Хосоку не составило никакого труда подделать документы для Юнги. Всё ради того, кто в сердечке осел окончательно! А вот уговорить остаться с собой в одном доме… Это уже отдельная проблема, которая требует долгого решения. Такого упёртого омежку Чон встретил впервые, но эта упёртость, да и в какой-то степени эта самостоятельность такого чуда, покоряли альфу с каждым днём всё сильнее. Мина хотелось целовать, обнимать, всячески к нему прикасаться. Да разве ж он дастся! Ага, мечтай бедный Хосочек в своей холодной одинокой кровати об этом шикарном омеге, о его упругой заднице, о жизни с ним, да о нём всём!

Два дня Хосок уговаривал Мина остаться у него, ведь тому идти-то было некуда! Да и эти дни омежка провёл в доме альфы, очень там прижился, картина полноценной казалась, вот прям тут ему место. Конечно, глубоко в подсознании Чон понимал, что омеге тяжело, ведь не каждый день узнаётся такая таинственно дикая правда о другом мире. Да и не каждый день ты в иные миры попадаешь!

И хоть Юнги проявлял какое-то отстранение, старался как-то держаться подальше от Хосока, что плохо у него получалось, ведь к альфе неимоверно тянуло, и внизу живота странные тянущие боли учащались, но всё же он решил остаться, ведь идти-то ему, действительно, было некуда. А тут и при доме хорошем, и накормят, и напоят, и оденут, да и с парнем замечательным под одной крышей, хороший ведь парень, приживутся как-нибудь.

Пока Хосок Юнги уговаривал, физиология омежья окончательно дала о себе знать. И все эти тянущие боли объяснить можно было очень просто — приближается течка. Но Юнги изредка на это внимание обращал, только если уж совсем мешало беззаботными деньками наслаждаться. А вот Хосока очень настораживало состояние омеги, ведь они связаны, и связаны сильно друг с другом, Хосоку будет очень тяжело. Да и на Мина давить не хочется, он ещё не привык ко всему этому новшеству, убежит ещё от Хосечки, пятками сверкая, а что тот потом делать без него будет.

На третий день всё же случилось то, что и так можно было ожидать. Благо эти двое в разных комнатах находились. Ещё бы! Ага! Стал бы Мин Юнги в одной комнате с парнем спать! Мечтайте! Так что выпросил этот хитрожопенький жучок у альфы отдельную комнату, наслаждался просторной кроватью, а главное — очень и очень мягкой. Полностью в одеялах закутанный, обёртанный, весь взъерошенный, просыпается Мин от чувства неперестающего выделения чего-то жидкого из пятой точки. А как там всё зудит! Тело напряжено, потеет сильно, температура, кажется, поднялась. Юнги сначала пугается дико, ведь новое это всё для него, а потом в себя старательно приходит, вспоминает всё то, что Хосок ему про мир этот рассказал, немного успокаивается, но от этого покоя в заднице покой не наступает.

— Тук-тук, — аккуратно дверь открывается, и Мин всё внимание туда переводит. В проёме альфа стоит, немного растерянный, но с таким понимающим видом. — Как ты себя чувствуешь? Твой запах усилился, поэтому… поэтому я подумал, что течка началась.

— Наверное, да… — тихо Юнги проговорил, пересохшие губы совершенно двигаться не хотели. И вот сейчас, в эту самую минуту, он ощутил, насколько же сильно к Хосоку хочется. Хочется ручки к нему протянуть, обнять сильно, потому что прям надо. Потому что вот оно, то самое время.

А Хосок будто чувствует это миновское желание, вглубь комнаты заходит. И тут Юнги из одеяла выныривает и прямо на шее альфы виснет. Носом в шею его утыкается, мандариновый запах полной грудью в себя втягивает, насытиться не может. Хосок, конечно, не ожидал такого резкого порыва нежности со стороны того, кто как бы против этого всего, но не растерялся и омежку удержал, руками под задницу подхватил и влажность сильную почувствовал.

От рук чужих у Юнги дырочка заветная так пульсировать сильно начала, смазка ритмично вытекать, в жар бросать. Тело всё трясётся — такие новые ощущения, которых он никогда в нашем мире не испытывал.

«Как же страшно, непонятно это всё! Но так хочется, что иногда и страх перестаёшь ощущать. А потом опять волна негодования. Ведь это неправильно! А может пофиг уже на неправильно?», — мысли в голове омеги пробегали. Он от шеи чужой оторвался и в глаза напртив заглянул.

