Эльфийка устало выдыхает, и полупрозрачное облако дыма, подсвеченное струящимися из высоких окон огнями, поднимается в ночное небо. Ей совершенно не нравились горькие лужанские сигареты, но на таких утомительных вечерах, как этот, без них было просто не обойтись. Шанаэлла настороженно оглядывается — не идет ли кто? Понятная, но, скорее, излишняя предосторожность: ей удалось выбраться на один из тех небольших балкончиков, откуда открывается не самый благолепный вид на сад, а значит и место здесь — не самое проходное. Но все-таки будет неловко, если кто-то из дорогих гостей графа Кордзяка поймает ее во время ее маленького несогласованного перерыва. Она ведь здесь не для того, чтобы развлекаться. Ее задача на сегодня — быть очаровательным презентом, присланным княгиней Орловской в знак искреннего и глубочайшего извинения за то, что Ее Высочество не смогла посетить вечер самостоятельно. Не захотела, скорее, но Ольга слишком хорошо платит, чтобы Шанаэлла вдавалась в такие детали.

Леонид Кордзяк приходился Ольге Орловской внучатым племянником — отпрыском ее младшей сестры, одной из немногих родственниц, оставшихся в живых. Большинство других братьев и сестер княгини сгинули еще в юности: кто-то таинственным образом сгорел заживо в собственной постели, кто-то не вернулся с вечернего променада и был найден в саду бездыханным и с лопнувшими глазными яблоками, кто-то сварился в кипятке, пока принимал ванну. С тех пор прошло больше полувека, и воспоминания о том, кого из них убрала сама Шанаэлла, тихо оседали в ее душе пеплом. Так и живет Север — древний, пропитанный магией, сотканный из переплетения графств и княжеств, он обречен вечно пожирать сам себя, как змей, поглощающий собственный хвост. Ольга же вступила в наследство в княжестве Плунье и, глубоко оценив службу эльфийки, обеспечивала ей протекцию, если возникала необходимость, а также регулярный доступ к обширным библиотекам северных магов — и работу, которую весьма щедро оплачивала. 

«Весь вечер сыпать разноцветной пылью перед северной знатью, а теперь прятаться в темном углу, давясь этой гадостью, как школетка. И вправду, годы твоего обучения не прошли даром. Надеюсь, хотя бы ты собой гордишься».

Голос в голове заставляет эльфийку затянуться еще раз. Она не спешит с ответом — что бы она ни сказала, ее бесплотная наставница так или иначе не будет довольна. 

Не сказать чтобы Шанаэлла была с ней не согласна. Она потратила без малого сто тридцать лет на то, чтоб овладеть такими знаниями, которые уже несколько тысячелетий не снились ни одной другой эльфийке — а весомую часть ее работы составляет представление с фокусами для высшего света Северных княжеств. Да, диковинный образ южной волшебницы — и как только эльфийка научилась колдовать! — был необходим для отвода глаз от более важной работы, более тяжелой и грязной — и высокооплачиваемой. Но то, как раздражают ее все эти вышколенные северяне, носящие свою собственную магию, как пиритовый венец, и так снисходительно улыбающиеся Шанаэлле на каждом из подобных приемов… По крайней мере, эльфийке заплатят за сегодняшний вечер втрое больше — уж очень Ее Высочеству Орловской нужно было хоть как-то засветиться на вечере в честь рождения Кордзяка-первенца.

— Это не первый раз и не последний, — она снова выдыхает дым. Надо отнестись к ситуации философски. — Весьма скромная жертва.

«Это унизительно, Шанаэлла».

