Индустрия моды — вечная борьба за выживание. Это похоже на игру, где побеждает один сильнейший из сотен проигравших. Вечное соперничество за место под солнцем, всеобщее обожание и твоё выгравированное имя в истории. Тернистый путь, прокладывающий дорогу всем его осилившим, к золотому трону. Но путь не прост. Каждый шаг — преодоление себя, борьба с сомнениями и чужими ожиданиями. Здесь каждый день может стать судьбоносным, каждое решение — последним шансом на успех. Здесь не прощают ошибок: один неверный шаг, и ты уже позади, в тени тех, кто смог удержаться на волне.

Творческие муки и вдохновение — постоянные спутники дизайнера, возможность заявить о себе, оставить след в памяти зрителей и критиков. Но мало создать нечто уникальное; нужно еще и суметь продать свою идею миру, завоевать сердца и кошельки требовательных покупателей. Мода — не только про роскошь и гламур, но и про тяжелый труд, бессонные ночи и постоянное напряжение. Вечное стремление к совершенству. Здесь выживает тот, кто готов жертвовать всем ради своей мечты, кто не боится рисковать и идти наперекор правилам.

Но награда за эти усилия может быть внушительной. Успех приносит не только славу и богатство, но и возможность влиять на мир, формировать стиль и настроение целых поколений. Это невероятное чувство — видеть, как твои творения оживают на подиуме, как люди по всему миру выбирают твою одежду, как твое имя становится символом вкуса и элегантности.

Однако, всё здесь работает по справедливости, и ни один достойный не окажется в тени. Джефф уверен, что в этом сложном мире всегда есть место для новых талантов, для тех, кто готов бросить вызов и изменить вселенную своим видением. Есть место для него. И оно на самой вершине.

— Сколько вам лет, юноша? — задаёт вопрос мадам, занимающая должность креативного директора. Скептицизм в её голосе и взгляде, которым она разглядывает его портфолио через очки-половинки, Джефф старается игнорировать.

— Двадцать один, — гордо отвечает он. Да, так молод и так талантлив, не стоит оваций.

Рядом с ней за столом сидят менеджеры по дизайну и ещё какие-то люди, заслужившие право участвовать в отборе новых дизайнеров для их бренда. Пока они оценивают его, рассматривая принесённые им эскизы, он оценивает их. Такие скучные. Банальные офисные сирены. Кроме их баронессы — она словно постаралась надеть на себя всего поярче, ответственно подошла к выбору помады, носить которую в её возрасте, по его личным убеждениям, считается преступлением, а неуместный белый бант на шее и пиджак цвета фуксии — что-то совсем вопиющее.

Она его, к удивлению, тоже считает чем-то из ряда вон.

— Средне, — женщина брезгливо отбрасывает папку, вынося вердикт, словно отшвыривает мерзкую канализационную крысу.

Её подопечные передают листы, согласившись молчаливым кивком, и складывают всё обратно в прокажённую папку. До Джеффа доходит не сразу, потому что вариант такого ответа он не ожидал совсем. Им рассматривались только «великолепно» и «не желаете занять должность ведущего дизайнера?».

— Что, простите? — он неловко улыбается.

— Средне, — повторяет мадам, чуть прищурив глаза. — Мы не готовы к сотрудничеству с людьми с низкими профессиональными навыками и полным отсутствием опыта.

Джефф окончательно впадает в растерянность.

— Но я с отличием окончил Эсмод Интернешнл, — жалко оправдывается, стараясь переубедить их дипломом самой известной школы моды. — Я был самым лучшим студентом на своём потоке.

— Что ж, не всегда оценки показатель таланта, — вздыхает она. — Мы ищем искру, уникальное видение, что-то, что заставит людей остановиться и восхищенно вздохнуть. У вас этого нет. Возможно, кто-то и согласится на сотрудничество с вами, но не мы. Желаю вам удачи.

Джефф и представить не мог подобного ответа, ещё со средней школы зная, что это его призвание. Ни секунды не сомневался, увидев объявление о наборе дизайнеров, что им нужны именно он и его свежие идеи. Все остальные бренды, куда он послал своё портфолио, молчали лишь потому, что не нуждались в новых кадрах, но несомненно были поражены его талантом. Он был уверен, что сегодня о нём, наконец-то, заговорят как о гении. Но им всем до него далеко. Никто не может понять, насколько невообразимы простому человеку его мысли, оттого они и говорят этот бред. Просто глупцы.

— Я Джефф Сатур! — выкрикивает он с обидой.

Жюри переглядываются, переполняются непониманием, следом удивлением, а баронесса кривится от злости.

— Так вы сын того бизнесмена, — презренно догадывается она. — Решили нас папочкиной фамилией запугать?

— Что? — Джефф об её слова словно запинается. — Я… Нет!

Они должны запомнить его имя. Должны, потому что однажды оно на устах будет у каждого, о нём заговорят как о гениальном творце, воплощающем в жизнь невозможное, и им всем придётся пожалеть.

— Вон отсюда! — строжится женщина.

Стараются ткнуть его лицом в грязь. Говорят, что в нём нет таланта. Хотят дать понять, что он ничего не стоит, и в их мире ему места нет. Джефф не позволит. Он знает себе цену. Схватив папку со стола, он высоко поднимает голову.

— Вы ещё услышите моё имя! — кричит он, захлопывая за собой дверь.

Гнев кипит внутри него, как бурлящий вулкан, готовый извергнуться. Как они могли не увидеть в нём потенциал? Как могли так бездумно отвергнуть его талант? Узколобые идиоты, не видящие дальше своего носа. Бесит их ограниченность. Он талант, в котором нуждается модная индустрия, подыхающая от скучных и одинаковых трендов. Его идеи, его видение — всё это выходит за рамки их понимания. Они боятся того, что не могут контролировать и понять, а потому отвергают.

— Боже, да ты с таким гонором до конца жизни у станка на швейной фабрике просидишь, — вдруг насмехается над ним кто-то с чрезмерной наглостью. — И то, если и оттуда не попрут.

Джефф смотрит в сторону. Высокая китаянка рассматривает его с откровенной издёвкой. От тех серых мымр и их вырвиглазной предводительницы она отличается наличием вкуса, потому что выглядит действительно стильно. Макияж ровный, идеальный для её черт лица, тёмные как смоль волосы собраны в ровный пучок, а чёрный костюм на ней удалось обыграть красными вставками и приталенным кроем, подчёркивающим стройную фигуру с ровной осанкой. Только вот совсем к себе не располагает своим ехидством.

— Отстань? — Джефф даже время не хочет тратить.

Она неожиданно начинает смеяться и ещё неожиданнее вырывает папку у него из рук, даже не давая среагировать. Отходит с ней в сторону, перелистывая эскизы. Джефф хочет кинуться за ней, чтобы отобрать, но в последний момент замечает, что к работам его она бережна и разглядывает крайне заинтересованно.

— Неплохо, — хмыкает она.

— Верни, — всё-таки папку у неё решает отобрать.

— Но гонор бы тебе действительно сбавить, — китаянка поворачивается к нему лицом, её издёвка во взгляде кажется уже просто чем-то игривым. — Такие как они любят покладистых. Зашёл бы с лицом попроще, и, может быть, не послали бы.

— Да тебе бы самой попроще сделать, — пошла она со своими советами. Себе пусть посоветует.

— О, да я и не за рабочим местом побираться пришла, — девушка снова смеётся, становясь лукавой. — Это больше в их интересах. Они меня сами сюда ради сотрудничества аж из Гонконга выдернули.

— Чего? — недопонимает, о чём вообще болтает эта девчонка.

Она натягивает ухмылку.

— Шэнь Джи, — протягивает руку с длинными нарощенными бордовыми ногтями, — основательница китайского бренда «Джин Лотос».

Джефф растерянно пожимает ей руку, действительно сбавив гонор. Она едва ли выглядит старше его самого.

— Надеюсь однажды посотрудничать и с твоим брендом, — хитро бросает она напоследок, прежде чем без стука войти в дверь, из которой он только что вышел. — Была рада знакомству, месье Дже Фу.

Смысла лгать о том, что на душе не погано, никакого нет — на лице всё написано, а спрятать не хватит сил. Признать, что в чём-то не идеален, что в чём-то не прав — тоже, хоть уже и сотни раз за прошедшие часы усомнился в собственном таланте и столько же раз обвинил в слепоте и тупости всех этих уродливых тёток. Домой потому и не идёт, вопросов никаких не хочет, отвечать на них тем более. Сейчас, пожалуй, хочется только спиться и сгнить где-нибудь под мостом. К первому он активно приближается, осушая уже пятый бокал за прошедший час, а ко второму, вероятно, придёт ближе к утру.

Библ

Ну чего там? 13:27

You

Средне 18:58

Отвечает горестно и только одному человеку этим противным словом, вертящимся тем мерзким тоном, которым было озвучено, разрывает мозг на куски. Отчего-то перед ним не стыдно признаться. Он не начнёт выливать эту льстивую поддержку, всегда давая ровно в меру необходимого. Сейчас Джеффу нужно только молчание, и Байбл, чувствуя на расстоянии, читает и не пишет в ответ ни слова.

Байбл вместе с ним учился в Эсмоде, только изучал управление модными брендами, маркетинг, стратегическое планирование и развитие модного бизнеса, в то время как Джефф отдал себя подготовке для становления дизайнером одежды, охватывая все аспекты создания модных коллекций. Случайно познакомился с ним на первом курсе, а три года спустя выпустился с ним уже лучшими друзьями. Постоянно отшучивался, что откроет свой модный дом и возьмёт Байбла правой рукой. Сам будет творить, а на него скинет всю рутину, которая у друга всегда получалась лучше. Видимо, этому так и суждено остаться шуткой. И оплакать её Джефф собирается в одиночестве.

Бармен без слов подливает виски в стакан, когда опустошается уже шестой. Джефф и его опрокидывает залпом, уже и не морщась, и вкуса не ощущая. Лишь ждёт тот заветный, который отключит сознание, позволив не ощущать собственную ущербность.

Может быть, в нём действительно нет ничего особенного? Нет искры, уникального видения, чего-то, что заставит людей остановиться и восхищенно вздохнуть. Он слишком себя переоценил, приняв свои фантазии за что-то особенное, на деле являющиеся бредом, не способным покорить ничьё сердце. Никогда ему не сделать фамилию Сатур своей, а не своего отца, навечно оставшись в тени родителей, не добившись ничего. Столько грёбаных лет трудов насмарку, надежд, мечтаний, изрисованных листов бумаги и испорченных тканей на его бредни. Каждая ошибка — это новый урок, каждая неудача — новая возможность. Чушь собачья. Возможно, в другом мире, но не в этом, не терпящем осечек.