И тут Хосок к нему приближаться начал, да и на попе руки как-то странно сжались. До Юнги доходить окончательно начало, что вот сейчас всё и произойдёт, что вся гордость его падёт, будто её и не было никогда. Столько лет он боролся за правильность отношений, а сейчас судьба над ним так издевается.

— Погоди! — резко выдаёт, ручками своими в грудь Хосока упирается, отстраниться хочется. С рук чужих слезает и на полшага назад отходит. — Не могу я! Ну не могу!

По взгляду напротив можно было негодование увидеть, но также там было и понимание, за что Юнги был благодарен сильно.

— Тебе может быть очень тяжело. И если прям совсем плохо станет, то позови. Тогда уж не отстраняйся, так лучше будет, — только и сказал альфа, а потом развернулся и к выходу из комнаты направился, но перед самой дверью обернулся: — Я попрошу, чтобы тебе принесли всё, что необходимо. Отдыхай пока, — и дверь тихонечко с другой стороны закрыл.

Юнги так грустно стало, сердце бешено забилось, но непонятно из-за чего, ведь он сам отказался. Теперь будет терпеть, привыкать, пока он точно не готов.

Позже в комнату вкусняшек много принесли, пахнет всюду ими, хотя Юнги через весь этот слой запахов сладостей чувствует в основном мандарины. Он не так много всего съел, ему и не хотелось как-то. Ближе к вечеру течка будто усилилась, тогда Мину совсем худо стало. И вот лежит он на кровати, температура тело плавит, вспотел сильно, в области ануса всё слиплось от смазки, она так и не перестала вытекать, сейчас ещё обильнее даже стала. Весь организм требует внимания. Но Юнги так тяжело на душе и плохо, он всё в себе побороть принципы пытается. Ему же сказали, что легче может стать, так зачем боль терпеть, когда помочь могут. И вот она, помощь, прямо за стенкой, вкусно пахнет, вся такая готовая, помощь эта. Надо идти. Но так страшно.

«И кем я после этого буду? Как все эти, да? Тем самым… Мне уже противно, и в то же время не противно! Пойду!»

И пошёл… Встал аккуратно с кровати, босыми ножками протопал до двери, открыл её тихонечко и вышел. Как он до чужой комнаты дошёл, Юнги не помнил. Помнил только то, что запах его тянул, манил за собой. Мандариновый шлейф будто ниточкой от него самого к тому человеку тянулся, и ведь привёл туда, куда нужно. Ручку двери своей трясущейся рукой берёт и вниз тянет, дерево поддаётся, а запах усиливается. Будто окно открыли, и с улицы холод в тёплое помещение пробрался. Радуется ещё так, от стен отскакивает, всю комнату заполняет. И тут так же. Только вместо комнаты — лёгкие омежки, а вместо свежего воздуха с улицы — сильно манящий мандарин.

Юнги голову свою в комнату альфы просовывает, к темноте её привыкнуть пытается, глазами хозяина ищет. А хозяин сам в кровати уже лежит, заснуть пытается. Только вот звук открывающейся двери его подняться заставил. Смотрят теперь две пары глаз друг на друга, будто так, в тишине, всё решиться сможет. Хотя смелости омежки сегодняшним вечером может каждый позавидовать. Вот вы сами себя поставьте на его место. Смогли бы против своих принципов пойти, когда ещё и к миру то новому толком не привыкли? Вот… А он пошёл. Первый всё начинает! Мысли роем вьются — зад девственности лишится сейчас!

— Я… В общем тут… Я тут подумал… Ну а чего страдать?! И ты вон заснуть не можешь, и у меня зад мой… Понимаешь… Ну ооочень сильно зудит! Тело всё моё к тебе стремится. Прошу тебя, сделай что-нибууудь, — искренне заскулил омежка, глаза которого начали краснеть, а в уголках собиралась влага.

«Да какие принципы! Какая гордость! Я уже давно пропал! Можно было сразу это понять. А я ж тянуть всё люблю, отнекиваться! Без разницы! Будь, что будет»

У Хосока рот так в улыбке и расплылся. Альфа встал с кровати и к бедняжке омежке своему направился — надо помогать! Подошёл и к себе притянул, запах свежести полной грудью вдохнул и пропал окончательно. Вся сущность альфья к омеге тянуться начала, сердцебиение участилось, а в объятиях до конца жизни остаться захотелось.

— Никому не отдам! Моё чудо-чудное! Только моё! — На ушко Юнги прошептал, ещё крепче в объятия свои заключил и в область шеи поцеловал. Сильно сдерживаться пришлось, чтобы метку тут и не поставить, а то внутренний альфа уже выбраться хочет, терпеть уже не может больше.

