонкая, изящная работа, и Лань Мин подивился не столько ей, сколько тому, что А-Лин вообще додумался сделать что-то такое.   

Совсем недавно он ехал домой, полностью и безвозвратно огорчённый своей бесцветностью, ведь белый — это отсутствие цвета, а не цвет, но Цзинь Лин сказал, что хотел отразить на ленте его... личность? И сделал это именно так — радугой, переливом и кропотливостью, какой Лань Мину ни за что в жизни не заслужить.   

— А-Лин, а какого я цвета? — спросил он, сжав в руках ленту и пообещав себе, что никто на свете не запретит ему носить её.   

— Белого, — моментально ответил А-Лин. — Солнце светит белым светом, а потом преломляется, чтобы раскрасить мир во все цвета радуги. Ты такой же. Так тебе нравится? А то мне кажется, Глава Лань съест меня за-   

Договорить он не успел, потому что Лань Мин набросился на него с объятьями. 

Люди на 75% состоят из воды, а арбуз — на 90% 

Значит, люди на 75% арбузы 

15 июня 2026 года 

— Всё собрали? — гремел голос Не Минцзюэ.  

— Да!  

— Вещи все вынесли на крыльцо?   

— Да!   

— Цзинь Лин, надень панаму.   

— У меня от неё уши топорщатся!   

— От солнечного удара стопорщишься ты сам, поэтому надень панаму!   

Цзинь Лин надулся и натянул на голову плетёную шляпу. Он был в купальнике, который закрывал всё тело от запястий до лодыжек, и огромной футболке поверх — видимо, её он забрал у своего старшего дяди. Фея рядом с ним довольно виляла хвостом — на неё Цзинь Лин надел такую же шляпку, как у себя, только меньшего размера и прикрепил к её ошейнику свой колокольчик.   

Лань Юань на купальник того же плана накинул рубашку и надел шорты, так что выглядел очень даже по-атлетически. Он поправлял косынку, которую ему повязала Госпожа Лелао, и довольно рассматривал ткань рубашки — её он с особым удовольствием отпаривал добрых пятнадцать минут, напомнив Лань Сичэню младшего брата.    

Лань Мин носился по дому как заведённый, справляясь то об одном, то о другом. Сегодня он поднялся раньше всех — в четыре тридцать семь, и первые минут пять лежал тихо, наверное, полагая, что отец спит, а потом начал пыхтеть от скуки. Поэтому Лань Сичэнь прервал его мучения и подмигнул ему — и с того момента А-Мин, кажется, так и не закрыл рот ни на мгновение.   

Эту поездку он ждал больше всех. С того самого момента, как Госпожа Лелао предложила съездить на озеро, Лань Мин загорелся энтузиазмом.   

— Да ты ж плавать не умеешь! — справедливо заметил Цзинь Лин тогда.   

— Вот ты и научишь! — воскликнул Лань Мин и повис на его шее. Зрелище оказалось забавным уже потому, что А-Лин на полголовы был ниже. — Давай сначала натренируем, как ты будешь вытаскивать меня из воды, если я утону!   

— Никто на озере не утонет! — грозно прокричал Минцзюэ из кухонки за столовой. У его был материнский наказ перемыть всю посуду, потому всё утро он провёл у раковины, не смея отлучаться.   

— А как же приёмы первой помощи? — в ответ закричал Лань Мин так громко, что та часть головы Сичэня, что была повёрнута к сыну, вспыхнула тупой болью. Сын покрутил головой, будто выглядывал тех, кто пытался с ним спорить, приблизился к Цзинь Лину и расплылся в хитрющей улыбке: — А дыхание рот в рот?   

Цзинь Лин с размаху, но всё же достаточно мягко накрыл лицо А-Мина ладонью и отодвинул его от своего носа.   

— Слушай сюда, необразованный ты кусок-   

— Кто-то сказал дыхание рот в рот? — выглянул с террасы Лань Юань. Последние минут двадцать он разглядывал местный огородик — в частности, его интересовала редиска в самом плотоядном смысле. — А непрямой массаж сердца уже был?   

— Нет, ты вовремя! — воскликнул Лань Мин и засмеялся. Предположительно, над лицом Цзинь Лина. 

