Джим застыл у дверей между ванной и каютой Спока.

К счастью, в их времени прошло всего полчаса. Их уже начали искать, но ещё не успели предпринять ничего радикального. Поэтому, как только из портала на планете выпрыгнул капитан Кирк, волочащий за собой тело бессознательного вулканца, а за ним и доктор с клингоном на веревке, все выдохнули с облегчением и поспешили транспортировать их на корабль.

В транспортаторной их встретили медики, от которых Джим отмахнулся, но передал Спока и Боунса. Сам он поспешил на мостик, с полным азарта, ярости и усталости остервенением волоча Вараха следом.

Команда встретила его, всё еще заросшего короткой бородой, грязного и одетого в кожу, с оханьем. Джим хмыкнул — команда даже не представляла, насколько удивительным было то, что случилось с ними.

На клингонов он, кстати, произвел не меньшее впечатление. Отчего-то он был уверен, что к мирному решению конфликта клингонского старпома склонил не столько внешний вид обоих капитанов, сколько полубезумный взгляд человека, готового пойти на всё во имя достижения своих целей.

А цель у него была очень четкая: выжить и спасти своих.

По договоренности Варах был передан на его корабль, конфликт официально задокументирован и улажен. Капитан и старпом обменялись дипломатично-кислыми формулировками, ядовитыми обещаниями вскоре вернуться, но на этом они разошлись, как... как в космосе корабли.

И теперь Джим стоял в ванной, у двери в каюту Спока, и раздумывал, с чего бы начать.

Он хотел разобраться во всем как можно скорее, но почему-то думал, что придя туда в таком виде, в кожаной одежде вулканцев, грязный и потрепанный, будет слишком сильно напоминать обо всем, что они пережили. Нужно оставить прошлое в прошлом и разбираться с настоящим.

Поэтому Джим спешно принял душ, переоделся в свободные брюки, нижнюю форменку и снова застыл перед дверями. Он не пошел к двери, ведущей из коридора: это был бы слишком официальный визит. Лишнее для того, кто для спасения возлюбленного ударил того камнем по голове.

Не давая себе времени на волнение, Джим коротко постучал и вошел, не дожидаясь разрешения.

Спок лежал на застеленной кровати, читая с падда. На нем, как с весельем заметил Джим, была флотская нижняя форма, а не как обычно — свободная хламида. За эту неделю даже ему осточертели вулканские наряды. Судя по виду, голова вулканца была в порядке, но перед душем Джим уже успел быстро просмотреть медицинский отчет. Было небольшое сотрясение, которые их доблестные медики легко устранили. Джиму было немного стыдно за свой поступок, но Спок был слишком решителен в своем желании остаться. Джим не сомневался, что если бы его старпому пришлось для этого ударить Джима камнем по голове и швырнуть в портал, тот бы так и сделал. Так что победил тот, кто принял решение раньше.

При виде капитана Спок отложил падд и спешно поднялся на ноги. Он делал так всегда.

— Сэр...

— Джим, — остановил его Кирк. — Я здесь по личному вопросу. Думаю, нам нужно обсудить всё. Все, что произошло.

Сложив руки за спиной, Спок стоял напротив него, лицом к лицу, но на приличном даже для коллег расстоянии. Глаза его были опущены вниз. Он коротко, но отчего-то шумно вдохнул. Когда Спок внезапно сам сделал шаг вперёд, сердце Джима сбилось с ритма, ускоряясь.

Слитным движением Спок опустился перед ним на колени, и широко раскрывшиеся от удивления глаза Джима могли видеть только его темноволосую макушку. Следов зеленой крови или удара не было: Боунс хорошо справился со своей работой. Спок склонил голову еще ниже, и его всегда ровные плечи с точеной осанкой вдруг опустились, будто увядшие цветы. Слова застряли в горле у Джима. Не этого он ожидал.

— Я приношу свои самые искренние, самые сильные, самые чувственные извинения, на которые способен. К сожалению, я не могу повернуть время вспять, но клянусь, хотел бы. Моя жизнь отныне принадлежит тебе, я не желал ее продолжения и хотел бы, чтобы она завершилась там, в пустыне. Мне нет дела до того, что со мной будет. Ты вправе принять любое решение за меня, кроме одного: я не позволю этому решению погубить тебя.

— Спок... — прошептал Джим.

Его вулканец был... сломлен. Это стало так очевидно, что Джим не мог понять, как не увидел этого раньше. Его руки были беззащитно повернуты ладонями вверх, а сам он — тонкий и согнутый, казался ослабевшим цветком, который уничтожит любой ветерок. Уже уничтожил — с ужасом понял Джим. Все, что прежде было стойким, теперь было стерто в пыль: его гордость, его логика, его любовь к жизни, даже взгляд. Казалось, осколки разбитого духа вот-вот вспорят его согнутую спину изнутри. Это пугало больше, чем желание Спока остаться в пустыне. Джим не знал, как это разбилось и как собрать осколки обратно.

— Я солгал тебе. Много раз, — продолжил Спок. — Я поставил твою жизнь, твою свободу, твою душу и разум под угрозу. Я причинял тебе боль. Я сделал слишком много фатальных ошибок.

— Но я не понимаю...

— Потому что ты не вулканец.

— Нет, погоди. Но я не понимаю, почему ты решил, что я не люблю тебя. Ты решил, что я... не способен? — голос Джима надломился. — Ты тогда ещё не знал об...

— Нет, — излишне поспешно произнес Спок. — Нет, я не считал, что ты не способен любить. И сейчас не считаю. Джеймс Кирк, у тебя самое большое сердце из всех людей, которых я встречал. Самое доброе, любящее и сильное, — голос Спока приобрел нежные нотки. — Но я думал, что ты не смог бы полюбить меня. Слишком многое... было против этого. Ты мог любить меня как друга. Безумно сильно. Настолько, что мог бы отдать жизнь ради меня. Я это знаю. Я это чувствую. Ты бы отдал и большее — всего себя, свою душу, если бы это было необходимо. Но я этого не стою.

— А как... Напомни мне, как переводится слово «т'хайла»? Друг, брат... — Джим осторожно опустился на колени напротив Спока — ему было невыносимо смотреть на эту согнутую фигуру сверху.

— Друг. Брат. Возлюбленный.

— Я чувствовал, что должно быть что-то еще, — пробормотал Джим, странно улыбаясь. Он чувствовал, словно сам разбился на осколки, и теперь весь он — лишь куча битого стекла, замкнутая в кожаную оболочку. — Я для тебя был другом и братом. А ты для меня возлюбленным. Всё правильно.

Джим поднял голову и встретился взглядом со Споком. Там было так много всего. Такое количество эмоций, какое нельзя выразить ни четкими стандартными формулировками, ни многозначительными вулканскими. Это язык взглядов, и они оба научились на нем говорить.

Это больше, чем любовь, нежность, преданность, обещание поддержки и готовность отдать свою жизнь ради блага другого.

Это наполнило их от края до края. И именно это подтолкнуло их к синхронному движению. Руки Спока сомкнулись на талии Джима, а руки Кирка обняли Спока за плечи. Щека прижалась к острому уху. Джим чувствовал цепкие тонкие пальцы вулканца на своих ребрах. Это было почти больно. Такая приятная боль.

— Я так скучал по тебе, — Джим не мог удержать всхлип.

— Мне жаль, — прошептал Спок, опаляя дыханием его шею.

Они оба задыхались невысказанными словами и эмоциями, которые никак нельзя было выразить. Они пытались разрубить этот узел в одиночку, но только лишь ранили друг друга. Этот узел не рубят, его нежно расплетают в четыре руки.

Расплетая его, они захлебнулись своей общей горечью, нежностью, преданностью, былым отчаянием, радостью. Их накрыло и чувство вины, и любовь, и стыд. Плетение скользило, освобождая эмоции одну за одной и все вместе одновременно. Безумная какофония, будто каждый инструмент в оркестре решил играть разные произведения. Сердце сжималось от боли и тут же ускорялось от счастья.

Это был не тот прежний Спок, по которому Джим так тосковал. Они оба уже не станут прежними. Каждый случай, событие и ситуация наложили на них свой след. Ничто не становится прежним. Но, может быть, и новому — новое?

— Я люблю тебя, — вырвалось из Джима, будто бабочка из кокона, давно ожидавшая своего часа; треском она освободила свои прекрасные крылья из серого плена.

Спок покачал головой. Джим отстранился, не отпуская ладонями его плечи.

— Ты мне не веришь? Посмотри сам.

И перехватил ладонь Спока, потянул к своему лицу. Пальцы сами сложились в необходимую для мелдинга позицию, но вулканец вдруг резко распрямил ладонь, как жест остановки, и замер у самого лица Джима.

— Нет! Я не могу. Если я коснусь твоего разума, связь будет заключена полностью. Я... не могу этого допустить.

— Связь, — повторил Джим. — Это аналог брака? — он получил кивок. — Боунс мне рассказал то, что ты рассказал ему. То, что это уничтожает тебя. Какой же ты упрямый вулканец! — вспыхнул Джим и рука безжалостно стиснула чувствительное запястье, не стесняясь, что между его кожей и кожей Спока нет преград. Часть лица Джима заслонила ладонь, но всё равно было видно, как исказились его черты лица. — Ты мог бы сказать мне! Ты мог бы... черт возьми, ты мог бы сделать вид, что всё идет своим чередом и... я не знаю, пригласить меня на свидание! Может, я бы согласился на всё это еще до того, как всё станет настолько плохо. А ты просто закрылся от меня.

Спок зажмурился и отвернулся. Когда Джеймс Кирк хотел быть услышанным, понятым, воспринятым, он мог целенаправленно проецировать свои эмоции. Его обида, гнев и любовь ударялись в телепата, будто пощечины. Но тот не закрылся. Не поднял щиты. Не остановил. Просто принял всё градом, как есть.

— Неужели я настолько ужасен, что ты предпочел смерть тому, чтобы даже ради спасения своей жизни представить меня в роли твоего партнера? Я знаю, что я не лучший, и что ты достоин большего, и я не стал бы тебя удерживать силой. Я слишком люблю тебя для этого.

Спок чуть двинул рукой, и Джим отпустил его запястье. На коже проступили едва заметные зеленые следы. Спок нежно, бережно, почти невесомо коснулся двумя пальцами виска Джима, плавно провел линию вниз, по длине челюсти до подбородка, перепрыгнул на правую сторону груди и прочертил линию до самого сердца.

— S' kashek tor khaf-spol, t'hy'la, — произнес он и перевел: — От разума до сердца. Ты навсегда занял место в моей катре между ними.

— Тогда зачем отталкиваешь? — прошептал Джим, накрывая его ладонь на груди своей ладонью.

— Я думал, что тебе будет лучше без меня.

— Мы топчемся на месте. Отпусти это. Объясни мне.

— Ты помнишь, когда меня лихорадило в пещере, и я впервые назвал тебя т'хайла? — Спок дождался кивка. — