Год спустя, твёрдо стоя на ногах, Джефф на собственными силами заработанные деньги покупает себе квартиру в одном из самых престижных районов столицы Франции. Выбирает очень долго, недели тратя на просмотры объектов, пока не находит ту самую, удовлетворяющую всем параметрам придирчивого творца, ту самую, в которой уверен, что сможет ужиться со своим вдохновением. Она идеальна во всём: от вида из окна на улицы, рассказывающие историю французской буржуазии, пропитанную духом прошлого, до просторных светлых комнат, наполненных солнечными лучами и понятной одному ему магией. Идеальная обитель для его музы.

Разумеется, дизайном интерьера занимается сам и только сам, подбирая всё вплоть до цвета салфеток на кухне. И чувствует себя как никогда хорошо в своём уютном гнёздышке, собственном убежище, где он принадлежит только себе. Каждый уголок новой квартиры становится отражением его внутреннего мира, где так свободно и легко, и даже незаменимо дышится полной грудью. И тишина в ней не оглушительна, а так желанна. Правда, и в собственной крепости, казалось бы, защищающей от мира, сердцу не даруется покой.

— Ты тут хоть что-нибудь ешь? — беспокойно заглянувшая в гости матушка открывает дверцу холодильника. — Совсем тощий стал.

— Ма-а-ам, — Джефф беззлобно закатывает глаза. — Нормально я ем.

Как попало, чем попало и когда придётся, только ей об этом знать необязательно.

— Давай я тебе приготовлю что-нибудь? Тебя же скоро ветром сдувать начнёт! — вопрос риторический, потому что она уже залезает в шкаф в поиске сковородки. — Пад-тай будешь?

Джефф отрывает взгляд от телефона и смотрит на маму. От набежавшего аппетита губы расплываются в улыбке, фантомно ощущая на языке вкус маминой еды.

— Давай.

Через час перед ним на стол опускается тарелка, заставляющая взбеситься все вкусовые рецепторы. Но Джефф даже палочки в руки взять не успевает, как ему прилетает подзатыльник.

— Нормально сядь, — отчитывает мама.

И он тут же послушно опускает прижатую к груди ногу на пол и выпрямляет спину.

— Приятного аппетита, дорогой, — на макушке остаётся нежный мамин поцелуй.

Джефф моментами даже не стесняется чавкать и не успевает проглатывать, настолько ему вкусно. В последние месяцы его рацион состоит из наспех выпитого кофе, перехваченной выпечки и меланхолично распитых ночами бутылок вина, реже — из полноценных ужинов, от которых он не получает никакого удовольствия, ведь кусок в горло не лезет, хотя было бы и не так ужасно, сиди он за столом один или с кем-то другим.

— Очень вкусно, — блаженно откинувшись на спинку стула, Джефф прикрывает глаза.

— Я вижу, — усмехается мама, забирая пустую тарелку.

— Правда, ты лучшая, — наивысшую степень любви он ощущает каждый раз, когда она готовит для него, и чувство это всегда подкрепляется счастьем от набитого вкусной едой желудка.

Только вмиг куда-то вся его блаженность стремительно утекает, слыша нежданный звонок в дверь. Мама выключает воду, откладывая посуду, и удивляется:

— Ты кого-то ждёшь?

— Нет, — пожимает плечами Джефф и встаёт из-за стола.

Но ему и дверь открывать не нужно, чтобы знать, кто тот непрошенный гость.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает не очень радостно, но стараясь скрыть все истинные эмоции под наигранным удивлением.

— Соскучился, — с вызовом отвечает Гейм, не понимая вопроса. — А что, мне уже прийти к тебе нельзя?

Хочется сказать, что ему много чего нельзя, почти на все дозволенные вещи поставить запреты, только для него ни одного «нет» существовать не может. Ему можно вторгаться в его личное пространство, можно забирать на себя сто процентов его внимания, можно целовать, когда Джеффу этого аж до тошноты не хочется, можно запрещать любить кого-то, занимая место в сердце фальшивкой.

Где-то внутри теплятся нежные чувства к нему, но так много грязи навалено на них сверху, что не получается гасить отвращение при одном взгляде, помня о наивном мальчишке, несчастно влюбившегося в него и, по большому счёту, не сделавшего ничего плохого. Вся вина на его матери, окончательно стёршей всякую любовь к своему сыну, отобрав волю и установив тотальный контроль над неподвластным.

Гейм бесцеремонно проходит внутрь, нарушая хрупкую атмосферу уюта своим вторжением. И так каждый раз. Джефф тяжело вздыхает, умоляя себя быть терпимее, и идёт за ним следом. С его мамой они уже с удивлением переглядываются на кухне, не ожидая встречи, когда Джефф нагоняет Гейма.

— Ты что, домработницу нанял? — он переводит взгляд на Сатура, недовольный чужим присутствием в доме.

Джефф даже себя не сдерживает, пихая его локтем и сердито зыркая.

— Это моя мама, Гейм, познакомься, — сквозь зубы говорит ему, сгорая от стыда перед матушкой за это бестактное недоразумение. Смотрит на неё виновато и произносит мягче: — Мама, это моя модель, Гейм.

— Очень приятно, юноша, — беспристрастно произносит мама.

— Оу, — Гейм немного смущается, но лишь совсем чуть-чуть — не его это удел. — И мне приятно познакомиться, мадам Сатур.

— Пойду я, — женщина вежливо улыбается и направляется к выходу из кухни, касаясь плеча сына.

— Я провожу, — Джефф смекает сразу. — Гейм, побудь тут.

И убегает вслед за матерью. Прани застёгивает молнию сапожек, параллельно накидывая на шею шарф. Джефф, с глубочайшим чувством стыда, замирает рядом, повинно опустив голову. Честно, голову бы ему выкрутил.

— Сынок, если интересно моё мнение, то партия так себе, — признаётся она ему укоризненно.

— Всё в порядке, мам, — только и может промямлить. — Не переживай.

Она смиряет его недоверчивым взглядом, но не спорит.

— Приезжай к нам почаще, — мама тянется, чтобы поцеловать в щёку, и Джефф с удовольствием наклоняется для неё.

— Обязательно. Люблю тебя, — находит силы улыбнуться, хотя на душе откровенно погано.

— И я тебя, родной.

Она уходит, а ему хочется вцепиться в нее, остановить, молить, чтобы осталась, не бросала его снова одного наедине с лишёнными взаимной любви поцелуями, с этими объятиями, похожими на ползущую по коже змею, скинуть которую нет возможности. Но Джефф остаётся стоять, моля о спасении лишь взглядом, который мама уже не замечает, своим уходом забирая последний уют, хрупко осевший в стенах, вновь превращая его дом, последний шанс на побег в тишину, в бездушный серпентарий.

Гейм уже не первый раз спрашивает, когда Джефф познакомит его с семьёй. Каждый раз он отвечает ему, что его семья — люди консервативные, скучные, они не поймут, да и ему самому знакомство с ними не к чему, а тот всеми способами продолжает искать возможность перейти на новую ступень, когда Джефф, наоборот, ждёт шанса спуститься ниже. После этой выходки он вовсе никогда не сможет привести Гейма на порог семейного дома, объявив его своим избранником перед родными. Никогда.

В моменты, когда он понимает, что не отыщет уединение в собственной крепости, Джефф выбирает смешаться с толпой, потеряться среди сотен других судеб, чтобы отвлечься от своей. Много часов он проводит в Лувре, блуждая по залам, одинокой тенью сидя на кушетках и рисуя: эскизы, случайных посетителей музея, внезапно пришедшие на ум вещи. Эфемерное ощущение спокойствия, приходящее от понимания, что тут его искать не станут, а даже если захотят — не найдут. Два года проходят как в тумане, теряя счёт дням среди пучины постоянного отвращения.

А после у него появляется маленький друг, крохотной капелькой света попадая ему в сердце, но её вполне достаточно, чтобы разогнать в нём стальные тучи, и стало легче. Джефф не может пройти мимо чумазого котёнка, брошенного в ливень на произвол судьбы, когда он сам под этим дождём пытался отмыть с себя чужие следы, сбежав среди ночи от необходимости делить постель с обнажённым телом, тепло которого лишь обжигает, а не греет. Отмыл, отогрел, откормил и теперь испытывает столько счастья от того, что может кому-то, кого действительно любит, дарить свою заботу, что кажется, будто впервые за столько месяцев для него наступает ясная погода. Котёнок, теперь имеющий имя Яврик, быстро понимает, что для него здесь выполнят любую прихоть, и манипулирует крайне ловко и умело, оказываясь тем ещё проглотом, а Джефф и не жалеет скупать для него все возможные лакомства из зоомагазинов и постепенно превращать квартиру в склад для кошачьих игрушек.

— Что это? — брезгливо вскрикивает Гейм так, словно об ногу Джеффа трётся слизень-переросток, а не крохотулечный рыжий комочек шерсти. Демонстративно кривит нос и прикрывает лицо ладонью.

— Котёнок, — он берёт малыша на руки, целуя усатую морду. Что-то неочевидное в ответе?

— Я вижу, — Гейм продолжает кривиться и тут же чихает. — Что он тут делает? Убери его немедленно, у меня аллергия на кошек!

— Оу, — новый неожиданный факт. — Ну он сидел один под дождём, я не мог пройти мимо.

— Да боже, Джефф, убери его! — и он снова чихает, а потом ещё парочку раз.

— Сейчас-сейчас!

Джефф спешит поскорее унести котёнка в другую комнату и закрыть дверь, Гейму заботливо предлагает таблетку от аллергии, сочувствующе извиняясь за ситуацию, и мысленно благодарит нового пушистого друга за отличную идею.

В скором времени у Яврика появляется старший брат, которого Джефф забирает из приюта, не устояв перед самыми жалостливыми глазами, какие он только видел. Потом появляется и миловидная сестричка-британка, последняя оставшаяся в коробке даром раздающей выводок своей кошки бабули. Рэгдолла он покупает себе за огромные деньги у заводчика, восхищённый очарованием красавицы с фотографии выставленных на продажу котят.

— Ты что, издеваешься? — Гейм едва не на грани истерики. Теперь, когда пушистое стадо заполонило весь дом, закрыть в комнате не получится, а количество шерсти уж точно не проигнорировать.

— Милый, ну я не мог их оставить! — драматично произносит Джефф в своё оправдание. — Я же спать спокойно не смогу, зная, что из-за моего равнодушия эти малютки погибли от холода и голода.

— Ну конечно, ты же один такой герой на весь город, никто бы больше этих плешаков не подобрал! — огрызается Гейм.

— А если бы нет? — у него порой действительно обливается кровью сердце от мысли, что Яврик остался бы сидеть в ту ночь под дождём совсем один. — У тебя совсем сердца нет?

Гейм в ответ ничего не говорит, обиженно развернувшись и хлопнув дверью. Больше на пороге его квартиры он ни разу не появляется, а Джефф наконец-то чувствует чистую и искреннюю любовь, особо ощутимую, когда в его руках появляется кусочек курицы и десять самых голодных ртов вокруг, не евших уже целых полчаса.

У Сатурн дела идут в гору. Один за другим успешный показ, все новые коллекции сметают в считанные секунды, кто-то перепродаёт его одежду за огромные деньги, а кто-то лишь во снах видит на себе наряд с биркой знаменитого дизайнера. Знаменитости жаждут выйти в свет в его работах, зная, что тогда точно будут неотразимы, а Джеффу и в радость думать, что подвинуть в своём расписании, чтобы впихнуть сразу две примерки с голливудскими актёрами и успеть дошить платья для своих звёздочек на Канны.

Каждое известное имя прибавляет ещё больше известности и ему, предаёт огласки его творениям, увеличивая число мечтающих людей однажды надеть наряд от Сатурн. Сотрудничество с Билдом Путта, таким юным, но уже покорившим сердца миллионов, сулит восторженные овации, когда он явит себя на закрытии показа в его одной из самых лучших работ, как сладкое на десерт. Стоит пойти слуху об этом, модная индустрия с затаённым дыханием и предвкушением начинает ожидать этого фурора. Джефф и сам не может перестать питать к нему восхищение, каждый раз, когда прекрасная муза является на порог его студии на очередную примерку.

— Биу, звезда моя прекрасная, проходи скорее, переодевайся! — радостно встречает его Джефф.

— Здравствуйте, месье, — здоровается Билд, каждый раз смущаясь от столь бурного восторга в своей адрес со стороны дизайнера.

А после он начинает смущаться ещё больше, стоит мимолётно пересечься взглядами с Байблом, который всегда, подобно необъяснимому явлению, теряет всю свою хладность, когда стены дома Сатурн наполняются светом юной модели. Билд спешит сбежать за дверцу примерочной, не поднимая глаз от пола, а Байбл с трудом откашливается и старается принять самый невозмутимый вид.

— Джефф, — обращается как-то друг одним из вечеров, когда Сатур, сгорбившись над столом, в потёмках корпит над эскизами. Он поднимает голову, показывая, что слушает. — Ты не знаешь, у Биу уже кто-нибудь есть? Я хотел бы за ним поухаживать…

Джефф откидывается на спину кресла, потягиваясь, и улыбается хитро и шире мартовского кота.

— Всё, что мне известно о его личной жизни, это то, что бедняжка скоро ударится в крайности и пойдёт к гадалке делать на тебя приворот, если ты в ближайшее время не позовёшь его на свидание.