— У вас двоих что, сдвиг по фазе? Кто-нибудь из вас вообще умеет делать это правильно? — спросил он тоном, настолько похожим на тон своего старшего дяди, что Сичэнь ненароком вспомнил Ваньиня в его тринадцать лет. Цзинь Лин не мог знать своего дядю настолько молодым, но всё же удивительно походил на него — юного и живого.   

— Нет! — улыбнулся А-Юань.   

— Ты и научишь! — рассмеялся А-Мин снова, и Цзинь Лин ударил себя по лицу.   

Теперь же мальчики — два из трёх — толкались у зеркала в прихожей, а третий мотался от машины на крыльцо, помогая таскать лёгкие пакеты (когда он брал тяжёлые, Минцзюэ с выразительной мимикой бурчал, не смея ругаться, и с шутливым боем забирал их себе).    

Лань Сичэнь снова рассмотрел сумки, снова прокрутил в голове всё, что им может пригодиться, и подумал, что они и так взяли добрую половину дома — даже подушки, кружевные салфетки и ирригатор. На последнем — неожиданно — настоял Цзинь Лин.   

— А как мы поместимся в одну машину? — спросил А-Мин, закончив с сумками и подбежав к двери. — Нас семеро, и ещё Фея, а там всего пять мест. Чур я еду с папой!   

— О, маленький, нам места ни к чему, — мягко улыбнулась Госпожа Лелао, сделав из своих волос что-то похожее на пучок.    

— Это что же? — мгновенно расстроился А-Мин. — Вы с нами не поедете?   

— Ещё как поедем, — решительно заявила Госпожа Дайлин, выйдя из гаража в перепачканных маслом штанах, спортивном топе и косынке, повязанной на лоб.    

Лань Мин, едва её увидев, загорелся интересом:   

— Ого! У вас есть кубики! — воскликнул он и подбежал. — Можно потрогать?   

Госпожа рассмеялась и взяла его на руки — хотя, по личным соображениям Сичэня, женщине её годов уже должно быть тяжело поднимать вес без двух месяцев девятилетнего ребёнка. Хотя, когда речь заходила о родной матери старшего названного брата, Лань Сичэню всегда приходилось удивляться, и этот раз, видимо, не был исключением.    

— У меня тоже вообще-то есть кубики! — заявил Цзинь Лин и поднял футболку, достающую ему до колен, но под ней уже был надет купальник, потому продемонстрировать ему ничего не удалось, зато рассмешить Лань Юаня — вполне.   

— Твои кубики я трогать не хочу, — показал ему язык А-Мин, и Цзинь Лин едва не задохнулся от подобной наглости.   

Лань Сичэнь сам не заметил, как улыбнулся. В груди разлилось тепло — от того, что сын улыбается и смеётся, кричит и дурачится, говорит без умолку и передвигается не иначе как бегом. А ведь ради этого пришлось пережить неделю внезапных слёз и молчания. Баошань Саньжэнь, несомненно, творила чудеса. Восемь дней — срок очень малый, но напряжение в ребёнке плавно сошло на нет и вскоре совсем перестало проявляться. Он хорошо спал, хорошо ел и активно играл с друзьями — взять их с собой было самым лучшим решением Сичэня за последнее время... Или за всю жизнь. А-Мин стал тянуться к ним сильнее, чем к кому-либо. Он заботился о них, оберегал как мог, и, кажется, в его глазах они затмевали даже солнце.    

— И на чём же вы поедете тогда? — спросил Цзинь Лин, скрестив руки на груди, и посмотрел на Госпожу Лелао. — Зачем вы краситесь на пляж?  

Госпожа Лелао хитро ухмыльнулась, докрасила губы тёмно-красной помадой и — вдруг — чмокнула воздух в нескольких сантиметрах от носа Цзинь Лина. Мальчик тут же заверещал и отскочил, угодив спиной прямиком в Лань Юаня, потому они вместе упали на клумбу розовых армерий.   

Цзинь Лину падение далось легче хотя бы потому, что он приземлился на друга, а вот Лань Юаню повезло немногим — он успел выставить руки вперёд, но свою белую рубашку спасти не подумал, и в мягкую, заботливо политую его же рукой землю упал не только он сам, но и его самоуважение.   