— Не тебе ведь унижаться. Удивительно, что ты еще не привыкла. В конце концов, вечер почти закончился. Остался последний выход…

Эльфийское ухо улавливает посторонний звук. Чьи-то шаги — не стук каблуков и не цоканье рактарских копыт. Она беззвучно выдыхает, сбрасывая секундное напряжение, плавно выпрямляет спину, свешивает руку с зажатой в пальцах сигаретой с перил, одним коротким импульсом приказывает ей потухнуть и отправляет вниз. Веди себя естественно, и все поверят, что так и надо. Шанаэлла оборачивается, держа наготове вежливую улыбку, от поворота головы драгоценные бусины весело брякают в ее волосах. Быстрый оценочный взгляд — и едва уловимое недоумение.

Покой ее нарушила драконорожденная. Шанаэлла мельком видела ее в толпе гостей, она держала под руку среднюю дочку нокрского посла — не вспомнить его фамилии. В руке у незваной гостьи — едва начатый бокал игристого вина, за пазухой — кое-как свернутый бархатный сюртук горчичного цвета, сорочка, сшитая на северный манер, расстегнута у воротника, рукава ее возмутительно закатаны до локтей. В общем, вид у драконицы такой, будто это Шанаэлла ворвалась к ней, а не наоборот. Эта догадка подтверждается, когда девушка, завидев эльфийку, выругивается себе под нос:

— Да блять… 

Она закатывает глаза, тихо шипит сквозь зубы, судя по всему, рассуждая, как ей выпутаться из такого палева. Говор, кажется, не северный. Эльфийка стоит, не шевелясь, но дежурная улыбка покинула ее лицо.

— Э-э-э… Кхм. Закурить не найдется? — наконец находится драконорожденная.

Шанаэлла смотрит на нее еще пару секунд, после чего едва качает головой в сторону от себя. Пока незнакомка встает подле нее, эльфийка достает из скрытого кармана широких штанов портсигар, подает драконице — та крадет сразу две сигареты, и Шанаэллу возмутило бы такое нахальство, но этого дерьма не жалко. Взяв одну и для себя взамен той, что она напрасно выкинула, эльфийка щелкает пальцами — на их кончиках вспыхивает крошечное пламя — и дает драконорожденной прикурить.

— Благодарствую, — незнакомка жадно затягивается и ложится руками на широкие перила. — Видела тебя. Классно колдуешь.

Не знать, однозначно. Можно расслабиться. Шанаэлла смотрит перед собой пустым взглядом и угрюмо тянет сигарету. 

— Спасибо. Работа такая.

— А я думала, — поняв, что колдунья не немая, драконица основательно принимается за разговор, — что эльфийки этого, типа, совсем не умеют. И вообще, слухи ходят, что вы все поголовно засели в Султанате и думаете, как бы Ленслео покрасивее распилить.

А вот это уже совсем наглёж. Шанаэлла стреляет взглядом в свою собеседницу — та без задней мысли продолжает курить, даже не смотрит. Вот уж перед кем ей совсем не хочется унижаться, так это перед девчонкой с Лугов — а ее происхождение теперь совсем вылезло белыми нитками.

— А я думала, что Нокра, чьим послом явился сегодня господин Варнас, — как удачно она вспомнила фамилию! — представляет собой крупнейший торговый узел лужанского севера — и активно распространяет в тех местах табак. Неужели его дочь — о, она сегодня выглядит просто прелестно — неужели у нее не нашлось закурить?

Драконорожденная закашливается и испуганно пялится на Шанаэллу. Та искоса смотрит в ответ с победным блеском в глазах. Искусство словесной дуэли за годы работы на Севере она тоже освоила неплохо. Ее собеседница прочищает горло, отпивает немного из прихваченного с собой бокала, взгляд ее бегает туда-сюда. Эльфийка не может не насладиться зрелищем и пользуется моментом, чтоб рассмотреть пристыженную лужанку получше: две пары ушей, как у всех драконов и их отпрысков, опасливо прижаты к голове, их приобнимают витые книзу рога; темно-рыжие, уходящие в каштан волосы дай богиня если причесаны, но, разумеется, никак не уложены подобающе случаю; сорочка и жилет, не слишком изящно расшитый каким-то северным узором, выглядят совсем новыми — кажется, одежду ей впихнули прямо перед самым вечером, причем с явным намерением польстить хозяину бала; а под медным румянцем и веснушками на оливковой морде проглядывает несколько шрамов — не слишком выразительных, кроме того, что рассекает левую бровь. Простолюдинка. Либо заядлая драчунья, либо мелкая наемница. Но, судя по всему, смогла чем-то зацепить дочку посла, раз уж оказалась здесь.