Об их явственной влюблённости друг в друга, кажется, с одного взгляда на них очевидно. Биу первый шаг никогда сам не сделает, будет молча сгорать от любви, а Байблу словно не хватает только мозгов разглядеть очевидные намёки.

Но, как выясняется, не для всех это ясно как день.

— Светишься, — подмечает Джефф, поправляя воротник Биу.

— Есть повод, — скромно отвечает Билд, улыбаясь нежно и тепло. Неподалёку не менее довольный Байбл наблюдает за моделями на примерке.

— Конечно, такую бездарность в люди наконец-то вывели, чего бы и не радоваться, — не очень громко, но достаточно, чтобы услышали все.

Все взгляды обращены на Гейма, все разговоры стихают и все смотрят только на него, а он ухмыляется сам себе, поправляя слегка размазавшийся блеск в зеркале. Джефф готов со стыда сгореть.

— Месье Дезанж, у вас какие-то проблемы? — вступается Байбл, сохраняя учтивость, но только эта фамилия не даёт залепить ему по морде.

— Нет, подождите, — мягко вклинивается Билд, не теряя улыбки. — Пожалуйста, не нужно за меня заступаться, месье Байбл.

Он подходит к нему ближе, смотря с вызовом, сокращая расстояние до угрожающей близости. Гейм придерживается своего открытого отвращения, хоть и заметно теряет дольку уверенности.

— Это же Гейм Дезанж! — наигранное восхищение. — Какая честь воочию лицезреть сына столь великой женщины. Только вот… — Биу задумывается. — Не пойму, отчего же ты ведёшь себя так, словно на каждом кастинге действительно смотрят на тебя, а не на твою фамилию?

Гейма перекашивает от злости, от той дерзости, которую впервые кто-то осмелился высказать ему прямо в лицо.

— Ещё одно слово, и я…

Угрозу договорить не даёт Джефф, схватив его за запястье и утащив Гейма за дверь. Прижав к стене коридора, не боится показать ему оскал:

— Что ты устроил? — он в гневе, и не собирается контролировать себя из вселённого в него страха. Всему есть предел, и Гейм начинает его переходить. — Что это было, я спрашиваю?! Ты же знаешь, как сотрудничество с Билдом важно для Сатурн!

— А я тебе не важен, да? — нападает в ответ Гейм с глубочайшей обидой в глазах. — Крутишь шашни с этой дешёвой шалавой прямо у меня перед носом! Честь показ ему закрывать отдал, комплиментами осыпаешь!

Джефф делает глубокий вдох и смолкает на пару секунд, запасаясь терпением. Нужно немного остыть, иначе они оба в таком состоянии наделают уйму глупостей, и будут они не в его пользу, хоть и Гейм достал уже со своей пустой ревностью к каждому столбу. Хоть и прямо сейчас бы высказал всё, что думает. Только Гейм так и останется безнаказанным за любую свою выходку, а его судить будут по всей строгости.

— Милый, — с трудом вздыхает Джефф, а это обращение ощущается на языке выжигающим ядом, — пожалуйста, пойми, это моя работа. Я хочу быть уверен, что всё будет идеально, и быть другом для всех людей, с которыми работаю. В любом случае, никто из них не получит от меня столько внимания, сколько получаешь ты.

— Он получает! — продолжает истерику Гейм. — Ты вечно сюсюкаешься с ним, примеркой всегда лично занимаешься!

— Гейм, это не так, — Джефф старается говорить как можно мягче, хотя его терпение на пределе. — Ты знаешь, что моя работа требует внимания к деталям и людям. Билд — важная часть проекта, и я должен заботиться о том, чтобы всё прошло идеально. Это не значит, что он для меня важнее тебя. Это просто работа.

— Работа! — Гейм презрительно фыркает. — Тебе всё равно, что я чувствую? Ты даже не пытаешься понять меня!

И тогда терпению приходит конец. Джефф даже не всегда понимает, действительно ли в нём так играет ревность, или это неподавимая мания быть во всём и всегда первым. Вероятно, всё сразу, и это только стягивает удавку у него на шее ещё сильнее.

— Да сдался он мне! — выкрикивает несдержанно. Его последние два года интересует лишь блаженное одиночество, чьим-то обществом Джефф перенасыщен с лихвой. — Они с Байблом уже встречаются, успокойся ты, наконец!

Гейм в удивлении вздёргивает бровь и подозрительно прищуривается.

— Встречаются? Эта мышь с Байблом?

— Да, — обречённо вздыхает Джефф, уже пропуская оскорбление в адрес Биу мимо ушей, лишь бы его наконец-то услышали и отстали. — Всё? Теперь мы можем вернуться к работе?

Он внимательно смотрит на Джеффа, будто пытаясь уловить в его глазах хоть тень лжи, но там нет ничего, кроме усталости. В лице Гейм так и не меняется, сохраняя недоверие.

— Хорошо, — соглашается, только ни каплей доверия так и не проникается, сразу разворачиваясь и удаляясь прочь по коридору.

Джефф вновь вздыхает и прислоняется к стене спиной. Помещение в очередной раз начинает казаться тесным, душным, а на душе остаётся мерзкий осадок, уже давно привычный. Кажется, что это не закончится никогда.

Дорогого стоит возможность поработать в тишине, и она у него, казалось бы, есть — никто не беспокоит, не задалбывает с требованиями встретиться, назойливо не просит внимания. Только эту самую тишину Джефф так и не слышит. Как, если тревожные думы оглушительными воплями кричат у него прямо в голове? Гейм замолк после того случая, и это не сулит ничего хорошего. Он не делает новых сцен, не устраивает истерик, но его молчание как будто висит в воздухе, сдавливает горло, не давая дышать. Затишье перед бурей, вот-вот рванёт, и ему позорно придётся терпеть наказание.

Эти мысли Джефф старается заглушить шумом швейной машинки, завалив себя работой по шею. Ему так словно проще, потому что в другое время, свободное, тревога становится оглушительной, и каждый раз рука невольно тянется заткнуть её алкоголем, растягивая бутылку вина на одного в темноте квартиры. А ещё ему просто хочется чувствовать, что всё, что он имеет, — действительно его заслуга, а не чья-то подачка за образцовую прилежность. Хочет чувствовать это полномерно, чтобы все пальцы были стёрты мозолями и веки сами собой слеплялись от бессилия. Только так получается ощущать, что достоин.

Радует единственное — у Байбла с Билдом всё хорошо. Больше никаких смущённых переглядок, на людях они ведут себя как два незнакомца, зато наедине — Джефф знает — задаривают друг друга поцелуями, упиваясь близостью, которой были лишены весь день. Но в их глазах всё равно, когда они рядом, светится та искренность, о которой Джефф давно уже забыл. Он не завидует, нет, смирился. Гейм давно превратил любые попытки почувствовать любовь в борьбу за выживание. Джефф не старается однажды ощутить её, настоящую, человеческую, ища счастье для себя в другом.

Однако в один день, на вторую неделю тревожного затишья, молча тикающая где-то неподалёку бомба всё же взрывается. Байбл врывается к нему с ураганом, ему несвойственным. Ни стука, ни приветствия, чуть ли не снеся дверь, он влетает и ударяет кулаком по столу, отчего Джефф аж сжимается в своём кресле, испуганно забившись в него.

— Что случилось? — шёпотом спрашивает он, боясь даже чуть повысить голос, чтобы не взбесить его больше.

Байбл смотрит с обидой, с злобой. Молчит немного, борясь с собой, прежде чем выдавить:

— Как до СМИ утекла информация, что мы с Биу вместе?

И Джефф ощущает себя так, будто его вмиг скидывают в бездонную пропасть, в которую он летит в свободном падении.

— Что?

— С чего они решили, что ты взял Биу на закрытие показа потому что он спит с твоим заместителем? — у него голос становится ровнее, да только страшнее от этого ещё больше. — Джефф, мать твою, мы держали это в строжайшем секрете, один ты знал! Биу считает, что это я разболтал! Как они узнали?

Джефф даже отнекиваться не будет, что не в курсе, что они сами могли попасться. Потому что теперь понимает, что значило то пугающее недельное молчание, которое наконец-то даёт плоды. А он сам, эгоистично спасая свою задницу, неосознанно подставил других людей. Дорогих ему людей.

— Байбл, чёрт, я… — он запинается. — Я всё решу.

— Весь интернет зовёт Биу шлюхой, он меня знать не хочет. Что ты можешь решить? — оскаливается в ответ.

И правда, что Джефф может решить? Будто кто-то его послушает, если он скажет перестать собирать эти сплетни. Будто Биу станет от этого легче, и отношения их с Байблом продолжатся без осадка.

— Ты думаешь, я не вижу, что у тебя что-то происходит? — голос Байбла чуть подрагивает от горечи. — Я молчал, Джефф, но это переходит уже все границы. Мы столько лет дружим, и я очень надеюсь, что у тебя действительно есть веские причины так поступать со мной.

— Байбл, я!.. — перебивает, не желая даже давать ему допускать такие мысли. Только смолкает быстро. Что он? Не специально разболтал это Гейму, будто хуже всех его знает?

Джефф замолкает, осознавая всю глубину своих ошибок, подумать о которых в тот момент и не мог. Гнев и боль Байбла слишком ощутимы, и Джефф понимает, что ни одно оправдание не сможет стереть того, что уже произошло. Он пытается начать, только слова не складываются, застревая в горле. Объяснить получится, только рассказав всё без утайки, только может ли Джефф поделиться этим, не сделав хуже?

— Это Гейм пустил эти слухи, — выпаливает на одном дыхании, сжавшись под его убийственным взглядом. — Я сказал ему, что вы вместе, потому что он подозревал меня в отношениях с Биу, и всё это целиком и полностью моя вина, я не подумал, во что это может вылиться, — Байбла едва не разрывает от переполняющего возмущения таким дерзким откровением, но Джефф выкрикивает раньше него: — Выслушай меня! Я не надеюсь на твоё понимание и прощение, но больше не могу скрывать это. Поэтому сядь, пожалуйста, и выслушай.

Байбл заинтересовывается, вздернув бровь, с подозрением смотрит на него и медленно опускается в кресло напротив. Джефф не верит, что в самом деле собирается рассказать это ему. Что на одного человека больше станет посвящено в это дерьмо. Смотрящие на него с недоверием глаза, будто наперёд знающие, что никакая история не станет этому оправданием, давят многотонным прессом. Он несмело выдавливает:

— В общем… — и сразу замолкает, даже и не представляя, как это всё изложить, как можно вслух рассказать всю боль, терзающую не первый год. Только Байблу сейчас не менее больно. Возможно, даже сильнее. И больно по его вине, человека, которого он считает другом. Поэтому Джефф даёт волю говорить этой боли, ведь честнее, чем она, у него быть не получится.

Он рассказывает ему всё. Как проебался, подставив всю семью, как угодил в ловушку без дверей и окон с четырьмя душными стенами и холодным теплом, не понимая даже временами, за что наказан, и теперь марает своими грехами всех дорогих ему людей. Байбл слушает внимательно, не перебивая, но эмоции на его лице совершенно нечитаемые — не то замешательство, не то разочарование, или вовсе смесь шока и ужаса. Байбл слушает, не перебивая, но его глаза постепенно наполняются гневом. Джефф видит, как его лицо мрачнеет, и продолжает, рассказывает, как из страха и отчаяния утонул в собственных проблемах. Как позволил Гейму манипулировать им, запутаться в интригах и лжи, лишь бы сохранить иллюзию контроля, хотя знал, что всё это рано или поздно обрушится.

Когда Джефф заканчивает, в комнате повисает тяжёлое молчание. Байбл долго сидит, уставившись в пол, переваривая услышанное. Он старается взять себя в руки, но каждый вдох кажется затруднённым, а горло будто сдавлено невидимыми пальцами.

— Почему ты мне раньше не рассказал? — недоумевает, до этого момента искренне уверенный, что у них нет друг от друга секретов. — Столько времени…

— Как? — отчаянно вопрошает Джефф, до сих пор не веря, что вообще смог этим поделиться, не умерев от стыда.

— М-да уж, — Байбл откидывается на спинку кресла, закидывая голову и глядя в потолок.

— Я идиот, ты знаешь это и не должен меня прощать, понимать, — произносит виновато. — Но я решу этот вопрос, обещаю. Поговорю с Биу, выступлю с обращением… Придумаю что-нибудь обязательно.

Джефф оказался в безвыходной ситуации, где его попытки скрыть свои ошибки лишь усугубляют положение. Он долгие месяцы живёт в состоянии напряжения, отравленного страхами и ложью, которые Гейм со своей матерью умело использует против него. Его существование превратилось в замкнутый круг, где любые действия приводят к новым проблемам и отравляют жизнь всех окружающих его людей.

Байблу тяжело проникнуться сочувствием, загнанному в отчаяние несправедливостью, но в его глазах оно всё же есть. Джефф понимает, что вероятнее всего ничего не сможет восстановить, однако хотя бы попытается не остаться последним дерьмом в глазах лучшего друга. К Биу идёт на следующий же день после репетиции дефиле, на которой он держится от всех в стороне, игнорируя на себе пренебрежительно-осуждающие взгляды. По окончанию спешит как можно скорее взять свою сумку и уйти, но Джефф достаёт его раньше, схватив за локоть и развернув к себе.

— Пойдём поговорим? — просит ненастойчиво, поступая как можно мягче. Добавляет уже чуть твёрже: — Пожалуйста.