— Цзинь Лин! — закричал он, придавленный. — От поцелуев ещё никто не умирал, а от столбняка ещё как! Целовать землю — не лучшая альтернатива!   

Лань Мин тут же побежал друзьям на помощь. Он подал им руки и рывком поставил на ноги, и Лань Юань, полный злобы на весь свет и грязь, едва не дрожал от раздражения.   

— Какое страшное у тебя лицо, — поделился Цзинь Лин своими наблюдениями.   

— Да, очень выразительное, — согласился с ним Лань Мин.   

Лань Юань кинул на них холодный и презрительный взгляд, сжал кулаки и надул щёки.   

— Поэтому у тебя друзей и нет, — высунул язык Цзинь Лин и пустился наутёк — Сычжуй, нисколько не помедлив, бросился за ним, а Лань Мин, видимо, не желая оставаться в стороне, побежал следом с криком: “У тебя вообще-то тоже друзей нет, А-Лин!” Сию процессию завершала Фея, которой на морду съехала её шляпка, из-за чего она болтала головой в разные стороны прямо на бегу и звенела драгоценным юньмэнским колокольчиком на всю округу.   

— Если головная боль, то только такая, — чмокнула губами Госпожа Лелао и сочувственно похлопала Сичэня по плечу.    

С горем пополам до озера они всё-таки добрались в целости и сохранности (а главное — без столбняка и с лучшими-друзьями-на-веки-вечные). От грязи Лань Юаня А-Мин додумался отмыть из садового шланга, и пусть тот и возмущался этой идее, убежать от стремительных струй воды и не менее стремительных друзей не сумел, потому принял свою участь достойно, и вскоре они уже втроём скакали под искусственным дождём между грядками и поскальзывались на мягкой мокрой земле.   

В общем-то, едва их машина остановилась меж высоких лиственниц, растущих впритык к пляжу, у Сичэня сложилось впечатление, что на озеро он приехал отмывать детей, до того сильно они все перемарались. Минцзюэ без толики сочувствия над ним посмеялся и, словно добивая, запретил вытаскивать сумки из багажника.   

— Но мы же договорились, — уже принялся возражать Сичэнь, как вдруг дагэ щелкнул пальцами и указал на заднее сидение.   

Лань Хуань перевёл взгляд назад и ничего не увидел. Сначала он не понял, в чём дело и на что ему намекнули, а уже в следующее мгновение открыл дверь и вылетел из машины — мальчики выбежали быстрее, чем он успел обговорить с ними правила безопасности.   

Да уж, рано он расслабился.   

Дети столпились вокруг мотоцикла Госпожи Дайлин, на котором она приехала, и кучкой неоперённых воробьят щебетали кто о чём. Цзинь Лин просил его прокатить, Лань Мин — покопаться в двигателе, а Лань Юань интересовался, каким это образом мотоцикл не издавал громкого рёва при работе. Тут же с крутого уклона блеснул второй мотоцикл Госпожи Лелао, и мальчики застыли, раскрыв рты.   

Конечно, глядя на Госпожу Лелао, полную природной утончённости и грации, трудно было угадать, что её хобби — стантрайдинг. Им она занималась с ранних лет, как было известно Лань Сичэню, и эту свою любовь к мотоциклам она привила всей своей семье. Не Хуайсан, конечно, предпочитал любить их издалека, а ещё лучше — на картинках, но Не Синьшуан, его старшая сестра, души в них не чаяла почти так же, как и её мать.   

Выполнив пару трюков на полном ходу, женщина увела мотоцикл в сторону. Он повернулся боком, затормозив, и поднял высокое пыльное облако, так что верещащие дети вскоре закашлялись и отбежали подальше — к воде.  

Небо было чистым, и солнце близилось к зениту. Вокруг пахло смолой, водой и нагретым песком. Сичэнь даже через подошву сланцев ощущал жар, идущий от земли, и прохладный призрачный ветерок. Здесь озеро было лазурным, как клочок неба посреди зелёного пейзажа. На противоположном берегу вода упиралась в скалу — достаточно рельефную и высокую, чтобы люди додумались с неё прыгать. Но сейчас на пляже никого не было — и тишина, разбавляемая шумом листвы и пением птиц, была самой сладкой мелодией для ушей. Над линией горизонта возвышались далёкие тёмно-синие горы, и ближайшие сосны с рыжей корой на их фоне становились подобием огненных столбов, уходящих в небо.   

