Говоря откровенно, я не знаю, как начать.
Во многих историях прежде всего пишется про первую встречу. «Когда я впервые встретила того-то и того-то, стоял чудесный весенний денек: дул свежий ветер, по небу проплывали легкие облачка…» – и всё в том же духе.
Однако я не могу так написать. Мы с ней, конечно, тоже когда-то встретились впервые, но это, думаю, сумеют припомнить только наши мамы. Мне было от роду несколько месяцев, когда она появилась на свет, морща личико и блистая голыми ягодицами, и я могу сказать лишь, что в моей памяти она существовала всегда. Мы присутствовали в жизнях друг у друга, сколько я себя помню.
Мы с Тун Янь родились в горном городке на юге Аньхоя.
В описании уезда нашей родине дается такая оценка: «Живописны горы и прозрачны воды – исключительные люди рождаются на прекрасной земле». Я же ее так оцениваю: «На гиблом месте и народ злой обитает».
Наверное, вы думаете: люблю я свою родину или не люблю – к этой истории совершенно не имеет отношения. Но я считаю, что происхождение человека имеет прямое отношение к тому, в кого он (или она) вырастает. Некоторые вещи определяются с самого рождения – это словно узы судьбы.
К примеру, у нас в южном Аньхое многие слишком любят деньги, бахвалятся, постоянно орут, а еще готовы пойти на что угодно, лишь бы сохранить лицо… Я не хочу бросаться в крайности и поэтому говорю «многие», а не «все».
Тун Янь – моя двоюродная сестра, дочь моего старшего дяди со стороны матери. Мы обе родились в 1984 году, под знаком крысы.
Двадцать восемь лет назад многих детей называли так, чтобы в имени был либо иероглиф «Цзюань» – для девочек, – либо «Вэй» – для мальчиков. Так что по имени «Тун Янь», очень мелодичному, было видно, что придумывал его человек ученый.
Дядя считался ученым человеком в наших местах. Он преподавал китайский язык и литературу в лучшей средней школе уезда, был красив, а его речь и поведение демонстрировали хорошее воспитание и утонченность. В годы его молодости девушки уездного центра наперебой стремились сделать так, чтобы он их заметил. Окажись он другим, стала бы его будущая жена обращать на него внимание? Тетя была из образованной молодежи Шанхая – ее направили сюда на работы. Она была очаровательна, одевалась всегда элегантно. В моих воспоминаниях она изысканно накрашена, а на нее у нее надето серебристое ожерелье – не знаю, из белого золота или из серебра, но оно цепляло взгляд.
В то время как моя мама носила старомодные туфли из дакрона, у тетиной семьи в Шанхае дела налаживались, так что тетя просила их присылать то духи с ароматом жасмина, то жемчужный крем "Юнфан", и наряжалась, словно знаменитость. В то время как я, сверкая голым задом, играла с мальчишками в песчаной куче, пока не становилась похожа на грязную обезьянку, моя двоюродная сестра Тун Янь носила чудесную юбку, как у принцессы, и красные кожаные туфельки, да еще и получила в подарок от бабушки с дедушкой самую настоящую скрипку. В восьмидесятых в горном районе на юге Аньхоя скрипка считалась изысканной и роскошной диковинкой, да еще какой! Та скрипка сопровождала Тун Янь всё детство, но у нее не получилось извлечь ни одной ноты: тетя обыскала весь уездный центр, но так и не нашла человека, который смог бы научить ее дочь играть.
До сих пор я верю, что в глубине души Тун Янь гордится своими родителями – несмотря на то, что ее бросили на много лет. Как-никак, они подарили ей много детских воспоминаний. Говорят, мужчину надо воспитывать в трудностях, а девушку – в богатстве. Первые десять лет жизни Тун Янь основательно окунули в богатство, и, должно быть, поэтому она выбрала помнить счастье, которое ей подарили родители.
Когда Тун Янь исполнилось десять лет, дядя умер. Вскоре после этого тетя решила вернуться в Шанхай – ее семья зажила совсем хорошо. Сначала планировалось, что переезд тети должен был обеспечить прекрасное будущее для Тун Янь, но та вдруг взяла – и бросила ее.
Она взяла с собой только сына – Тун Няня. Не знаю, какой силы решимость ей на то понадобилась, но она не просто не возвращалась повидаться с Тун Янь, но и не писала писем. Каждый месяц, пятого числа, бабушке приходил от ее имени денежный перевод из Шанхая – и ни единого слова. Когда Тун Янь пошла в младшую среднюю школу, деньги стали приходить из Америки, по-прежнему без единого слова. Лишь тогда мы узнали, что тетя и Тун Нянь уехали из Китая.
И всё-таки, по правде говоря, мне кажется, что Тун Янь не такая несчастливая, как я.
Отца своего я никогда не видела. Когда мама снова вышла замуж, мне было два года. Я всегда жила с бабушкой, а Тун Янь переехала к нам только в двенадцать лет. Но родственники-то гораздо больше сочувствовали Тун Янь, говорили с ней осторожно, мягко, и лишь охали и ахали, когда обсуждали ее втихомолку.
