Чуть не попался, бросая взгляд на открывающего глаза Че и захлопывая за собой дверь палаты, думает Ким. Все эти воспоминания стоят в горле непроходимым комом, затрудняя дыхание, но он быстро приходит в себя, засовывая переживания подальше. Найти больничный халат своего размера для Кима дело минут трёх, за которые он так же успевает, минуя стойку регистратуры с совершенно невозмутимым видом человека, находящегося на своём рабочем месте, проскользнуть в ординаторскую, к несчастью, не пустующую. Спящий седовласый мужчина на крошечном двухместном диванчике явно едва закончил утомляющую смену, поэтому угрозы не представляет, но поторопиться все равно стоит.

Холодное бешенство заполняет его, когда Ким, открыв карточку пациента, бегло изучает, какой коктейль в себя запихало это недоразумение. Какого он исхода вообще ждал? Придурок малолетний. Работа Кима сопряжена с постоянными рисками для жизни, но даже он не может понять, как можно настолько хотеть смерти, чтобы самостоятельно идти к ней в руки. Иначе, чем тягой к самоубийству, он это назвать просто не может. Да у меня всё под контролем, Пи'Вик, да мы просто так развлекаемся. Кретин.

«Состояние пациента нестабильно, возможны ухудшения, требуется тщательное наблюдение и обход каждый час»

Читает Ким с экрана, узнавая для себя все необходимое. Подобие облегчения, которое он испытал в палате, когда Че открыл глаза, улетучивается. Звуки движения заставляют его резко обернуться на мужчину, пытающегося занять более удобное положение. Последнее, что Ким делает, прежде чем уйти — вписывает себя в графу с родственниками как Панупон Киттисават — старший брат пациента. Получается немного цинично, но это проще, чем заморачиваться, притворяясь несколько дней интерном или стажером. Мысль остаться в больнице кажется вполне уместной. Как там Пит говорил? Теперь сохранность жизни пацана в его интересах.

Из-под полуприкрытых глаз Порче уже давно текут слезы. Там в машине он не успел толком испугаться, потеряв сознание почти сразу под действием веществ, но сейчас сполна ощущает липкий страх, расползающийся по конечностям. До этого дня он и не задумывался над тем, что их развлечение может быть опасным, хотя кому, как не ему, об этом знать. Глупость несусветная — думать, что это было просто развлечением. Как изящно может иногда обманывать собственный мозг. И вот, наркозависимость уже не кажется такой, потому что не подходит под общепринятые рамки. Он же не колется, он же контролирует себя и каждое своё решение, он же прилично выглядит, даже учится хорошо, не похоже на картину спуска на социальное дно. От этих мыслей хочется самому себе залепить пару пощечин, никогда Че ещё не ощущал себя настолько непроходимым тупицей.

Перестук чужих каблуков оповещает Че о нарушенном уединении. Все руки в переплетении трубок капельницы и проводочков, замеряющих его жизненные показатели, так что утереть слезы нечем. Он отворачивает голову в нелепой попытке отгородить свою слабость от женщины, вошедшей в палату. Саовапха вообще не выглядит так, будто её сын был при смерти час назад, сохраняя на лице неподдельную собранность, от которой Че становится тошно. Поддельная женщина, насквозь лживая, это из-за неё он стал таким, из-за неё не стало Пана. Будь в этой кукле хоть немного родительского тепла, сейчас все было бы иначе.

— Не думаю, что тебе сейчас позволено снимать кислородную маску, говорить буду я, а ты слушай, — присаживаясь на край кресла с идеально ровной спиной, Сао закидывает ногу на ногу, впиваясь в Че осуждающим взглядом.

— Я упущу все эти бессмысленные «Как ты мог?», «Ты разочаровал меня» и прочий пафос. Уверена, ты уже сам вообразил себе всё самое уничижающее, что я могла сказать. Во время завтрака я связалась с доктором Морисом, который любезно согласился наблюдать твоё состояние. Нам не нужна огласка этой истории, до начала учёбы тебе уже должно стать лучше. К сожалению, сегодня мы ещё не можем перевезти тебя домой, но завтра тебя уже выпишут. Надеюсь, ты понимаешь, что ни о каком возвращении в квартиру и речи быть не может. Мы давали тебе шанс доказать свою способность распоряжаться жизнью, теперь этого права ты лишаешься.