Не Минцзюэ безропотно и в гордом одиночестве успел выгрузить вещи и поставить шатёр — совсем не походный и расцветкой напоминающий надувной замок. Мальчики от скучного разбирания вещей отказались и, на десятый раз выслушав все рекомендации взрослых на тему безопасного отдыха в открытых водоёмах, похватали надувные круги и умчались на пирс.   

Без круга остался только Цзинь Лин — он, научившийся держаться на воде даже раньше, чем ходить, в помощи не нуждался, но у Сичэня при виде того, как он резко занырнул в воду с головой, всё равно ёкнуло сердце.   

— Я присмотрю, — с усмешкой сказал Минцзюэ, заметив его волнение, и выпрямился, расправив широкие плечи. Кожа у него была смуглой, и беречь её от солнца он был непривыкшим, да и грех это — прятать такое тело под слоями одежды. Сичэнь вытянул телефон из-под стопки полотенец и сделал пару фотографий отдаляющейся фигуры названного брата. Глядишь, теперь у А-Яо будет на одну причину больше поторопиться и уйти в отпуск раньше.   

— Ну вот, хоть улыбаться начал, — прозвучало над ухом, и Сичэнь чуть было не дёрнулся. Над ним стояла Дайлин и подбрасывала одной рукой грецкий орех.    

— Госпожа, — обратился он, чувствуя себя ребёнком, пойманном с поличным на каком-то подлом деле. — Извините.   

— Вот и не терпится же тебе извинениями разбрасываться, — проворчала она и села рядом. — Ну-ка, подсоби, — она вручила ему орех и посмотрела на плещущихся недалеко от берега детей. — А-Сан говорил, что у моего мальчика появился кто-то... особенный.   

— Это не я, — поторопился оправдаться Лань Хуань и сжал орех в ладонях так, что вместе со скорлупой раскрошился орешек внутри. Дайлин оглядела его своим внимательным, наполненным женской мудростью взглядом и потрепала его по голове, точно он нашкодивший мальчишка.   

Это её обращение — “мой мальчик” — ласковое, нежное и полное такой сильной материнской любви было именно о Не Минцзюэ — влиятельном Главе государственной военной организации Цинхэ Не с широкими плечами и большими руками, способными без малейших колебаний убить человека в кратчайшие сроки. Если бы Сичэнь не вырос бок о бок рядом с ним, он бы очень сомневался, что этот огромный мужчина когда-либо был мальчуганом, что с трудом читал и боялся кузнечиков. А его мать видела в нём, великом и могучем, только своего сына, за которого её сердце продолжало болеть, сколько бы лет ни прошло.   

Лань Сичэнь лишился собственных родителей слишком рано, и не мог вспомнить материнской ласки, ему не к кому было пойти за советом и рассказать о переживаниях. Ведь он Цзэу-цзюнь, Глава Гусу Лань — великой правительственной организации и Верховного суда страны. По слухам, за стенами своего серебряного дворца он творил судьбы и держал в руках чашу весов с грехами и добродетелями. На деле же Лань Хуань уже не понимал, где та тонкая грань, что делила его личность на великого человека и неудачника, на родителя и сына, на учителя и ученика. Ему не хватало человека, который знал бы его с рождения — маленького и неумелого. Который смотрел бы, улыбаясь, на эту маску великого человека и видел бы в нём то настоящее, что он сам разглядеть уже не мог.   

— И хорошо, что не ты, — усмехнулась Дайлин, вытянув ноги вдоль покрывала и потянувшись. На немой вопрос, повисший в воздухе, она ответила не сразу. — Я люблю тебя, милый, правда, как родного. И мне бы не хотелось угрожать кому-то вроде тебя.   

— Угрожать? — не понял Сичэнь. 

— Мой сын сделал предложение человеку, которого я не знаю, и намерен во что бы то ни стало жениться на нём, — процедила женщина. — Он упрям, и в погоне за целью часто упускает многое из виду. Если его избранник не тот, за кого себя выдаёт, он не заметит этого, пока не станет поздно. А я больше не позволю навредить моим детям. Никому из вас.   

