У Ризли шерсть топорщится, если почесать за ухом, от слишком приятного давления, от внезапности. Обычно он уклоняется, стараясь не показывать насколько ему хорошо, но спустя время все равно тянется за новыми касаниями, как прирученный пёс, готовый выпрашивать ласку. Таким он бывает только с Нёвиллетом, и совсем чуть-чуть рядом с Сигвайн.

Методичными поглаживаниями Нёвиллет расчесывает темно-серую густую шерсть и находит удивительно весёлым факт, что на нос волка, не задевая жизненно необходимые области дыхания, клеят только что сделанный рисунок. Мелюзина улыбается проделанной работе и задумчиво осматривает результат.

— Сигвайн, — Нёвиллет дёргается в попытке сдержать смешок и показательно хмурится, когда Ризли фырчит, старается, не слезая с колен судьи, снять лишнюю деталь. Все же с ней дышать тяжело. — Может, не стоило заклеивать ему нос?

— Но на шерсти не держатся они.

Голос мелюзины чуточку расстроенный, да и она сама опускает руки. Он ведь таким милым становится! А главное: совсем-совсем не страшным, каким его считают заключённые в крепости в особые часы. Ризли, не выдерживая такого состояния девушки, бодает её и кивает в сторону коробки со всевозможными заколками и резинками, подаренными лично им как-то на один из праздников.

— Правда? — она прыгает счастливо до стола, задерживается на долгие пять минут, выбирая самое лучшее для этого большого и пушистого волка. Пусть люди не знают о доброте Ризли, но она то это знает! Значит, и другим показать надо.

Тем временем рука Нёвиллета переходит на спину, а вторая почесывает шею, пока на его коленях лежит голова огромного волка с довольными жмурящимися глазами. И даже лёгкие подергивания шерсти от начавшегося беспредела не заставят Ризли открыть глаза и поменять облик. Он наконец-то добился выходного судьи и теперь с гордым видом может занимать его на весь день. Пусть даже в Меропид, пусть даже в присутствии Сигвайн и её умелых рук, что уже сплели парочку косичек, которые, несомненно, задержатся на нём и после обращения.

— Тебе идёт, — Нёвиллет задумчиво покачивает в воздухе хвостик, который держала заколка выдры, а чуть ниже расположилась голова акулы, так отчётливо напоминающая Ризли. Тот же поворачивается и утыкается носом в живот, прячась от явно насмешливых слов.

Когда Сигвайн оставит их одних, Ризли уверен, Нёвиллет и сам носом зароется в его шерсть. Так и происходит, стоит малышке довольно скрыться за дверьми приёмной комнаты и закрыть их. Судья задумчиво провожает взглядом сквозь густую шерсть вновь ушедшую мелюзину, пожелавшую провести им встречу приятно, и усмехается.

— Нас не побеспокоят, — больше утвердительно, чем вопросительно говорит Нёвиллет и дёргается от горячего пофыркивания в живот. — Ризли?

Руки поднимают морду волка, и губы касаются важного носа. Вот так правильно, вот так хорошо. Нёвиллет почёсывает в последний раз за ухом Ризли и с восхищением смотрит, как волк встаёт с его ног и прыжком опускается на пол. Сразу становится легче, бедра гудят от сбросившегося напряжения, но ощущение холода на них неприятно колет сознание. Хочется вернуть его обратно, хочется улечься на разобранном диване и наслаждаться отдыхом.

Ризли, явно довольный эмоциями судьи, разминает затекшие конечности, стуча когтями по металлу и оборачивается. Горячая ладонь касается щеки Нёвиллета, а о другую трётся нос герцога. Прирученный волк опаляет таким же горячим дыханием заостренный кончик уха и зарывается носом в воротник белой, идеально выглаженной рубашки. Чёлка неудобно колет фигурками и резинками, но это ни капли не мешает им обоим. Нёвиллет лишь укрывает тело Ризли специально оставленным на такой случай пледом и с наслаждением падает на декоративные подушки, закрывая расслабленно глаза.

***

У Ризли глаза светятся ярким холодным огнём в моменты битв на импровизированной арене. Он с лёгкостью уходит от атак соперника, приговорённого на казнь, но ещё не знающего об этом. Ризли ударяет мощно, резко, выбивая прыть из слишком наглого человека, позволившего себе устроить бунт. У обречённого мужчины уже течёт кровь из носа, а ослабевшие руки выпускают взятый у кого-то из всего сброда ножичек, незаметный, простой, не раз съедающий жизни выходящих на ринг.

Звон упавшего металла оглашает завершение раунда, и победа достаётся герцогу, наблюдающему за тем, как оседает фигура преступника. Ризли осматривает скопление народа, гудящего то одобрение, то поздравления, то проклятия, и натыкается на высокую фигуру Верховного судьи, заглянувшего с очередной проверкой в Меропид. Сиреневые глаза одобряюще прищуриваются, губы едва заметно растягиваются в улыбке. И Ризли понимающие усмехается, взглядом говоря идти в сторону его кабинета, пока мелюзины снуют между людьми и выполняют первую помощь пострадавшим от кулаков начальника тюрьмы. Здесь ещё предстоит разобраться с толпой и назначить новые бои на следующие дни.