Хосок омежку за ручку взял и к кровати повёл. Аккуратно присела парочка на краешек, смотрят опять друг на друга — всё наглядеться никак не могут. Юнги уже совсем плохо стало, со старым собой он уже попрощался, так что можно и первым дело начинать. Потянулся всем телом к Хосоку и поцеловал его в губы, да только быстро это произошло. Альфе так смешно стало от неуклюжести этой, что улыбку он скрыть был не в состоянии.

— Чего ты смеёшься? Мне и так тяжело! Я не каждый день парней целую! — Юнги обиженно губки надувает и сильно обидеться на Хосока намеревается. Да только вот состояние его ему же и не позволит этого сделать. Надо как-то с «проблемкой» то решать вопрос!

— Я не смеюсь, — легко улыбаться продолжает, — просто ты милый такой, что я улыбки сдержать не могу. Так бы и зацеловал прелесть свою.

— Так зацелуй…

Это уже больше, чем зелёный свет. Это уже крики «ДАВАЙ, ДЕРЗАЙ, НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ» безмолвно по всей комнате распространяются. Да что там по комнате… По всей вселенной! Хосок вмиг серьёзным стал, в глазах огонёк похоти засверкал, зубки инстинктивно выпирать начали, чтобы драгоценность свою пометить. Наклоняется медленно и своими губами чужие губы обхватывает. Вокруг будто фейерверк любви взрывается, страсть по комнате распространяется. А жопка омежья чует как страсть-то эта надвигается, сжиматься начинает и тут же расслабляется, а потом по новой. Парочка друг другом наслаждается, уже как дикие друг друга целуют, ничего не боятся. Хосок Юнги за собой тянет, на кровать аккуратно укладывает. Ну а история эта уже без нас будет дальше продолжаться, а то они так и застесняться могут…

ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Медленно четыре колеса по тропинке в парке катятся. Парочка вместе идёт, друг к другу прижались плечами, руками коляску толкают, вокруг всё рассматривают. Тишина и покой… Были бы, если бы плач ребёночка из коляски доносится бы не начал. Юнги от мужа отходит и сбоку в коляску наклоняется.

— Ну что ты, говняшечка моя, пустышечку потерял? Держи-держи, не плачь, — ладошкой одеяльце поправляет и по животику младенца гладит. Смотрит на него, улыбается самой счастливой улыбкой на свете. Малыш успокаивается, и омежка к мужу возвращается.

— Почему ты его всё время так называешь?

— Как? Говняшечкой?

— Да.

— Ну а кто он? Я его откуда рожал?

— Всё же… Как-то это… Ну…

— Моё дитё! Как хочу, так и называю!

— Ладно-ладно, — по-доброму ухмыляется альфа. С Юнги лучше не спорить. Нет, вы, конечно, можете попробовать, но он всегда прав, так что лучше и не начинать.

Дальше гулять парочка продолжает. Ребёночек уже окончательно убаюкивается, посапывает в колясочке. Изредка только ручками шевелит и вздыхает. Идут вдоль аллеи, деревья так ровно высажены, красота! Но тут на одной из скамеек Юнги парочку ещё одну замечает. Сидят, целуются себе, никого не замечают.

— Фу, мерзость какая, прямо на людях. Ну что за гомосятина.

— Ты чего обзываешься, — недоумевает альфа.

— Ну а чего они тут прямо этим занимаются!

— Это, конечно, да, неправильно. Но зачем ты их обзываешь? А сам ты кто тогда?

— Я? Любящий папа и любимый муж!

— Ага… А вместе мы с тобой тоже «гомосятина», да?

— Эээ, нееет. Я хороший муж и папа, а не ТАКОЙ! Усёк?

— Усёк-Усёк, прелесть моя, всё я усёк, — смеётся альфа и в крепкие объятия омежку своего заключает, в губки легонечко целует, носиком своим о чужой носик трётся, — мы не ТАКИЕ, мы, конечно же, другие ТАКИЕ!

— Эй! — Юнги обиженно кулачком в грудь альфы стучит и глаза закатывает, — Ну чего ты придираешься?! Не могу я на других смотреть, только нас недавно окончательно принимать начал, а других пока сложно! Мне нужно время.

— У нас с тобой его много, любовь моя. Привыкнешь, — опять в поцелуе губы сплетаются, сердца от любви в унисон колотятся.

Этим двоим много ещё предстоит пережить, особенно Юнги. Ко многому ему ещё привыкать нужно будет, столько ещё узнать. Но любовь всё помогает преодолеть, так что и наша парочка со всем справиться.