Даже в такой ситуации эта женщина думает лишь о имидже семьи, это вызывает в нём глубинное отвращение. Слёзы сошли на нет ещё в начале её пламенной речи. Че искренне благодарен громоздкой маске на лице, скрывающей его эмоции от матери, хотя наверняка омерзение к ней отпечатано во взгляде. В нынешнем состоянии Порче и подумать не может о бегстве, банально не имея на это возможности. Ходить Че ещё не пробовал, но есть ощущение, что эта функция пока для него заблокирована. Ладно, о побеге он подумает позже, сейчас же Че отворачивает голову в сторону окна, давая матери понять свою незаинтересованность в её присутствии. Та всегда умела понимать намеки без слов, потому встает без лишней спешки. Не бросив на сына ни взгляда, Сао покидает палату, Че хочет надеяться, что окончательно. В голове стоит тяжелое гудение, а от разговора он чувствует себя сломленным.

Следующий посетитель оказывается более приятным человеком хотя бы потому, что не относится к короткому списку его родственников. Пышная женщина в больничном халате выглядит добродушно. Заразительная улыбка на её лице будто делает комнату на пару тонов светлее, разгоняя осадок неприятной беседы. Искренняя любовь к подобным людям началась у Порче с его няни, заменившей с лихвой родную мать.

— Уже очнулся, как замечательно! — восклицает она довольно, делая быстрые размашистые заметки на доске-планшете.

— Давай-ка посмотрим, как ты себя чувствуешь, — прищуриваясь, доктор проходит ближе к постели. Че слышит характерный писк включающегося градусника, приподнимая локоть, чтобы женщине было удобнее установить его.

— Сатурация совсем немного не дотягивает до нормы, а вот пульс и давление низковатые, ничего страшного, сейчас мы это поправим, — сказанное таким голосом, даже сообщение о скорой смерти звучало бы приятно, женщина делает ещё одну заметку, теперь откладывая планшет на тумбочку и сосредотачиваясь на больном.

— Маску пока оставим, прости, дорогой, придется потерпеть неудобства. Раз ты уже в сознании давай помучаем тебя вопросами, кивай или мотай головой, но не слишком активно. Активности тебе противопоказаны ближайший месяц. Итак, где-нибудь болит? — на первый же вопрос Порче кивает, фокусируя взгляд на собственной груди, чтобы показать, где именно.

— В районе груди, верно? Не сердце? Хорошо, боли в грудной клетке вполне естественны и могут тревожить тебя до двух дней. Они интенсивные? — Че отрицательно мотает, потому что ощущения скорее просто доставляют дискомфорт.

— Головокружения? Нет. Тошнота? — Порче покачивает головой из стороны в сторону, показывая что-то среднее между да и нет.

— Немного тошнит? Как давно ты кушал последний раз? Может, это голод? — прислушиваясь к себе, Че честно не может определить. Доктор берет планшет с тумбочки и ставит его рядом с рукой Че, в которую вкладывает ручку. С трудом и крайне коряво у Порче получается вывести «вчера утром».

— Ну конечно, это голод, я попрошу сестру покормить тебя после снятия маски. Ты можешь писать, это замечательно, значит, координация не нарушена. Что там с температурой? — градусник пропищал ещё на вопросе о головокружении и все это время Че чувствовал себя немного неловко, не зная нужно ли его достать.

— Тоже низковата, что ж, это вполне логично, учитывая через что тебе пришлось пройти. Попрошу сестру добавить тебе один препарат. Постарайся отдохнуть после её прихода. Встретимся через час, — забрав планшет женщина покидает палату, оставляя Порче в одиночестве. Усталость накатывает волной, и ещё до прихода медсестры он почти засыпает, не ощущая, как через катетер ему вводят лекарство.

Видимо, под влиянием той мешанины из препаратов, напиханной в одно маленькое тело, Порче снится всякая дичь, не имеющая смысла. Пятна ярких цветов наслаиваются друг на друга, образуя тянущийся как жвачка шар перед ним, что лопается, брызгами попадая на лицо, и начинает течь ему прямо под ноги, заполняя кислотными оттенками комнату. Паника подступает к горлу вместе с вязкой жижей всех цветов радуги. Удушье подбирается, когда Порче накрывает с головой, тело ватное, словно не дает ему возможности выплыть, просто уходя на дно.