Не Дайлин помолчала, глядя куда-то вдаль. Сичэнь понял, о ком она говорила, и ему морозом обдало кожу.   

— Нет ничего необратимого, кроме смерти, — сказала она тише. — Не кори себя. Все делают ошибки, и иногда вынести последствия кажется невозможным. Но посмотри на нас, — она подставила лицо к солнцу и улыбнулась. — Мы ещё живём, хотя заплатили за эту жизнь гораздо больше, чем она действительно стоит. Мы всё ещё есть друг у друга, и справляемся вместе, потому что поодиночке пропадём. Ты тоже не должен оставаться один. У каждого должен быть надёжный тыл.   

— Это одно из условий ведения успешной войны? — усмехнулся Лань Сичэнь.   

— А что ты думал? В любви — как на войне, а это тонкое и смертоносное искусство, — рассмеялась Дайлин и указала пальцем на детей. — Смотри. Они визжат, плещутся и пытаются потопить друг друга. Они дурачатся, а радостно тебе. Они плачут, а в отчаянии ты. Но ты должен понимать, что они — не причина твоих эмоций, и никак с ними не связаны. Твоя реакция на их поведение — только твоя проблема, и если твои ощущения тебя беспокоят, то разберись сначала со своей головой.   

— Вы думаете, я перемудрил с терапией для А-Мина?   

— Я думаю, что А-Мин здесь уже две недели ходит на качественную терапию, дышит свежим воздухом и живёт дальше, а ты всё ещё находишься там, в Гусу Лань, и раскалываешь чужие черепа, как грецкие орехи.   

Сичэнь выдохнул, убрал скорлупу и то, что осталось от ореха, в мусорку и поднялся.   

— Тебе бы напиться, поплакать, да отпустить, — пожала плечами Госпожа Не, понимая, что ему её слова не понравились. Конечно же, молчать она от этого не стала бы. — Ведь никто, слава Богу, не умер. А всё остальное ещё возможно поправить.   

Лань Хуань решил подумать над этим позже, потому кивнул и пошёл на пирс — дети залезли на Минцзюэ всем скопом и со стороны казалось, что он уже не справлялся в одиночку.    

— О, папа пришёл! — закричал А-Мин и лягушкой шлёпнулся в воду с левой руки Минцзюэ. — Папа, смотри, я научился нырять!   

И, набрав воздуха, ушёл с головой под воду. Из-за того, что они уже достаточно долго барахтались у самого берега, песок со дна стал подниматься выше и превратил чистую голубую воду в мутную и сомнительно зеленоватую. Но Сичэнь всё равно пригляделся — он предполагал, что сын просто ходил по дну руками, пока барахтал ногами на поверхности, но тот держал руки вдоль тела и очень похоже даже, что плыл.   

Сичэнь сел на пирс, спустив ноги в воду, и ребром ладони закрыл глаза от солнца. Минцзюэ громко и задорно смеялся, подбрасывая Цзинь Лина над водой. Мальчик подлетал, группировался прямо в воздухе и то солдатиком, то бомбочкой падал в воду, обливая Лань Юаня, шлепающего стопами по поверхности воды. Свой красный круг он использовал, как кресло, и вполне довольно полулежал в воде, возмущаясь, что на него летят брызги. Фея плавала вокруг него — подозрительно хорошо для собаки, но то и дело выбиралась на пирс, оттряхивалась и пробегала вдоль берега, что-то вынюхивая.    

— Ну что, увидел?! — вынырнул А-Мин, яростно потирая глаза. Наверное, пытался открыть их под водой и пожалел. — Это меня А-Лин научил!   

— Очень хорошо, ты молодец, — тихо поаплодировал Лань Сичэнь, позволив себе удивиться — как же мало нужно для детского счастья. Всего четыре слова, а Лань Мин едва не засиял.   

— Пошли, научишь меня плавать! — протянул руки он. — Раздевайся давай!   

— А-Мин решил, что ему нравятся кубики на прессе, — пояснил Лань Юань, с трудом гребя руками так, чтоб круг повернулся. Фея как-то поняла его намерения: она уткнулась носом в резину и с лёгкостью провернула круг, так что А-Юань мог смотреть на Сичэня прямо. — Он даже рейтинг составил.   