Билд, прекрасно понимания, о чём пойдёт речь, отказаться явно хочет, только всё равно даёт себя увести к нему в кабинет. И тогда Джефф встречается с той глубокой печалью в его глазах, которая всплывает, оставшись один на один, и размер её так велик, что он начинает чувствовать себя последней мразотой на этом свете, недостойным быть тем человеком, которому можно показать её наедине, выпустив накопившееся за непробиваемой стеной. Атмосфера в комнате давит, словно каждый вдох наполняет пространство ещё большим напряжением. По-человечески хочется его обнять, и сделал бы это, если бы не был причиной всех бед этого мальчика. Джефф не медлит, говоря ему, что не заслужил всего этого:

— Это я сказал Гейму, что вы с Байблом вместе, а он пустил слухи, — выпаливает на одном дыхании. С сожалением, да только разве нужно оно ему?

Билд вытаращивает на него глаза, застыв от шока, ожидая чего угодно, но не такого резкого откровения, которое не ясно, как нужно расценивать. И в этот вечер ещё один человек становится посвящен в его позор. Джефф готов к пощёчине, да и даже сразу к пуле в лоб, потому что тогда Биу будет прав, отомстив за это грязное пятно на его белоснежной репутации, расшатавшее карьеру на пике славы. Обходится без этого. И без слёз тоже — Билд слишком гордый. Всё это лишь зажигает в нём пламя, в которое азартный гнев подкидывает поленья. Джефф ни капли его ненависти не получает, она вся до последнего отходит Гейму, война с которым обещает оставить после одного из них лишь пепел. Объятия всё-таки тоже в этом вечере остаются. Только обнимает не Джефф, а Биу. Он оказывается намного сильнее его. Намного сильнее, чем можно было бы представить.

Ситуацию выходит взять под контроль. Сатур размещает пост в соцсетях и выступает перед журналистами с требованием прекратить распространение слухов. Испытывать его терпение, обсуждая это дальше, никто не решается — звучало всё уж больно угрожающе. Только одно исправить всё же не удаётся. Билд решает, что кровью и потом построенная карьера ему дороже мимолётных романов, больше никого не впуская в свою жизнь и на особо дальнем расстоянии держась от Байбла. Разбитое сердце лучшего друга — одна из тех вещей, которые Джефф себе никогда не простит.

Показ удаётся провести идеально. На что и был расчёт — Билд делает такую рекламу, что весь его образ готовы содрать прямо с него за огромные деньги. С закрытием он справляется блестяще. Все модели отлично выполняют свою работу. Коллекция окупает себя с лихвой и оказывается распродана в первый же день. Ещё больше человек узнаёт имя Джеффа Сатура, и теперь он полноправно выходит на международный уровень, заставляя обсуждать себя по всему миру.

За полгода Джефф успевает побывать на неделе моды в Нью-Йорке, на выставке в Лондоне, на гала-вечере в Венеции и форуме в Токио. Особенно трепетно он ждёт презентации коллаборации двух китайских брендов в Пекине, на которую получил приглашение лично от одной из дизайнеров, участвующих в показе. Они с Шэнь Джи умудряются сохранить дружбу даже годы спустя через столько тысяч километров. Переписываются, созваниваются, поддерживают друг друга, обсуждают глобальные темы и чем завтракали сегодня с разницей в шесть часов. Он никогда не думал, что сможет обзавестись такой близкой подругой, и что станет ею колкая на язык китаянка.

— Ты спишь с ней?! — налетает с криками и слезами на глазах Гейм.

Джефф только утром вернулся из очередной поездки в Китай и сразу поехал в офис, страшась, что за их недельное отсутствие с Байблом весь Сатурн разложился по кирпичикам, но дверь кабинета едва успевает закрыться, как следом за ним влетает Гейм на грани истерики.

— С кем? — недоумевает Джефф, сдерживая смешок. Правда интересно, о ком он на этот раз. Что с Элин у него ничего нет, они вроде ещё месяц назад выяснили. К пожилой уборщице мадам Дюваль уж совсем смешно ревновать, но от Гейма всё можно ожидать.

— С китаянкой! — обиженно выкрикивает Гейм. — Думаешь, я не вижу? Вечно в переписках с ней торчишь! Так счастливо в Китай умчался, на всех фотографиях с ней лицо чуть ли от лыбы не трескается! Натрахался с ней? Доволен?

И тогда Джефф веселье не скрывает — смеётся в голос. Ну уж лучше бы это была мадам Дюваль.

— Милый, ты сходишь с ума, — бросает он и с остатком веселья принимается перебирать накопившиеся в своё отсутствие бумаги.

Гейм смотрит на него в ответ с искренней обидой. Джефф и продолжать не хочет, чувствуя только как внутренний смех плавно перетекает в раздражение.

— Вот так ты, значит? — Гейм шмыгает носом.

— Вот так я, значит, — подтверждает Джефф, пытаясь сохранить хладнокровие, хотя внутри уже всё кипит от накатывающей агрессии. Ему совсем не хочется затевать этот бессмысленный спор, особенно после длинного перелёта.

И начинается самая любимая часть шоу — слёзы. Он с чего-то решил, что это действительно рабочая манипуляция, но работает она только потому, что Джефф знает о скором звонке от мадам Дезанж, если её отпрыска не убедить в мировой любви к нему, а не потому что в самом деле становится совестно.

— Гейм, послушай, — тяжело вздыхает Джефф. — Шэнь Джи всего лишь моя подруга. У нас много общих интересов, и в особенности — она тоже дизайнер, поэтому хорошо понимает меня. Если ты правда думаешь, что я каждые полгода жду встречи с ней только для того, чтобы переспать с ней, то подумай ещё раз. Перестань, пожалуйста, выдумывать то, чего нет.

Проблему удаётся замять, хоть потом и приходится извиняться двумя походами в ресторан с последующим продолжением. Джефф своей вины не очень понимает, но так сделать проще, чем слушать всю эту вонь и давать ему выедать ложкой мозги. Это в самом деле утомляет. Даже больше — уничтожает.

Месяцы текут, Джефф всё больше ощущает себя живым трупом. Если быть точнее, то вообще не ощущает себя. Он никто и ему никак, он продолжает лететь на дно пропасти, конца которой нет, сброшенный в неё поцелуями самых нелюбимых губ, отравляющей нежностью и удушающей страстью. И муза, прежде являвшаяся хотя бы мелькнувшей тенью, давно не посещает его. Джефф много пьёт, мало спит, ненавидит себя, но ещё больше ненавидит руки на своём теле, каждым касанием наполняющие его вены ядом.

Время неумолимо поджимает, спонсоры давят, требуя новых проектов, СМИ не стесняются обсуждать его плохо скрываемое состояние и отсутствие новых работ уже больше полугода. Он правда старается найти вдохновение, создать хоть что-то, долго гуляет по Парижу, часами торчит в Лувре, но нигде не находится та искра, которая вселилась бы ему в сердце, зажигая идеей. Все попытки её отыскать снова приводят его в тишину темноты, где Джефф до утра спивается вином, после опустевшей бутылки переходя к чему покрепче.

В ней одной он пытается сыскать утешение и найти поддержку.

Здравствуй, Шэнь Джи.

Всё как-то не нахожу времени тебе написать, хоть и очень соскучился. Как ты, принцесса? Наверное, сама вся в делах. Я вообще-то тоже должен работать, да только не выходит ничего. Моя муза на меня обижена, совсем на огонёк ко мне заглянуть не хочет. Да и огонька у меня никакого нет. Спиваюсь как ничтожество над пустыми листами. Подарок твой не открываю, не хочу его своими бездарными потугами портить. Не знаю, что делать. С меня три шкуры скоро спустят, если не создам хоть что-то. Пишу тебе спустя столько дней молчания, чтобы поплакаться, уж прости меня, совсем теряю лицо, только чувствую, что более никому доверить свою печаль не могу. В общем, надеюсь, что у тебя дела идут лучше. Хотел бы поскорее закончить коллекцию и пригласить тебя на показ, снова погулять вдвоём. Ты столько раз уже была в Париже, но я всё никак не могу показать тебе Сент-Шапель. В этот раз обязательно не упустим его. Постараюсь взять себя в руки, чтобы у тебя поскорее появился повод навестить меня. Скучаю.

Перечитывает несколько раз, пробегаясь глазами по монитору, чуть не порывается стереть, но всё равно решается, нажимает на enter и отправляет, откинувшись на спинку кресла. Джи его поймёт, не осудит за проявление слабости. Поддержит. Поможет. Перед ней не стыдно открываться. Тем более когда одиноко нести в себе всё это уже невозможно.

— Месье Сатур, — Элин после короткого стука робко заглядывает внутрь, — там пришла поставка с тканями из Германии, нужно, чтобы вы посмотрели.

— Конечно, сейчас, — Джефф немедленно поднимается с кресла и идёт вслед за ней. Хоть с какими-то своими обязанностями он должен справляться.

Ему нужно отвлечься, заняться делом, которое хотя бы немного позволит забыть о нарастающей пустоте внутри. Но даже когда он смотрит на отрезы новой ткани, касается её пальцами, его мысли остаются где-то далеко, словно в каком-то другом измерении, где больше нет надежды на вдохновение. Даже любимое тактильное ощущение мягкого шелка на коже в нём ничего не будоражит. Только вот возвращаясь в свой кабинет, сердце всё же ёкает, но не по-доброму, со страхом, с отвращением. У двери стоит Гейм.

— Джефф! — на нём расцветает улыбка. — А я вот к тебе пришёл, а тебя нет…

— Что-то случилось? — устало переходит сразу к делу.

— Нет, просто, — Гейм отводит взгляд и из-за спины выводит руку с бумажным пакетом, — обед тебе принёс. Беспокоюсь, ты же не ешь почти.

Если бы он только мог его послать, сказав, что не голоден, что не хочет никого видеть, или просто прямым текстом отправить неприличными словами. Но он не может.

— Проходи, — вздыхает устало.

Джефф возвращается за стол, тяжело опускаясь в кресло. Гейм пристраивается сзади, опуская пакет перед ним, а руки кладёт ему на шею, чуть надавливая, массирует. Что-то рассказывает ему, но все слова звучат как белый шум. Джефф смотрит в экран монитора, читая ответ.

Джи

Понятно 13:38

И он переключает другую вкладку, скрывая от любопытного носа переписку и не травя самого себя. Понятно? То есть это она отвечает на его излитые чувства? Сердце Джеффа сжимается от простой, но острой как нож короткой фразы. «Понятно» — такое сухое, беспристрастное. Как будто всё, что он открыл ей, все свои страхи и отчаяние, были сведены к одному короткому ответу, лишённому тепла или сочувствия. Он её чем-то обидел? Может, у неё у самой сейчас ворох проблем? Она никогда не была с ним настолько холодной. Вместо искомого облегчения к нему приходит ощущение ещё большей пустоты.

— Я взял тебе салат с киноа из Мэйзи, — позаботился, только взял то, что сам любит, а Джефф ни киноа, ни это кафе не переносит. — Поешь, пожалуйста.

— Спасибо.

И целует его руку. Не потому что искренне манит это сделать. Потому что приучил себя механически проявлять те признаки любви, которые обычно тянет показать, когда сердце нежно трепещет в обожании. Джефф же ничего не чувствует. Сейчас в особенности. Если только то, как в этом мире он стал ещё более одинок. Как небо померкло ещё сильнее. Как бездонная пропасть под ним стала глубже.

— Джефф… — зовёт Гейм ласково, обнимая за шею. — Мне так жаль, что у тебя не получается, — и словно ему действительно жаль. — Может, я могу тебе как-то помочь? Давай вместе что-нибудь придумаем?

Ему же не сказать, что он любой своей помощью только делает хуже. Да и что Гейм может помочь придумать? Красивая кукла для того, чтобы наряжать её в свои наряды, совсем не для их создания. Обычный манекен, чуть симпатичнее и диковиннее тех, что стоят на витринах бутиков.

— Я тут недавно подумал, — робко начинает он, — а если сделать наряды с цветочками? Как раз скоро весна, это было бы очень нежно.

— С цветочками?.. — Джефф даже не очень вникает в его слова. Глупости. По-прежнему лучшее, что он может для него сделать, — уйти.

— Ну да, — Гейм смелее делится своей идеей, игнорируя отсутствие энтузиазма. — Можно было бы сделать коллекцию с живыми цветами. Сделать их на ткани как аппликации. Думаю, было бы очень здорово, креативно.

Аппликации из живых цветов? Гейм действительно думает, что это может стать основой для коллекции? Руки Джеффа сжимаются в кулаки, и он заставляет себя расслабиться, напоминая, что резкость сейчас не поможет. Понимает, что Гейм старается помочь. Но каждое его слово, каждый предложенный «творческий» подход отзывается в его душе только раздражением. В другом состоянии он, возможно, мог бы рассмотреть эту идею хотя бы из вежливости. Но сейчас — нет. Всё, что предлагает Гейм, кажется ему настолько далёким от реального творчества, настолько… Гениальным, чёрт подери.

— Гейм, — он оборачивается, смотря на него как на само озарение, — как ты это придумал? Господи, это же невероятно. Это станет хитом!

Джефф подрывается к шкафу с хангерами с тканью, спешно перебирая их и наконец-то сияя от загоревшейся идеи. Это подобно внезапному лучу света, который прорывается сквозь густую, тягостную тьму. После месяцев, проведённых в мучительной пустоте, он наконец-то чувствует, как что-то внутри оживает, будто в его сердце запустили давно забытый механизм. Вдохновение, которого он так долго ждал, возвращается с неистовой силой, обрушиваясь на него, как волна, смывающая весь накопившийся тлен.