— Ты их знаешь? Сделай одолжение, только не пали меня! — кончик драконьего хвоста нервно метет гранитный пол. Видя, что кислая мина не слишком-то действует на колдунью, драконорожденная криво улыбается в знак примирения и протягивает ей свой бокал. — Будешь?

Несколько секунд Шанаэлла терзает незнакомку выдержанной паузой, но внутренне она не может сдержать ухмылки от такой простоты. Что ж, вино явно не отравлено, а немного алкоголя ей не повредит. Она принимает бокал мира, делает глоток — всего один, о каком хорошем вине в таком-то климате может идти речь — и ставит его на перила между ними:

— Не в моих интересах лишний раз беспокоить господ по таким пустякам.

Девчонка облегченно вздыхает и снова расслабляется. Даже не поняла, что ее попытались поддеть. Поворачиваясь к перилам спиной, она развязно ложится на них своими возмутительно оголенными локтями и, кажется, пытается придумать новую тему для разговора. Шанаэлла чувствует это, но не предпринимает никаких встречных попыток — она искренне не понимает, почему так сложно перекурить в приятном молчании. Ей разве не хватило болтовни там, в зале? Эльфийка устало прикрывает глаза, вспоминая, что совсем скоро пора будет возвращаться в этот жужжащий улей, кишащий трутнями. Весь вечер ее донимали идиотскими вопросами: «А в какой академии ты училась? А сколько лет понадобилось, чтоб освоить вот этот фокус? А сколько ты возьмешь за то, чтоб выступить у меня на вечере в честь заключения торгового соглашения с эльфийками? А как ты оцениваешь политическую обстановку в Султанате?» Спасибо хоть на том, что на Севере прошла мода на кричащую наглость, а княгиня Орловская нарастила достаточно авторитета, чтоб молодые самоуверенные дворяшки перестали звать ее придворную фокусницу на дуэли. Ей было бы крайне не с руки объяснять, почему от юного дарования, подающего такие надежды наследника такого-то графства осталась лишь кучка золы, а каждый раз отказывать — вот это и впрямь унизительно.

— Так ты, значит, работаешь тут? — снова открывает рот драконорожденная. Она подрасслабилась и теперь, не стесняясь, разглядывает эльфийку. О, Шанаэлла узнает этот взгляд. Маленькая госпожа Варнас очень расстроится, когда поймет, что оказалась лишь проходным билетом в место, куда простой лужанке никогда в жизни не попасть… и где та сможет подцепить себе новую спутницу — по крайней мере, как она считает.

— Работаю, — Шанаэлла не торопится с ответом: медленно затягивается, степенно выдыхает дым.

— Такая загадочная красавица — и простой фокусницей? — драконица ступает на шаг ближе, пасть ее расплывается в обворожительной — слишком дешевой, по мнению эльфийки — ухмылке.

— Я, к несчастью, не владею языком посредственных намеков, — Шанаэлла не шевелит ни одним мускулом, категорически отказывается смотреть на свою назойливую собеседницу.

— Да ладно, мне-то можешь сказать…

Драконица оказывается неприлично близко, почти касается колдуньи плечом. Та предостерегающе косится, но лужанка продолжает: 

— Ты ведь шпионка, да? С юга. Самую опытную прислали, даже колдовать научили. Да ты не бойся, я никому не скажу.

