За стенами поместья буря, сквозь заливаемый дождём оконный витраж видно, как изломанные белые линии молний рассекают тёмно-синее небо.

Грохот грома заглушает слова.

— Я бы тебя украла, — глухо шепчет, уткнувшись лбом в чужое колено.

Клодия смеётся, запускает изящную руку в чужие волосы, пропускает пряди сквозь пальцы. Седрелла поднимает на неё взгляд, щурится — без очков абсолютно весь мир похож на размытое пятно без чётких границ и линий. Женщина перед ней, увы, не исключение. Синие волосы, беспорядочно рассыпавшиеся по плечам, очерчивают бледный овал лица, создавая хоть какие-то границы, но этого мало, слишком мало. Хочется протянуть руку и «увидеть» прикосновением, если уж глаза бесполезные, но Седрелла не двигается.

Зато Клодия — двигается. Оставляет в покое волосы, спускается ниже, проводит по лбу, спускается к переносице — и проводит вдоль шрама. Седрелла застывает, даже не дышит.

Ощущение не поддаётся классификации — шрамы не болят уже довольно долго, но касание всё равно не нравится. Неприятные воспоминания пробуждаются одно за другим, и, видимо, это отражается на её лице, потому что Клодия резко отдёргивает руку.

— Что случилось? — она склоняется ближе, в высверке молнии её лицо кажется совсем белым. — Тебе больно?

В синих глазах столько искреннего участия, что становится неловко. Седрелла пытается увернуться, но Клодия хватает за её за подбородок и крепко держит. Вывернуться не составит труда, всё-таки жнецы — даже бывшие — значительно сильнее людей, но она терпит, не желая разрывать прикосновение.

 — Мне не больно, — отвечает Седрелла с опозданием. — Я просто…

 — Просто — что? — Клодия выгибает бровь. — Не нравятся шрамы? Боишься, стесняешься?

Ни то, ни другое. Седрелла молчит, сжав губы в тонкую нить, и Клодия со вздохом откидывается обратно на спинку кресла, укладывает руки на подлокотники. Перед этим взмахом указывает на соседнее, где должна сидеть гостья. Седрелла игнорирует.

 — На чём мы остановились? — она различает полуулыбку на лице Клодии.

 — Я бы тебя украла, — повторяет свои же слова Седрелла. — Как лучшее из сокровищ.

Ведёт пальцами от пятки до колена, рисует круги и восьмёрки-бесконечности, но ни в коем случае не поднимается выше. Клодия судорожно вздыхает, вздох тонет в раскате грома — но Седрелла всё равно его улавливает.

— Украла — и унесла бы как можно дальше, — продолжает тихо, на грани слышимости. — Как дракон. Но ни один рыцарь со сверкающим мечом не смог бы меня одолеть.

Клодия улыбается. Ей не нужны рыцари, она и сама умеет обращаться со шпагой не хуже, а то и лучше большинства из них. Но Седрелла всё равно чувствует холодную, мерзко тянущую тоску в груди, предугадывая, что однажды этого окажется мало. Мало кто из цепных псов королевы дожил до преклонных лет, и нет никакой надежды, что Клодия не окажется среди тех, кому не повезло.

Седрелла спешно гонит мысли прочь, не желая думать об этом сейчас или когда-нибудь ещё. Клодия, живая и здоровая, рядом, невероятно близко, наблюдает за её действиями и тяжело дышит. Седрелла едва улыбается и поднимает руки выше, кладёт ладони на бёдра, до половины скрытые полупрозрачной ночной рубашкой. Кожа под пальцами горячая, словно в противовес её холодной.

Клодия полувсхлипывает-полувздыхает, плавно и быстро склоняется ниже. Хватает за волосы и тянет на себя, заставляя вытянуться и встать на колени. Седрелла из интереса подчиняется, улыбается в лицо Клодии. Та замирает на пару мгновений, затем приближается сама и впивается голодным, почти злым поцелуем.

 — А что, если ты, — отрываясь на пару мгновений, не больше. — Уже забрала.

Чувствуя привкус крови, Седрелла улыбается и не отвечает.