— Лаконичные силуэты позволят сделать акцент на цветах. Цветовая палитра будет из зелёных, голубых, пастельных розовых и лавандовых оттенков, — проговаривает он как обезумевший, скидывая все нужные ткани в кучу. — Юбка у платья вся будет украшена цветами, имитируя цветочный водопад, а корсет…

Он резко поворачивается лицом к Гейму, пожалуй, впервые ощущая столько позитивных эмоций к нему.

— Милый, ты гений, — благодарно произносит в порыве чувств.

— Тебе правда нравится? — застенчиво уточняет Гейм.

И в ещё большем порыве чувств, обыкновенной радости, благодарности, Джефф бегло целует его в губы и снова возвращается к тканям.

Гореть идеей, сюжетами, которые он хочет передать одеждой, — потрясающе. Его работа — то, что подаёт ему глотки кислорода, отнятые на столько месяцев. Она заставляет его сердце биться, а кровь бежать по венам. Вдохновение бурлит внутри, словно кипящая вода, которую невозможно удержать. Джефф больше не чувствует усталости, раздражения или отчаяния. Каждое движение становится лёгким, словно его тело само знает, что нужно делать. Он начинает рисовать эскизы, почти не отрываясь от бумаги. Линии появляются стремительно, словно ведёт рукой не он сам, а неведомая сила.

Работа идёт полным ходом. Джефф со своей командой успевают закончить коллекцию в рекордные сроки, назначая показ уже через два месяца. Коллекция обретает форму, а с ней и смысл, который он искал так долго. День показа приближается, и Джефф чувствует странную смесь нервного возбуждения и лёгкого страха. Волнение — хороший знак, ведь это значит, что ему не всё равно. Это значит, что он снова живёт, пусть и на грани нервного срыва.

В какой-то момент казалось, что ему уже больше не суждено услышать оваций, увидеть восхищённые глаза зрителей, но вот снова его труды осыпают комплиментами. Каждый тянется к нему, чтобы поздравить после затишья гениально исполненным проектом. Джефф каждому ответно пожимает руку, благодарит за похвалу и не перестаёт искать взглядами в толпе одну-единственную. Они с Шэнь Джи так и не переписывались с того момента. Джефф не нашёл в себе решимости написать после того ответа, а она больше и не писала. Но она здесь, ему передали, как только Джи переступила порог. Им нужно поговорить. Он всё оглядывается, среди всех этих лиц ищет только одно, ждёт возможности поскорее избавить себя от общества всех этих людей, ему неинтересных, однако они тянутся вереницей, не давая очереди дойти до неё.

— Сатур, превосходишь самого себя, — Тонг поднимает за него бокал шампанского, отпивая немного. — Это было шикарно.

— От тебя ещё приятнее слышать, — Джефф улыбается ему, чувствуя укол гордости. — С нетерпением буду ждать хвалебной оды от «Скай Фэшн».

— Тебе самолюбия не занимать, — усмехается Тонг.

— Отчего же мне его занимать, когда такие люди высоко оценивают мои труды?..

И едва он успевает договорить, краем глаза наконец-то замечает её, и вмиг сердце одолевает радостью и волнением.

— Шэнь Джи!

Джефф оборачивается, даже не стесняясь, что сейчас лицо треснет от улыбки. Сладко предвкушает аромат ее изысканных духов, которыми так вкусно пахнут длинные шелковистые волосы, предвкушает крепкие объятия, вынесшие столько месяцев разлуки. Вместо всего этого щёку остро опаляет боль пощёчины, такой резкой и внезапной, что Джефф и не сразу понимает, что произошло. Всё случается в один миг. Сначала необъятное счастье, а после зарёванное лицо Шэнь Джи, колотящей его по груди и кричащей проклятия.

— Я верила тебе! — вопит она. — Я тебе доверяла! Подонок!

Джефф стоит в ступоре, ни увернуться, ни успокоить её не пытается, позволяя всё это. Его мир рушится прямо перед ним, и он не может понять, что произошло, что он сделал. Её глаза полны слёз и гнева, и каждая её фраза пронизывает его насквозь. Она всё вопит что-то, ругаясь на китайском, а ему к горлу подступает удушливый ком.

— Госпожа Шэнь Джи! — Байбл подоспевает вовремя, не давая её острым когтям впиться Сатуру прямо в лицо, оттаскивая её.

— Убери руки! — кричит она, вырываясь.

— Госпожа, успокойтесь! — вступает Тонг. — Объясните, что произошло?

Её трясёт от гнева, а на скандал сбегаются почти все гости, находя эту сцену интереснее светских бесед. Шэнь Джи убирает с лица налипшие волосы, закидывая длинные пряди за плечи и цедит обиженно:

— Он украл мою идею!

Джефф ощущает, как мир вокруг него словно замирает, оставляя только звук ее обвинений, которые эхом отдаются в голове. Украл её идею? Это обвинение словно ледяной нож вонзается ему в сердце, и он стоит перед ней, не зная, как оправдаться, даже не понимая до конца, о чем идет речь.

— Джи, ты… Ты о чём говоришь? — он почти не узнаёт свой голос, сколько страха и непонимания в этой дрожи.

— О чём говорю? — горько повторяет она, словно он не понимает самого очевидного. — О твоей новой коллекции! Цветы! Это была моя идея! Ты… Ты даже не потрудился скрыть это! Ещё и пригласил меня, чтобы я своими глазами увидела этот позор, это унижение!

И этим она разрушает то немногое, что ещё оставалось в его душе. Джефф отчаянно ищет объяснения, лихорадочно перебирая в памяти все разговоры с ней. Её концепт с цветами? Он и не помнил, чтобы она когда-то говорила об этом, тем более не мог представить, что её идея и его новый проект могут быть связаны.

— Джи, это недоразумение, — он пытается успокоить её, сам не веря, что это возможно. — Я не крал твою идею, я даже не знал, что у тебя был такой проект.

— Не знал? — её глаза полны боли и недоверия. — Ты сам говорил, что искал вдохновение. Я тогда поделилась с тобой своими мыслями, рассказала о своей задумке с цветами. А теперь… — она всхлипывает, так и не договорив.

И тут ему приходит осознание. Ударяет как чугунной сковородой по затылку. С такой силой, что голова тут же идёт кругом и все очертания стираются. Ну конечно, теперь всё встаёт на свои места…

Гнев не ослабевает, но в её взгляде пробивается что-то иное, что-то, что почти угасает, как искра, которую не удалось разжечь. Её пальцы дрожат, когда она поднимает их к лицу, чтобы скрыть слёзы.

— Госпожа Шэнь Джи, — Тонг откашливается, — это очень серьёзное обвинение. Есть ли у вас какие-то доказательства?

Шэнь Джи на мгновение замирает, обдумывая ответ. Её грудь всё ещё сотрясается от эмоций, но, взглянув на Тонга, она опускает руки и наконец-то возвращает себе гордость. Голос становится холоднее, словно ледяной ветер проходится по залу.

— Да, разумеется.

Она открывает замок своего клатча, а Джефф хочет провалиться, уйти под землю прямо сейчас и прямо на этом месте, чтобы не видеть своего очередного провала. И ему даже гадать не нужно, что хочет показать Шэнь Джи.

— Пожалуйста, — она протягивает телефон Тонгу. Джефф стыдливо опускает голову.

Тонг бегло читает строчки переписки и недоверчиво смотрит на Сатура, протягивает переписку ему. Он не хочет смотреть, не хочет, но наградить себя таким не может.

You

Ох, Джефф, мне так жаль. Ты не должен себя заставлять. И тем более никому и ничего не обязан. Твоя муза обязательно вернётся к тебе. В образе, в мгновении, в одном из погожих дней или в человеке. 13:34

Если у тебя не получится закончить коллекцию в скором времени, то мы сможем встретиться на моей презентации. Я совсем скоро начну работу над ней. 13:36

Так хочу с тобой поделиться! Представь, живые цветы на ткани словно аппликации. Центром композиции будут лотосы. Ткань будет благоухать их сладостью, пропитана их нежностью. 13:37

Я не очень умею объяснять на словах, мне намного проще показать на деле, ты же меня знаешь 13:38

Хе-хе 13:38

В общем 13:38

Надеюсь 13:38

Понятно 13:38

И мне, кстати, необязательно искать повод, чтобы приехать. Увидеть моего лучшего друга — уже отличный повод. И ты сам можешь приезжать просто в гости, а не на всякие вечера 13:40

Люблю тебя, Дже 13:42

От каждого слова душа рвётся в клочья. Джефф даже, кажется, слышит этот треск, с которым она становится сотней мелких обрывков с неровными краями. И всё потому, что тот сухой ответ, бросивший в двухмесячную печаль из-за своей жестокости, теперь обрастает подробностями, несущих в себе столько отнятых чужими руками любви и поддержки. Как можно было не понять сразу? Настолько он идиот, чтобы поверить, что Гейм, абсолютно лишённый всякой фантазии и таланта к дизайну, сам придумал такую гениальную вещь? Настолько безмозглый, чтобы не увидеть в этом концепте знакомую руку другого творца? Такой придурок, что не решил разобраться в странном ответе дорогой подруги?

— Ну чего же нам ваши переписки, мадемуазель? — голос ощущается каплями яда на губах, он извергается надменностью, насмешкой, чрезмерной гордыней.

Джефф нехотя поворачивает голову. Моник, статная, гордая, едва не искрится злорадством, как и её сынок, стоящий с ней рядом. Приходится себя сдержать, чтобы не впиться ему в горло прямо сейчас.

— Месье Сатур презентовал коллекцию раньше вашей. В ней чувствуется его почерк. А вот это, — Моник указывает обтянутой бархатной перчаткой рукой с кучей колец на ней на телефон в руках Джеффа, — ничего не значит. Может, вы вообще их подделали? Судя по реакции месье Сатура, он действительно видит эти сообщения впервые.

Шэнь Джи знобит от гнева и обиды, с которыми она смотрит на женщину. Она вырывает у него телефон — вовремя, тот чуть не падает из затрясшихся рук — и обиженно сбегает в толпу. Джефф словно выпадает из транса, рванув за ней. Он прокладывает себе путь через океан людей, его сердце стучит громче, чем все эти праздные разговоры и музыка, что эхом отдаётся в ушах, а ощущение такое, что пол под ним рушится, стены обваливаются, и вот-вот ему суждено погрязнуть под завалами. Настигая её в холле, где звуки празднества не слышны и ни одной другой живой души нет, Джефф наедине оказывается с тем размером горечи, который плещется в ней, когда хватает её за руку, и кажется, что за окном действительно сейчас разгорается конец света.

— Джи… — произносит надрывно, а глаза горят от желания расплакаться. — Молю, давай поговорим.

Её глаза полны слёз, которые она старается удержать, но безуспешно те стекают по щекам, размазывая больше не острые стрелки. Грудь быстро вздымается, а губы дрожат, как будто она вот-вот потеряет самообладание. Но вместо того, чтобы разрыдаться окончательно, Шэнь Джи с силой вырывает руку из его хватки.

— У тебя больше нет никакого права со мной разговаривать, — она почти рычит, на Джеффа никто прежде никогда не смотрел с такой ненавистью, тупым лезвием входящей прямо между ребер. — Ты уничтожил мои труды, уничтожил моё доверие и меня саму. Исчезни и никогда больше не появляйся в моей жизни!

Она уходит ещё стремительнее, спалив заживо своими словами, растоптав своим ненавистным взором. Джефф остаётся стоять один посреди пустого холла. Ни единой эмоции на лице — и плакать больше не хочет, и бровью не поводит. Просто наблюдает, как она сбегает от него, обрывая последнюю ниточку, которая удерживала от погружения во тьму, и он ещё стремительнее начинает утопать в пустоте, из которой пропал его последний огонёк, его маяк в бушующем море.

А после он разворачивается и, преисполненный той неистовой яростью, переполнившей в одно мгновение, быстрым шагом возвращается обратно. В гримёрку влетает так сильно шибанув дверью, что на гипсовой стене остаётся вмятина. Гейм перед зеркалом от неожиданности вздрагивает, удивлённо смотря на Джеффа. Снимает серёжку с уха и спрашивает:

— Любимый, ты чего? — строит неведение с раздражающей наивностью.

Джефф же не церемонится. Вздёргивает его на ноги и швыряет к стене. Сейчас его уже невозможно остановить. В нём пылает нестерпимый огонь — смесь ярости, боли и предательства, а руки дрожат от напряжения. Гейм же и в лице не меняется, продолжая смотреть так же удивлённо.

— Зачем ты это сделал?! — кричит Сатур.

Тот смотрит на него так непонимающе, словно и ни единого представления нет, словно сейчас мысленно не злорадствует из-за сработавшего плана по его уничтожению.

— Что сделал, любимый? — невинно хлопает глазками, а в них даже страха нет, потому что знает, что туго натянутый поводок у Сатура на шее находится у него в руке. — Я не понимаю, о чём ты.

Кулак Джеффа со всей силы врезается в стену около головы Гейма. И пусть его мамаша прямо сейчас прилетит сюда со своими псами и по самые плечи ему руки вырежет, уже так насрать, он всё равно расскажет этой твари, что он сделал.