Из кошмара его вырывает мерзкий писк монитора и отдаленный шум голосов, доносящихся будто из другой комнаты. Чувствует, как голову снова приподнимают, возвращая на неё маску. Жадные вдохи делает скорее неосознанно, в попытке надышаться. Суматоха в комнате прибавляет громкость, в ней Че ещё не разбирает слов, но слышит спокойные интонации. Это заставляет его притушить накатывающую панику о своем состоянии.

— Порядок, состояние стабилизированно. Милый, ты меня слышишь? — всматриваясь в отсутствующий мутный взгляд юноши, уточняет доктор.

Не получив внятного ответа, она достает из кармана халата фонарик, проверяя им реакцию зрачков. Расфокусированное зрение обретает ясность, а яркий свет принуждает сощуриться, смаргивая подступившие слезы. Отдельные звуки формулируются в предложения, которые Че теперь способен понимать.

— Повезло, что Мей как раз шла тебя кормить, успели быстро среагировать. Постарайся делать менее глубокие вдохи, нам не нужна ещё и гипервентиляция до кучи, — старается совершенно честно, но страх оседает где-то в легких, заставляя его делать резкие отрывистые вдохи. Чувствует прикосновение теплых мягких ладоней женщины к своим, ловит её взгляд затравленными глазами, полными необъяснимого ужаса.

— Эй, молодец, смотри на меня. Все в порядке, ты уже почти в норме. Я буду считать до четырех, а ты делай вдох, потом задерживай дыхание, и выдох. Один… — вдох, рваный, скомканный, почти неощутимый, задержка, паника, тут же накатывающая, выдох, освобождающий, прекрасный и легкий. Снова по кругу, Че даже не старается считать количество циклов, которые они проделывают вместе. По ощущениям проходит пара часов, но на деле не больше пяти минут, когда движение воздуха перестает ощущаться так сильно и нормализуется.

— Умница, в тебе уйма мужества, дорогой. Твои родные уже ушли? — в ответ Порче кивает.

— Мне пора на обход, но я скоро зайду, справишься один? — кивает снова, хотя уверенности в собственном умении справляться не испытывает никакой. Отвлекать женщину от дел не хочет точно, хватит и того, что она провозилась с ним тут так долго.

Следующие два часа кажутся кромешным адом. Собственная голова обращается тюрьмой, из которой нет выхода. Че проходит через все круги самобичевания. Пустота комнаты сдавливает. От одиночества, просачивающегося в каждую клеточку тела бежать совершенно некуда. Даже общество матери сейчас было бы предпочтительнее, чем эти стены. Нет, это он, конечно, загнул, кажется, Че ещё достаточно успеет насмотреться на горячо любимых родителей.

Тишину, разбавленную писком мониторов, нарушает девушка, везущая на сервировочном столе тарелку супа. Скользнув смущенным взглядом по Че, она достает складной столик, стоящий рядом с кроватью, и устанавливает поперек его ног. С помощью кнопки сбоку она поднимает его спину в вертикальное положение, в самом конце снимая с него надоевшую до жути маску.

— Вы можете двигать руками? Мне велели помочь вам, если это требуется, — спешно уточняет девушка, выставляя тарелку. За прошедшее время Че уже шевелил и пальцами, и руками, и даже ноги сгибал, так что он с готовностью берет почти не трясущейся рукой ложку, и весьма уверенно подносит её ко рту, не разливая бульон.

— Кажется, могу, спасибо, — по сформировавшейся за день привычке Че кивает девушке, почти сразу осознавая, что сделал глупость. Теперь неловкость испытывает и он, и юная практикантка, Порче почти благодарен ей, ушедшей сразу, как убедилась в его самостоятельности. Приятное тепло растекается по желудку, кто бы знал, что наступит день, лучшим событием которого станет тарелка пустого бульона.

Бывают дни, наполненные бытовым везением, и этот Ким может смело относить к ним. Окна палаты Порче выходят во внутренний двор больницы, вероятнее всего, чтобы уличные звуки не тревожили больных в период восстановления. В любом случае этот факт играет ему на руку, позволяя для наблюдения занять место на скамейке в достаточно просторном дворике. К вечеру людей в нем становится достаточно много, целые семьи приезжают навестить родных, создавая фоновый шум. Естественное для Кима выжидание наверняка бросается в глаза охране, его искренне удивляет, что пока никто не подходил к нему, интересуясь почему он сидит тут в одиночестве уже который час. Хорошо, был небольшой перерыв: в середине дня Ким сходил в кафе, наспех закинув что-то питательное в недовольный организм.