Ни на секунду Шанаэлла не сомневалась, что она скажет какую-то невероятную глупость. Только выученная до состояния рефлекса вежливость не позволяет ей рассмеяться драконорожденной в лицо.

— Хорошая попытка. Может, будут еще нелепые предположения?

Хотя что может быть еще нелепее, чем мысль о том, что Султанат ведет разведку именно так? Она все-таки пропускает тихий смешок сквозь губы и тут же жалеет об этом — драконорожденная засчитала это в свою пользу:

— А давай сбежим. Тебе ведь тоже это все осточертело. Я знаю куда более веселые способы провести остаток вечера. Может, мы все-таки… найдем общий язык?

«Да сбрось ты ее уже с балкона! Мне физически больно — не спрашивай, как это возможно!»

Вопреки наставлениям бестелесной покровительницы, Шанаэлла сбрасывает с балкона не свою рогатую собеседницу, а потухшую сигарету. Она выпрямляется, разворачиваясь на каблуках своих алых сапогов, и оказывается на голову выше лужанки — впрочем, как и должно быть. Ее пальцы с жестким изяществом берут девчонку за подбородок — тихо перекликаются звоном золотые браслеты на руках, — и эльфийка снисходительно склоняет голову.

—  О, как заманчиво. А у нас будет компания? Здесь сегодня на удивление много молоденьких красавиц — скольких из них ты уже успела позвать с собой? — она сжимает пальцы крепче, когда видит на морде драконорожденной поплывшую от очарования улыбку. — Конечно, юную госпожу Варнас тоже стоит пригласить — услуга за услугу, знаешь. Жаль только, что меня интересуют более надежные девушки. А такая повеса даже не удосужилась спросить мое имя.

Метаморфоза, стремительно протекающая на лице лужанки — лучшая награда за все эти десять минут стыда. Темные глаза эльфийки победно усмехаются, и она отпускает наглую драконью морду. Чтобы окончательно ее добить, Шанаэлла хватает с перил оставленный бокал и одним глотком допивает оставшееся вино, стараясь не морщиться от омерзения. Если драконица захочет напиться, чтоб забыть свой позор, ей придется вернуться в зал — где ее наверняка уже заждались. Стекло с высокомерным звоном возвращается на место, а эльфийка отходит вглубь балкона — расправляет свисающие рукава сапфировой такшиты с золотой, в южном стиле вышивкой, поправляет рубины на груди и в искусно заплетенных в пышный хвост густо кудрящихся темных волосах, проверяет, ровно ли сидит на голове невысокий, по здешней традиции, кокошник. Как вовремя! Гомон за окном стихает, и Шанаэлла может различить, как ее снова представляют толпе дворян.

Все это время драконорожденная шкворчит, как кипящее масло — кажется, не привыкла к тому, что ее так жестко ставят на место. Поняв, что эльфийка вот-вот уйдет, она спешит ответить хоть чем-то:

— Да ты… Ты! Раз думаешь, что смешная такая, иди клоуном выступай. Ой, так ты ж уже! Алибидерчи, подруга — это на эльфийском, если что!

Шанаэлла отвечает ей коротким взглядом через плечо. Что за сказочное создание.

— Аллье́-верши́. За десять минут ты умудрилась опозориться трижды. Браво!

— Ну и иди нахуй! Так понятнее?!

Но этого эльфийка уже не слышит. Короткий хлопок — и она без следа растворяется в воздухе, оставляя драконицу в крайней степени недоумения и ярости. Лужанка сплевывает сигарету на каменный пол, топчет ее когтистой ногой, проверяет, не осталось ли чего в бокале. Одинокая капля печально шлепается ей на язык.