— В нём пока только два человека, — кивнул Лань Мин с улыбкой. — Ты можешь побороться за второе место с Дядей Не, пап!   

— Второе? А первое не обсуждается? — дернул бровью Сичэнь, посмеявшись. Ему не хотелось снимать футболку — он не использовал крема от солнца, потому рисковал сгореть и промучиться следующие недели со сметаной на коже.   

— Первое у Госпожи Дайлин! Её первенство неоспоримо!   

Вдруг совсем рядом всплыл Цзинь Лин.    

— У меня вообще-то тоже кубики есть! — воскликнул он, смахнув с глаз воду.   

Лань Юань посмеялся:   

— Да верим мы тебе, верим, — заверил он. Цзинь Лин недоверчиво на него покосился. — Я вот, например, пересчитал их, пока ты спал. Это было несложно — до единицы-то считать.   

За это Цзинь Лин опрокинул его резиновое “кресло”, и Лань Юань шлёпнулся в воду с кувырка. Фея, коротко проскулив, нырнула за ним, и только из-за этого Сичэнь понял, что собака была обучена поддерживающему поведению на воде.   

В озере они провели несколько часов — и Сичэнь даже если и не хотел лезть в воду поначалу, в конце концов был облит и стащен с пирса за ногу злым и коварным Чифэн-цзунем, ведь: “А что, мне одному тут отмокать по коленки что ли?!”   

Они устроили заплыв на середину озера — пришлось подговорить сына отвлекать Цзинь Лина, иначе он бы обязательно поплыл с ними. Так что мальчики продолжали играть у берега — Госпожа Лелао принесла им мячи и водяные пистолеты, подкормила всех с руки маленькими кусочками домашней пиццы и проверила губы каждого на цвет. Но день выдался жарким и солнечным, так что никто из мальчиков в воде не покрылся сосульками.   

Когда Сичэнь вернулся с Минцзюэ к причалу — от середины озера они плыли на скорость, ему казалось, что он пробежал километров десять. Из воды он выбрался последним и, соответственно, честно проиграл, но сумел спасти своё достоинство: А-Мин всё же именно его пресс поставил на второе место, сместив пресс Главы Не на почётное третье. Поэтому Сичэнь позволил себе позлорадствовать и посмеяться с широко разлетающихся ноздрей названного брата.   

На берегу их уже ждали с накрытой поляной: Не Лелао на досуге даже вырезала причудливые фигурки птиц из ранеток-полукультурок и поставила их детям на стенки бокалов. Не Дайлин развернула большое полотенце и накинула на Минцзюэ, стоило ему подойти к ней.   

— Ну как вода? — спросила она. — Садитесь есть сейчас же, мальчики без вас отказываются и с самого утра бегают на энергии солнца, — она повернулась, сложила ладони рупором и прокричала: — Живо на берег! Перерыв! Наша очередь!   

В ответ ей недовольно замычали, но один за другим потянулись — сначала А-Юань, за ним А-Мин с А-Лином. Фея выбежала самая последняя.   

— Сэндвичи с ветчиной, фрукты, овощи, пицца, сок, — перечислила Госпожа Лелао почти строго. — Чтоб съели всего и побольше! — с этим наказом женщины неспешно отправились на пирс.   

— Я вижу арбуз, — прищурился А-Лин. — Хочу арбуз.   

Но, вопреки своим же словам, когда Минцзюэ протянул мальчику кусочек, тот отказался.   

— Я не ем нарезанный арбуз, — пояснил он с грустным вздохом и сел прямо, словно чего-то ждал.   

Минцзюэ как вытянул руку, так и не опустил её, страшно хмурясь и явно чего-то в этой жизни не понимая. Лань Сичэнь усмехнулся — для брата было очень важно наладить с Цзинь Лином отношения, ведь А-Яо ни за что не согласится на брак, если его племянник не одобрит кандидатуру Минцзюэ. Но ребёнок действительно был необычным, и даже Сичэнь в какой-то степени побаивался к нему подступаться, хоть и имел некоторую фору. Пару лет назад, когда Лань Хуань часто гостил в Чикаго, ему даже казалось, что ребёнок оттаял к нему, но с резким прекращением визитов и открытость А-Лина исчезла навсегда. Теперь он вёл себя вежливо, но отстранённо — и это было окончательным приговором. У Не Минцзюэ, судя по всему, ещё был шанс.   