— Здесь свободно? — раздаётся рядом голос, выворачивая его из глубин самокопания.

Джефф поднимает взгляд, равнодушно окидывая едва стоящего на ногах пьяницу, мужика лет сорока.

— Да, конечно, — бурчит он, слегка раздражённый вторжением в его меланхолию, но уже плевать на всё окружающее.

Он садится рядом и начинает болтать с барменом, явно знакомый с этим местом не первый раз, общаясь с парнем за стойкой как с давним другом. Тот щедро подливает ему пивка, а Джефф бросает на него беглый взгляд: прокуренная куртка, небритая рожа и непонятно откуда взявшийся золотой перстень на указательно пальце — как только не пропил ещё. Очень надеется, что с ним больше не заговорят, не увидев в нём своего собеседника. К сожалению…

— Чего хмурной такой, пацан? — хмельно спрашивает у него мужик.

— Ничего, день не задался, — отвечает он, не особо желая вдаваться в детали.

— Да ладно тебе! — Джефф вздрагивает от того, как медвежья лапа вдруг хлопает его по плечам, заставляя пролить немного виски на барную стойку. — Чё, девчонка отшила? Или мальчишка?..

— Нет, просто день не задался, — повторяет Джефф, стараясь скрыть раздражение и жалкое состояние, в котором он находится.

— Понятно, — мужчина отхлебывает из своей кружки, почесывая щетинистую щёку. — Знаешь, каждый день может быть дерьмом, если на него так смотреть.

Фыркает в ответ, не веря в банальные житейские мудрости от незнакомца, но из вежливости кивает, чтобы мужик оставил его в покое. Бармен подходит ближе, и Джефф, пользуясь возможностью, заказывает ещё один бокал виски.

— Как звать-то? — не унимается мужик.

— Джефф, — коротко отвечает он, снова глотками начиная опустошать стакан.

— Ну что, Джефф, хочешь совет от старика? — ухмыляется мужчина, явно наслаждаясь своим выступлением.

— Валяй, — Джефф готов на что угодно, лишь бы отвлечься от своих мыслей.

— Не принимай всё слишком близко к сердцу, — начинает он. — Жизнь, она как мода — всегда меняется. Сегодня ты на дне, завтра на вершине. Главное — не сдаваться. Ты молод, у тебя вся жизнь впереди.

— Угу, — не вдохновляет такой совет Джеффа, но он кивает, чтобы не спорить.

— Ой, да завязывай с миной кислой такой сидеть! — мужчина расстраивается, что хоть немного не смог разогнать над ним тучи. — Давай, излей душу, полегчает.

Джефф вздыхает, понимая, что разговор с незнакомцем может отвлечь его от самобичевания хотя бы на несколько минут. Он поворачивается к мужчине и решает рассказать свою историю, хоть и вкратце.

— Я дизайнер. Вернее, пытаюсь им стать. Сегодня у меня было собеседование в одной из крупнейших модных компаний, и они меня отклонили, — с горечью произносит Джефф. — Сказали, что у меня нет таланта.

Мужчина кивает, задумчиво покачивая головой.

— Это жестокий мир, пацан. Но знаешь, что я тебе скажу? Все великие когда-то сталкивались с отказами. Ты не первый и не последний. Главное — верить в себя и продолжать двигаться вперёд, даже когда кажется, что весь мир против тебя.

Джефф молча смотрит на стакан, в котором плескается виски. Мужчина продолжает:

— Помню, как мне в двадцать пять отказали в работе, о которой я мечтал. Тогда я думал, что это конец света. Но потом нашёл другой путь, и он привёл меня к успеху. У всех свои взлёты и падения. Ты справишься, Джеффи. Поверь в себя. Верь в свой талант и продолжай идти вперёд. И помни, что каждый провал — это возможность ста… — он вдруг прерывается и хлопает себя по лбу.

— Чего? — усмехнувшись, становится интересно, что пришло в его пьяную голову со столь внезапной ошеломительностью. Да и честно признаться, хмельная болтовня смогла слегка развеселить. Ну и рекордное количество алкоголя, которое он за всю жизнь не выпивал, сколько за этот вечер.

— Да что ж ты сразу-то не сказал, что ты дизайнер! — мужчина вдруг оживляется, его глаза загораются искристой радостью. — У меня ж подруга моя давняя, у неё тоже свой дом этот гламурный. Она с самой этой… Как её там зовут… С самой Коко Шанель дружит, во!

Ага, и чаи с Кристианом Диором гоняет.

— Сейчас я ей позвоню, она тебя к себе пристроит, — он нелепо суёт руку в задний карман джинсов, пытаясь выудить оттуда телефон. — Сейчас, ты не переживай, сейчас, один звонок, и… — продолжает приговаривать.

Джефф наблюдает за ним скептично, догадываясь, что втирает он, вероятнее всего, о подружке своей жёнушки, владеющей швейным ателье «Барбара», расположенном на цокольном этаже какого-нибудь захудалого торгового дома.

— Женевьева, доброго тебе вечера, дорогая, — он вдруг переходит на тон галантного ловеласа. — Это Андре Делакруа, — Джефф наконец-то узнаёт имя своего нового знакомого, не интересовавшее до этого момента. — У меня тут парнишка один, очень талантливый, второй Живанши зреет. Возьмёшь к себе?..

Фыркнув, Джефф отворачивается, разглядывая оставшийся глоток в стакане. Прогнав его по прозрачным стенкам, допивает его. Не вслушивается в его пьяные бредни в разговоре с наверняка такой же пьяницей Женевьевой, которой он рассказывает о невероятном повстречавшемся ему таланте. Бред.

— Спасибо, Женевьева, ты не пожалеешь! — в благодарностях он рассыпается слишком громко — видимо, переговоры прошли отлично. — Обязательно передам. Ну конечно, дорогая! Ещё раз спасибо тебе. До встречи!

Джефф закатывает глаза. Спасибо за трудоустройство в ателье «Барбара»!

— Всё! — Андре победно кидает телефон на барную стойку, хлопая в ладоши. — Порешал все твои проблемы, берут тебя! Номерок свой оставь, она перезвонит тебе на днях.

Ну вот, а он, дурак, бегал, портфолио собирал, презентацию репетировал. А всё это время надо было просто подцепить в баре ужратого дядьку, чтобы он позвонил лучшей подруге Коко Шанель и решил все его проблемы!

Вынув из кармана куртки сточенный почти до конца карандаш, Джефф бегло записывает на салфетке свои цифры и с насмешкой пододвигает новому знакомому.

— Буду ждать, — он натянуто улыбается, не скрывая, настолько сюрреалистичной видит эту ситуацию.

— Вот и отлично! — Андре осторожно складывает салфетку и убирает в карман — наверняка вспомнит о ней только, когда будет в следующую попойку искать чем расплатиться за пиво. — Не сомневайся, будешь всех наших звёзд одевать, девчонки все в Париже за твои платья драться будут. Только… — он смеётся, но вмиг становится серьёзным, — я помог тебе, а ты однажды поможешь мне, Джеффи. Договорились?

Джефф смиряет его пренебрежительным взглядом и подзывает бармена.

— Плесни за мой счёт, — просит, мотая головой в сторону мужчины.

Парнишка быстро исполняет и ставит на стол полную кружку пива, к которой Андре тут же присасывается как к спасительному глотку воды в пустыне. Джефф кидает на стол несколько купюр, покрывающие его попытки упиться и алкоголизм нового знакомого. С лихвой покрывает оказанную им помощь. Не попрощавшись, уходит.

Перед родителями в таком свинском состоянии появляться вообще не хочется, но он каким-то чудом умудряется доползти до дома и даже оказаться в своей постели. Побочки от виски терпит в одиночестве над унитазом, стараясь не перебудить весь дом, проблевав до трёх ночи. Что позорно нажрался перед семьёй всё же палится, когда в восемь утра как два торнадо в комнату врываются сёстры. Айви запрыгивает к нему на постель, ударяя по голове подушкой, но по ощущениям кувалдой.

— Джефферсон, вставай! — галдит она на ухо. — Отвези нас в школу!

Мозги будто начинили булыжниками, и кто-то внутри играет ими в футбол. Джефф болезненно стонет.

— Боже, — Грейс морщится от запаха, — да он же пьяный.

Можно сравнить только с подвигами Геракла то, с каким трудом он перекатывается с живота на спину.

— Только маме ничего не говорите, — бормочет едва разборчиво.

Ему не нравится, что девочки видят его в таком состоянии, но если ещё и до мамы дойдёт, то он точно сменит фамилию и уйдёт обитать в трущобы. Выглядит отвратительно, однако ощущает себя ещё большим убожеством.

— Пойдём, — Грейс дёргает Айви за руку, — может, Джесси сейчас на пары поедет, попросим его.

Сёстры уходят, закрыв ему дверь. Джефф протяжно стонет. Позорище. Ничего не стоит, ещё и позволил себе ужраться в слюни, слабак поганый. И ничем себе этим не помог. Всё равно придётся посмотреть в глаза родных и признать, что ничего не стоит. Из головы никак не вырезал уничтожившие слова, ещё и напился, подчеркнув свою убогость. Нужно было сразу утопиться, тогда бы все проблемы были решены. Вот в тот момент, когда швырял на гладь Сены свои драгоценные эскизы, больше никакой ценности не несущие.

Резкий звук, кажется, прошибает виски, отзываясь гулкой болью в голове, окончательно раскалывая. Джефф десятки раз проклинает ту сволочь, которая названивает в такую рань, когда он умирает с похмелья. Адский гаджет орёт будто откуда-то из ада, потому что звуки издаёт поистине дьявольские, да ещё и никак не находится.

— Да, алло? — психованно отвечает Джефф, наконец-то отыскав телефон.

— Джефф? — раздаётся на другом конце трубки голос, звучащий удивительно бодро и уверенно для такого раннего утра.

— Да, это я, — сипло отвечает Джефф, стараясь выровнять голос, но ещё ни о чём не догадываясь.

— Доброе утро, Джефф. Меня зовут Женевьева Руже, я генеральный директор модного дома «Ле Бель Этуаль»…

Похмелье проходит по щелчку, а Джефф подрывается с постели, нервно впиваясь в телефон. Да не мог этот алкоголик вчера в самом деле порекомендовать его Женевьеве Руже!