— Ты влез в мой компьютер, удалил сообщения Шэнь Джи и подсунул мне её концепт. Ты пустил слухи про то, что Билд оказался в Сатур потому что Байбл трахает его. Ты всё это делаешь, — цедит сквозь сжатые зубы и снова кричит: — Что я сделал тебе, Гейм? За что ты вечно душишь меня, блять? Почему тебе так нравится лишать меня всего?!

Тогда, моргнув, всё простодушие из глаз Гейма исчезает, наполняясь тем холодом, каким пропитана его душа.

— Потому что я не собираюсь тобой ни с кем делиться, — ответно оскалившись, он смотрит на него с вызовом. — Я не позволю тебе дарить своё внимание никому, кроме меня.

Гейм чуть заметно улыбается, и эта улыбка словно ледяная бритва по коже. Он обходит его и садится обратно перед зеркалом, снимая и вторую серёжку. У Джеффа же никаких слов не находится. Никогда ещё ему не приходилось ощущать отчаяние так глубоко. Развернувшись, он просто уходит.

Коллекция, как он и думал, становится хитом. О цветочном наряде мечтает каждая модница, вынуждая в скором времени презентовать упрощенные варианты с искусственными цветами, неотличимых от живых, на показе прет-а-порте. Критиками идея высоко оценивается, а вся коллекция уходит в солд-аут в первую неделю продаж. Только Джефф никакой радости с этого не чувствует. С чего её ощущать, когда не заслуживает он ничего из этого, когда труды хвалят вовсе не его?

Скандал не поднимается. По большей части играет чётко обозначенное мнение Моник Дезанж на эту ситуацию, а Шэнь Джи никак побороться и не пытается. Джефф всё молит, чтобы она выступила, публично унизила его, рассказав, что Сатурн ни одной похвалы не заслуживает, но она молчит. Джин Лотос коллекцию так и не презентует, потерявшись почти на целый год. Джефф на следующий же день пишет Джи огромное письмо с откровением обо всём, делясь своей постыдной историей плена. На его написание уходит больше часа. Словно это что-то может исправить, словно эту ошибку ещё можно стереть. По несколько раз в день он проверяет, пришёл ли ответ, пока не замечает, что заблокирован. Каждый свой чёртов показ просит Байбла выслать ей приглашение. Первые несколько раз она игнорирует, а после берёт и приезжает, но лучше бы приглашение так и осталось без ответа, потому что такой ненависти в её глазах Джеффу вынести не по силам.

Ему уже ничего не нужно. Жизнь не мила, а работа, ныне заставлявшая огонь в его груди полыхать, сейчас лежит там остывшим пеплом. Честно иногда посматривает на пистолет, оставшийся с тех времён, которые сейчас кажутся не такими уж страшными, подумывая приставить к виску и всё закончить. Нелюбимые руки, терпеть которые приходится отвратительными касаниями по коже, подливают в неё яду. У него нет ради чего стараться. Свет в конце тоннеля потушен, обрекая на вечные метания во тьме. Хочется всё бросить, пропади они все пропадом, пускай с ним делают, что захотят. Только ведь Джефф давно усёк, что в случае любого непослушания страдать будет не он — уничтожат всех дорогих ему людей, в ад превратят их жизнь, ведь это в действительности сделает ему плохо. И идти поэтому приходится дальше. Терпеть. Глотать. Идти до несуществующего финала, пробираясь сквозь тернии и не мечтая, что где-то там на горизонте всё-таки покажется хэппи энд.

Джефф не узнаёт сам себя, в кого он превратился: злой, дёрганный, нервный, надевающий маску жизнерадостности и образа игривого плута, чтобы показаться на людях, и ненавидящий весь белый свет, оставаясь наедине со своими демонами. Его муза хладным трупом подвешена в петле на её изящной шее, а Джефф уже и не оплакивает, смирившись со смертью. В нём нет ничего, кроме ненависти, способной на убийство, а он всё как-то умудряется играть любящего и заботливого, и даже самообладание сохранять, когда Гейм снова начинает выедать мозги знакомством с родителями, свадьбой, объявлением об их отношениях. Пожалуй, если бы не добрая доза алкоголя, которой он стабильно заливается, оставаться таким искусным актёром у него бы не получалось.

А ещё каждые два-три месяца, когда накапливается невыносимое, и нужно всю свою злобу выплеснуть куда-то, он занимается сексом. Выбирает мальчика на один раз, модель или ещё какую смазливую мордашку, готовую лечь под него без обязательств и чётко понимающую, что Джефф ему жизнь в крошку разотрёт, если хоть слово утечёт о том, какие вещи происходят за дверью спальни Джеффа Сатура. Бывают случаи, когда эти куклы настаивают на повторении и снова ищут встречи, но большинство сбегает, даже взглядами не пересекаясь на светских вечерах, где встречаются позже случайно. Ему не стыдно. Только игры с ними позволяют держаться дальше, поддерживать умелую игру, не удушив кобру с ним в одной постели. Может, немного жестоко, однако Джефф даже не удивится, если узнает, что сердце у него в самом деле давно пропало из грудной клетки.

— Джефф, — нежно зовёт Гейм, укладываясь ему головой на плечо.

— М? — отзывается тот устало, смотря в потолок.

Самое лучшее, что он может ощущать, когда на смятых простынях лежит его обнажённое тело — безразличие. Это как подарок господа, если отвращение и ненависть сходят на нет вместе со всеми остальными эмоциями.

Гейм молчит, будто передумал говорить, но он всего лишь подбирает слова и всё же говорит предельно честно:

— Я вчера был с другим мужчиной.

Внутри что-то с волнением вздрагивает. Надежда.

— И как тебе? — уточняет чуть нервно Джефф. — Понравилось?

И Гейм произносит ещё честнее:

— Нет.

И она, насколько быстро загоревшаяся, потухает настолько же скоро.

Ему правда хотелось бы для Гейма лучшего. Он заслуживает любви, которой между ними нет, а её отсутствие толкает на все эти поступки. Так остро Гейм нуждается в заботе и тёплых прикосновениях, что клешнями хватается за человека, давшего ему малейшее внимание, и всеми способами, даже самыми отвратительными, продолжает выжимать для себя нежность, пусть и искусственную. Пусть и отравляет это обоих. Джефф всё думал, что стерпится и слюбится, но он всё по-прежнему не может помочь Гейму.

— Я не могу разлюбить тебя, — сознаётся ему. — Ты думаешь, я за пять лет не понял, что ты ненавидишь меня?

Джефф вздёргивает бровь. Уж не думал, что однажды услышит это от него.

— Я не ненавижу тебя, Гейм, — и вероятнее всего это правда. — Просто тебе нужно перестать нас мучать и попытаться найти человека, который примет тебя.

Гейм переплетает их пальцы и оставляет трепетный поцелуй у него на обнажённой груди.

— Мне действительно жаль, что ты страдаешь из-за меня, но пока мне хорошо с тобой, я не смогу тебя отпустить, — говорит он, добавив с сожалением: — Прости.

Он не может разлюбить, да только не понимает, что ему и пытаться не нужно. Гейм и так его не любит. Любит Джефф. Всех тех, ради кого терпит это и не жалуется, чтобы эти больные чувства никогда ни в чью жизнь не вмешались. Проваливается только без конца, но в последнее время ведёт себя самым хорошим мальчиком. Уже привык к этому спектаклю, заткнул в себе всё живое, швырнув в далёкую темницу, откуда не слышно этот плач, и умело выполняет свою роль покорно влюблённого. Джефф смирился с исчезнувшим солнцем, научился блуждать в темноте и больше не надеется однажды выйти к свету.

Пока в его жизни не появляется он.

Джефф не знает, что это — любовь с первого взгляда или настоящая чума, но тогда понимает, что точно не может никуда отпустить от себя этого мальчика, иначе погибнет, едва коснувшись подразнившего тепла, если оно снова от него исчезнет. И не скажет даже, что именно так притянуло, будто всё разом: и кротость, и скромность во взгляде, и улыбка самая нежная, какую только видел он, и красота, какой даже сам никогда не создавал. В мгновение, когда взглядами с ним пересекается, Джефф понимает сразу, что пропал. Пропал бесповоротно, беспросветно, без всякой надежды на возвращение из прекрасных карамельных омутов. Его муза действительно вернулась к нему в самый погожий день в году, в самом чудесном человеке, чарами своими одурманила и разум под контроль взяла. Нечто внутри, на рой бабочек похожее, оживила в нём и заставила неутихающим пламенем гореть.

Он убеждает себя, что не любовь это, не она, нет. Навязчивая идея, помешательство, сумасшествие, но не любовь. У него же давно пропала способность на неё, так откуда же ей сейчас взяться, с чего вдруг какой-то мальчишка ему её возвращает? Понимает, конечно, откуда, точно знает, что это она самая, поедающая его мозг, сражающая одним ударом, цепко впивающаяся в сердце. Только нельзя ему её испытывать, нельзя, иначе и этот прекрасный цветок с корнем выдерут, каждый лепесток повыдирают и под ноги ему бросят, чтобы вина удушила.

Байбл тоже против, ведь проблемы начинаются с первой минуты, и будут продолжаться дальше, если из головы имя это не выкинет, непонятно зачем которое спросил — чтобы травить себя им ещё больше, видимо. Только невозможно это, ни единой возможности позабыть, как по груди тепло разлилось и желание в нём родило. Желание жить, снова творить, губы эти невероятные целовать, запахом его упиваясь, чтоб прямо под кожей осел и теплил всё изнутри, до дрожи доводил, до безумия. Не может он его отпустить, ему этот мальчик как воздух необходим, чтобы мир снова больше красок не терял, дни его серой вязкой массой не становились, и муза, такая желанная, не сбегала от него. Джефф всячески себя убеждает, что не из-за неровного пульса весь этот план затевает, не врёт, что улыбкой бесподобной очарован, но истинные чувства глубоко запихивает, чтоб не вырывались, а мальчишка оказывается ещё и характерный, хитрый, замок на его клетке снося к чёртовой матери и на волю выпуская всю его истерично бьющуюся душу, от нужды ему всю свою любовь отдать, пусть только позволит.

И когда позволяет, Джефф контроль над собой больше не ведает. Разрешает себе эгоистично всё то, о чём и думать нельзя было. Но за такое и самой мучительной смертью сдохнуть будет не жалко.

Возможно, Код и не узнает об этом никогда, но уже в их первую встречу, наготы его не видя и страсти не ощущая, Джефф точно понимает, что это его эрос. Огненный. Страстный. И с вожделением он ждёт дня однажды почувствовать всю его пылкость.

— Пи'Джефф, — зовёт голосом своим самым сладким, мёду подобным, и за ухо пальцами ему прядь заводит, да так нежно-нежно, что Сатур едва не скулит, за ладонь его хватает и каждый палец расцеловывает. — Фильм закончился уже, пойдём в кровать?

— Сейчас, малыш, — бормочет Джефф, щекой потираясь об его колено. — Ещё пару минут, пожалуйста.

Код вздыхает и запускает свои ласковые пальчики ему в волосы, мягко массируя кожу головы.

— Ты так устаёшь, — печально подмечает он. — Может, не пойдёшь завтра никуда? Выспишься нормально. Тебе нужен отдых.

Солнышко. Заботливый. Самый лучший. Невдомёк, наверное, что для Джеффа отдых — не до обеда проспать, а присутствие его счастья рядом. Вот просто чтобы он с ним был, роскошь такую драгоценную позволял, на коленях у него лежать, касаниями своими давал наслаждаться. Тогда Джефф отдыхает: головой, душой, сердцем, всем телом. Баркод для него глоток свежего воздуха в душной запертой комнате. Он как нежное апрельское солнце, балующее ласковыми лучами после морозной зимы. Ему Джефф еще сотни сравнений может привести, только ни одно в полной мере не опишет, что Код даёт ему почувствовать. Он та зона комфорта, в которую можно безопасно упасть после всех тех тягот, которые мучают его уже годами, от любой напасти там спрятаться. Каждый жест, каждое прикосновение Кода приносит с собой ощущение спокойствия, давно лишённого. Каждый миг с ним проникает глубоко внутрь, заполняя всё той тишиной и уютом, мечтания о которых уже столько времени были под запретом. Впервые за долгое время он ощущает, что находится на своём месте, что наконец нашёл что-то, что было потеряно — может, никогда и не принадлежало ему, но теперь стало его частью.

Только завтра Джефф действительно не может устроить себе выходной, хоть и это был бы лучший выходной из всех возможных — Кода в постель затащить и до вечера не выпускать, обниматься, целоваться, а потом несколько пачек чипсов вместе прикончить под какой-нибудь ситком из девяностых. Правда не может. За него весь день уже спланирован. И появление в его жизни этого ласкового мышонка всё равно не вышвырнуло кобру, тугой удавкой стягивающейся у него на шее, угрожая переломать позвонки и разорвать трахею.

— Милый, пожалуйста, — Джефф уклоняется от поцелуя, дёрнув головой.

Гейм чуть хмурится, но больше беспокоится.

— Что случилось? — настороженно уточняет он.

— Просто устал очень, — с лёгкой улыбкой отвечает ему. — Давай без секса сегодня, ладно?

В последнее время играть с ним в этот спектакль стало легче и тяжелее одновременно. В нём будто появился источник, откуда черпается энергия лишний раз назвать его любимым, улыбнуться, поцеловать. Убедительнее изображать из себя самого влюблённого и верного, словно ни о ком другом думать и не может, когда на самом деле все мысли только о тех пухлых мягких губах, любого нектара слаще. Потому и невыносимо касаться змеиной чешуи теми руками, которыми позже будет касаться нежнейшей кожи, любовью отзывающейся в груди.