У Шанаэллы есть лишь доля секунды на то, чтоб понадеяться, что для нее освободили лестницу, о чем она настойчиво попросила после предыдущего выхода. Адвекция — инструмент крайне удобный, но до ужаса капризный: если при переносе частиц Шанаэлла встретит препятствие в виде неудачно оставленного объекта или, чего хуже, другого человека, неизбежно произойдет слияние — а приятного в этом очень мало, уж она-то знает. Как-то раз в начале своего обучения она неудачно взмахнула руками во время скачка, и ее левое плечо слилось со случайно попавшейся на пути веткой — на полное восстановление ушли месяцы. И это — далеко не самый неблагоприятный исход неудачного перемещения в пространстве.

К счастью, в этот раз обходится без эксцессов: эльфийка возникает ровно наверху главной лестницы, окруженная густой пеленой алого, синего, золотого тумана — ее внезапное появление должно выглядеть как искусный красочный фокус, а не результат адвекции, грамотное освоение которой даже у опытных потомственных магов занимает целые годы, что уж говорить о какой-то эльфийке. Характерный хлопок тонет в звуках кадрили, аранжированной в южном стиле. Она выплывает из цветного дыма с распростертыми руками и в окружении больших огненных птиц, сыпящих сверкающие искры при каждом взмахе крыльев, и ее встречают восторженные вздохи. На лице — обаятельная улыбка, в глазах — загадочный прищур, а в голове — тяжелый вздох. Ничего. Последний выход — и она свалит отсюда. Забудет хоть на время о посредственных иллюзиях, высокомерных северянах и той нелепой девчонке-драконице.

***

Палящая жара. Убийственная. Солнце — немой, безучастный свидетель бойни — стоит в своей наивысшей точке, здесь оно не щадит никого. Сухой ветер, пусть слабый, жжет кожу, обдает ноги горячим песком — и медленно скрадывает взрывные воронки, укрывает толщей пыли выпавшее из сотен рук оружие, погребает едва живые или уже совсем неподвижные тела.

Шанаэлла прохаживается мимо этих золотых могильников. Она всматривается — но пустыня кажется ей сплошным плывущим пятном. Она вслушивается — но лишь бескрайний песок тихо шелестит, с циничной нежностью нашептывая последнюю для оставшихся здесь колыбельную. Из живых сюда уже никто не придет. Военнокомандующие знали: тех, кто уцелел, заберет пустыня. Умирать здесь долго и тяжело — это они тоже знали. Потому эльфийки сражаются так беспощадно — из милосердия.

Ветер вдруг будто усиливается, стонет громче, перегоняя песок, и больше нельзя различить ни единого звука. Рев войны унесло отсюда без следа: боевые возгласы, лязг оружия, взрывы, мольбы о пощаде и крики смерти — и часа не прошло, но всего этого здесь словно никогда и не было. Само время, казалось, умерло под высоким куполом знойно-голубого неба. Шанаэлла останавливается — ей надо перевести дух и смочить горло, — оглядывается еще раз. Пустыня простирается, куда хватает глаз, и только там, знает она, далеко за барханами, победно возвышаются башни Султаната. Сегодня там снова будет праздник. Ее охватывает почти физически ощутимый порыв отвернуться, но взгляд цепляется за что-то. То стонет не ветер.

Шанаэлла трогается с места, ускоряет шаг. Метрах в семи от нее кто-то еще не умер. Человеческий мальчик лет двадцати пяти. Суховей иссушил его застывшие от чудовищной боли глаза — но агония еще мечется в них. Рука, приподнятая в мольбе еще во время битвы, теперь намертво согнулась от судороги и мелко дрожит — эльфийка видит, что пальцы на ней отсечены гладким косым срезом. Песок под ним побагровел, рваную рану в животе припорошило. Рядом с ним не видно оружия — кажется, несчастный выронил свой меч и пытался бежать. Мальчик различает перед собой высокую смуглую фигуру в белых одеждах, которые, кажется, принимает за султанатский мундир. Зрачки его обезумевших глаз резко сужаются от ужаса. Из пересохшего, засыпанного песком горла инстинктивно рвется короткий крик, больше похожий на омерзительное хриплое бульканье. Удивительно, думает Шанаэлла, что у него еще остались силы бояться. Неужели он ждет чего-то еще хуже? 