— …и мы крайне заинтересованы в сотрудничестве с вами. Смогли бы прийти на стажировку завтра к девяти утра?

— Да, — твёрдо отвечает он. — Конечно, я согласен, да, — стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри него всё буквально кричит от радости.

— Отлично, — весело произносит женщина. — С нетерпением жду нашей встречи. Хорошего дня, месье Сатур.

— Спасибо, — еле выдавливает из себя он. — И вам хорошего дня.

Отбросив телефон, Джефф обратно валится на подушку. Голова всё такая же тяжёлая, но уже не омрачённая думами о собственной ничтожности. Воля судьбы или розыгрыш, только всё равно случившееся — просто невероятно.

Ещё невероятнее оказывается то, что это всё же не шутка. На следующее утро он вскакивает бодрее, чем когда-либо. В качестве наряда выбирает своё собственное творение, а непослушные пряди укладывает лаком. Встреча с мадам Руже оказывается не просто приятной — это словно пробуждение от долгого кошмара. Она уверенная и элегантная женщина, оказывается крайне харизматичной и с первого взгляда видит в нём потенциал, не стесняясь об этом льстиво заявить, назвав его своим бриллиантом. В Ле Бель Этуаль его берут с распростёртыми объятиями, а мадам Руже не перестаёт нахваливать его идеи, всё повторяя о потрясающем таланте. Наконец-то его труды оценивают по достоинству.

С Ле Бель Этуаль начинается карьера виртуозного дизайнера Джеффа Сатура. Пусть и не с его именем на бирках, француженки действительно дерутся за платья, созданные им. Зато теперь никто не сможет оспорить его талант, ведь именно его наряды пользуются наибольшей популярностью и выводят бренд в топы, заставляют модные журналы обсуждать только его смелые решения и жизнь, которую он вдыхает ими в модную индустрию.

— Мадам Руже! — обращается однажды.

— Что такое, моя звёздочка? — улыбчиво спрашивает она, одаряя ласковым взглядом.

— Я всё хотел вас попросить… — он мнётся, засмущавшись. — Вы не могли бы дать мне номер месье Делакруа? Я бы хотел поблагодарить его за то, что помог мне оказаться рядом с вами.

Он до сих пор не знает, что за человек повстречался ему тогда в баре, но Джефф благодарен ему всем сердцем. Как ему могла улыбаться такая удача — непонятно, однако именно Андре, чьё имя он вспоминает каждый раз, ощущая величину своего успеха, помог ему оказаться в этом моменте. Его нельзя оставить хотя бы без искреннего «спасибо».

Только неожиданно мадам Руже теряет свою жизнерадостность, стараясь не показать этого, но всё равно тень мрака становится очень уловимой в контрасте с пропавшей улыбкой, никогда обычно не покидающей её лицо.

— Андре очень занятой человек, не стоит беспокоить его по пустякам, — снова весело щебечет Женевьева. — Я сама передам ему твою благодарность, когда снова увижу его, — она хлопает его по щеке. — А теперь беги работать, мой птенчик.

Хорошо. Возможно, он действительно сильно занят и ему не до телефонной болтовни. Уже давно понятно, что в баре ему повстречался не простой алкаш. Во всяком случае — главное, чтобы он знал, что Джефф благодарен и обязан перед ним за неоценимую помощь. За то, что спас, когда казалось, что жизнь закончилась.

Послушавшись, Джефф идёт работать. Очень много работать. Он с утра до вечера сидит у швейной машинки, одной рукой занимается вышивкой, а второй держит карандаш, зарисовывая новые идеи. Он не замечает, как проходят недели и месяцы, полностью поглощённый созданием новых шедевров. Ему нравится ритм, в котором он живёт. Чем больше работы, тем ближе к мировому признанию, поэтому Джефф заваливает себя ею с головой и до такой степени, что восемь месяцев спустя он ощущает, что ему тесно.

Спонсоры находятся очень быстро, а мадам Руже, хоть и с неохотой, всё равно отпускает его в вольное плавание. Тогда начинается новая эра, которую он начинает в стенах уже собственного модного дома, величественно названного «Сатурн». Его путь только начинается, давая теперь без всяких ограничений раскрыть крылья во весь их свободный мах. Он окружает себя командой талантливых помощников, воплощая шутку студенческих времён в реальность, делая Байбла своей правой рукой. Сегодня ты на дне, завтра на вершине. Главное — не сдаваться. Он сдался, но смог взобраться на вершину такой высоты, что если упасть, то падать будет очень долго.

— Джефф, — Байбл пихает его локтем, — вон тому отказывать нельзя. Это сын президента французской федерации высокой моды.

Байбл указывает на миловидного мальчишку, смотрящего на всех так, словно знает, что равных ему нет, но всякий раз, когда он смотрит на него, — Джефф с самого начала заметил — сразу краснеет и отворачивается, стоит взглядам пересечься. Совсем ещё юный, точно старшеклассник, зато амбиции не маленькие.

— Хорошенький, — подмечает Джефф, бегло бросив взгляд на парнишку и вновь увлёкшись разглядыванием портфолио.

Первый показ очень волнителен. Слишком большая ответственность и высокие ожидания, чтобы сделать хоть что-то неидеально. Агентство на кастинг прислало всех самых лучших моделей, подходящих по параметрам. Сегодня они должны просмотреть триста кандидатов, и, если честно, у Джеффа глаз поплыл уже на тридцатом. Все красивые, с прекрасной осанкой и лёгкой походкой, но всех не возьмёшь. Хорошо хоть процессом больше руководит кастинг-директор и Байбл, он только в качестве украшения, чтобы модели смущённо бросали на него взгляды и кокетливо улыбались. Устал неимоверно, по сути ничего и не делая, просто наблюдая и делая изредка пометки, уже представляя некоторые свои творения на определённых моделях. Но есть и нечто очень приятное в этом процессе — осознание, что все эти ангельские создания пришли побороться за честь демонстрировать его работы.

Что ж, видимо, месье Гейм Дезанж уже забрал одну победу себе.

— Тебе к лицу изумрудный, — произносит Джефф, застёгивая на изящной спине молнию блузы. — Благородный. Твой.

— Спасибо, месье, — смущённо бормочет Гейм, смотря прямо в зеркало, чтобы избежать прямых взглядов.

— Давай просто Джефф, хорошо? — просит дружелюбно, но юноша краснеет ещё сильнее.

— Я… я постараюсь, — неловко фамильярничать, вызывая усмешку.

И так каждую примерку. Мямлит что-то робко, взгляд отводит и губы поджимает. И именно с ним. С другими становится дерзким и острым на язык, за словом в карман никогда не лезет.

— Сколько тебе лет? — между делом спрашивает Сатур.

— Семнадцать, — отчего-то заливаясь румянцем ещё больше.

Боже, ну действительно совсем ещё мальчик. Судя по его портфолио, начал карьеру он ещё намного раньше. Вряд ли с такой семьёй была возможность влезть во всё это позже. Главное, чтобы в нём были силы пройти все испытания.

Джефф не планировал с ним сближаться и уж точно позволять ему больше, чем остальным, но как-то так вышло, что у Гейма единственного есть привилегия тихо наблюдать за ним во время работы, сидя где-то в углу, пристально следя за каждым движением, но не раздражая. Пару раз Джефф подвозит его до дома, засидевшись до часу ночи в студии, а совесть никак не позволяет отпускать мальчишку в такое время добираться самостоятельно. Он не хотел разрешать Гейму влюбляться в себя, прекрасно зная, что никогда не сможет ему ответить, однако каждый день игнорирует ту любовь, с которой Гейм, смотря на его губы, втайне мечтает о поцелуе.

— Ты будешь открывать показ Эклат? — спрашивает Джефф, вертя в руках приглашение от самой Изабеллы Эклат. Не первое его мероприятие высокого уровня, но первое, где ему удастся посмотреть на Гейма.

— Да, — скромно признаётся Гейм.

— Молодец, — хвалит его, откладывая приглашение в блокнот и вновь увлекаясь эскизом. — Это очень почётно.

Гейм мнётся в желании что-то ответить, что-то ещё сказать, но так страшно стесняется, и всё же решается, произнося тихо-тихо:

— Для меня намного почётнее твой показ, — шепчет Гейм, опустив глаза.

Джефф останавливается, переваривая услышанное. Что-то внутри теплеет от его слов.

— Ты правда так думаешь? — мягко спрашивает он.

Гейм кивает, его щеки покрываются легким румянцем.

— Твои работы… Они невероятны, — говорит Гейм, стараясь не встречаться взглядом с Джеффом. — У тебя есть особый дар видеть красоту в самых простых вещах и превращать её в нечто волшебное. Когда я впервые увидел твои шедевры, мне захотелось однажды стать частью того мира, который ты создаёшь.

Джефф смотрит на юношу с интересом и лёгкой полуулыбочкой. В его словах чувствуется искренность.

— Спасибо, Гейм, — он откидывается на спинку кресла. — Твои слова для меня много значат.

Для него тоже почётно, что модель такого уровня будет участвовать в его первом показе. Какими связями он бы ни оказался на подиумах, талант у него к этому есть. Только вот есть различие в их восторге друг другом — Гейм восхищён Джеффом как человеком, а Джефф видит в нём исключительно профессионала. Одинаковых чувств они испытывать не будут, хоть те и очень сильные.

В его движениях — лёгкость и грация, словно он парит над подиумом, а не просто идет по нему. Каждое его движение доведено до совершенства: осанка прямая, как если бы невидимая нить тянула его вверх, а взгляд — сосредоточенный и искренний. Джефф завороженно наблюдает за ним, открывающим показ Эклат. Гейм прекрасен сам, и своим великолепием украшает надетые на нём шелка. Нежный и утончённый. Но Джефф всё ещё считает, что белый ему не к лицу. Его роковой натуре намного больше подходит глубокий зелёный. Это уже он воплотит на своём показе, а пока стоит отдать дань уважения мадам Изабелле.

Прийти без цветов было бы вопиющей наглостью, Джефф себе такого позволить не может, только охапка белоснежных хризантем предназначается не создательнице вечера, а звезде, сделавший его особенным. Джефф уверенно направляется к гримёрке Гейма, но решает не спешить.

— Позорище! — доносится женский крик. — Да как ты только посмел?!

— Мама, пожалуйста… — испуганно просит Гейм на грани разрыдаться.

— Закрой свой рот! — затыкает его женщина. — Ты ни на что негодный, только и умеешь меня позорить! Сколько раз я тебе говорила о естественности? Сколько раз говорила, чтобы ты не смел метаться взглядом по залу? Мне что, глаза тебе выколоть?

— Но всем понравилось! — старается оправдаться он. — Никто ничего не заметил.

— Понравились работы мадам Эклат, а не ты, — оскаливается мать. — Ты ещё смеешь успокаивать меня тем, что никто не заговорил о том, какой мой выродок ничтожество?

Чувствуя нешуточную угрозу усугубления конфликта до непоправимого, Джефф считает, что самое время вмешаться, распахивая дверь.

— Гейм, душечка, — он входит внутрь, озаряя сверкающей улыбкой, — до чего ж ты бесподобен!

Джефф бросает взгляд на статную женщину, словно вовсе не ожидал здесь её присутствия.

— Ох, прошу прощения, не думал, что ты не один, — извиняется с глубочайшим сожалением. — И цветов для столь прекрасной мадам не захватил, уж не надеялся на встречу. Мадам Дезанж, крайне рад наконец-то познакомиться с вами лично, но букет всё же для бриллианта этого вечера.

Он протягивает хризантему Гейму, а тот шмыгает носом, смотря на него растерянно, и заметно теплеет во взгляде.

— Ну что вы, месье Сатур, я и не претендовала, — она смеётся, резко меняясь в голосе, будто секундами ранее здесь был другой человек. — Буду польщена любому вашему вниманию.

— Ну что вы, в следующий раз я уж точно позабочусь о том, чтобы одарить прекрасную госпожу достойным вниманием, — льстит Джефф, расходясь на сладкие речи. — Позвольте мне как у матери попросить разрешение украсть ненадолго вашего талантливого сына?

— Разумеется, месье, — позволяет она. — Не могу даже думать над отказом самому гениальному юному дарованию высокой моды.

— Спасибо вам, госпожа, — Джефф галантно кланяется ей и протягивает руку Гейму.

Неуверенно, будто считая шуткой, он накрывает его ладонь и даёт себя увести. Джефф быстро утягивает Гейма на улицу, словно эта тиранша сейчас может передумать и прирезать их обоих. Но об услышанном говорить, конечно же, не собирается. Впрочем, Гейм и так уже догадывается, молчаливо благодаря за спасение.

— Не знал, какие твои любимые, взял на свой вкус, — как бы извиняясь за то, что, вероятнее всего, не угадал с выбором.

— Эти любимые, — тихо отвечает Гейм, прижимая к груди букет хризантем как самое ценное сокровище. — Спасибо.

— Очень рад, очень рад, — нежно улыбается ему.

Вечерний Париж как всегда великолепен, неизменно романтичен и притягателен. Наверное, неправильно им двоим сейчас делить момент наслаждения его красотой, потому что последствия могут быть болезненны, но сейчас всё кажется таким неважным.

Гейм делает глубокий вдох, и в следующий момент, приближается к Джеффу и, встав на носочки, целует его. Этот поцелуй нежен и краток, но в нём чувствуется всё накопившееся восхищение, которое не выходило выразить словами, вся любовь, которую он так желал показать. Джефф на мгновение замирает, удивлённый внезапным поступком, но затем его руки мягко обнимают Гейма, отвечая на поцелуй.

Он не считает, что у них отношения, хотя Гейм, очевидно, в этом уверен. Они об этом и не говорили, просто после первого поцелуя появляется второй, за ним третий. На щеках всё реже появляется смущённый румянец, объятия Гейма становятся крепче, а взгляд ещё влюблённее. Джефф не называет редкие обеды в ресторане неподалёку от штаба свиданиями, а на другое у него просто и нет времени. Он не видит ничего интимного в том, что Гейм порой подходит к его креслу со спины и смыкает объятия на шее, зарываясь носом в чёрные пряди. Понимает, что всё происходящее между ними заходит за рамки допустимого между просто дизайнером и его моделью, но Джефф всей душой не хочет ввязываться ни в какие отношения, и всё это прекратить не хватает то ли смелости, то ли просто пока его это никак не обременяет.

А после Гейм становится его невестой, с блеском закрыв первый показ Сатурн. Это небывалый успех, о котором Джефф лишь мог мечтать. Свыше пятисот гостей со всех уголков мира от бизнесменов до актёров, и все с восхищением любуются его талантом. Этот день становится открытием новых дверей, пропуская к вершинам. Критики наперебой нахваливают коллекцию, отмечая уникальное видение и безупречное чувство стиля. Это не просто одежда, а произведение искусства, сочетающее классику и авангард в идеальной гармонии. От желающих лично познакомиться с молодым дизайнером и высказать ему своё восхищение нет отбоя, но Джефф всё же находит время сказать:

— Ты отлично справился, Гейм, — тепло произносит, невесомо накрыв талию ладонью.

И вновь появляется то смущение, которое Джефф не видел уже несколько месяцев. Гейм мнётся над ответом, стараясь не расчувствоваться слишком сильно, однако так ничего и не говорит.

— Джефф! — из толпы прорывается одна из самых желанных гостей на этом показе, тут же попадая в крепкие объятия.

— Шэнь Джи, — Джефф ей нежно улыбается, прижимая подругу к себе, — я так соскучился.

Они переписывались всё это время, делились успехами, идеями, вдохновляли друг друга. Шэнь Джи, имея опыт, выручила во многих вещах, чтобы помочь ему прийти к этому моменту и отточить всё до идеального. Как-то внезапно они стали очень хорошими друзьями, Джефф считает Шэнь Джи очень близким человеком, хоть и разделяют их почти десять тысяч километров. Он крайне дорожит общением с ней, и наконец-то она спустя год общения по сети прилетает лично из далёкого Китая, чтобы поздравить с триумфом.

— Это тебе, — отстранившись, она протягивает ему чёрный свёрток, повязанный атласной бордовой лентой. — Поздравляю с дебютом. Чтоб попутный ветер сопровождал тебя всё твоё путешествие на тысячу ли.

— Вау, — ещё даже не видя, что это, сердце уже начинает трепетать. Она привезла ему подарок. — Можно сейчас открыть?

— Конечно.

Не может удержать своё любопытство. Осторожно стягивает ленту и надрывает упаковку. Из-под неё выглядывает блокнот с выведенным на обложке цветком лотоса на водной глади в технике гохуа.

— Пусть каждую его страницу наполнят твои идеи, шифу, — желает Шэнь Джи.

А Джефф едва не пускает слезу от признательности, прижимая подарок к себе.

— Спасибо большое. Я буду дорожить им, — благодарно шепчет. — Не против, если я сейчас отнесу его и вернусь?

— Конечно, я подожду, — кивает она.

Джефф разворачивается, собираясь спешно удалиться, но вдруг натыкается на глаза полные обиды и ревности.

— Оу, — он вновь оборачивается к Шэнь Джи. — Забыл вас представить. Это Гейм, бесподобная звезда моей коллекции, — Джефф вновь оборачивается к Гейму. — Шэнь Джи, моя хорошая подруга.

Девушка, настроенная прежде дружелюбно, вдруг сменяет настрой, заметив открытую неприязнь к ней.

— Наслышана, — сдержанно отвечает она.

— А я нет, — враждебно сквозь зубы говорит Гейм.

— Вот и познакомитесь! — Джефф старается сгладить возникшее напряжение. Ещё актов ревности ему не хватало. — Я туда и обратно.

Он быстренько сбегает, стараясь как можно скорее добраться до своего кабинета, положить подарок и вернуться, пока друг друга никто не поубивал. Но вставляя ключ в дверной замок, Джефф вдруг понимает, что та не заперта, хотя абсолютно точно он закрывал её перед началом. В груди расплывается что-то неприятное, боязливо дёргает ручку, и тогда понимает — не зря.

До глубины души возмущает наглость, с которой прямо поверх его эскизов на стол закинуты ноги в лакированных ботинках. До мороза по коже пугает властный взгляд, которым на него смотрят как на безвольную букашку. И Джефф понимает, что сейчас он действительно в таком положении.

— Месье Делакруа? — страх не даёт говорить громче шёпота.

— Джеффи, я тебя заждался, — радостно говорит Андре с хищным оскалом. Он убирает ноги со стола и усаживается поудобнее в кресле как в своём собственном. — Ну ничего, у тебя такое важное событие, я прощаю.

Джефф мечтал снова встретиться с ним однажды. Он знал, что тогда познакомился не просто с алкоголиком, и сейчас абсолютно в этом уверен, видя перед собой мужчину в недешёвом костюме, со стильной укладкой и аккуратной щетиной, то самое кольцо, которое, казалось бы, случайно оказалось у прокуренного пьяницы. Неясно кто он, но понятно, что всё это время стоило мечтать больше никогда с ним не встретиться.

Какого чёрта этот шут сидит здесь, по-хозяйски развалившись в его кресле? Как вообще смог вскрыть его кабинет и пробраться внутрь, когда весь Сатурн сейчас кишит охраной, досматривающей всех и каждого? Кто он?

— Что вам нужно? — Джефф старается держать голос твёрдым, строгим. — Что вы себе позволяете? Какая наглость! Немедле…

— Рот закрой, — затыкает его с играющей на губах усмешкой, слыша лишь детский лепет в попытках казаться уверенным. — Я помог тебе подняться, я сделал из тебя то, что ты есть. Так что немного уважения, мальчик.

— Я никогда не просил вашей помощи, — в отчаянии, но стойко отвечает Джефф. — Я справился бы и без вас.

— Может быть, — скептически улыбается Андре. — Но ты воспользовался моими связями, моей рекомендацией. Ты должен мне, Джеффи. И я пришёл за своим. Мы ведь договорились.

— Что вы хотите? — сжимая кулаки, спрашивает Джефф. — Деньги?

— Не совсем, — играется, изводя. — Мне нужно помочь отмывать свои собственные. Ну и дополнительный заработок бы не помешал.

Джефф нервно сжимает блокнот в руках крепче. Старается не двигаться, словно любое движение может вызвать новый виток паники. Грохот собственного сердца почти оглушает тем, как сильно бьётся в этой тишине.

— О чём вы? — психуя, вполголоса спрашивает, всё больше холодея.

— О твоих родителях, Джеффи, — грёбаный ублюдок наслаждается страхом у него на лице. — У них, кажется, несколько пятизвёздочных отелей по всей Франции. Самые лучшие во всём Париже. Думаю, им столько не нужно. Ты же их любимый сын, уговори папочку преподнести мне один в подарок.

Чёртова мафия. Джефф влез в самое вонючее дерьмо в своей жизни, а этот урод играется с ним как с малолетним мальчишкой, наслаждаясь беспомощностью, с которой он пытается крыть его карты, но совершенно нечем. Послать и сказать, что ни о чем его не просил? Не просил, но позволил ему это сделать. Кто поверит в бредни пьяного небритого мужика? Джефф и подумать не мог, что это может быть всерьёз. Только хоть трижды пошли его, разве отстанет? Изводить будет каждую минуту приставленным к виску дулом, и хорошо, если к его собственному.

Если бы он попросил Сатурн, Джефф отдал бы не раздумывая, лишь бы исключить любую угрозу родным людям. Но бизнес родителей — нет. Они никогда не возьмут и так просто не отдадут дело, в которое вложили всех себя, никакие уговоры не сработают. А скажи правду… Джефф себе не может позволит втягивать в их это, не может сказать, что облажался, стать для них разочарованием, когда каждый день они поддерживали его и окружали всем возможным, чтобы однажды воплотить мечту любимого старшего сына. В нём нет столько силы, чтобы рассказать им, во что впутался и какова цена его сегодняшней славы, резко вставшего поперёк горла триумфа.

— Это невозможно, — выдавливает Джефф сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как уходит почва из-под ног. — Они не согласятся.

— Тогда убедишь их, — равнодушно бросает Андре, вставая из кресла и медленно подходя ближе. — Иначе, кто знает, что может случиться с твоей карьерой, твоими друзьями, твоей семьёй…

Ударяет точно в сердце. Предать семью означает спасти её. Не предать — не спасти. В голове мчится вихрь мыслей, безумные попытки найти выход, хоть что-то, что могло бы спасти его от этого. Он просто отказывается принимать реальность.

— Из ума выжил?! — страх толкает на смелость вновь повысить голос. — Решил запугать меня этим дешёвым шантажом?

— Ты можешь ослушаться и проверить, насколько дешёвый мой шантаж, — убийственно спокойно отвечает Андре. — Но будь уверен, что я не оставлю свою помощь тебе бесплатной.

Джефф чувствует нарастающее отчаяние. Он попал в капкан, из которого нет легкого выхода. Андре явно не намерен отступать, и Джефф знает, что отказ может стоить ему и его близким слишком многого.

— Дайте мне время, — наконец произносит он, пытаясь выиграть хотя бы немного передышки, чтобы обдумать свои действия. Это маленькое обещание давит на его душу. — Я не могу просто так прийти к родителям и потребовать от них отдать отель. Мне нужно подготовить их.

Андре усмехается, заставив сжиматься сильнее от сокращающих между ними расстояние шагов. Мужчина похлопывает его по щеке как ребёнка.

— Хорошо, — соглашается он. — У тебя есть месяц. Я хочу видеть результаты, иначе тебе придется столкнуться с последствиями. Ты умный мальчик, Джеффи. Не разочаруй меня.

С этими словами он выходит, оставляя Джеффа одного в кабинете. Комната вдруг ощущается чужой и холодной и, кажется, что стены в ней едва заметно сужаются, чтобы раздавить его. Джефф медленно опускается с тяжестью в кресло, ощущая как дрожь пробегает по всему телу. Его мечты, амбиции, труды — всё это теперь ощущается хрупкой иллюзией, которую одним движением мог разрушить этот человек. Имя, которое теперь будет преследовать в каждом кошмаре, в каждой тени, в каждом углу сознания. И никто не позволит его забыть. Нарушит сон, с этого момента больше не позволяя спать спокойно, даже там не выпуская из лап тревоги. Каждую секунду каждого вдоха будет заставлять задыхаться от беспокойств, пока его уродливые лапы не разорвут в клочья, так и не сказав, что худшее ещё впереди.

С самого начала всё выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой, и вот теперь она показала своё уродливое лицо. Но что делать дальше? Бежать к родителям и всё рассказать? Это невозможно. Они не поймут. Они просто не смогут поверить, что их успешный сын, их гордость, оказался в такой страшной переделке. А когда всё же смирятся, сделают всё возможное, чтобы вытащить его, навечно бросив с неподъёмной виной.

Джефф действительно больше не знает спокойных ночей, до утра не смыкает глаз. Только изводит теперь не страх, а лишь одна маленькая мысль, которая кажется ещё ужаснее, но он даёт себе её допускать — всё это ничего не стоит. Если в самом деле угрозы пустые, с ним играют, а он под мнимой опасностью потеряет всё: бизнес родителей, их гордость им, собственную репутацию, своё имя, которое, оказывается, сделал не он сам.

Недели тянутся бесконечно долго, и каждая минута кажется пыткой. Делать вид, что не сидит на успокоительных, довольно трудно. В особенности из-за того, что они не помогают. Держаться стойко не получается. Не вздрагивать, когда его очаровательная ассистентка Элин заботливо с утра приносит кофе — её короткий стук в дверь в запуганном сознании ощущается автоматной очередью. Перед чересчур проницательным Байблом не показывать, что не может уснуть до пяти утра, вслушиваясь в каждый звук в ночной тишине дома, и иногда долго сидя в коридоре у дверей сестёр и брата. Может быть, всё это волнение пустое, не имеющее такой необходимости, а может, действительно по истечению данного месяца он поймёт, что шантаж был совсем уж не дешёвый.

Джефф так и не поговорил с родителями, даже не придумал, с чего можно начать разговор. По возможности хотел бы вовсе никогда к нему не приходить, но есть ли эта возможность, придётся узнать только в конце закончившегося времени. А что может случиться, и как он о ней узнает — даже и не хочется думать. Сложно что-то предпринимать, стоя в тупике.

— Эй, ты цветы не забыл? — спрашивает Джесси, пихнув его локтем.

— Конечно нет, — обижается Джефф. Как же он такое забудет? — В машине, как закончится, схожу заберу.

У Айви сегодня первое выступление на большой сцене. Пусть роль незначительная, зато выступать в Парижской опере в одиннадцать лет не каждый может, велика честь. Она столько готовилась, тренировалась, от станка вообще не отходила. Не прийти всей семьёй, чтобы поддержать, было нельзя, поэтому они все тут. Даже папа ради этого вечера отложил все дела, дабы насладиться триумфом своей малышки.

Джефф очень гордится ею. Его маленькая принцесса. Плавные движения балерин напоминают завораживающий танец крошек-снежинок, плавно кружащихся в воздухе. Она самая яркая из них, самая нежная, сияющая в свете золотых огней оперы. Каждый шаг, каждый прыжок исполнен такой грации и точности, что сердце замирает, следя за её волшебством, разворачивающимся перед глазами. Матушка даже слезу не сдержала, наблюдая за успехом младшей дочери, осторожно подтирая накрашенные глаза шелковы платочком. Настоящий талант, заслуженный, который, в отличие от других, оспорить некому.

— Видишь, как она светится? — шепчет отец матери, его глаза горят от гордости и восторга. Она лишь кивает, не справляясь с эмоциями и не в силах отвести взгляд от сцены.

Каждый раз, когда Айви делает грациозный пируэт или легкий прыжок, у отца зримо перехватывает дыхание. Как быстро его малышка выросла, как далеко она зашла. Как хорошо, что хоть кем-то можно будет гордиться. Хоть кто-то оправдал ожидания.

Последний акт начинается, и зрительский зал вновь погружается в молчание, завороженный магией искусства. Музыка, льющаяся из оркестра, дополняет картину, наполняя пространство тончайшими мелодиями. Тени играют на сцене, добавляя драматизма, глубины. Айви, его маленький ангел, держится так уверенно, словно знает, что все взгляды обращены на неё одну, всё в этом мире ей подвластно, и она — самый изящный лебедь. Аплодисменты зрителей раздаются громом, когда последний аккорд стихает, и танцоры замирают в финальной позе. Занавес опускается, и, словно пробуждаясь из сладкого сна, публика возвращается в реальность, неся с собой частицу магии увиденного. Все эти овации для неё, но даже если нет, Джефф аплодирует только ей, такой крошечной, но самой яркой звёздочке, его любимой жемчужинке.

— Браво! Браво! — чересчур громко кричит кто-то. Громко даже на фоне взорвавшегося овациями зала, даже для успеха его умнички-сестрёнки, ведь обращены слова не ей.

Ему. Они только ему, чтобы заставить обернуться, снова встретиться взглядами, вмиг закаменеть, потеряться в ужасе, задохнуться им. Андре, омрачая этот светлый момент, как притаившийся среди цветов змей, смотрит на него с улыбкой, коротко кивает в приветствии, а после отворачивается и снова кричит к сцене, восхищённо хлопая.

Все внутренности сжимаются от страха. Воздух резко исчезает, запрещая дышать. Восхищение и гордость за сестру резко перетекает в необъятный страх. Он здесь, в опасной близости к его семье. И одному Богу известно, что у него на уме.

— У тебя такая талантливая сестрёнка! — не прекращая хлопать, Андре вновь поворачивается к нему, смотря прямо в глаза. — Ей точно суждено стать примой!

Нет, заткни рот, не смей ничего говорить о его девочке, не смей приближаться к его семье. Пусть сгинет и больше никогда не появляется. Грёбаное животное.

— Сынок, — мама нежно касается его руки.

Джефф оборачивается, пугая её пылающим гневом, смешанным со страхом, что так пылко плещется в глазах. Нужно унять эмоции, угомонить колотящуюся в груди ярость, не заставлять матушку ни о чем волноваться. Ничего не произошло. Ничего им не угрожает.

— Что случилось? — взволнованно спрашивает она. — Ты весь побледнел.

Он нервно смотрит назад. За ним уже нет леденящего душу взгляда. Растворился как ночной кошмар с наступлением рассвета.

— Всё хорошо, — с трудом выдавливает Джефф, пытаясь вернуть на лицо хотя бы подобие улыбки. — Просто немного устал.

— Пойдём поздравим Айви, — улыбается отец, обнимая жену за плечи.

— Да, конечно, — в груди до сих пор тяжесть, тянущая и отравляющая. — Сейчас схожу за цветами.

Джефф разворачивается, направляясь к выходу. Живым себя не чувствует и телом своим будто не владеет. Давящая на мозг тревога отбирает это ощущение. Требовательно схватившая за плечо рука его возвращает.

— Что происходит? — настойчиво спрашивает Грейс.

— Ничего, всё хорошо, — с той же лживой улыбочкой отвечает он ей. Не помогает скрыть истину, сводящую с ума. — Вернись к родителям, пожалуйста.

Грейс нахмуривается, явно неудовлетворённая его ответом. Ах, юношеский максимализм, в её шестнадцать лет играющий особо ярко и не дающий догадаться, что совать свой заботливый нос сюда не стоит, и уловить отсутствие желания это с кем-то обсуждать, а он ещё и смеет ей указывать. Она взрывается, не обращая внимания на проходящих мимо зрителей отгремевшего спектакля, начинает сердито повышать голос:

— За дуру меня не держи! Думаешь, я не вижу? Ты не спишь ночами, сидишь на таблетках, вечно нервный, дёрганый! — обижено высказывает она. — Я не верю, что на тебя так работа влияет. Говори, что случилось!

— Грейс, — Джефф пытается взять себя в руки, но голос все равно дрожит, — я правда не могу сейчас. Пожалуйста, вернись к родителям.

— Нет! — упорствует она, скрестив руки на груди. — Мы семья, и если что-то не так, я хочу знать.

Конечно, она просто волнуется, за что её осуждать? Беспокоится за него, хотя Джефф ни каплей её тревоги себя бы не оценил, не достоин. Улыбнувшись, теперь искренне, пусть и почти незаметно, он притягивает её к себе за плечи, обескураживая. Грейс хочет воспротивиться, но руки сжимают крепко и очень трепетно. Она замирает у него в объятиях, позволяя ему пропустить пальцы через длинные чёрные волосы.

— Не переживай, принцесса, — шепчет нежно. — Я не дам вас никому в обиду. Всё будет хорошо.

Говорит вовсе не ей, обещает это самому себе. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, он не даст навредить своим близким. Сделает всё возможное, чтобы их ничего не коснулось.

И тогда он покупает пистолет, свою воображаемую безопасность. Процесс очень странный, никогда Джефф ещё не чувствовал себя настолько «необычно», стоя в каких-то дебрях девятнадцатого округа, по собственной дурости не додумавшись надеть что-то менее броское. Его кашемировое пальто и надетая под ним расшитая рюшками блузка выглядят уже чересчур контрастно на фоне окружающих его афроамериканцев в потрёпанных джинсах с висящей мотнёй и в выцветших толстовках. Убраться спешит как можно скорее, поглубже пихая покупку в бардачок машины.

Только жить легче не становится. Даже держа его в прикроватной тумбочке, и когда совсем тревожно, сжимая рукоять дрожащими от играющих нервов пальцами. Всё по-прежнему не спит, вслушиваясь в каждый шорох. В одну из ночей, когда кажется, что конская доза успокоительных наконец-то на него действует, истерзанное пытками сознание всё же ломается, воспроизводя ему то, что он боялся услышать все часы, что он не смыкал глаз до рассвета. Сначала даже не реагирует, принимая за злые шутки свихнувшегося мозга, а после хватает пистолет и несётся на переполненный ужасом крик.

Страх не успеть гонит вперёд, не суметь спасти. Страх, что он уже не успел, доводит до безумия. Джефф сносит двери, бежит со всех ног, чувствуя подступающие слёзы. Так нелепо старается снять на ходу пистолет с предохранителя, вовсе не умея им пользоваться, ещё более нелепо врывается в комнату, выставляя его наугад. Мечется в панике взглядом, но видит лишь перепуганные лица сестёр и брата.

— Ты что, ненормальный? — ледяным шёпотом спрашивает Джесси, выпучив глаза.

— Где он?! — кричит в ответ Джефф, рыская глазами по комнате.

— Кто? — начинает психовать брат. — Какого чёрта ты вообще творишь? Убери пистолет!

За его спиной прячутся перепуганные сёстры, по полу раскидан попкорн, а на телевизоре какой-то упырь поедает мёртвую женщину — вероятная причина заплаканного лица Айви, которой фильмы ужасов к просмотру противопоказаны.

Джефф медленно опускает пистолет. Адреналин всё ещё бушует в крови, дыхание сбивается, и он чувствует, как его тело дрожит от напряжения. Господи, грёбаный идиот.

— Простите… — выдавливает он, осознавая всю нелепость своей реакции. — Мне показалось, что…

— Показалось? — разгневанно перебивает его Джесси. — Ты чуть не застрелил нас всех из-за того, что тебе что-то показалось?

— Я слышал крик… — начинает оправдываться Джефф, но понимает, что это не убедительно. Он глубоко вздыхает, пытаясь вернуть себе самообладание.

— Да мы с Грейс просто фильм смотрели! Айви напросилась к нам, но снова испугалась, — продолжает давить на его ничтожность. — Откуда у тебя вообще пистолет?

Джефф смотрит на брата, переводит взгляд на не менее злющую и одновременно перепуганную Грейс за его спиной, а после смотрит на Айви, чьи глаза слезятся теперь не из-за монстра из фильма. Она мёртвой хваткой держится за запястье Джесси, заметно дрожа. Теперь вряд ли Джефф когда-то сможет простить себя, а ко всем грехам прибавится ещё один. Он роняет пистолет на пол и, едва слышно всхлипывая, обхватывает голову руками.

— Простите меня. Простите, пожалуйста, простите, — лихорадочно бормочет. — Я облажался, я так облажался…

— Хиа, — осторожно зовёт Грейс, подойдя ближе. Больше не старается давить. — Что с тобой происходит?

— Я… — в отчаянии срывается с губ, но скатившаяся слеза перебивает. — Простите…

— Так, — Джесси в два шага оказывается около него, быстро подбирая пистолет и откладывая подальше. — Рассказывай.

Их любимый старший брат, опора, защита, сейчас вот так позорно пускает сопли, показывая слабость, загнав их всех в такую опасность. Но Джефф в самом деле больше не может держаться, правда, он очень пытался. Силы закончились. Он измучен постоянной тревогой, ни на секунду не покидающими жуткими мыслями. Спокойствие, хотя бы мимолётное, уже кажется невозможным. И Джефф почти смирился.

Он всё рассказывает. Рыдая, заикаясь и видя как они ужасаются всё больше, слушая его, но ничего не утаивает, решает побыть честным. Непросто признаться перед теми, в чьих глазах всегда был каменной стеной, защищающей от всех бед, что он провалился, толкнув их всех разом к краю пропасти. Айви жмётся к Джесси, не понимая и половины из всего, что рассказывает Джефф, и от непонимания пугаясь ещё больше. А они с Грейс понимают всё в полной мере, вгоняясь в ту же тревогу. Только не за самих себя — за старшего брата, несущего это всё в одиночку столько времени.

— Джефф, — начинает Грейс, стараясь говорить спокойно, — нужно рассказать родителям.

— Нет! — выкрикивает резко, снова напугав их. — Ни в коем случае. Я всё сам решу.

— Да что ты сам решишь? — фыркает Джесси. — Сейчас дорешаешься, будем тебя из Сены вылавливать.

На этих словах Айви чуть не ударяется в рыдания, со всхлипом впиваясь в Джеффа.

— Пожалуйста, давай расскажем всё папе с мамой, Хиа! Они позвонят в полицию, и тебя больше никто не будет обижать! — наивно выдаёт она, сжимая в объятиях старшего брата.

Её очаровательные детские взгляды на жизнь, из-за отсутствия опыта не дающие понять, что не всё так просто, как ей пока кажется. Джефф бы всё сделал, чтобы она раньше времени и не узнавала о том, насколько сильно заблуждается. Если бы полиция в самом деле могла помочь, а не сделать всё хуже.

— М-да, — мрачно выдаёт Джесси, кладя ему руку на плечо.

— Я же спрашивала тебя, — Грейс обиженно хмурится, но при этом тянется обнять его. — Почему ты нам всё не рассказал?

Джефф не выдерживает никаких слов, просто сгребает их в охапку, целуя девочек в лоб.

— Прошу, — шепчет надломлено, — только не говорите родителям. Не хочу их огорчать. Я постараюсь всё решить.

Он не может обещать им, что они могут на него положиться, но истекает последняя неделя данного месяца, и в его обязанностях решить этот вопрос. Ни за что не дать позволить ни одному из них пострадать. Всё ещё не знает, как это расхлёбывать и не представляет, готов ли этот чёртов подонок к переговорам. Джефф согласен отдать всё своё, если он позволит, лишь бы не тронули ничего у его близких. Но для начала собирается решить ещё одну свою маленькую проблемку, так невовремя плетущуюся рядом с основной, усугубляя её.

Гейм требует слишком много внимания, которое Джефф сейчас давать ему не может и не хочет. Ещё две недели назад, не выдержав, он хлопнул дверью своей мастерской у него перед носом, запретив отныне любой живой душе переступать её порог. Хотя бы за работой, таким священным для него моментом, Джеффу нужно уединение, чтобы никто не вторгался в его личное пространство, давая побыть одному в процессе, который немного очищает разум от тревог, погружая в собственные фантазии. Но Гейм с того момента стал ещё навязчивее, вечно пытаясь узнать, что с ним происходит, и что происходит с ними.

Джефф относится к нему с теплом и сочувствием. Он всё ещё ребёнок, от которого требуют слишком много. Мадам Дезанж сходит с ума, двинувшись на том, чтобы её сын был самой востребованной и обожаемой моделью в мире. Она считает его своим шедевром, но часто забывает, что это всё ещё её ребёнок, требующий любви не только после идеального дефиле, заставляющего весь зал задохнуться восхищением. У него отнято детство, отнята юность и будет отнята вся жизнь на исполнение мечты матери, и ему приходится гореть ею вместе с ней, чтобы быть угодным. Джефф дал увидеть ему в себе защиту от мира, в котором вынужден существовать. Стал человеком, перед которым нестрашно неправильно улыбнуться. И он искреннее рад, что является для него всем этим, однако стать возлюбленным, так старательно рассматриваемым в нём Геймом, он не может. Сколько бы ни жалел, любить не получается. Возможно, если бы они встретились в другое время, то всё получилось бы, но уже никогда Джефф к нему той пылкой любви до дрожи ощутить не сможет. Хоть они никогда и не обговаривали свои отношения, обозначая роли в судьбах друг друга, он решительно настроен расстаться.

Вечер. Набережная. Ни единой души вокруг. Специально выбрал место побезлюднее. Сквозь тишину приближающейся ночи едва слышно доносится звон колоколов с далёкой церкви, сливаясь с мелодией весеннего ветра, что, играя в ветвях деревьев, окутывает всё вокруг тонкой вуалью безмятежности. Сена сегодня невозмутима как никогда, словно старается своим штилем посеять спокойствие и у него в сердце. Не помогает. Джефф нервно ходит взад-вперёд, старается дышать глубже и медленнее. Приближающаяся встреча и разговор с Геймом в нём ничего не будоражат, наоборот, больше привлекают возможность так скоро сбросить с себя хоть один груз. Изводит неизменно всё то же самое, и вообще, он будто уже привык переживать.

— Джефф! — радостный возглас разрезает умиротворенную тишину, а в следующую секунду на него кидаются с объятиями, повиснув на шее.

Гейм ластится ласковым котёночком, утыкаясь носом ему в шею. Он излишне пахнет черешней, с запахом которой его любимые духи, использованные сегодня особенно обильно. На утончённый макияж и укладку не пожалел потратить время и надел блузку, сшитую Джеффом собственноручно. Готовился.

— Я так соскучился, — со всей своей искренностью признаётся, глядя в глаза.

Что-то глубоко-глубоко внутри щемит от его слов и того, что нужно ему сказать, но под толстой каменной коркой это крошечное чувство совсем не ощутимо. Не хочется тянуть, поскорее поставить во всём этом точку и уйти, только почему-то всё равно даёт ему себя поцеловать в порыве чувств и даже целует в ответ — напоследок.

Сказать это просто, однако начать сам разговор почти невозможно, смотря на щенячью радость от простой встречи с ним, от которой в груди разрывается что-то невидимое, но важное. Гейм слишком дорог, чтобы так обойтись с ним. Только продолжать уже давно нет смысла.

— Гейм, — Джефф мягко отстраняет его, держа за плечи, — давай поговорим.

Свет улыбки от необъятной радости вмиг гаснет. Гейм старается вернуть её, не пуская наружу подкравшуюся тревогу, и вновь натянуто улыбается.

— Что такое? — наивно спрашивает он, словно ни о чём не догадывается.

Есть ли какие-то слова, которые смогли бы ранить не так сильно, говоря ему об этом? Он не хочет переживать об этом настолько сильно, насколько делает это сейчас. Ему действительно хочется поскорее отвязаться от этого, но не уничтожая юношеское сердце, вероятно, впервые познавшее любовь.

— Нам нужно расстаться.

Гейм не сразу осознаёт смысл сказанного. Его взгляд мечется по лицу Джеффа, словно ища спасение в его чертах, но не находит. Глаза, только что искрившиеся от счастья, наполняются слезами и глубочайшей печалью.

— Почему? — произносит он, едва слышно от волнения.

— Я не могу дать тебе то, что ты ищешь, — отвечает Джефф, стараясь говорить мягко, но уверенно. — Ты заслуживаешь большего, чем я могу предложить. У меня никогда не получится любить тебя той любовью, которую ты просишь от меня.

Тяжело. Но это необходимо. Если когда-то у них и был совместный путь, сейчас Джефф абсолютно уверен, что не может идти с ним вместе.

— Нет! — выкрикивает Гейм, разрыдавшись, и сам пугается собственного громкого голоса, как никогда отчаянного. — У тебя просто сложный период сейчас, да? — нервно предполагает он, вцепившись в плечи Джеффа. — Зачем же расставаться? Давай просто возьмём паузу? Позвонишь мне, когда станет легче, и у нас всё снова будет хорошо.

Невозможно вынести этот отчаянный взгляд, полный надежды, которую он должен был уничтожить. Джефф закрывает глаза, пытаясь найти силы для того, чтобы выдержать это испытание.

— Гейм, — тихо, но решительно, — дело не в паузе. Дело в том, что у нас разные пути. Я не могу быть тем, кто тебе нужен, и продолжать так — значит врать тебе и себе. Это будет только больнее.

Гейм всхлипывает, отчаянно вглядываясь в любимые черты, надеясь увидеть там хоть проблеск сомнения. Но Джефф непреклонен. Он медленно убирает руки Гейма и делает шаг назад.

— Ты будешь счастлив, — говорит он, уверенный в своих словах. — Ты найдёшь кого-то, кто сможет дать тебе всю ту любовь, которую ты заслуживаешь. Но это не я.

Гейм ломается окончательно. Он закрывает лицо руками, приученный всё безобразное прятать подальше от чужих глаз. Его плечи трясутся от истерики, а плачет он всё сильнее. Джефф поджимает губы, отводя взгляд к мерно текущей реке.

— Пожалуйста, не делай этого, — рыдает Гейм, — я не могу без тебя. Ты — всё, что у ме…

Вдруг, тихо пискнув, он затихает. Шмыгает носом и больше не издаёт ни единого звука. А у Джеффа темнеет перед глазами, обернувшись, видя блеск перстня на руке, держащей приставленный нож к горлу Гейма.

— Стойте, нет, пожалуйста! — кричит Джефф, хочет кинуться к нему, но кто-то сзади больно хватает за волосы.

— Не рыпайся, — самодовольно говорит ему мужской голос на ухо, и его швыряют на колени, заламывая голову крепкой хваткой в прядях.

Тогда Джефф встречается взглядами с Андре, глядящего на него как на добычу, которая вот-вот отправится на костёр. Нож в его руке опасно вжимается в тонкую кожу, способный одним лёгким движением разорвать её. Гейм даже не дышит, не плачет, слёзы от леденящего ужаса застыли на щеках. Он лишь смотрит на Джеффа, за него переживая, кажется, в разы больше, чем за свою жизнь. Ну вот, теперь и Гейм видит всю его ничтожность.

— Прошу, отпустите его, он же ни при чём! — молит Джефф, не представляя, что сможет вынести бремя оборванной по его вине жизни.

— Не слишком ли часто я иду тебе на уступки, Джеффи? — Андре усмехается. — Время кончилось, у меня больше нет причин быть с тобой добрым.

Каждое слово и каждое движение имеют значение. Одно неверное действие — и всё закончится трагедией. Гейм судорожно всхлипывает, смотря на Джеффа с мольбой, но он понятия не имеет, как его спасти.

— Месье Делакруа, пожалуйста, — Джефф молит, едва не рыдая, — отпустите мальчика, он ни в чём не виноват. Давайте поговорим.

— О чём же ты хочешь поговорить, Джеффи? — издевательски спрашивает Андре.

— Вы можете забрать Сатурн, — произносит, утопая в безнадёжности. — Все его доходы, весь его целиком. Я буду пожизненно на вас работать.

Да, он готов к этому. Попрощается со всем, что имеет, лишь бы яркий аромат черешни ни за что не перебил запах крови. Чтобы ни один из его родных не попрощался со своими мечтами, Джефф отдаст свою. Больше не видит вариантов.

— Да зачем мне твоё швейное предприятие? — Андре мерзко смеётся. — Не солидно. Можешь со своими игрушками сам баловаться, а я уже сказал тебе, чего хочу, не пытайся менять правила. Хотя… — он наклоняет голову, словно раздумывая, а затем его улыбка становится ещё шире. Андре вдыхает нотки духов Гейма с его кожи, заставляя того шумно всхлипнуть. — Детки у тебя там очаровательные водятся. Вот если бы такое солнышко ко мне вечерками иногда заглядывало, может, я бы согласился. Он прилично сосёт, а, Джеффи?

Сука, ебучий ублюдок. Всё внутри холодеет от омерзения. Ничего святого в этой твари.

— И думать не смей, — твёрдо отрезает Джефф, зашипев.

— Тогда придумывай, что говорить папочке, — Андре неожиданно убирает нож и как тряпичную куклу бросает Гейма на колени. — У тебя сутки. Не будет к завтрашнему вечеру результата — устрою тебе квест, и с собаками трупы не найдёшь.

Его отпускают, небрежно отпихнув, и Андре со своими шавками исчезают в темноте так же, как из неё вышли. Джефф обеими руками сжимает дрожащие тело, не веря, что в самом деле чувствует биение сердца, которое собственной виной чуть не остановил. Он сжимает хрупкие плечи так крепко, что никакая сила не сможет вырвать его из объятий. Гейм глухо рыдает ему в плечо, жмётся так отчаянно, ища защиты. Жаль, но Джефф не может дать её. Ни себе, ни кому-либо ещё.

— Джефф, кто это был? — Гейм на грани истерики, захлебываясь в удушающих слезах. — Что они от тебя хотят?

— Тише, это неважно, — успокаивает Джефф, нервно гладя по голове. — Тебя больше никто не тронет, я обещаю. Не бойся, пожалуйста, всё будет хорошо.

— Джефф! — протестует он, недовольный ответом.

Поднимаясь вместе с ним на ноги, Джефф отнимает его лицо от своего плеча и утирает большими пальцами дорожки слёз. Не помогает, ведь за ними следом же стекают новые. Он целует Гейма в лоб, стараясь хоть как-то унять в нём приближающийся срыв, но как можно успокоить, когда в раз свалилось столько всего?

— Идём, я отвезу тебя домой, — Джефф что есть мочи старается не давать себе проявлять перед ним ещё большую слабость, чтобы не довести его окончательно, уверенно уводя с набережной.

Гейм заливается слезами всю дорогу, беспокойно смотря на Джеффа. Всё надеется на объяснения, ещё больше надеется услышать, что нужен ему, но тот не роняет ни слова, хмуро глядя только на дорогу и сжимает руль. Улицы ночного Парижа мелькают за окнами автомобиля, вмиг растеряв куда-то всю свою романтику.

Машина останавливается около высокого кованного забора, скрывающего за собой роскошные убранства особняка Дезанж. Джеффу хочется уехать отсюда как можно скорее, остаться в салоне одному и вдарить по газам. Гейм же никуда не спешит, продолжая всхлипывать и смотреть на него теми глазами, которым, кажется, невозможно отказать, но его упрямство начинает только раздражать.

— Уходи. Возвращайся домой, — твёрдо говорит ему, почти приказывая.

— Я не могу тебя оставить! — в отчаянии восклицает Гейм, снова вцепляясь в его руку. — Ты не понимаешь, я не смогу без тебя…

— Гейм! — рявкает, заставляя его сжаться. — Ты только всё усложняешь. Лучше всего будет, если ты прямо сейчас пойдёшь домой и никогда больше не будешь появляться рядом со мной.

Гейм изо всех сил старается собрать остатки гордости, которая всегда рассыпается рядом с ним. Не может. Хочет запротестовать, остаться, продолжать умолять не уходить. Выходя из машины под стальной взгляд, гонящий его прочь, он просто спасает её оставшиеся крупицы.

Отлично. Одной проблемой меньше.

Джефф, ощущая тяжесть мира на своих плечах, опускает голову на руль, осознавая, что освободился от одной ноши, но не от главной. Слезы не текут, внутри только пустота и безразличие к себе самому. Маленькая искра ярости, скачущая в нём, разгорается до пожара, потому что больше нет ничего, что могло бы её потушить. Нет никаких надежд на что-то светлое, на благополучное решение и справедливость. Джефф до синяков, крича и плача, бьёт руками по рулю, только легче не становится, сколько бы эмоций он ни выпустил наружу.

Он Джефф Сатур. Судьбой ему было предписано стать великим, на устах каждого оставить своё имя и заставлять ещё много столетий после себя восхищённо вздыхать над своими творениями. Он был так близок к этому, уже ощутив вкус славы на губах, но так и не успев раскусить её до конца. Один неверный шаг, и теперь в своём ближайшем будущем Джефф видит лишь перспективу в виде всаженной в голову через рот пули, которая сотрёт все его страдания.

Нельзя. Он даже слабости не достоин, не заслужил. Пока не расхлебает своё дерьмо, пока не отгонит угрозу от каждого, над кем по его вине она нависла, может и не мечтать так просто выйти из игры. Только Джефф в западне, выбраться из которой можно только предав свою семью, а после такого жизнь точно станет ему не мила, свесив неподъёмный груз вины, не меньше той, которая угрожающе дышит в спину. Это история без счастливого конца. Мрачные мысли крутятся в голове, как вороны над падалью. Он лишь марионетка в руках судьбы, которая безжалостно дёргает за нити, заставляя его танцевать на грани безумия. Отчаяние и безысходность сопутствуют каждому вдоху, окутывая разум, словно плотный туман, лишая возможности видеть выход.

Домой он возвращается в глубокой ночи, честно не желая переступать его порог, в необъятной пустоте, осевшей в груди, ощущая, будто и в радиусе километра рядом появляться не имеет права. Не заслуживает ни своей чудесной, любящей семьи, поддерживающей каждый его шаг, ни делить с ними одну фамилию. Ни сердца, которое сегодня безжалостно растоптал. Джефф ничком падает на подушку, небрежно скинув пальто на пол по пути, так и засыпая, просто резко вваливаясь в сон от бессилия. Он измучен донельзя, и завтрашний день должен даровать ему освобождение. Каким оно будет — уже неважно, пусть лишь этот нескончаемый месячный кошмар уже наконец-то кончится.

Утром ему нужно поговорить с отцом. Сказать правду или отвратительно соврать — Джефф пока без понятия, как будет это делать, зато уже решительно направляется в столовую, где родители наслаждаются утренним кофе. Не понимает, как у него вышло, не выспавшись ни разу, отодраться от постели в семь утра и привестись в человеческий вид, словно всю ночь не изводил себя до последней нервной клетки. В нём никогда не найдётся смелости сказать, что просрал часть их бизнеса, усердно выстраиваемого ими годами, никогда не найдётся таких слов. Так чего тянуть, когда готовым он никогда не будет, а времени уже просто нет? Пора уже поставить во всём этом точку.

Зазвонивший в кармане телефон останавливает посреди коридора. Джефф тормозит. Медлит, чтобы достать, не горя вообще никаким желанием ни смотреть, кто его тревожит, ни разговаривать с этим утренним придурком. Достаёт по большей части, только чтобы выключить его к чертям, но незнакомый номер заставляет помедлить. Внутри вновь расходится вулкан тревог, боясь услышать то, что может наградить его контрольным в голову. Во рту пересыхает. Не хочет, но не может не ответить.

— Да? — чуть боязливо произносит.

— Джефф, доброго тебе утра! — звучит бархатистый женский голос. И Джефф узнаёт его за секунду до того, как она представляется: — Это Моник Дезанж.

И сердце от ударов отбойного молотка заводится до того ритма, который, кажется, способен пробить его грудь.

— Доброе утро, мадам Дезанж, — учтиво здоровается Джефф, стараясь предать голосу уверенность — Что-то случилось?

Конечно случилось. И ни секунды сомнения в том, что Гейм до сих пор рыдает, не сомкнув глаз, добитый после его слов и приставленным ножом к горлу. Джефф знает, что придётся за это ответить, однако строит неведение, ведь поступил как последняя сволочь, но до сих пор не жалеет, не видя другого варианта как всё это завершить.

— В десять утра в моём офисе, — вместо ответа отрезает она. — И не опаздывай.

И сбрасывает звонок.

Разумеется, она в курсе того, что вчера произошло. Может, не в полном объёме, если не смогла из своего горячо обожаемого цветочка вытянуть объяснения его истерики. Вероятнее всего, про кучку уёбков, налетевших с ножами, он матери умолчал, но если бы в секрете осталось всё, Моник бы не звонила. Джефф прекрасно понимает, что ждут его не для совместного чаепития. Она сейчас выпилит ему все мозги тем, как он вообще посмел, кем себя возомнил и почему посчитал, что может так обращаться с её ангелом, которого она сама готова сжечь заживо лишь за малейшую угрозу потери очков обожания среди критиков и журналистов. Так, блять, не хочется забивать сейчас голову этим сраным бредом, отчитываться, почему осмелился бросить её бесподобного сыночка, когда есть реальные проблемы, не терпящие ни секунды отлагательства.

Но Моник, к удивлению, встречает его с дружелюбной улыбкой, с какой обычно всегда видит её мир. Охрана в штабе проводила прямо до дверей, даже не спросив имя, ожидая по приказу. Внутри ещё один увалень и она, венец элегантности, невероятная дива, словно существующая только для того, чтобы навеки оставаться в сердцах и памяти, покорять одним взглядом. Моник, закинув ногу на ногу, курит мундштук, окидывая его взглядом с ног до головы и жестом руки, украшенной драгоценными кольцами, приглашает сесть. Джефф послушно опускается, не до конца понимая её добродушного настроя, потому что он уверен в дикой истерике Гейма, за которую Моник и собралась ему ответно выдрать сердце. Только буквально.

— Джефф, душенька, знаешь… — она кладёт мундштук в пепельницу и, уперевшись локтями в стол, подпирает голову руками. — Я очень люблю своего сына. Он — самое дорогое, что у меня есть.

Джефф мысленно закатывает глаза, стараясь сдержаться, чтобы не сделать этого по-настоящему. Ну конечно, что же ей ещё хотелось бы обсудить, если не это? Сейчас будет долгая и навязчивая реклама её дитя, а после уговоры присмотреться к нему ещё раз. У Джеффа нет времени на эту чепуху. Тут кипит вопрос, который если не решить до вечера, всю его семью повырезает ёбаная французская мафия. Есть желание послать её к чёрту вместе с подростковой влюблённостью её сынка, даже если потом эта женщина разгромит всю его карьеру — так плевать, сейчас на всё плевать, кроме единственного. Но несмотря на это, Джефф всё равно хорошим мальчиком улыбается и кивает на её вопрос:

— Гейм очень красив. Ты так не считаешь?

— Считаю, мадам, — подтверждает он. — Гейм изумруд в моей коллекции. Я крайне рад заполучить такую модель для сотрудничества. Он поистине прекрасен.

— С этим действительно не поспоришь, — Моник мечтательно вздыхает. — Он у меня самый лучший, и я желаю ему только счастья. Возможно, иногда я бываю с ним чрезмерно строга, но это всё лишь для его будущего. Его отец бросил нас, едва узнал, что я беременна. Изо всех сил я стараюсь окружить его должной любовью и заботой, которую он заслуживает…

— Гейму очень повезло, что у него такая чудесная мать, — Джефф, не очень вникая в её трогательный рассказ, просто со всем соглашается.

— Знаешь, а я понимаю, чем ты ему так сильно понравился, — она резко меняет тон, становясь веселее. Моник оценивающе осматривает его, довольно улыбаясь красивой картинке, радующей её глаз. — Ты в самом деле очень обаятельный юноша. Такой красивый, тебе бы самому побороться за места на подиумах, — женщина хихикает. — Но тебе и на своём месте отлично. Ты поистине гениальный творец, Джефф. Твои работы потрясают.

— Спасибо, мадам, — благодарит Джефф, мало что чувствуя от её столь лестной похвалы.

— Джефф, ты мне в самом деле импонируешь, — заверяет Моник, — поэтому мне очень хочется сделать тебе подарок…

Она — одна из самых влиятельных особ в мире моды, и с каждой минутой Джефф всё больше не понимает, что ей может быть от него нужно, если не поквитаться за плевок на влюблённость её сына. Подарок? О чём вообще идёт речь, какие дары могут быть у неё для него? Джефф напрягается всем телом, когда она машет охраннику, статуей стоящему в углу, и тот подносит ему коробку, открывая, демонстрирует содержимое. И связь с реальность стремительно начинает разрываться, смазывая всё окружающее и вертя волчком.

К горлу подступает тошнота, а сердце пропускает несколько ударов, когда он видит на дне коробке вздутую отрубленную кисть синеватого оттенка с чёрными сгустками крови. А на указательном пальце ставший на несколько размеров меньше, передавив охладевшую кожу, красуется перстень, снящийся в каждом кошмаре. Являвшийся даже сегодня ночью, ведь именно он был надет на ту руку, что держала нож, приставленный к тонкой шее.

Джефф медленно переводит взгляд на Моник, побледнев до цвета едва выпавшего снега, а та изящно поднимается с кресла, улыбаясь лисой, обходит стол и наклоняется к нему.

— Запомни, — она резко меняется в лице, голос обретает стальные ноты, — если хоть одна его слеза ещё раз будет пролита по твоей вине, в этой коробке окажутся уже твои талантливые руки. Ты меня понял?

Он даже не может сделать вдох, чувствуя окоченение во всём теле, но как-то у него выходит кивнуть.

— Теперь ползи к нему, в ноги падай и моли о прощении, — приказывает Моник, смотря настолько свирепо, будто готова разорвать уже прямо сейчас. — Одна твоя оплошность, и все новости затрубят о смерти юного дизайнера.

— Я понял вас, госпожа, — дрожь, накинувшаяся на него, одолевает и голос. — Я не разочарую.

Она отходит в сторону, брезгливо бросая на него взгляд.

— Пошёл вон.

Джефф подрывается с места и спешит скрыться за дверью.

И с тех пор спокойствие покидает его навсегда, не являясь даже редким гостем.