Такой Ризли задевает внутри Нёвиллета что-то древнее и забытое, что-то, что питало его ещё до пришествия в мир его госпожи в качестве нового архонта. Такой Ризли: с обнажённым торсом с многочисленными шрамами и мышцами, отчётливо видимыми при каждом движении, со скукой и напускным азартом — ломает убеждения и попытки стать ближе к людям, понять их. Зрачки в такие моменты сужаются, а клыки жжет от желания забрать Ризли только себе. Нёвиллет стоит ещё пару минут, наблюдая за чёткой работой герцога и направляется в сторону назначенного места. Ещё мгновение, и он бы забылся окончательно, погружаясь в воды собственной молодости.

***

У Ризли есть привычка заваливаться к отдыхающему в саду Нёвиллету в облике волка глубокой ночью, когда тучи застилают небо и не видно ничего дальше собственного носа или метра от фонаря. Здесь темно, пусто и безумно грустно. Лапы вязнут в размокшей почве, на тело падают крупные капли дождя, но это такие мелочи в сравнении с печалью дракона.

— И вновь вы здесь, Ваша светлость герцог, — голос Нёвиллета чуть более тихий, чем обычно, а взгляд даже не косится на пришедшего к нему Ризли.

«Верховный судья, вы снова одни под дождём. Однажды заболеете, если не будете следить за собой» — читается и без слов. Столь частыми были их встречи в течение месяца. Так притворно, так естественно скрывать истинную причину быть рядом.

И Ризли молчит, сидит рядом с Нёвиллетом, сжимаюшим руки за спиной, и смотрит на цветы, распускающиеся исключительно в такую погоду. Пепельные, сверкающие серебром, как кажется Ризли, они столь же сильно печалятся по судьбе людей, сколь и душа Верховного судьи в смятении роется во всех спиралях и заключениях.

Волк не смотрит на человека, он лишь поддерживает его своим присутствием. И этого хватает, чтобы спустя несколько минут размышлений вернуться к спокойствию.

***

У Ризли есть желание, погребёное под сотни талмудов и архивов крепости. Оно настолько детское, что от него становится смешно спустя секунду после не произнесенного однажды вопроса. Улыбка трогает лицо герцога и спустя пару мгновений исчезает, оставляя возникший интерес у Нёвиллета, идущего рядом.

Однако спустя время находится возможность для его исполнения. Пусть призрачного, но все же какие-то детали могли приоткрыться.

— Ваш прародитель был большим? — Ризли спрашивает из любопытства, возникшего из-за новых вылезших подробностей дела с одним орденом.

— Хм, — Сигвайн отвлекается от напитка, — из нас, мелюзин, мало кто его помнит и может слышать. Но, возможно, так и есть!

— А Верховный судья? — вопрос сам вырывается. И здесь уже интерес искренний, давний. Не зря же народ хочет считать многовекового судью отцом.

— Воды Фонтейна уже не столь глубоки, чтобы я мог спокойно плавать в них, — звучит посреди разговора голос появившегося в дверях Нёвиллета.

Он, заинтересованный диалогом работников крепости Меропид, в этот раз решает проигнорировать стук в дверь и открыть её самостоятельно без разрешения. Встреча, назначенная для решения различных вопросов, как раз начала свой отсчёт. Ловится задумчивое выражение лица Ризли, и усмешка сама собой появляется на лице Нёвиллета. Герцог качает головой, отбрасывая неуместное детское желание, и начинает обычный рабочий разговор.

Однако, как только закрываются двери за Сигвайн, Нёвиллет мягко улыбается и даёт шанс его исполнить уже по-настоящему:

— И все же, если бы вам, герцог, хотелось так увидеть водного дракона, вы могли спросить у меня.

— Не смею просить большего, чем уже имею, от древнейшего, — глаза опасно сверкают у обоих и оба усмехаются, утихомиривая клубящуюся энергию элементов. Первородный гидро все равно подавляет. — Но я был бы рад, если исполнение столь дерзкого и глупого желания возможно.

Он покорно склоняет голову вбок, обнажая старые шрамы и доверяя выбору дракона. Убьёт? Поранит? Или же отвернется, сбитый таким доверием? Но случается иное: Нёвиллет склоняется к шее Ризли, оставляет поцелуй на ней и шепчет на ухо тихое:

— Я могу показать уменьшенную версию, если тебе хочется.

И Ризли соглашается. Глубокой ночью следит за кольцами змея, древнего дракона, и сам осознает себя в иной форме. Первородная энергия подавляет, обнажает всё, открывая истинный мир. Волк головой бодает морду дракона, лижет холодный нос и фыркает, стоит длинному языку пройтись по всей его морде. Волк и дракон наслаждаются друг другом в гроте, спрятавшем их от всего мира, от Фонтейна и его птичек.