— Не… Не на-до…

На мгновение эльфийку охватывает ступор. Она садится на согнутых ногах рядом с умирающим. Его тело остается неподвижным, но взгляд следует за ней. Эти глаза… завораживают. Непостижимый ужас. Невыносимая боль. Немой вопль, от которого волосы встают дыбом. Шанаэлла отчетливо представляет себе эту боль — и понимает ее. Она кладет ладонь ему на лоб, опускает веки. Холодная испарина жжет кожу. 

Короткий вздох. Импульс. Стон наконец стихает. Единственная помощь, которую она в силах оказать.

Она поднимается и идет дальше. Этот мальчик — один из многих, кого она встретила и, думается, встретит еще. Женщины, мужчины. Средних лет или на закате молодости, но чаще всего — совсем юные. Бравые солдаты. Наемники. Искатели приключений. Людей — больше всех, и что-то с тихой тоской сжимается внутри от мысли о том, как скоро оборвались их и без того короткие жизни. Эльфиек не было: выжившие вернулись домой пожинать почести и боевую славу, а павших забрали, чтобы похоронить с достоинством. За лужанами же не придет никто.

Спустя несколько минут она натыкается на еще одно тело. С виду — неподвижное. Шанаэлла не заметила бы, если бы не темное обмундирование: его почти засыпало, но броня из грубой клепаной кожи проглядывает сквозь песчаный саван. Она не сворачивает с пути. Убежденная, что перед ней труп, она не ускоряет шаг, но пристально смотрит. Возможно, не может устоять перед порывом еще раз взглянуть в лицо смерти — и получить очередное доказательство того, что не зря отказывается возвращаться в родные края. А может, ее внимание привлекает нечто другое.

В горле схватывает. Подойдя ближе, она в первую очередь замечает витые рога и две пары ушей — они еще трепещут от редких, ленивых порывов ветра и боли. На оливковой морде прибавилось шрамов — как заживших, так и совсем свежих, — вдобавок к тому, что на брови. Рыжие волосы разметались по песку и прилипли к лоснящемуся от градин пота лбу. Драконорожденная. Та самая дурочка, которую она видела два года назад на вечере у Кордзяка. Словно насмешливый призрак прошлого.

Вот только призраки в большинстве своем бездыханны, а она… кажется, еще дышит.

И действительно. Хрипло, с натугой — но дышит. Каждым вздохом цепляется за жизнь. То и дело вздрагивающие уши прижаты к голове — боль нестерпимая, на ее боку темнеет багровое пятно. Она крепко жмурит глаза, чтобы их не выжгло солнце.. Шанаэлла останавливается. Жар пустыни отступает, и на смену ему под кожу заползает мороз. Тебе стало мало светских вечеров и случайных свиданий? Ты ведь еще так молода — и твоя жизнь вынуждена оборваться вот так.

Вдруг драконица приоткрывает глаза, словно почувствовав чьи-то шаги. Когда она видит стоящую над ней эльфийку, обрубок хвоста враждебно вскидывается, разбрасывая песок. Шанаэлла невольно отшатывается: от взмаха хвостом обнажаются две жутких культи. Всего, что ниже колена, нет — как видно, несчастная наступила на мину, потому что раны от осколков изрезали все остальное. Эльфийский султанат знает, как воевать.

— Полюбоваться пришла?

В этот выпад драконорожденная вкладывает остатки сил. Сухость в глотке тут же вызывает страшный скрипящий кашель, хвост опадает. Лишь ненависть во взгляде по-прежнему излучает жизнь — яростные и отчаянные всполохи пламени. Эльфийка приятно удивлена. Кажется, не все потеряно.