— Добрый вечер. Мой брат лежит в отделении интенсивной терапии, мама попросила сменить её на ночь, хочет отдохнуть, — обворожительно улыбаясь девушке в регистратуре, произносит Ким, когда основная часть людей покидает внутренний дворик и его присутствие там становится неуместным.

— Здравствуйте, фамилия пациента? — уточняет она с непроницаемым лицом.

— Киттисават, — обычно улыбкой Ким способен расположить к себе любого собеседника, к несчастью, данная особа оказывается слишком твердолобой.

— Панупон? Документы, пожалуйста, — залезая в карман джинсов за бумажником, Ким точно знает, что удостоверением личности на имя Панупон там и не пахнет, но доводит клоунаду до конца, сосредоточено перебирая кредитки и даже вытряхнув на стойку все монеты, в финале он проверяет карманы, растерянно смотря на девушку.

— Ой, кажется, я оставил их дома, вот же… Ладно, ничего, я съезжу, — расстроенно произносит, уже разворачиваясь в сторону выхода, попутно складывая бренчащую мелочь.

— Сможете продиктовать по памяти? — окликает его девушка.

— Это точно не доставит вам неудобств? — переспрашивает Ким со счастливой улыбкой.

— Не доставит, если номер документа совпадет с внесенным в базу.

— Да, конечно… — внесенные ранее цифры Ким диктует с лицом человека, испытавшего наивысшее облегчение.

Закончив с регистрацией, Ким минует знакомые коридоры, посещенные утром. Провести ночь у двери палаты он не решается, занимая место в небольшом холле, заставленном рядами железных белых стульев. Тут же он находит аппарат со снеками, приобретая на ночь кофе в банке и арахис. В отсутствии доступа к адекватной еде орехи — лучшее, что дает организму насыщение. Дверь в палату отсюда не видно, Ким решает проверять состояние каждый час на случай, если Че резко потребуется врач.

Мертвенно белый свет больничных ламп сменяется на тусклый желтый после первого «обхода». В ночное время отделение погружается в приятный полумрак только в зоне для посетителей, позволяя пациентам, чьи двери наполовину состоят из стекла, отдохнуть. Находиться в месте, кишащем смертью напополам с чудесным исцелением, умиротворяюще. Оно по необъяснимой причине притягивает Кима и наполняет спокойствием, где, как не здесь, он может чувствовать себя в безопасности, зная, что получит помощь. На самом деле, в последний раз в больнице он бывал ещё до встречи с Корном, после всё от простуды до пулевых ранений лечил семейный врач. Натренированный организм принимает условия этого дня, не давая Киму ни намека на сонливость и оставляя его в состоянии предельной собранности, где любой лишний шорох воспринимается в разы острее.

Однообразие циклов этой ночью, сменяющихся так медленно, нарушает появление в ней нежданного гостя. Очередной обход, силуэт Порче в больничной кровати и фигура рядом с ним, не вписывающаяся в привычный антураж. Распахивает дверь Ким быстрее, чем успевает подумать, не врач ли это или медсестра. Шорох привлекает внимание незнакомца, вынуждая повернуть голову. Хочет верить, что это ошибка, но не узнать того, с кем прожил большую часть жизни невозможно. Пантомиму с удивленными лицами и указыванием друг на друга пальцами они пропускают, сразу переходя к делу. Шприц в руках Чана, отброшенный в сторону, говорит о его намерениях весьма ясно.

Бесшумно, тревожить Че ему ни к чему, Ким сближается первый, на его стороне скорость реакций, в разы превосходящая скорость наставника. Не церемонясь, бьет четко в подбородок, первый удар самый важный, во многом от него зависит исход. Чан отшатывается, перенося вес назад, но тут же ориентируется, нацеливаясь ногой в грудь Кима. Отскочив, он теряет несколько секунд, пропуская серию ударов по лицу. Нет времени приходить в себя, прикрыв лицо предплечьями, Ким блокирует тяжелый удар, делая несколько спешных шагов. Созданная дистанция дает ему возможность нанести удар в район солнечного сплетения, лишая соперника дыхания всего на несколько секунд, которых хватает, чтобы с разворота заехать ногой по лицу Чана, прикрытому блоком.