— Позволь поинтересоваться, как же тогда ты ешь не нарезанный арбуз? — спросил Минцзюэ, как-то нервно усмехнувшись.   

— Ложкой, — пояснил Цзинь Лин, закатив глаза. Сичэнь увидел, как на виске у дагэ вздулась вена.    

— Да мой ты золотой, — процедил Минцзюэ, поднялся и пошёл к машине. Он достал из багажника ещё один арбуз, положил его на стол в шатре и одним резким — полным раздражения — ударом тесака разделил на две равные части. Вытерев кору от сока, Минцзюэ положил половинку на широкую тарелку, взял ложку и подал Цзинь Лину. — Приятного аппетита.    

Но Цзинь Лин снова скривился.   

— Мне нужна соль.   

Глаз Минцзюэ дёрнулся.    

— Соль? — переспросил он. Выглядел он так, будто вот-вот взорвётся.   

— Я буду её есть с хлебом, — как будто ничего не замечая, продолжал гнуть свою линию Цзинь Лин.   

— Ты ешь соль с хлебом?!    

— Я не знаю, есть ли у нас солёные багеты, поэтому вместо них возьму соль и хлеб, — пожал плечами Цзинь Лин. Сичэнь подумал, что для ребёнка, который очень чуток к настроению окружающих, А-Лин поразительно спокоен.   

— Солёных багетов у нас нет, — кивнул Минцзюэ, уткнув свой указательный и средний палец в висок. Он повернулся, взял со стола солонку и подал Цзинь Лину.   

Цзинь Лин взял солонку и какое-то время молчал, глядя на Минцзюэ прямо и решительно. В этой тишине Сичэнь слышал, как жуёт А-Мин и тяжело дышит Фея.   

— А вы знали, что арбуз — это не ягода, а тыквина? — вдруг подал голос Лань Юань, и Цзинь Лин оттаял, посмотрев на него.   

— То есть? — переспросил он. — Я тыквы не люблю.   

Минцзюэ издал звук, чем-то похожий на писк, и сел слева от Сичэня — злой и сбитый с толку.    

— Арбуз относится к семейству тыквенных, так что плод у него тоже тыква, — пожал плечами А-Юань, отложив свой сэндвич. — И земляника — это не ягода, а многоорешек. И малина — это сочная многокостянка. Зато баклажан — ягода.   

Лань Мин, даже не дожевав, взвыл:   

— Я что, всё это время жил во лжи?! Как ты можешь говорить такие страшные вещи, А-Юань?!   

Пока братья стали припираться, Цзинь Лин повернулся к Минцзюэ.   

— Глава Не, попробуйте, — предложил он, протягивая кусочек хлеба, посыпанный солью, и ложку с арбузом. — В моей семье все едят арбузы так. Лучше, конечно, солёные багеты или лепёшки, но...   

Дагэ сразу вдруг потерял своё растерянно-печальное выражение лица и приободрился, приняв угощение. Сичэнь позволил себе усмехнуться — если путь к сердцу А-Лина действительно лежал через еду, то вполне возможно, что и ему самому однажды придётся отведать хлопья с чаем.   

Цзинь Лин накормил каждого — детям почему-то особенно понравилось, так что десятикилограммовый арбуз они съели в рекордные сроки, после чего понеслись на пробежку вдоль пляжа. Лань Сичэнь счёл эту идею сомнительной, но вот Минцзюэ отправился с детьми без вопросов — ему даже в отпуске необходимо было поддерживать форму. Сичэню бы тоже не помешало, но в шатре на подушках было очень тепло и мягко, а когда дети отбежали на приличное расстояние, стало ещё и тихо, так что на его голову свалился весь хронический недосып за последний месяц.

Он не спал по ночам. Каждый раз, закрывая глаза, он видел кошмары, и снотворные, которые он стал пить после пятой бессонной ночи, помогали лишь отчасти. Но сейчас вокруг было спокойно, а ещё А-Мин был в безопасности и под присмотром самого надёжного человека в мире. Сичэню показалось, что можно и отдохнуть.