— Что теперь? К своим утащишь? Пытать будешь? — драконорожденная говорит сквозь кашель, хрипит. Но молчать не собирается. Такая же болтливая — даже перед лицом смерти. — Я нихрена не знаю. Нихрена не скажу. Да вам ведь и повод не нуж… 

Поток ненависти снова прерывается скрипучим лаем в глотке, раненая опять жмурится. Шанаэлла опускается перед ней на колено, откручивает крышку фляги. Мелкими порциями вливает воду в пасть. Рявканье смолкает, через несколько секунд ему на смену приходит короткий вздох облегчения. Подождав, она снова наклоняет флягу и поит драконицу остатками воды. Та заметно оживает, но пить не перестает. Молчит какое-то время, перегоняя воду во рту, оттягивает насыщение. Последний глоток, еще один вздох. Она наконец приоткрывает глаза, пробует сосредоточиться. Несколько секунд она разглядывает эльфийку: ее взгляд прожигает темные глаза, мелко мечется между двумя родинками на бронзовом лице, спешно изучает белое одеяние. Брови драконицы медленно ползут вниз к переносице в возмущенном недоумении.

— …ты?

Узнала. Шанаэлла стремительно поднимается и отходит, оставляя без ответа немного пришедшую в чувство девушку. Ее внимание снова привлекают изуродованные ноги. Да, здесь все очень плохо. Она снова садится, изучает кровоточащие обрубки, судорожно соображает, что можно сделать.

— Я тебя… Это же ты… Я так и знала…

Шанаэлла не участвует в разговоре — слишком сосредоточена на ранах. Они истекают медленно — дает знать о себе густая драконья кровь. Может, поэтому девушка и продержалась так долго. Перевязать обрубки ей нечем — слишком серьезные раны. Правая тазобедренная кость вышла наружу, раздробленная, едва держит лохмотья плоти. Левая нога тоже превратилась в багрово-оливковый фарш, местами обуглившийся. В голову приходит единственное подходящее решение, а раздумывать над новым некогда — кто знает, может, еще немного, и драконица потеряет слишком много крови. Эльфийка подносит руку к правой ноге, указательным пальцем очерчивает торчащую кость, оставляя горящий золотом контур, и обломок отпадает на песок. Затем прикладывает обе ладони к ранам почти вплотную. Стараясь игнорировать шипение драконицы, а за ним — полный муки и гнева рев, концентрируется на своих руках. От центра ладоней к запястьям и кончикам пальцев расходится покалывание, затем — жгучее, калящее тепло. Но подконтрольный колдунье жар щадит только ее — драконица же чувствует все.

— ЭЛЬФИЙСКАЯ СУКА! — безногую прошибает тремор, ее тело колотится в конвульсиях. — КЛЯНУСЬ, БЛЯТЬ, КОГДА Я СДОХНУ, МЫ ВСТРЕТИМСЯ В АДУ И Я ЛИЧНО РАСКРОШУ ТЕБЕ..!

И сразу — тишина. Шанаэлла мельком смотрит ей в лицо. Агония сделала зрачки невидящих драконьих глаз огромными, она даже не успела закрыть их, прежде чем потерять сознание. Она похожа на мертвую, но эльфийка слышит сиплое дыхание, доносящееся из злобно раскрытой пасти. Шанаэлла поджимает губы — и продолжает, только теперь находя в себе силы ответить:

— Я так не думаю.

Прижигание ран — процесс небыстрый, если хочешь сделать все правильно. Закончив с ногами, колдунья принимается и за сочащуюся дыру в боку. Оно и к лучшему, что драконица отключилась. Впрочем, времени все равно остается не так много. Как только кровь останавливается, Шанаэлла снова склоняется над едва живой девушкой, аккуратно опускает ей веки, обхватывает ее под руками. Бессознательное тело — жутко тяжелое. Хоть бы все прошло как надо.

Громкий хлопок разносится по пустыне. Через секунду звук исчезает, как и эльфийка с драконорожденной. Ветер усиливается.