Гейм в ответ смотрит пытливо, с недоверием, выжигая в нём дыру взглядом. Джефф с трудом сдерживает себя, когда чувствует, как Гейм наклоняется к небу ближе, ищет близости, пытаясь уточнить, точно ли его отказ окончательный. Немыслимо ведь, чтоб он отказывал, но в голове уложиться просто не может, чтобы быть обнаженным с ним сейчас, когда несколько часов назад в его руках было самое невероятное создание. Каждый раз, когда ему приходится целовать его или притворяться, что его прикосновения приносят удовольствие, в душе у него словно кто-то вкручивает нож в дрожащую плоть.

— Хорошо, — наконец произносит Гейм, отстраняясь и отсаживаясь подальше. — Без секса.

Он старается быть терпимее, заботливее и не настаивает, не закатывая истерику из-за неожиданного «нет», которые в его жизни немногочисленны, однако бокал с шампанским Гейм поднимает и отпивает преувеличенно обиженно.

А Джефф уверен, что у него всё получится контролировать. Да и выбора уже нет — назад он никогда не повернёт, не оставит Кода, это на самоубийство будет похоже, и никогда не даст ему переживать боль от расставания. Будет играть умело, не даст первому узнать, что его губы целует кто-то ещё, а второму не даст заподозрить, что глубоко не мил ему. Днём с одним, вечером с другим, а после меняются. И всё вроде получается, пока Гейм не начинает ставить палки в колёса, выткнуть которые можно только с выполнением его приказов. Когда на день рождения Кода пришлось весь день потратить, встречая его после поездки в Америку. Когда истерика у него случилась из-за «серой мыши на закрытии показа» с последующим ультиматумом: либо убирает Баркода, либо проваливает выскочка Билд. Уж очень тяжело и больно врать, смотря в зарёванные глаза, ища своему поведению правдоподобные оправдания.

Перед Геймом же и не нужно пытаться красиво врать. Он даже правду будет считать за ложь, потому и разыгрывать всё это оказывается бесполезно.

— Скажи мне, — спрашивает он однажды, в потёмках сумерек надевая шелковый халат.

— М? — устало отзывается Джефф, растянувшись на смятой постели.

И следующие его слова заставляют сердцебиение участиться:

— Ты правда думаешь, что я не знаю о том, что ты спишь с ним?

Джефф старается сделать тот самый тон, когда предыдущую сотню раз он приписывал ему роман с самыми различными персонажами.

— С кем, Гейм? — утружденно, словно притомило это слышать в который раз.

Конечно же, Джефф уже знает ответ.

— С оборванцем этим, — фыркает Гейм, но агрессии в его голосе нет, больше насмешка. — Я бы после него одежду сжёг и помылся пару раз, а ты ещё и трахать его умудряешься. В шею его гнать, обратно на родину бананы собирать, но дело, конечно, твоё.

— Не понимаю, о чём ты, — к нему подступает злоба, то раздражение, от которого хочется врезать посильнее, однако Джефф держится.

— Всё ты понимаешь, — смеётся вдруг. — Еби его сколько хочешь, просто учти, что я вам вместе быть не дам.

Джефф и не подумал относиться не серьёзно. Он напрягается и ждёт момента, всеми силами стараясь уследить и помешать, когда тот случится. Но, разумеется, змея оказывается изворотливее. Хотя стоило ожидать, что матери Гейм пожалуется в первую очередь, а та примчится его немедленно отправить в угол за непослушание. Расселась у него в кресле по-царски, ногу на ногу закинув, и сидит смотрит с укоризной за то, что сына её расстроил. Как только посмел снова его с любимой роли невесты сдвинуть? Как посмел в центре внимания сделать не его? До начала показа всего ничего, а Джефф ползает тут перед ней верным псом, едва позорно на колени не становится, носочки её туфлей целуя. Ему теперь нужно быть ещё покорнее у их семейки в глазах, потому что зона ответственности гораздо шире, а огребать будет он не сам. Оправдаться выходит, но верность доказать ещё придётся. Обещанное Моник наказание за эту выходку последует через слабые места — через Креми, всю жизнь мечтавшую стать моделью, но с лёгкой руки её и уборщицей в убогий фотосалон не возьмут. Расстроенный за сестру Код и очередной бремя для Джеффа.

Он очень радуется, когда думает, что всё их коварство заканчивается на подорванном имидже Аса подброшенным ему браслетом. Хоть и очень подлый и ловкий трюк, не так страшно, как могло быть. С Кодом они обязательно помирятся, а в модной индустрии из-за такого бреда от топ-моделей не отказываются. Только это оказывается и не половина беды.

Моник звонит в грёбаные семь утра, чуть не разбудив спящего на соседней подушке Кода. Гейм хочет вместе слетать куда-нибудь в отпуск вдвоём, а у него же сейчас как раз отпуск после показа, вот и проведут две недельки — какая неожиданность — в Гонконге! Сволочи, решили целое комбо собрать. Ему сдохнуть проще, чем Кода на две недели одного бросить и в Китай этот поганый, одним словом болью отдающий, уехать. Уж лучше бы сразу пулей в лоб его прикончили. Столько тоски в глазах своего любимого мальчика Джефф до этого момента не встречал. Насколько ему жаль — никакими словами не передать.

Даже на сообщения ему ответить не выходит, не то что позвонить, Гейм ни на шаг не отходит и вечно суёт нос ему в телефон, закатывая истерики, что они вообще-то приехали провести время вместе, всё остальное подождёт. Тошнит этот цирк разводить, изображая счастливую пару на уикенде, когда сердце болит по его ангелу за почти тринадцать тысяч километров, да и все эти улицы только тоску в нём вызывают, каждым кирпичиком и цветком на клумбе ему по лезвию в грудь вгоняя.

Когда Гейм разводит его на секс после прогулки, сотни фотографий в инстаграм и ужина в ресторане, Джефф понимает, что у него просто не встанет. Нервно улыбается ему в поцелуй и чуть голову себе об стену не расшибает, отправив его в ванную подготовиться. Он этого не хочет и не может. Попросту не получится, когда на душе так скребёт, все думы о другом человеке, а чужая нагота вызывает лишь отвращение. Отказать не может, показать отсутствие влечения — тем более. Всё выльется в очередной скандал, а ему нужно быть самым прилежным, настолько искусно показать свою ненастоящую любовь, чтобы на отвращение и намёка не было.

Джеффа воротить начинает ещё больше, когда он делает чуть ли не самую мерзкую вещь за свою жизнь — столько дней молчания, а он звонит для этого, чтобы любовника его помог трахнуть. Зато внутри-то всё как трепетать начинает, просто от одного голоса всё расцветает и улыбнуться невольно выходит. Баркод. Его милый солнечный мальчик, самый родной и любимый. Отвратительно использовать его для такого, но он понимает, что по-другому у него не получится. Сейчас вообще не об этом поговорить хочется. Джефф почти неделю его голоса не слышал, не разговаривал с ним, лишь украдкой ближе к рассвету, когда гадюка на другой половинке кровати крепко спала, читал его сообщения, любовно отвечая всегда, что скучает, любит безмерно. Код бы хоть что-нибудь рассказал, хоть чушь полнейшую, хоть диплом свой почитал — просто его голос слышать хочется, насладиться им, согреться. Только сейчас другое нужно. И так, блять, паршиво от этого.

Ведёт от его голоса вожделенного, от стонов таких сладких, умоляющих. Джефф бы сейчас и сам всё на свете сделал, лишь бы с ним оказаться, поцеловать, приласкать. Только мечтать может, даже погрузиться целиком в него нельзя, нервно вслушиваясь в шум воды в ванной. Напряжённо оглаживает себя между ног от тех сюжетов, которые рисуются перед глазами. Его очаровательный мальчик в одной его рубашке и в его кабинете ублажает себя, выстанывая его имя. От этого ещё больнее. Так скучает малыш. Джефф тоже очень скучает, ну до ненормального скучает. Сказать ему этого не успевает, скинув звонок с затихшей в ванной водой. Осадок на душе гадкий.

— Заждался? — игриво спрашивает Гейм, выглядывая из-за двери.

Он откидывает на пол полотенце, оставаясь полностью обнаженным. По бледной коже стекают капельки воды. Гейм своей модельной походкой вышагивает к нему, запрыгивая на колени и жадно впивается в губы, схватив за челюсть. У Джеффа внутри ничего не вздрагивает. Прикрыв глаза, он старается держаться за тот образ, который удалось нарисовать в голове, пытается вообразить, что губы, целующие его, те самые, желанные, любимые, да только вкус и близко не такой сладкий, они не мягкие, не нежные. Очевидный обман.

— Вау, как тут твёрдо, — ухмыляется, отстранившись от его лица и схватившись пальцами за крепкий стояк. — Сильно заждался, получается?

— Очень сильно, — и тянется поцеловать, лишний раз не давая смотреть в глаза, чтобы истинным эмоциям не дать проскользнуть под трескающейся от боли маской.

В какой-то момент он просто закрывает глаза и полностью уходит в мысли, представляя, как бы сейчас было хорошо с Кодом. Они могли бы провести вечер вместе, обсуждая что-то незначительное, смеясь и наслаждаясь обществом друг друга. Может быть, они посмотрели бы какой-нибудь фильм, а потом заснули бы в обнимку, счастливо улыбаясь. Джефф дождаться не может, когда всё это закончится. Понимает, что никогда. Ему до конца дней своих жить с этой грязью на коже, внутри себя. С тем, как мерзко он поступает с самым дорогим на свете человеком, так крепко и трепетно любящего его. Код в нём души не чает, а Джефф смеет так обращаться с его чувствами — лгать в лицо, изменять за спиной. Использует попросту, потому что понимает, что сгинет к чёрту без него. Никогда этого не смыть, в гроб лечь вместе со всеми грехами придётся.

You

Присматривай за Кодом, умоляю. 02:57

Заберите его к себе на выходные, пусть один не остаётся. 02:57

Брат

Конечно, не волнуйся 03:01

Джефф откладывает телефона на тумбочку, бросает взгляд на спящую рядом Горгону и отворачивается на другой бок.

Гейм перестаёт пилить меньше, почти вообще прекращает и даже местами с ним приятно проводить время. Когда он усмиряет змеиное логово внутри себя и становится тем мальчиком, с которым когда-то довелось познакомиться, то его вполне легко терпеть. Находится, о чём поговорить, а порой и посмеяться с ним можно. Гейм всё ещё не плохой, лишь лишённый любви и заблудившийся человек. С ним бывает хорошо. Джефф старается выбраться из своей депрессии, пытаясь искать приятное, чтобы легче было перетерпеть, когда каждый час за год проходит. Пока всё хорошо. Джефф думает, что всё хорошо. До звонка от Джесси, от которого сердце беспокойно вздрагивает — младший брат далеко не любитель телефонных разговоров, предпочитая переписки.

— Джесси? — взволнованно отзывается Джефф, отвечая на вызов.

— Джефф… — с какой-то тяготой начинает брат и тут же смолкает. — Ты только не волнуйся.

И на что он надеется, прося об этом? Да у него сердце выпрыгнуть готово с самого начала.

— Говори, — твёрдо приказывает он.

— Во-первых… — вздыхает. — Код нашёл пистолет.

— Блять.

Не смог расстаться, да. Паранойя до сих пор мозги разъедает, да и разве лишним будет держаться просто для безопасности? Для Кода только стоило давно придумать оправдание. Очередное.

— Я подменил его на муляж, — успокаивает Джесси. — Сам придумывай, как перед ним объясняться будешь, зачем он тебе. Если поверит, конечно.

— Спасибо, — произносит с облегчением. Так, разумеется, попроще будет. — А во-вторых? — спрашивает нетерпеливо.

Джесси смолкает, подбирая слова, и за это время Джефф успевает известись.

— Что случилось?! — вскрикивает он. — Не молчи!

И Джесси мрачно произносит:

— На Кода совершили покушение. Какой-то уёбок возле ресторана плеснул кислотой, — не тянет с паузами, потому что и доли секунды хватает, чтобы свести с ума от такой новости. — С ним всё хорошо, всё хорошо! Охрана Билда его прикрыла, он полностью цел, но этот подонок скрылся.

Телефон едва не выпадает из рук. Всё вокруг начинает вертеться чёртовым волчком. То хорошее, что и так было фантомным, меркнет перед этим ужасом. В одно мгновение становится нечем дышать.

— Где он?! — выпаливает несдержанно.

— Домой поехал. Мы с Креми хотели у себя оставить, но он отказался, — отвечает Джесси. — Правда, не переживай, с ним полный порядок. Отделался лёгким испугом.

Джефф не слушает уже со второго предложения, закаменевшими пальцами пытаясь сбросить вызов, и когда получается, с ещё большим трудом он спешно пытается набрать номер Кода, но телефон жестоко вырывают из рук, не давая нажать на последнюю кнопку.

— Верни! — рычит Джефф, едва со своей свирепостью не накидываясь на него.

Гейм с презрением смотрит в отобранный телефон, кривясь от отвращения.

— Сокровище? — фыркает он. — Серьёзно?

Тогда кончается всякое терпение. Джефф сейчас его разорвёт.

— Ты что, совсем с ума сошёл, блять?! — кричит он истерично, подрываясь и подходя к нему почти вплотную. — У тебя с головой всё нормально?!