— Что за? — слышится с кровати, мгновение, Чан поворачивает голову, отвлекаясь, давая Киму возможность выхватить из крепления нож и переводя действие в совершенно иную плоскость. Рывок, удар, от которого соперник успевает уклониться, оставивший на руке Чана лишь глубокую царапину, и Ким отлетает, с силой откинутый его ногой к стене. Это дает фору мужчине, распахнувшему дверь палаты и вылетевшему наружу. Преследовать его Ким не решается, тяжело дыша он приходит в себя, всё ещё сжимая окровавленное оружие.

— Какого хера тут происходит? — спросонья смелости в Че примерно столько же, сколько раздражения. Испуг просыпается долю секунды спустя, доводя до сведений мозга личность участника местной драмы.

— Врача вызови, — Ким фокусирует внимание на Че, отодвигая остальное в сторону. Шприц. Куда Чан его откинул? Шариться в темноте смысла нет, наскоро обтерев нож о темные джинсы и убрав его в крепление, Ким включает свет, исследуя пол взглядом, но не обнаруживая искомое.

— Кнопка вызова врача, Порче, — подняв взгляд на застывшего юношу, повторяет Ким, наклоняясь, чтобы проверить под кроватью.

— Зачем? — кнопку нажимает по инерции, не сводя напряженного взгляда с Кимхана. Мало ли, что ему в голову придет? Вдруг он сказал вызвать врача, потому что собирается его покалечить, сам вроде выглядит целым.

— Надеюсь незачем, — отстраненно произносит, обходя кровать и подбирая наконец шприц. Полный шприц. Облегченный выдох вырывается сам собой.

— Да что происходит? — вконец недоумевает Порче. Такой Кимхан кажется неправильным, вырванным из среды, в которой он выглядит органично, как на складе, например.

— Все в порядке? — женщина в дверях палаты выглядит помято, будто только проснулась.

— Да, извините, что потревожили, Порче испугался, что ему сдавило грудь, — на ходу сочиняет Ким, пряча шприц за ногу.

— Но проверьте на всякий случай, вдруг со мной что-то не так, — просит, искренне боясь оставаться наедине с Кимханом.

— Показатели в норме, давление и дискомфорт возможны, мы обсуждали это днем, помнишь? — отзывчивость заставляет Че чувствовать себя неловко из-за ложного вызова, потревожившего сон доктора.

— И правда, я успел забыть, простите, — смущенно отвечает Че, впиваясь во врача взглядом, в попытке хоть как-то намекнуть, что он в опасности.

— Ничего страшного, дорогой, — уходя женщина ещё раз улыбается им, и Че с внутренним содроганием наблюдает искреннюю ответную улыбку Кимхана, эмоцию Вика, а не этого чужого мужчины.

— Расслабься, смотреть больно, — фраза заставляет только напрячься больше. Порче подтягивает ноги к себе, в нелепой попытке отгородиться от того, чье лицо изменилось, стоило доктору покинуть палату.

— Неважно, передоз, Порче. Хотелось бы начать с какого хуя, но это твоё дело, не моё. Что было в тот день? Мне нужно всё, до мельчайших деталей, — теории выстраиваются в голове Кима подобна картинке из пазлов. Мотивы Чана явно не личного характера, а приказывать ему может только один человек.

— Это всё не твоё дело, — за грубостью прячет липкий страх напополам с давящим наслаждением от мысли, что он волновался. Смесь, не дающая свести в голове два плюс два: угроза была не от Кимхана, а от мужчины, с которым он дрался.

— Ты прав. Это заботы человека, которого послали тебя убрать. Мне попросить его вернуться, чтобы вы поговорили? — раздражение стало слишком частым гостем в эмоциональном диапазоне, отстраненно думает Ким.

— Позови. Может, хоть он мне нормально объяснит, что происходит, — язык когда-нибудь доведет его до могилы.

— Что произошло в день передоза, Порче? Не испытывай моё терпение, — спокойный тон использует, чтобы ускорить ход беседы, пререкаться очень увлекательно, но Ким здесь не за этим.

— Мы отдыхали у меня дома, ничего необычного, — начинает все же, собираясь с мыслями и не понимая, должен ли подробный рассказ включать в себя историю о том, как он чуть не снюхал половину пыли в квартире.

— Настолько ничего, что ты оказался в больнице? Вы были втроем? — если так тянуть из него каждое слово, они точно до завтра не управятся.

— Да, втроем. До утра все шло нормально, потом мы поехали взять ещё. По пути обратно я решил догнаться, — делиться этим всегда было тяжело, а сейчас, когда человек, стоящий рядом ощущается таким родным и чужим одновременно, тяжело вдвойне.

— Кто вас вёз? — Ким ни на секунду не задумывается о чувствах парня, близость разгадки будоражит его слишком сильно.

— Охранники Макао. Они же меня откачивали, — Че отводит глаза, пытаясь смотреть куда угодно, только не на лицо мужчины, страх отступает, сменяясь болезненностью от вынужденного диалога с этим человеком.

— Где именно вы брали? — разговор всё больше напоминает допрос, где Ким берет на себя роль строгого полицейского.

— Зачем тебе? — вырывается слишком резко для Че.

— Употребить хочу, — язвит Ким, тут же продолжая расспрашивать: — Там же где обычно берёте или в новом месте?

— Где обычно, — очень старательно изучая прикроватную тумбочку произносит Порче.

— Понятно, — догадки наконец-то выстраиваются в более стройный ряд, и Ким не осознает, что подвисает на несколько минут, пока Порче не окликает его в третий раз.

— Мне ничего не понятно, объяснишь? — собственное положение кажется Че все более неприятным.

— Два варианта: либо тебя заказали, либо тебя приказали убить. Оба как понимаешь ничего хорошего не сулят, — вываливать такое на парня в больничной палате даже немного стыдно.

— Я практически уверен, что твой передоз никакая не случайность. Ты должен был умереть вчера ночью Порче, но я не понимаю мотив. Кому может быть нужна именно твоя смерть? — продолжает рассуждать вслух Ким о вещах, для него таких же обыденных как завтрак, не замечая, как с каждым словом лицо сидящего парня мрачнеет все больше.

— Ты не в той же среде, что Макао, детей дипломатов не убирают, чтобы запугать родителей. Я бы понял покушение на них. В то же время ты сам не мог никому подгадить настолько сильно, — взгляд Кима, до этого рассредоточено блуждающий по палате, останавливается на крохотной капле слезинки, скатывающейся по щеке юноши.

— Я могу тебя защитить, — тихо произносит Ким, план формируется в голове сам собой.

— Что, прости? — от шока Че даже плакать перестает, уставившись на него большими глазами.

— Что слышал. Сам посуди: за сутки на тебя совершено два покушения, без защиты ты и до завтра не дотянешь, а мне с твоей легкой подачи ловить опаснейшего человека этого города. Та способность, защищающая от пуль, пришлась бы кстати, — именно так, только выгода и ничего больше, сделка, от которой выиграют они оба.

— С моей легкой подачи? — ошарашено вторит ему Порче. Да как вообще у него язык повернулся сказать это, после того, что он с ним сделал?

— Не начинай, я не собираюсь выяснять с тобой отношения. Согласишься — проживешь подольше, откажешься — твои проблемы, — холодно отрезает Ким зарождающуюся претензию.

— Мне нужно время подумать, — отворачивается, смаргивая настырные слезы, утирая их рукавом больничного халата.

— Как скажешь. Я посижу здесь до утра на случай, если Чан вернется, — выключив свет, Ким занимает место в кресле в противоположном углу палаты, стараясь смотреть куда угодно, кроме юноши.

Порче не отвечает ничего, уходя глубоко в себя. Отвернувшись спиной к креслу, он все силы бросает на безуспешные попытки остановить сплошной поток слез, стекающих по лицу. Обида, отодвинутая на задний план, выходит из тени. Сотни как и почему вгрызаются в мозг, уничтожая Че изнутри. За что он так с ним? Почему просто не исчез из его жизни? Зачем было спасать его сегодня? Лишь старается не всхлипывать слишком громко, надеясь, что за писком мониторов не слышна его истерика.

Че только сегодня понял, как отчаянно он хочет жить. Как долго он ходил по краю, даже не замечая этого. Обманывая себя, что все в порядке. Ничерта не в порядке. Он сам не в порядке, раз за мыслью о гнусном предательстве просвечивается хрупкая надежда на возвращение единственного действительно близкого человека, которого он любил. Человека, никогда не существовавшего нигде, кроме его гребанного воображения.

Выбор без выбора, вот что любезно предоставил ему Кимхан своим предложением. Конец мучений или муки без конца. Порче достаточно глуп, чтобы согласиться на второе. Доживать в страхе дни в доме родителей, проходя через лечение или ввязаться в авантюру, которая тоже может убить его, но с меньшей вероятностью.

— Я согласен, — тихо бросает он спустя час, точно зная, что человек в углу комнаты его услышит.

Рассветный луч касается бархатной кожи юноши, оставляя на ней прелестный отблеск. Всхлипы стихли не так давно, усталость всё же взяла свое, предоставляя Киму возможность смотреть, не таясь на силуэт спящего Порче. Природа человека в ненасытности: будь у него один миллион, ему бы хотелось иметь два, будь у него все деньги мира, он считал бы, что счастье в том, чего за купюры не купишь. За последний час он доказал своей голове, что его интерес исключительно корыстный. Маленькая победа.

Ступая неслышно, в попытке не потревожить чуткий сон, Ким подходит к кровати. Собственные эмоции во всей этой истории с ума сводят, ну какой к черту защитить? Почему он вообще торчит у его постели, как пес цепной? Это как минимум унизительно. Годами взращиваемый эгоизм, разбитый о случайного подростка. Соскользнувшая при смене позы простынь заставляет Кима замереть, открывая вид на изящные ключицы. Растерянный, он не находит ничего лучше, чем аккуратно прикрыть его плечо этим же покрывалом, тут же отступая спиной к выходу.

Остаток утра он проводит в коридоре, пока доктор не приходит на утренний обход. С улыбкой кивнув женщине, Ким уходит в ближайшее кафе. Двойной эспрессо, омлет, и жизнь становится процентов на двадцать приемлемей, чем была. На самом деле у него нет ни одной идеи как ловить Порша. Всю неделю он изучал те крохи информации, которые смог обнаружить, и в них не нашел ничего, что могло бы помочь просто найти этого человека. Технически он, конечно, знает теперь и адрес их особняка, и адрес так называемого офиса главной и побочной семей, правда толку от этого ноль. Все три места охраняются, к ним не подобраться. Здесь надо действовать тоньше, хитрее.

Это больше походит на сцену из тупейшего шпионского кино, чем на попытку навестить друга. В палату разрешено входить только родственникам, к которым они с Кхуном точно не относятся. Решить проблему в регистратуре деньгами не получилось, и вот они как два придурка крадутся обходным путем на задний двор, по команде, собственно, Порче, пытающегося объяснить им какое окно его.

— Выглядишь как будто тебя жевали, — без приветствий начинает Кхун, завидев в окне черную кудрявую голову.

— На себя посмотри, придурок, — шутливо отвечает, осматриваясь по сторонам.

— Чисто, давай, — Че отходит от окна, давая пространство залезть Танкхуну. Макао же, с другой стороны, поднимает парня за ноги, фактически заталкивая в палату Порче. Когда первый оказывается внутри, он выглядывает, ещё раз осматриваясь и спешно подает руку Макао, помогая залезть.

— Ну вы и придурки, конечно, меня выпишут часа через три, подождать не могли? — наблюдая, как эти двое усаживаются в углу комнаты прямо на пол, спрашивает Порче.

— Твоя мегера-мать нас потом не подпустит ни на шаг. Ты в курсе, что она додумалась позвонить родителям Кхуна в Японию? — вчера Макао пережил такую головомойку от брата, что удивлен, как его не заперли в подвале дома.

— Реально? Черт, мне жаль, — жаль, что передознулся и чуть не умер, а вам за это влетело? Глупо прозвучало.

— Да ничего, ко мне порываются приставить тётю в качестве наблюдателя, но я отбиваюсь как могу. В крайнем случае спрячусь у Макао, — один неосторожный взгляд на друга, и Кхун подвисает на пару секунд с туповатой улыбкой.

— Вегас на удивление даже не пытался меня убить, думаю, это следствие того, что у него времени сейчас свободного минуты по две за день, — дополняет Макао, ловя взгляд Кхуна и расплываясь в ответной улыбке.

— Вы ведь в курсе, что отвратительные? — уточняет Че, посмеиваясь над парнями, которые тут же отводят взгляд и делают серьезные лица.

— На самом деле я рад, что с вами все в норме. Даже представить боюсь, что бы было, довези мы пакет до дома и разнюхайся там, — мрачнеет тут же, передергиваясь от мысли, что подмена была далеко не нелепой случайностью.

— Забей, все в норме, все живы. Главное, что с тобой все хорошо, — обрывает Кхун, облокачиваясь спиной на Макао. Смысл таиться, когда и так всё уже понятно.