Может, люди больше склонны замечать не само горе, а высоту, с которой падаешь. Очевидно, со своим пожизненным несчастьем я была гораздо счастливее, чем Тун Янь, резко лишившаяся своей счастливой судьбы. Поэтому из нас двоих бабушка больше любила Тун Янь.
Бабушка жила в двухкомнатной квартире, которую выделили маме по работе. Находилась она в старомодном, ветхом здании из трех этажей. На каждом этаже умещалось по семь-восемь семей – совсем не как в современных многоэтажках, спланированных с расчетом на две-три семьи на этаж. Единственный общий туалет находился на улочке за домом. Те, кто мог себе это позволить, устанавливали туалеты к себе в квартиры, а общим мало кто пользовался, так что его долгое время никто не убирал. Чтобы сходить в туалет, нам приходилось проходить мимо толстенной канализационной трубы, по которой круглый год перемещалась грязная вода и нечистоты. К тому же, добраться до выгребной ямы было всё равно что реку перейти: облегчиться можно было только после того, как проберешься через раскиданный повсюду кал, перепрыгивая с одного кирпичика на другой.
Именно поэтому Тун Янь твердо решила в общий туалет не ходить. Проблему метаболизма ей приходилось решать на стоявшем в комнате горшке. Бабушка соглашалась с логикой Тун Янь: в ее прежнем доме была целая ванная комната; естественно, она не привыкла к общим туалетам. Когда Тун Янь увидела залепленный говном пол, ее чуть не вырвало. Меня-то тоже тошнило, когда я смотрела на ослепительную картину из какашек на полу: новых, старых, черных, желтых! Но такова была моя несчастная судьба: мне приходилось спускаться в общий туалет даже по ночам – с фонариком. Кроме того, на мне еще и лежала тяжелая ответственность – опорожнять горшок Тун Янь. Поначалу я обходилась только тем, что вываливала содержимое горшка в раковину в коридоре, разбивала его на мелкие кусочки проволокой и смывала водой. Кто бы мог подумать, что мне снова не повезет? Труба несколько раз засорилась, и после этого мне приходилось спускаться в туалет и опорожнять горшок там. Поэтому теперь, когда мне время от времени снится детство, я снова вижу эту картину: держа в руках маленький горшок, я пересекаю старую улочку и шлепаю ногами по каловым рекам.
Так я и опорожняла Тун Янь горшок на протяжении пяти лет – до самого окончания младшей средней школы. Потом я поступила в лучшую старшую среднюю школу города, а она – в уездный техникум. Можно сказать, только тогда и подошла к финалу эта великая работа. Если честно, в глубине души я считаю, что это Тун Янь должна была опорожнять мне горшок: хоть я и старше на несколько месяцев, но факты продемонстрировали, что она взрослее меня. Если первые месячные считать знаком того, что девочка становится женщиной, то здесь Тун Янь меня опередила. Если считать таким знаком потерю девственности, то она опередила меня и в этом.
Ее месячные нагрянули одним зимним утром, когда нам было четырнадцать лет. Бабушка вышла за продуктами, а мы болтали, устроившись под одеялом. Немного позже Тун Янь встала с кровати, чтобы пописать. Она уселась на горшок, и моча шумно полилась, стуча по стенкам, как дождь в бурю. Всё было как обычно – пока она не поднялась и не заплакала, подтянув штаны. До полусмерти меня перепугала.
– Тун Янь, что такое? – спросила я.
– Тун Цзюань, что мне делать? – последовал вопрос от нее.
Меня уже не заботило, останусь ли я в тепле или нет. Накинув фуфайку и подштанники, я подскочила и, нашаривая тапочки под кроватью, сказала:
– В смысле – что делать? Что с тобой?
– Я умру. У меня кровь бежит.
Как только я услышала слово «кровь», то сразу же ощутила: дело очень важное. Я застыла на месте, не зная, как быть.
Заметив, как я растерялась, Тун Янь разрыдалась еще сильнее.
Замешательство продлилось минуты две-три, а затем я торопливо достала новую туалетную бумагу из деревянного ящика у изголовья кровати, аккуратно сложила и вручила ей.
– Подложи в штаны, а потом иди грейся в кровати, – прикинувшись опытной, посоветовала я. – Обсудим, когда бабушка придет. Жутко холодно сегодня. Не надо нам мерзнуть.
После этого я невозмутимо улеглась под одеяло. Увидев, как я и бровью не повела, Тун Янь сразу же успокоилась, подложила бумагу, как было сказано, потом забралась в постель и снова заговорила со мной.
В тот день мы на самом деле почувствовали, что повзрослели. Вернувшись домой, бабушка поделилась с нами богатыми познаниями в этой области здравоохранения, то и дело подчеркивая:
– Так, вот у вас и начались месячные. Теперь вы большие девочки. Теперь вам нужно будет любить и себя, и других. Поняли?
Мы кивнули, будто всё поняли.
Но я тут же помотала головой:
– Бабушка, а у меня месячных еще не было.
Она погладила меня по макушке:
– Ты же старшая. Она уже стала взрослой, а значит, и ты тоже. Эти несколько дней проследи, чтобы она не ела ничего холодного и не носилась, как угорелая.
– Понятно, – сказала я.
У меня месячные начались почти на год позже Тун Янь. К тому моменту я уже всё равно что стала экспертом в этой области. Понимала, чего делать не нужно, гораздо лучше любой своей одноклассницы.
Первые месячные Тун Янь случились у меня перед глазами, но ее первая ночь с мужчиной – нет. В 2001 году я уже училась в одном многопрофильном университете Пекина, а она – в художественном училище Хэфэя, на специальности «актерское мастерство и режиссура». Мы с ней продолжали общаться по переписке. Точнее, Тун Янь продолжала это в одностороннем порядке: от нее писем приходило много, а я отвечала мало.
Однажды на первом курсе, в третьем письме ко мне, она иносказательно сообщила мне о своей первой ночи с мужчиной. Это письмо я храню до сих пор.
Текст у него такой:
Дорогая Тун Цзюань, как у тебя дела?
Прошлой ночью мне приснилось, как мы собирали груши у школьного пруда, и я поняла: я так давно тебя не видела, что скоро не смогу вспомнить, как ты выглядишь. Я отправила тебе два письма, но ты так и не ответила. Не знаю даже, получила ли ты их.
Я узнала от тети, что ты теперь в пекинском университете. Мы мало общались эти два года, отдалились друг от друга. Я тоже теперь учусь – в хэфэйском художественном училище. У меня не очень хорошо получается общаться, друзей у меня нет. И к здешней еде я не привыкла. Короче, этот город мне не нравится. Я застряла в толпе незнакомцев, просто кошмар! У меня специальность вообще не интересная. Жалко, что я смогла поступить только сюда. Я никогда не мечтала стать звездой, если честно. Ты же понимаешь, что ни о чем я не мечтаю? Учусь, бабушке о делах докладываю. Прожила день – и ладно.
Я хочу тебе рассказать вот о чем: я влюбилась. Он приехал с юга, вырос у моря. Его зовут Ван Хай. Выглядит ничего, но не очень опрятный. Мне постоянно кажется, что от него воняет рыбой. Денег у него нет. Иногда он меня просит, чтобы полазить в интернете или что-то типа того. Скукота! Ты точно хочешь спросить, что я задумала, да? Мне слишком одиноко! Ты-то точно не ощутишь такого одиночества.
Погода в Хэфэе такая странная. Утро вчера выдалось хорошее: мягко сияло солнце, дул легкий ветерок, небо ясное. Ван Хай взял меня с собой рыбачить на водохранилище на окраине города. Кто бы знал, что в полдень поднимется ветер, а потом и дождь начнется. Там не просто моросило – всё тучами затянуло, лило как из ведра. Мы ушли в гостиницу неподалеку, которую держала крестьянская семья, и, естественно, спали вместе. А когда всё закончилось, я заметила, что дождь прекратился, снова воцарился прекрасный ясный денек, а на небе не осталось ни тучки. Я подумала: может, никакого дождя вообще не было.
Интересно, влюблялась ли ты? И в какого парня? Напиши мне и расскажи! Я это письмо сочинила как попало, но ты-то умная – точно всё поймешь! Но, если честно, больше всего я хочу сказать, что очень скучаю по тебе. Правда.
Спать хочется. Больше писать не могу, пока и столько хватит. Если получишь письмо, то, пожалуйста, ответь что-нибудь. Мне думается, всё у тебя хорошо, но хочется узнать побольше подробностей.
Желаю тебе всего самого лучшего!
Тун Янь
Если бы я могла предугадать, что это письмо изменит жизнь Тун Янь, то не стала бы так трепаться, хоть бы и померла на том же месте! Говорят же, что труднее всего в этом мире купить лекарство от раскаяния! Через два месяца после того, как я написала ответ, я получила от матушки приказ по телефону – встретить у ворот университета юную, невинную и глупенькую Тун Янь, захватившую с собой гигантский чемодан, бросившую учебу и задавшуюся целью сделаться «пекинской бродяжкой». С ней даже приехал Ван Хай – парень, от которого разило рыбой!
До этого я не описывала в деталях внешность моей двоюродной сестры – лишь упомянула, что она была красавицей. Я с самого детства осознавала, что она очень красива, однако в тот момент, когда мы с ней снова встретились у ворот университета, она меня на самом деле поразила. Мы не виделись несколько лет, и за это время ее красота стала невероятно яркой, будто нарисованной тушью. Тун Янь в восемнадцать еще не научилась краситься, но на ее лице не виднелось никаких изъянов, если не считать бледности. Однако в те годы, когда мода по важности явно перевешивала здоровье, бледность не считалась изъяном, не так ли? У Тун Янь были тонкие брови и глаза цвета яшмы. Она распространяла вокруг себя какое-то экзотическое изящество. Хоть я и уехала учиться в такой большой город, как Пекин, а Тун Янь осталась в Хэфэе, она оказалась намного моднее меня: пышные, черные, как смоль, волосы ниже талии, черный плащик с капюшоном, широкие красные шаровары – выглядело это очень стильно. Как сказала одна икона моды: «Чувство стиля закладывается с рождения, оно должно быть у человека в крови». Я до сих пор с этим полностью согласна. Тогда я была одета в белую футболку, мохеровый кардиган и джинсы прямого кроя. В общем, типичная студентка – ни кожи ни рожи. А прямо напротив меня стояли парень с девушкой, похожие на звезд, нарядные и высоченные – 185 и 175 сантиметров ростом, – стояли и ждали меня у ворот.
Как только я их увидела, хвастовство мое испарилось без следа. Около Тун Янь стоял часто всплывавший в моем воображении парень, от которого разило рыбой, и выглядел он очень даже ничего. Мне хотелось под землю провалиться!
Тун Янь слегка улыбнулась и окликнула меня:
– Привет, Тун Цзюань.
– Зачем ты в Пекин приехала? – с каменным лицом спросила я.
– В Хэфэе было скучно.
– Бросила учебу?
Она кивнула:
– Для меня учиться или нет – вообще без разницы.
Я указала на парня рядом с ней:
– Это Ван Хай, про которого ты писала?
– Ты такая умная! – улыбнулась она.
Я пристроила их в нелегальную гостиницу неподалеку от университета – выходило по 30 юаней за ночь. После долгих уговоров я вручила хозяину гостиницы пятьсот юаней и договорилась, чтобы они пожили там месяц. Простые гостиницы в Пекине дорогие, а в нелегальных на севере совсем не такие плохие условия, как на юге. Приберешься – и можно было очень даже комфортно жить. Тогда я тратила на жизнь по семьсот юаней в месяц – и это по сравнению с моими одногруппниками было совсем неплохо. У меня правда не было денег, чтобы снять для Тун Янь какую-нибудь однокомнатную или двухкомнатную квартирку. Но Тун Янь не показала, что чем-то недовольна. Они с Ван Хаем прибрали комнату и не спеша разложили пожитки, будто собирались создать в этом лагере семью. Я глядела на них, и в моем сердце царила неуверенность.
– Будете в Пекине обитать? – спросила я.
– Да, – ответили они хором.
Тон их был непреклонен.
– А есть какие-нибудь конкретные планы?
– Отдохнем несколько дней и пойдем искать работу, – сказала Тун Янь.
– Какую работу?
– Сейчас-то мне зачем над этим заморачиваться? – ответила Тун Янь. – Ты разве не говорила, что в Пекине много возможностей? Что с голоду не умрем, если будем усердно работать?
– Она загорелась идеей укрыться у тебя, как только получила твое письмо. И меня взбаламутила, – сказал Ван Хай. – Извини, пожалуйста. Мы тебе много проблем причинили.
Меня напугали слова «укрыться у тебя», и некоторое время я не знала, что ответить. Немного поразмышляв, я сказала:
– Тун Янь, мне кажется, тебе надо вернуться и продолжить учебу. Приедешь, когда выпустишься. Поздно не будет. Я сейчас тоже учусь. Я и года в Пекине не прожила, даже не знаю, куда здесь податься. Присматривать за вами я особо не смогу.
– Не переживай, Тун Цзюань! – рассмеялась Тун Янь. – Я уж точно смогу себя прокормить. Когда заработаю денег, всё тебе верну.
Я поняла, что не смогу ее переубедить, и решила задать более прозаичный вопрос:
– Сколько у тебя с собой денег?
– Полторы тысячи, – ответила она. – Я забрала всё, что бабушка дала мне на расходы в Хэфэе.
– Этого на какое-то время хватит, – кивнула я. – Тебе надо экономить.
– Ладно.
Тетя, которую мы так давно не имели чести видеть, отправляла бабушке совсем немного денег, а та хотела накопить кое-какие сбережения и оставить Тун Янь в приданное, так что жили они, едва сводя концы с концами. А у тети, полагаю, всё было хорошо. Настолько тщеславная, но изысканная женщина точно не допустила бы для себя плохой жизни, где бы ни оказалась. Я совсем не понимаю хода ее мыслей касательно воспитания Тун Янь. Тут уж либо просто откажись от нее и притворись, будто вообще дочь не рожала, либо обращайся с ней по-доброму, интересуйся ее жизнью, отправляй каждый месяц денег на расходы в юанях. Сумма та явно была не щедрая – так в чем проблема?
Я решила сделать так, чтобы Тун Янь и Ван Хай стали питаться в университетской столовой. У нас тогда работала система многофункциональных карт, которая вводилась во многих вузах. Смысл был в том, что тебе выдавалась карточка, на которой нужно было каждый месяц пополнять баланс, после чего можно было питаться, покупать воду, мыться и даже закупаться в университетском супермаркете по этой карточке. Никто не смотрел, кто и как использует карточки, так что можно было за раз купить несколько порций еды – главное, чтобы денег хватало. Университетская столовая была чище и приличнее, чем магазинчики в округе, так что Тун Янь и Ван Хай проголосовали обеими руками за мое предложение.
Естественно, найти работу в Пекине оказалось не так просто, как им казалось. Только к концу второго месяца пребывания в Пекине Ван Хай устроился официантом в ночной клуб, а вот Тун Янь так ничем и не занялась. Тогда я давала им деньги на питание и помогала с месячной оплатой в пятьсот юаней за комнату в подпольном отеле. Я стала тратить меньше на себя: с семисот юаней в месяц расходы сократились до четырехсот. Можно сказать, я проявляла абсолютный максимум доброй воли. У меня о Тун Янь есть определенное мнение. Как она говорила, «Пекин – это город, в котором много возможностей. Главное – стараться, и тогда от голоду сдохнешь». Смысл, конечно, в этом был, однако проблема заключалась в том, что трудолюбием она вообще не отличалась: каждый день спала допоздна, в поиске работы была придирчива и ничего не имела против нищеты, в которой они с Ван Хаем находились, заодно втягивая туда меня. И ладно бы это отсутствие чувства неотложности касалось только ее самой – она и насчет работы Ван Хая в ночном клубе запротестовала.
– Здесь столько работы, другую поищи! – воспротивилась она. – Пошел официантом в ночной клуб... Ну ты и дешевка!
Ван Хай промолчал. Он привык быть покорным перед Тун Янь, прямо как я, когда-то опорожнявшая ее горшок.
– Будешь пить с клиентами?
– Если так делать, то платят больше.
– И ходят туда только богачки?
– Туда ходят и мужчины, и женщины. Должны быть и богачки.
– А если попросят тебя с ними переспать, ты это сделаешь?
Когда она это говорила, ее яшмовые глаза пристально рассматривали Ван Хая, и в ее взгляде читалась невысказанная, нескромная издевка. Думаю, Ван Хай не смог понять, спрашивала ли она это с весельем, злостью или печалью. Он тут же раскраснелся и ничего не ответил.
Но я гораздо лучше понимала Тун Янь. Я знала, что на самом деле в ее словах не было ни веселья, ни злости, ни печали. Она попросту не уважала Ван Хая и считала, что он – дешевка. Хоть она сама и была ленивой, но ее лень была возвышенной, демонстрировала величие духа.
Я не могла больше этого выносить:
– Тун Янь, ты что такое говоришь? Разве так не лучше, чем вообще быть без работы? К тому же, он твой парень. Как ты можешь?
А Тун Янь ответила:
– Да ладно. Нету у меня никакого парня.
Меня это привело в ярость:
– Ты тащишь человека за собой в Пекин, да еще и живешь с ним в одной комнате. Кто он тебе, если не парень?
Ван Хай мягко похлопал меня по плечу, давая понять, что не стоит ссориться с Тун Янь. После этого он очень мягко сказал ей:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Я тоже не хочу этим заниматься, но сейчас другого выбора нет. Твоя сестра потратила на нас свои деньги. От твоих сбережений тоже осталось не много. Так я подзаработаю не много, но по крайней мере на аренду хватит. Я – мужчина, я должен тебя обеспечивать. Когда будет возможность, я устрою тебе роскошную жизнь.
Ван Хай и так отличался ростом, но после этих слов он показался мне еще выше, особенно в этой маленькой комнатке. Меня он так растрогал, что я готова была расплакаться, но лицо Тун Янь ничего не выражало. Я подумала про себя: «Эх, ты! У тебя что, железное сердце?!»
Из-за того письма я представляла Ван Хая как «парня, от которого разит рыбой». Даже после нашего знакомства у меня при мыслях о нем еще долго в голове возникала картина гигантской рыбы. Говоря по совести, он был очень красив: крепко сложен, с правильными чертами лица, и кожа у него была гладкая и чистая. Если бы он носил одежду покрасивее, то точно не уступил бы моделям с Тайваня. К тому же, я не заметила в нем никакой нечистоплотности. Даже наоборот – от него всегда исходил аромат одеколона. Мне нравились парни, которые пользовались одеколоном. Один раз я задумалась: может, запах рыбы появлялся только тогда, когда Ван Хай спал с женщиной.
Думаю, благодаря своей красоте он прилично зарабатывал в клубе. К моим летним каникулам он уже получал вполне стабильный доход. Зарплаты Ван Хая хватало не только на аренду и питание для них с Тун Янь, но и на одежду с рынка Удаокоу.
Жизнь стала постабильнее, и Тун Янь больше не терзалась вопросом, будет ли Ван Хай спать с богачками. Я видела, что он ни юаня лишнего на себя потратить не хотел и был готов выполнить любую просьбу Тун Янь, и в душе таила обиду за него. Даже для тех, кто не знал Тун Янь, было четко видно, что к Ван Хаю она не испытывала никаких чувств. Зачем он только, как дурак, примчался с ней в Пекин? Однажды, когда Тун Янь так разленилась, что не захотела идти с нами в столовую. Мы с Ван Хаем сидели за столиком вдвоем, и я спросила, не удержавшись:
– Ван Хай, ты очень любишь Тун Янь?
Его как будто развеселил мой нелепый вопрос. Он улыбнулся, а потом ответил, серьезно кивнув:
– Конечно. На самом деле, когда она в первый раз заговорила со мной о том, чтобы приехать в Пекин, я не согласился.
– Тогда зачем ты здесь? Поступить в университет нелегко. Раз начал, то надо было отмучаться до выпуска.
– Разве я сказал, что это не так? – ответил он. – Но Тун Янь заявила, что если я не поеду с ней, то она поедет одна. А здесь всё чужое. Я стиснул зубы и поехал за ней. Мама до сих пор не знает, что я всё бросил.
– Но что ты потом будешь делать? – спросила я. – А если вы потом расстанетесь? Ты не будешь сожалеть?
Он взглянул на меня и улыбнулся. Он был жутко-жутко красивый, когда улыбался – простите меня за такое очарованное описание: с того времени я никак не могу устоять против мужчин, которые улыбаются открыто – так, что видно ровные, белые зубы.
– Но мы же не расстанемся? – сказал он. – Как могут расстаться люди, у которых всё хорошо? Я буду стараться.
Я увидела выражение его лица, и на сердце у меня стало тяжело. Сначала мне хотелось доспросить: а что, если вы всё-таки расстанетесь? Но я промолчала. Я понимала, что спрашивать такое жестоко по отношению к Ван Хаю, хотя и четко понимала, что их расставание – это вопрос времени.
Тун Янь не смогла найти работу, как я и предполагала. Проблема заключалась не в недостатке возможностей, а в слишком высоких амбициях. Одногруппница, с которой мы дружили, хотела познакомить Тун Янь со своими родственниками, чтобы та работала в их маленькой компании на ресепшене. Компания находилась в Чжунгуаньцуне. Масштабы были небольшие, но в принципе работу предлагали официальную, да еще и страховку и прочие штуки вдобавок. Три дня Тун Янь упиралась. Я пыталась убедить ее – но ни в какую. Ван Хай к такому привык и даже не стал ее уговаривать.
Когда ничего не сработало, ясное дело, я заявила:
– Тун Янь, ну что ты за человек? Я же перед ней в долгу! Думаешь, работать на ресепшене в Пекине позорно? Обычно-то требуют высшее образование, если не по знакомству устраиваться. А ты... Когда нет возможности – жалуешься, когда есть – не ценишь! И кого будешь винить, что не можешь найти работу?
– Я не хочу такую работу, – возразила Тун Янь. – Там нет перспектив. Я хоть и ни о чем не мечтаю, но знаю, чем заниматься не хочу.
– Ладно. Тогда скажи, чем хочешь заниматься?
– Я уже кое-что придумала, на самом деле. Но тебе нужно будет дать мне денег в долг.
Я вся позеленела, как только услышала о деньгах:
– У меня на этот семестр больше нет ничего! Откуда я еще для тебя денег возьму?
Тун Янь прикусила губу и ничего не ответила.
Но тут Ван Хай спросил:
– Сколько тебе нужно?
– Десять тысяч.
– Десять тысяч?! – чуть не закричала я. – Вот спасибо, что сказала! Он-то откуда столько возьмет?
Тун Янь с ногами села на кровать. С того момента, как Ван Хай спросил ее про деньги, она больше не смотрела на меня. Она вытянула ногу, приподняла и потерлась носочком о край его одежды. Если честно, она выглядела так очаровательно, что у меня бы даже кости размякли, если бы я была мужчиной. Но я – не мужчина, и мне становилось неловко от ее движений.
– Хайцзы, ты точно можешь дать мне в долг? – спросила она, потираясь о его одежду.
Ван Хай немного помолчал и ответил:
– Я попробую.
Тун Янь радостно подскочила с кровати, обняла Ван Хая и поцеловала его прямо у меня на глазах.
– Ты такой хороший, Хайцзы! Заработаю – сразу же верну.
Я презрительно скривила губы, и Тун Янь это заметила. Она взглянула на меня и серьезно сказала:
– В этот раз я не собираюсь валять дурака, Тун Цзюань. Я собираюсь делать бизнес. Десять тысяч – это мой капитал. Через полгода отработаю. Веришь?
– Да черта с два! - сказала я.
Тун Янь не разозлилась, а наоборот, с озорством улыбнулась. Она погладила Ван Хая по голове:
– Да какая разница, веришь ты или нет. Главное, что Хайцзы верит.
Разглядывая хранившего молчание Ван Хая, сидевшего на постели, повесив голову, я от всей души жалела его.
Не прошло и недели, как Ван Хай вправду принес для Тун Янь десять тысяч юаней.
Одним утром, незадолго после начала второго курса, я сидела на лекции, а Тун Янь отправила мне смску: «Тун Цзюань, приходи ко мне. Дело срочное. Приходи быстрее!»
Не имея понятия, что произошло, я тут же выскользнула через заднюю дверь аудитории и помчалась к той гостинице в Дунванчжуане.
Войдя в комнату, я сразу же обратила внимание вздутый конверт у Тун Янь на кровати.
Тун Янь увидела меня, взяла конверт и колеблющимся голосом произнесла:
– Ты пришла! Я сейчас их прямо перед тобой пересчитаю. Будешь моей свидетельницей. Я одолжила у Хайцзы десять тысяч, и ровно через полгода верну их.
Я воскликнула, запыхавшись от бега:
– Я думала, у тебя что-то срочное! Это для вас обязательно? Раз уж он тебе их дал...
Договорив досюда, я подзависла. И вдруг отреагировала: это же десять тысяч юаней!
Тогда мне было всего девятнадцать лет, и увидеть собственными глазами десять тысяч у меня было не так уж и много возможностей. Родители сами переводили мне на карту деньги за обучение, деньги на жизнь тоже лежали на карте. Если надо было несколько сотен, то я их получала, но подержать десять тысяч в руках мне практически не доводилось.
Я повернулась к утомленному Ван Хаю и с дрожью в голосе промолвила:
– Откуда у тебя столько денег?
– Одолжил, – засмеялся он.
– У кого? – настаивала я.
– У друга.
– Чушь. Ты здесь сколько живешь? Откуда у тебя тут друзья? Ты врешь?
Ван Хай промолчал. Тун Янь в стороне пересчитывала деньги, думая о чем-то своем. Заметив, что Ван Хай не отвечает, она сердито бросила мне:
– Да какая тебе разница, у кого он их одолжил?! Как одолжил, так и вернет! Ты сама с жиру бесишься! Не лезь не в свои дела! Я же тебя попросила быть свидетельницей? Через полгода всё ему верну!
– Заткнись! – крикнула я, топнув ногой, развернулась и выбежала из комнаты.
Ван Хай побежал за мной. Мы стояли в лесочке неподалеку от въезда в район Дунванчжуан, и у меня по щекам неостановимо катились слезы.
– Ну что такое, Тун Цзюань? – Ван Хай протянул мне платок.
Голубой платок в белую клеточку был начисто выстиран. Я вытерла слезы и почувствовала аромат одеколона.
– Откуда ты взял деньги?
– Я ведь сказал, что одолжил.
– У кого?
– Слушай, ты всё равно этого человека не знаешь, – с улыбкой посмотрел на меня Ван Хай.
Я ничего не говорила, просто плакала. Тогда у меня на сердце было невыносимо тяжело. Я понятия не имела, почему было настолько тяжело.
– Не переживай, – Ван Хай подошел ко мне и похлопал меня по плечу. – Я ничего плохого не сделал. Правда.
Я молчала, и он повторил:
– Не переживай.
Я кивнула.
– У Тун Янь столько денег на руках, а она там одна, – сказал он. – Я пойду. Я только утром вернулся с работы, надо идти спать. А ты быстрее возвращайся на пары.
Я сжимала в руках тот голубой платок в белую клетку и провожала взглядом его силуэт. Весь обратный путь я рыдала. Может, Ван Хай ничего плохого и не сделал, думала я, но и ничего хорошего он точно не сделал!
После того я несколько раз спрашивала Ван Хая, откуда он взял деньги, но ответ был один – «одолжил». Про остальное он умалчивал. Чем больше он молчал, тем дальше заходило мое воображение. Я гадала, в самом ли деле Ван Хай переспал с богатой женщиной, но всё-таки это казалось маловероятно. Просто подумайте: ну какая богачка захочет заплатить десять тысяч юаней за ночь? Десять тысяч в 2002 году были совсем не тем же самым, что десять тысяч в 2012 году.
Потом я просто ничего не спрашивала, раз всё равно не добивалась никаких ответов. Лучше было сосредоточиться на том, на что Тун Янь использовала эти деньги. В результате Тун Янь на самом деле начала делать бизнес. Касаясь этой темы, я хочу сказать, что немного восхищаюсь своей двоюродной сестрой.
Она использовала «одолженные» у Ван Хая деньги на то, чтобы снять две двухкомнатные квартиры в Дунванчжуане. Так как поблизости находился языковой университет, в Дунванчжуане жило много корейских и японских студентов. Много людей снимало квартиры, и арендная плата стремилась ввысь. К тому же, все снимали жилье на полгода и платили раз в квартал. Аренда тех двух квартир выходила в 1600 и 1500 юаней в месяц. Когда Тун Янь заплатила аренду за первые три месяца, то потратила 9300 юаней, и у нее на руках осталось только 700.
– И зачем ты сняла две квартиры? – потеряла я самообладание. – Тебе одной для жизни мало?
– С твоим умом это трудно понять, – усмехнулась Тун Янь. – Снимала бы я для себя, мне бы и одной комнаты хватило.
На самом деле, даже такая идиотка, как я, смогла догадаться, что Тун Янь не собиралась использовать эти квартиры для себя.
Однако я и вправду не такая сообразительная, как она. Доказательством тому было не только это, но и другие события, произошедшие впоследствии.
Оставшиеся деньги Тун Янь потратила на красивое постельное белье и ткань для четырех штор. Оказалось, она планировала сама сдавать эти квартиры – посуточно.
Даже не знаю, откуда Тун Янь такое в голову взбрело.
Она сдавала комнаты парочкам из ближайших университетов. За комнаты побольше она брала по сто двадцать юаней за ночь, а за комнаты поменьше – по сто десять. Повышала цены, когда желающих было много, и понижала, когда их становилось меньше. Быстро и маневренно: сначала заплати, потом заселяйся. Самые дешевые номера в ближайших гостиницах стоили по 200 юаней за ночь. Студентам в принципе можно было доверять: они все заселялись ради удобства, в погоне за дешевизной. В таком бизнесе почти не было рисков.
Тун Янь купила листки формата A4 и написала на них:
Посуточная аренда Тун-Тун
Дорогие друзья-студенты! Если к вам приехали в гости родственники, если вам нужно пространство для уединения, то воспользуйтесь посуточной арендой Тун-Тун! Здесь чисто и светло, кровати теплые и удобные, а горячая вода подается круглосуточно. Можно принять ванную, посмотреть телевизор, пообщаться и отдохнуть. Здесь уютнее, чем в гостинице. Удобнее, чем в гостинице. Гораздо дешевле, чем в гостинице. Заинтересованных просим звонить по указанному ниже номеру. Число комнат ограничено. Снимайте, пока не заняли!
После этого она разрезала нижние половинки листков на тонкие полоски и на каждой написала свой мобильный, чтобы увидевшие объявление могли быстро оторвать бумажку и положить к себе в карман. Эти объявления она развешала рядом с корпусами университета, на деревьях у тропинки в ближайшем лесочке, на корпусах общежитий и даже на стене библиотеки...
Не прошло и месяца, как слава «Посуточной аренды Тун-Тун» зажглась среди студентов. Даже самая красивая девушка нашей группы ходила туда со своим парнем, после чего расхваливала прекрасную обстановку и элегантность ремонта.
Само собой, мне было слишком неловко рассказывать им, что посуточной арендой Тун-Тун заведует моя двоюродная сестра.
Но должна сказать, такая работа точно подходила Тун Янь!
Парочки заселялись после того, как платили деньги вперед. Выселяясь, они просто запирали за собой дверь и уходили. Тун Янь была абсолютно спокойна: каждый день спала до полудня, комнаты за жильцами не проверяла, но и никогда ничего не теряла. Студенты-то все оставляли свои номера телефонов, когда арендовали комнаты. И все они туда приходили явно не чем-то хорошим заниматься. Так что никто бы не стал таскать вещи из квартир.
И вот таким образом у моей двоюродной сестры Тун Янь появилось дело, которое не требовало особых усилий для заработка. В основном она спала да разгуливала по улицам, каждый день отвечала на несколько звонков, и успех сам шел к ней в руки. Сколько она всё-таки зарабатывала в месяц, я не уверена, однако сумма точно была большая, ведь уже меньше чем через полгода она решила снять еще две квартиры.
В то время она уже не жила в подвале. Она поручила Ван Хаю прибраться в кухне одной из квартир, перестелить там пол и внести кровать с пружинистым матрацем. Потом она снова пошла в супермаркет, купила простенький шкаф и поставила его на балконе, вход в который был расположен на кухне. Эта кухня с крытым балконом стала их уютным гнездышком.
Ван Хай до ужаса обрадовался:
– Я-то думал, ты будешь жить одна!
– Ну что ты! – ответила Тун Янь. – Неблагодарностью я не страдаю. Как бы я добилась такого легкого заработка, если бы не твои деньги?
Сказав это, она искоса посмотрела на меня своими яшмовыми глазами.
– Чушь какая, – протянула я руку. – Ты уже сама зарабатываешь, так быстрее верни Ван Хаю долг.
– Как странно, – холодно улыбнулась Тун Янь. – С какого перепугу я должна возвращать деньги Хайцзы тебе?
– Ты же просила меня быть свидетельницей.
Тун Янь вынула свой мобильный и протянула мне:
– Тогда погляди на календарь, будь так любезна. Полгода уже прошло?
– Не прошло, – сказала я, – но деньги-то у тебя есть. Верни долг раньше, чтобы он мог вернуть свой. Тебя совсем не беспокоит, что он должен другим?
Тун Янь захихикала так, что затряслась, как цветущая ветка на ветру. Я ничего не понимала.
– Ой, сестренка, ты вправду дура или только притворяешься? – со смехом проговорила она. – Ты на самом деле веришь, что Хайцзы взял эти деньги в долг?
Я взглянула на Ван Хая. Он слегка улыбнулся и промолчал.
– Тогда откуда они?
Та отвернулась и проигнорировала меня. После долгой паузы она тихо сказала:
– Хайцзы, когда пройдет полгода, я всё тебе верну. Сейчас у меня на руках есть капитал, и я хочу снять еще две квартиры. Яйца ведь будут, только если есть курица.
– Как хочешь, – ответил Ван Хай. – Я тебя не тороплю. Можешь вообще не возвращать.
– Тун Цзюань же бдит! Я не посмею не вернуть!