Джефф чувствует, как внутри него нарастает ярость, будто огонь, который вот-вот поглотит всё вокруг. Он буквально кипит от безысходности и злости, и уже не в силах сдерживать свои эмоции. Это превышает вообще все пороги терпимого. А Гейм никакого угрызения совести и даже страха перед ним таким не чувствует, уверенный в своих поступках. И он сокращает расстояние между ними ещё больше, смотря на него победно.

— А я говорил, что не дам вам быть вместе, — оскаливает Гейм ухмылку. — Я никому не позволю занимать моё место, ты это знаешь. Сам виноват.

— Ты псих! — у Джеффа в голове не укладывается, насколько далеко заходит его одержимость. — Ты его чуть не убил, мать твою, понимаешь это?

— Да не убил бы, — Гейм закатывает глаза, мол, чего из мухи слона раздувает. — Мордашку бы только подправил, чтоб не зазнавался.

Даже осмыслить не выходит, с какой лёгкостью он говорит о том, что готов обезобразить человека ради своей мании первенства.

— Ты ненормальный, — с ужасом шепчет Джефф. Отчего-то о нём был лучшего мнения. Не думал, что в нём желчи больше, чем представить можно.

— О, неужели? — Гейм смотрит на него с насмешкой.

Доводят эти смешки, это издевательское отношение к ситуации, да и чего уж там, Джефф прямо сейчас порвать его готов за то, что покусился на самое дорогое.

— Телефон мне верни, — произносит сквозь зубы.

— Нет, — категорично, кровь до кипения доводя.

Джефф стискивает кулаки и, честно, уже готов вдарить.

— Ударишь? — веселится Гейм. — Ну вперёд. Помнишь же только, что мне ничего не стоит начатое завершить, да?

Его слова охлаждают, проникая в сознание и обволакивая его страхом и бессилием. Потому что Гейм действительно прав, а Джефф здесь, за тысячи километров, и даже защитить никак не может. К глазам подступают слёзы, но он не плачет, смотрит только на Гейма, ища там хоть какую-то капельку человечности. Однако нет там ничего, лишь эта ебучая безнаказанность и отсутствие всякой справедливости, на мозги ему давящие.

Джефф разворачивается и быстрым шагом выходит из номера. Сам не знает, куда идёт, но в одном пространстве с этим демоном находиться не хочет. Убьёт нахуй, а потом сам убьётся, потому идёт куда глаза глядят. В голове крутятся мысли, ища хоть какой-то выход из этого ада. Он чувствует, как задыхается от злости и бессилия, как внутри всё сжимается от страха за Кода. За того самого человека, которого он готов защищать ценой своей жизни, ценой всего мира, но сейчас не может сделать вообще ничего для него.

А защищать нужно в действительности только от самого себя. Изначально нужно было лишь от себя и защищать. Не давать себе в нём растворяться, не позволять ему ответно этого делать. Знал ведь, чем обернётся. Всё для него же заканчивается одинаково, и заведомо ясно было, что это кончится не радужнее. Джефф сам виноват, что втянул его во всё это. Гейм никогда не позволит любить кого-то, восхищаться не им. И он всё равно Кода в этом дерьме потопил: в модельном бизнесе, в отношениях с собой. Уж лучше бы до конца дней своих от любви к нему молча погибал, на расстоянии красотой его любуясь, но близко никогда бы подойти и не смел, не касался. С чего-то решил, что сможет свой нежный цветочек защитить, не даст чужим рукам о нём прознать и с корнем вырвать. Глупец.

Уличный воздух вдыхает жадно, однако тот не отрезвляет, не успокаивает. В ушах звенит, и звон этот усугубляет шум ночного Гонконга: непонятная ему речь крикливых китайцев, проезжающие машины, сумеречная суета неутихающего мегаполиса. Заткнуть всё это хочет, иначе голова лопнет, да тут словно о тишине и не ведают. Однако по знакомым переулкам добирается до парка, словно отрезанного от этого мира, с ночной тишиной внутри, гармонией и болезненными воспоминаниями. Джефф опускается на первую же скамейку, залипает в одну точку в немой истерике. Точно вот-вот заплачет.

Не даёт испуг от мелькнувшей рядом тени и скрипнувшей скамейки от веса ещё одного тела. Джефф со страхом оборачивается, подвиснув. Почему-то впервые за столько лет в её глазах не видит той засевшей в них ненависти.

— Откуда ты здесь? — удивляется. Присутствует лёгкое недоверие собственному зрению и сознанию — кто-то точно из них с ним шутки шутит.

— Гуляю, — повседневно отвечает Шэнь Джи. И голос её. С тем едва уловимым акцентом в неродном для неё французском.

Гуляет? Одна и ночью в том самом месте, где они каждый его приезд проводили вместе? Рисовали, болтали, жизнью наслаждались, словно нет в ней никаких печалей, друзьями были, не подозревая, что эта же чёртова жизнь так скоро разведёт их, бросив врагами.

— Вот как, — недоверчиво произносит Джефф. — И присесть отдохнуть, как понимаю, тоже именно здесь захотелось?

— А тебе тесно? — кривится девушка.

— Вовсе нет.

— Вот и отлично.

— Вот и хорошо.

Между ними повисает молчание, напряжённое, немного отчуждённое и для Джеффа очень неуютное, прежде чем Шэнь Джи всё же решает пояснить:

— Я сюда часто прихожу, — говорит она. — Когда узнала, что ты в Гонконге, подумала, что смогу увидеть тебя здесь.

Джефф резко поворачивается, ошарашенно смотря на неё.

— Ты хотела меня увидеть? — удивляется он.

Шэнь Джи бросает нечитаемый взгляд и отворачивается. Вновь становится тихо. Девушка откидывается на спинку скамейки и закидывает ногу на ногу, доставая из сумочки пачку сигарет и зажигалку.

— Ты с этим мальчиком трахаешься? — вдруг спрашивает девушка, вынимая сигарету.

— С этим не трахаюсь, — Джефф хмыкает. — Этого люблю.

— А истеричка твоя чего? — уточняет следом.

— Ничего, — он вмиг мрачнеет, — всё так же.

Она сочувствующе вздыхает и закуривает, выпуская дым в сторону.

— Ты специально тогда про свадебный танец сказала? — вспоминает Джефф.

— Да, — самодовольно подтверждает Шэнь Джи. — Приятно было на морду его перекошенную посмотреть.

— Да его от злости чуть не разорвало, — удивительно, как Гейм ещё после за этот танец не высказал.

— Лучше бы разорвало, — она не скрывает отвращения.

У Джеффа получается засмеяться, но всё веселье кончается буквально через секунду. Позитива на большее не хватает. Отчаяние внутри пересиливает и отчего-то даёт почувствовать, что снова можно быть с ней откровенным.

— Я не знаю, что мне делать, — в захватившей тоске произносит Джефф, источая одну лишь безысходность. — Гейм подослал человека облить Кода кислотой, пока я здесь. У меня уже сил нет.

— Вот ёбнутый, — Шэнь Джи чересчур честна и некрасноречива. — Он в порядке?

— Вроде бы, — неуверенно отвечает. — Я даже узнать не могу, Гейм телефон отобрал у меня, улететь раньше хрен позволит, а я сейчас просто изведусь к чертям.

Шэнь Джи выпускает очередное облако дыма. Её лицо остаётся непроницаемым, но в глазах читается искренняя тревога. За Джеффа.

— Я думал, что смогу контролировать ситуацию, — признаётся он, опустив голову. — Думал, что смогу защитить Кода и от Гейма, и от всего этого… Но я ошибся. Всё становится только хуже.

— Я знаю, ты в отчаянии. Ты не тот, кого я когда-то знала. Ты стал другим… измученным, потерянным, погасшим. Давно стал. Но с этим мальчиком… — её лицо становится мягче, появляется улыбка. — Он снова поджёг тебя. Его душа такая чистая, ещё не разучившаяся мечтать. У него получится однажды спасти тебя, отмыть от всего этого. Он будет твоим спасением.

— У меня никогда не получится ему всё это рассказать, — говорит Джефф. — Я боюсь потерять его, а он слишком гордый, чтобы принять это.

— Кто-то однажды должен положить всему этому конец. Ты боишься потерь, пытаешься сделать всё возможное, чтобы их избежать, но всё равно терпишь их, и всё это тебя изнутри убивает. Что ещё, если не настоящая любовь, спасёт тебя из этого замкнутого круга?

Джефф сжимает кулаки, чувствуя, как его мысли беспорядочно кружатся в голове. Он знает, что Шэнь Джи права, но страх всё ещё сковывает его, не давая сделать первый шаг.

— Любовь… — повторяет он, и всё ещё странно, что ему удалось её почувствовать лично. — Но что, если я всё испорчу? Что, если он не сможет простить меня за то, что я его втянул в это?

Шэнь Джи смотрит на него с пониманием, её взгляд смягчается.

— Ты не можешь жить вечно в страхе, Джефф, — тихо произносит она. — Любовь — это риск. Но этот риск стоит того, чтобы попробовать. Ты уже прошёл через столько испытаний, и всё ещё держишься. Неужели не стоит сделать шаг навстречу своему счастью?

Джефф опускает голову, борясь с внутренними демонами. Он думает о Коде, о том, как тот заставляет его чувствовать себя живым, даже в самые мрачные моменты. Но страх потерять это счастье, эту частичку света, что он нашёл в нём, кажется невыносимым.

— Я боюсь его погубить… — Джеффу страшно говорить это вслух, но ещё страшнее молчать.

— Все мы кого-то губим, Джефф, — отвечает она, её голос становится мягче. — Но иногда мы же и спасаем. Выбор всегда за нами. Только ты можешь решить, кто ты для него — губитель или спаситель. Может, у вас выйдет помочь друг другу?

Он вздыхает, чувствуя, как тяжесть на его плечах становится чуть легче. Будто в глубину души проникает та надежда, которую он давно потерял.

— Может, ты права, — наконец говорит Джефф, с трудом сдерживая эмоции. — Но мне нужно время. Я не знаю, как… как подойти к нему с этим.

Шэнь Джи кивает, понимая его сомнения.

— Время у тебя есть, — спокойно отвечает она. — Но не жди слишком долго. Иногда моменты уплывают, и их уже не вернуть.

Джефф кивает в ответ и улыбается ей, благодаря за честность, за то, что она сейчас с ним откровенна, даже если её слова были горькими. И всё же никогда в нём не найдётся смелости быть честным с тем, с кем хочется больше всего на свете.

— Будешь? — спрашивает Шэнь Джи, протягивая пачку сигарет.

Засомневавшись, он всё-таки вытягивает одну и зажимает в зубах. Может, хоть так полегчает?

— Я очень скучаю по тебе, Шэнь Джи, — с тоской сознается Джефф. Сейчас он ощущает это ещё сильнее, чем предыдущие годы.

— И я по тебе, Дже, — с той же печалью соглашается она. — Но ты должен понимать, почему я не могу вернуться. И решать это не мне.

— Я понимаю, конечно, — Джефф кивает головой, вдыхая дым и чувствуя, как он обжигает горло, но приносит какое-то странное, мимолётное облегчение.

Шэнь Джи тем временем докуривает свою сигарету, туша окурок и выкидывая в мусорку рядом.

— Позвонить ему хочешь? — задаёт вопрос, протягивая телефон, заранее зная, что да.

— Правда? — Джефф аж подлетает, принимая телефон. — Спасибо.

Он отходит в сторону, на ходу набирая по памяти цифры любимого номера, нетерпеливо слушая гудки, от нервов закусывает губу и крепко сжимает между пальцев фильтр.

— Алло? — с подозрением разносится из динамика родной голос, и будто громадные айсберги в нём таят от его тепла.

— Мальчик мой любимый, — выдыхает облегчённо. — Сокровище…

— Пи'Джефф? — изумляется Код.

— Мне рассказали, что случилось, — с сожалением говорит ему. — Как ты, мой нежный? Всё в порядке?

— Да, всё отлично, я даже понять не успел, что произошло, — успокаивает его. — Не переживай, любимый.

— Господи, — Джефф прикрывает глаза, потирая переносицу. Аж немного отлегло, услышав это от него лично. Он шепчет почти неслышно: — Спасибо…

— С чьего номера ты звонишь? — спрашивает наконец.

— У коллеги одолжил, — почти не врёт. — Мой сломался. Надеюсь, получится починить в ближайшие дни, — врёт.

— Вот как, — печально вздыхает Код. — Ты мне, значит, точно звонить не будешь. Я так соскучился, Пи'.

— Ну что ты, лапочка? — сердце сжимается от его слов. — Я очень постараюсь. А ещё я приеду совсем скоро, так зацелую тебя.

— Пожалуйста, быстрее, — жалобно скулит. — Я уже с ума без тебя схожу.

— Я тоже скучаю дико, родной. Очень люблю тебя, детка, очень, — совсем не врёт. — Расскажи мне что-нибудь, так голос твой послушать хочу.

— Оу, ну я… — у него появляются некие нотки чего-то хитрого. — Я тут всё фантазирую, чем мы займёмся, когда ты приедешь. Сходим в ресторан на свидание, а потом хочу в кино на последний ряд и просто дома вместе поваляться. Но прежде, конечно, чтобы ты меня хорошенько отодрал.

Джефф усмехается.

— Разумеется.