— Так вы теперь? — многозначительно глядя на лучших друзей спрашивает Че.

— Старательно не разговариваем на тему наших взаимоотношений, если ты об этом, — со смешком отвечает Макао, целуя макушку Кхуна.

— Придурки, — Порче правда радует эта новая грань их общения.

— Что говорит врач насчет твоего самочувствия? — Кхун подцепляет яблоко, стоящее на тумбочке, и вгрызается в него, не спрашивая разрешения.

— Приятного аппетита, друг. Говорит, что я почти в норме, вчера было незначительное ухудшение, но сегодня они уже готовы выписать меня по просьбе родителей с условием наблюдения другим врачом, — даже зная, что смоется раньше, чем мать его заберет, Порче кривится, думая о родительском доме и опасности там оказаться. В памяти всплывает давняя история, в которой он впервые не хотел возвращаться домой настолько сильно:

— Ты не доверяешь мне, малыш? У меня есть права, не переживай, — убеждает его Чакрит, вертя в руках ключи от машины родителей Че.

— Но ты пьяный, Пи'! А вдруг мы разобьемся? — встревоженно восклицает, хотя идея и будоражит его изнутри своей романтичностью, умирать сегодня неохота.

— Всего один бокал, это не пьяный. Только представь, сладкий: я, ты и сотни звезд, светящих лишь нам, двоим, — Че не может не согласиться, с первого дня их отношений он слова против сказать не может этому мужчине, полностью владеющему его пятнадцатилетним сознанием.

До обратного пути все идет как надо, звезды светят, бабочки летают в животе, а шампанское, разлитое в два бокала взятых с собой, приятно щекочет язык шипучими пузыриками. Атмосфера сказочная, Чакрит показывает ему, где притаилось созвездие Ток Ма, приобнимая за талию. Этим вечером они много целуются и почти не разговаривают. Че знает, никогда он не был счастливее, чем сейчас. Даже разница в возрасте, из-за которой Порче переживает, что не подходит этому умному и красивому парню, размывается под действием алкоголя.

Прикончив бутылку шампанского, Че усаживается назад в машину. Голову ведет от количества выпитого, по пути домой он засыпает, привалившись к окну. Утро встречает его болью в виске, сушняком в горле и мягкой постелью. Хоть убей, Че не помнит, как в ней оказался, наверное, Чакрит перенес из машины, такой заботливый. Мысли о нем будоражат Че, заставляя скорее открыть глаза.

На положенном месте парня Че не находит, придерживая больную голову, он встает, топая на кухню, в надежде найти его там. Выпив стакан живительной воды на пустующей кухне, Че поочередно обходит весь дом, так и не находя Чакрита. Вспомнив о существовании телефона, он набирает несколько раз выученный наизусть за неделю номер, на удивление натыкаясь на автоответчик. Да что за? Волнение заставляет Порче обойти дом ещё на раз. Проблеск тревоги закрадывается в голову. Он правда не помнит ничего с момента, как сел в машину. Может, Чакрит забыл что-то в ней и пошел забрать? Спускаясь в гараж, последнее, чего ждёт Че — обнаружить отсутствие отцовской бентли на положенном месте.

Порче приходится потрясти головой, чтобы отогнать мысли о первом человеке, предавшем его доверие. Это на самом деле похоже на проклятие, любые отношение Че не длились дольше месяца. В лучшем случае его бросали после того, как он надоедал, в худшем, происходило как с Чакритом или Кимханом. Определенно замешан злой рок, никак иначе.

— Ты чего подвис? — окликает его Макао, судя по всему, не в первый раз.

— Да не, всё норм, вам, наверное, лучше уйти, скоро обход, не под кроватью же вас прятать, — их присутствие определенно дает ему ощущение спокойствия, но пора собираться, Кимхан зайдет за ним уже через полчаса, о чем написал в смс.

— Да нам и под кроватью будет неплохо, — поглядывая на Макао приподняв бровь, говорит Танкхун.

— Фу, катитесь отсю… — обрывая фразу на середине, Порче оборачивается на звук открывающейся двери, зная, что не следует ждать ничего хорошего от человека с леденящим душу безумием, застывшим в глазах. Смотря в них, Че понимает, что в мире есть люди гораздо более страшные, чем Кимхан.

— Доброго времени суток, детки, — с хищной улыбкой полушепотом произносит Порш.