Поцелуи ничего не значили.

Но как же они горели на давно не целованной коже, под которой жгучий огонь бодро тек по венам, да так ощутимо, что Фаустина испугалась за свой самоконтроль.

Астарион умело целовал ее шею, зализывая свежую ранку так осторожно, будто извинялся за поощренный ею же укус.

Поджилки тряслись и Фаустина молилась, чтобы ее новоявленный любовник принял эту дрожь за возбуждение.

Не то чтобы она боялась Астариона или что-то в этом роде… но вдруг он узнает?

Что у нее не было секса вот уже почти десятилетие.

Что она никогда не была с мужчиной.

Что она использует его, чтобы стереть из памяти то, что осталось после той другой…

Привкус яда на языке и изъеденные этим ядом внутренности.

Хватит. Больше она не позволит. Близость — не яд. Она не позволит себе бояться

Близость…

Фаустина ее не чувствовала и, как вампир ни старался, разум ее погружался в размышления, и немой холод прижимался к низу ее живота.

Тот же холод лег меж их телами, мешая Фаустине прочувствовать все по-настоящему.

Зализывать старые раны за счет другого — грубая и бессердечная манипуляция, но сердце Фаустины уже давно молчало, а разум отмечал, что ее партнер сам пришел к ней вовсе не из бескорыстных побуждений. Она просто еще не знает почему.

Но эти его глаза, эти его улыбки, Фаустина видела такие же в зеркале, когда тренировалась манипулировать и обманывать, не считаясь с чужими чувствами.

И этого они оба хотят?..

Может это все ошибка? Может остановиться, пока не поздно?..

Внезапно она поняла, что больше не чувствует его поцелуев, а затем мягкие длинные пальцы осторожно раздвинули ее ноги, заставив выскользнуть обратно в реальность и увидеть вампира словно в первый раз. Как лунный свет растекается по его жемчужной бледной коже, как тени ложатся в ложбинку его груди.

Фаустина на секунду встретилась с Астарионом взглядом и увидела там затухающий огонек. Он быстро перевел взгляд на ее тело и, оставив на нем еще пару быстрых поцелуев, прикоснулся языком к ее промежности.

Во всяком случае так ей показалось, когда холод коснулся ее самой чувствительной части и она выгнулась, почувствовав спазм от долгожданной ласки. Ее разум запаниковал и на мгновение ей захотелось отползти, закрыться, но она принудила себя расслабиться.

Больше никогда. Больше некуда бежать.

Фаустина не стонала. Легкие вздохи вырывались из ее горла, но и их она старалась контролировать, чувствуя невозможный стыд и ненависть к своему дрожащему голосу.

Будто наслаждение позорит ее, будто только тот, кто сохраняет хладнокровие не очерняется во время секса.

Тот, кто неуязвим и в беззащитной ситуации.

Но расцветающее удовольствие росло и теплело внизу и лишь в последний момент Астарион пресек его набирающую рост силу. Фаустина снова открыла глаза и увидела его так близко… но во взгляде его было что-то далекое и ускользающее.

Теперь он был как будто везде. Над ней его тело, слева и справа его руки, и вот, спустя мгновение, через пару взмахов ресниц, она почувствовала его и в себе. Она ожидала печально известной боли и готовилась терпеть, но ничего такого не случилось.

Астарион зашипел и ухо Фаустины обожгло его дыхание. Так близко, что она едва может отвести взгляд, так странно, так хорошо.

Он нежен и осторожен. Она молчалива и неподвижна.

«Сделай что-нибудь!» — кричит ее вечно портящий все разум, и она подчиняется.

Изгибая пальцы так, чтобы тифлинские когти не поранили эту божественную кожу, она гладит его спину, пока он двигается внутри. Подушечки нащупывают шрамы, но Фаустина не спрашивает ничего. Нежно проходясь по позвонку, она ласкает его шею, массирует скальп и слышит в ответ придыхание. Какой-то удивленный вздох, пойманный в тишине ночи.

Ее действия на секунду сбивают его с ритма и Фаустина беспокоится, что он сейчас оторвется от нее и разорвет эту и без того тонкую нить их сплетенных тел.

Но он этого не делает, пытается вернуть ритм, попутно ускоряя его, а Фаустина в свою очередь касается губами его шеи.

Не прикусывает и не засасывает, просто позволяет себе слегка лизнуть выступающую вену, проследить ее путь коротким прикосновением. Его вздохи становятся тяжелее.

Ее низ же становился чувствительнее от каждого толчка.

И когда спазмы захватывают ее, заставляют сокращаться вокруг него, она больше не может сдержать свой голос.

Как и он свой, когда выгибается всем телом.

***

Фаустина просыпается утром. Первый солнечный луч неприятно пробивается сквозь веки.

Астарион загораживает остальные лучи, купаясь в них словно в последний раз в жизни.

Шрамы на его спине.

Шрамы на ее душе.

Это никуда не делось от одной лишь ночи. Но она не была пустой.

Больше никакого яда на языке. Во всяком случае в этот раз.