И они выполняют всё по списку после приезда, начиная прямо с порога. Джефф его несколько часов из постели не выпускает, беря во всех позах, целуя, вылизывая, и всё никак насытиться не может, каждую минуту повторяя, как скучал, как сильно любит, как, сука, жить без него не может, потому что он для него — весь кислород в этом мире, весь свет, вся радость, каждая звезда в небе, муза сердца его.

Только с этого момента начинается кромешный ад. Гейм хорошо заботится о том, чтобы ни секунды он спокойно не дышал. Теперь и смысла врать нет, что с Кодом у них отношения невысокие. Но Гейм, как ни странно, с этим соглашается и даже находит для себя что-то притягательное в роли любовника Джеффа Сатура, при этом не отказываясь от обещания не дать им быть вместе. Теперь гадать только остаётся, в какой момент выстрелит. Код ещё чудит, брыкается, отказываясь от телохранителя и беспечно сбегая из дома, когда просят посидеть на жопе ровно. Последние нервные клетки Сатуру сжигает, когда их и так по пальцам посчитать, доводя его до срыва. Зато послушным становится и с охраной — немного, но спокойнее. У Кода сильно выросла востребованность, за него чуть ли не дерутся бренды, заполняя всё свободное время съёмками и мероприятиями, вынуждая заниматься учёбой ночью и спать по пять часов.

Джеффу это на руку, потому что у него всё время забирает Гейм, ставя ультиматумы. Вслух этого не говорит, но даёт понять, что либо сегодня вечером у них будет роскошный ужин на двоих с последующим горячим сексом, либо Код жалеть будет, что на свет появился. Порой приходится даже рабочие часы подвинуть, потому что чересчур упёртый Гейм со своей категоричностью не может ждать ни минуты. Он уж очень входит во вкус любовника, понимая, что теперь уж точно может вить из Сатура верёвки. Ему словно крышу сносит идея тыкнуть Коду лицом в то, что он не единственный. Только напрямую не так забавно, поэтому пару раз он случайно забывает свои личные вещи у Джеффа в машине, парфюмом обливается так, что потом приходится долго проветривать машину и одежду, с порога нестись в душ, не давая Коду успеть прийти за своими объятиями в конце долгого рабочего дня.

Сраный лепесток от самых ненавистных хризантем Джефф проморгал, из-за чего скандал рождается космических масштабов. Тогда он в полной мере осознаёт слова Шэнь Джи — то, чего Джефф так пытается избежать, всё равно случается, убивая его, и нет никакого смысла в его беготне. Он любит Кода до ненормального. Баркод — мелодия в его сердце, звучащая без умолку, убаюкивающая, успокаивающая, расправляющая крылья, дарующая ощущение полёта даже в самой суровой реальности. Он — его тишина звёздных ночей, безмятежность моря и нежность рассвета, когда мир окутывает тёплый, ласковый свет. Джефф не может без него, не хочет. Поэтому решает, что не будет лишать себя кислорода, дающего жить, того необходимого ему спасения под гнётом страха, и так уничтожающего его столько лет. Будь что будет, станет Код его спасением, или Джефф погубит их обоих, даже если всё сгорит до пепла — рискнёт.

Он берёт точно такой же букет, какой дарил Гейму, едет с ним на репетицию к Айви, получая от неё пощёчину за непрекращающиеся измены, но в помощи сокрыть очередную ложь она не отказывает. А после Джефф с дрожащими руками выбирает самое красивое колечко, какое хочет видеть на его тонких пальчиках, и в ту погоду, которая бушует не только на улицах Парижа, но и на обоих душах, крепко сплетённых между собой, Джефф опускается на одно колено.

День, когда их объявляют супругами, становится самым счастливым из всех прожитых. Джефф мысленно клянётся, что однажды всё же закатит им пышное торжество, на котором Код будет в созданном им наряде, витающим образом в фантазиях ещё с первых дней их знакомства. В браке словно дышать ещё легче становится. Джефф не может нарадоваться, видя Кода с кольцом на пальце, которого так приятно касаться в нежнейшем поцелуе губами. Он только его, только для него, но… Джефф не может быть принадлежать только ему. Так сильно хочет, всё бы отдал, чтобы остаток жизни у его колен провести. Старается не думать об этом, каждым мигом наслаждаться, не зная наверняка, обрушится всё совсем скоро или придёт тот день, когда по заслугам получит каждый. Уж если говорить честно, даже если всё это закончится, простить он себя никогда не сможет за то, как всё это время обращался с Кодом, используя его любовь для собственного выживания, хоть и понимал, что губит его этим. Джефф надеется, что никогда Коду не придётся об этом узнать. И он делает всё возможное, чтобы этого не произошло.

Его стоны ласкают слух. Запах, жар кожи, то, как он изнывает, прося большего, закусанные в удовольствии губы, растянутые в улыбке, помутневшие в возбуждении глаза — всё это заставляет упиваться им, и Джефф никогда не чувствует насыщения. Целует внутреннюю сторону бедра, мокрый член, сжатый вокруг его пальцев вход, а Код в ответ вкусно дёргается, протяжно стонет и лязгает сковывающими закинутые за голову руки наручниками. Он полулёжа раскинулся на постели, подставляясь под ласки, и Джефф умело их ему даёт, целуя, облизывая, кусая. Его мальчик. Самый красивый, самый лучший, потрясающий, незабываемый. Съесть бы целиком.

Но вдруг всё удовольствие обрывает зазвонивший в заднем кармане джинсов телефон.

— Кто там? — сквозь свой надвигающийся оргазм спрашивает Код.

Джефф вынимает телефон, бегло смотрит на экран — даже не сомневался, чьё имя там увидит — и сбрасывает звонок, не глядя кидая смартфон на постель.

— Нахуй всех, — почти рычит от раздражения, снова присасываясь ртом к члену.

Он старается вернуть своё внимание обратно к Коду, чувствуя, как его собственное желание начинает снова нарастать. Вновь погружается в процесс, наслаждаясь каждым звуком, каждой реакцией, его стоны и тяжёлое дыхание снова дразнят его. Изгибается под ним так маняще, пальцы сжимаются в кулаки, и наручники звенят от напряжения. Джефф чувствует, как тело Кода начинает дрожать от приближающегося оргазма, и он усиливает темп, чтобы довести его до пика. Но всё-таки остаётся тень тревоги — этот сраный звонок не даёт покоя, потому что наверняка за него придётся ответить, и чуть удаётся отвлечься, как телефон звонит снова. Джефф скидывает опять, ещё глубже роя себе могилу. Благо Код этот уже не замечает, слишком отданный ощущениям.

Код выгибается в последнем порыве, стоны переходят в крик, когда он достигает кульминации. Джефф продолжает, крепко удерживая его за трясущиеся бёдра, пока последний спазм не проходит, затем медленно отпускает, наблюдая, как тот расслабляется, тяжело дыша и глядя на него с затуманенным взглядом. Джефф разминает шею и отстраняется.

— Ты что, в меня не войдёшь? — обижается Код.

— Прости, детка, устал чего-то, — отмазывает Джефф. Настрой совсем упал после этих звонков вонючих.

— Давай хотя бы отсосу? Или руками? Хочешь? — всё не унимается.

Он смотрит так умоляюще, в нём столько нужды, а вид такой развратный, что невозможно отказать этим роскошным стройным ножкам, чтобы развести их в стороны и войти в податливое тело. Джефф не может удержаться, его взгляд вновь задерживается на нём, дрожащим от желания. Наклонившись к Коду, он кладет руку на бедро, проводя по коже большим пальцем. Внутри него снова поднимается волна желания, несмотря на усталость и раздражение от прерванного момента. Вдохнув глубже, он проводит рукой по животу Кода, затем ниже, ощущая, как напряжение между ними начинает снова накаляться.

— Раз так просишь, — тихо произносит Джефф, его голос звучит хрипло от возбуждения, — тогда получишь.

Код улыбается, его глаза всё ещё полны желания. Он подается ближе, наручники возбуждающе гремят, ноги сильнее раздвигаются, предоставляя полный доступ. Джефф чувствует, как его собственное тело снова откликается на этот вызов, несмотря на все тревожные мысли. Их слишком много в его сутках, так много, что он уже научился с ними жить. Сейчас, в этом моменте, для него существует только Код, только их близость, Джефф не собирается отвлекаться ни что другое.

Бросая тот взгляд, каким смотрит хищник на свою добычу перед нападением, Джефф рывком притягивает его к себе, наклонившись, целует глубоко и жадно, а Код мурчит, довольный той правильной грубостью и напором, о которых умоляет каждая клеточка тела. Отстраняется всего на секунды, чтобы расстегнуть ширинку и избавиться от джинсов, а Код уже нетерпеливо ёрзает и хнычет, требуя вернуться. Джеффу до чёртиков нравится, когда он так просит, так в нём нуждается, но на сей раз не мучает, снова целуя, и резко переворачивает Кода на живот, вжимая в постель. Тот издаёт тихий звук одобрения, слегка выгибаясь, подставляя себя ещё больше.

Джефф не может больше поддаваться контролю, разводя бёдра Кода. Руки крепко обхватывают его талию, и он чувствует, как напряжение в собственном теле достигает предела перед ним, готовым принять всё, что он захочет дать. Джефф проникает в Кода одним нетерпеливым движением, чувствуя, как его охватывает волна удовольствия, переходящая в глубокий стон. Двигается медленно, будто хочется растянуть это мгновение, почувствовать каждый миг, всю дрожь под собой, наслаждаясь ими сполна. Но темп нарастает очень быстро в желании ощущений ярче, и каждый толчок становится всё более требовательным и властным. Код изгибается под ним, дыхание сбивается, превращаясь в короткие, прерывистые вдохи. Джефф долбится в него со всей жадностью, какая есть в нём, когда речь заходит про Баркода, потому что тогда она становится безмерной. И вся эйфория мгновенно накрывается, вырывая из сладкой неги, рождая в сердце ту знакомую тревогу, от которой едва удалось избавиться — у небрежно кинутого в смятое одеяло телефона начинает светиться экран от летящих сообщений.

Джефф замечает всего лишь краем глаза, и этого хватает, чтоб его снова затрясло от раздражения и паники. Заебало. Даже сейчас, прячась в родном тепле, не дают забыть, что там снаружи всё ещё существует реальный мир, в котором он просто марионетка. И ему нельзя игнорировать своего хозяина.

Сколько ещё мерзостей придётся сделать за спиной Кода — неизвестно. Джефф хватает его поперёк груди и зажимает глаза ладонью, подцепляя с кровати телефон. Темп не замедляет, не даёт почувствовать ничего неладного, а Коду и нравится — любимая остринка.

Гейм

Ты что-то перепутал? 17:40

Звонки мои почему сбрасываешь? 17:40

Ответь сейчас же 17:40

You

Я занят, Гейм, у меня важная встреча. Что ты хочешь? 17:42

Гейм

Внимания твоего, любимый 17:42

В 9 жду у себя 17:42

Без опозданий, ждать не намерен 17:42

Шампанское с тебя 17:42

Джефф тяжело всматривается в экран, чуть не разбивая телефон, швыряет его обратно, кладя ладонь Коду на шею. Он увеличивает темп, словно этот накал поможет выплеснуть все эмоции. Но как бы ни старался, они продолжают нарастать, превращая наслаждение в странную смесь с ощущением ненависти и надвигающейся угрозы. Срывает. Джефф вгрызается в приоткрытые губы, затыкая рвущиеся стоны и мольбы поцелуем, насилуя его рот языком. Покрывает ими же всю шею, кусает плечи и не нежно тянет зубами мочку уха, заставляя кричать ещё и от боли. Легче не становится.

И такое ощущение, что никогда не станет. Чтобы ни делал, никакое спасение ему не приходит. Он только губит их обоих, своими же руками обрывая все лепестки у своего прекрасного цветка, который беречь и лелеять клялся, но не справляется с этим, уже смирившись, что однажды сдохнет и сам, потому что сберечь не смог, а без него никакая жизнь не нужна.

Самое поганое, что предугадать не получается. Джефф старается быть паинькой, давит на Та, чтобы глаз не спускал, сам всё возможное делает, чтобы у Кода с головы ни один волосы не упал, и всё равно пропускает удар. Он с ума чуть не сходит, когда видит окровавленную ногу своего малыша, рассечённую лезвием воткнутой бритвы. Тогда всякого сна и аппетита лишается в очередной раз, ночами глядя на безмятежной лицо на соседней подушке, мирно посапывающее во сне, а сам от пожирающей вины едва не воет. Не знает ещё, что тогда наступает точка невозврата.

Понимает это, когда видит название интервью. По первым словам всё понимает. И знает, что сделать ничего не сможет. Связан по рукам и ногам, брошенный дожидаться своей участи, неизбежного. И Гейм приходит насладиться этим моментом, копья всадить посильнее, могилу копнуть поглубже, поиздеваться, триумф свой ощутить. А Джефф плакать готов, разыгрывая этот спектакль перед самым любимым, перед самым родным, слова эти говоря поганые, от которых его грязный язык бы лучше отсох. В глаза, слезами налитые, смотреть невозможно, целуя губы, словно ядом обмазанные. Кажется, что смерть ощущается именно так, её костлявые касания. Он больше не чувствует, что Код может стать для него спасением. Лишь ощущает, что умрут они оба.

Это всё похоже на грёбаный ад, а из него уж точно не бывает пути назад. Стоило уяснить это ещё давно, прежде чем на его дно тянуть за собой и своё сокровище, слепо надеясь, что однажды выход найдётся.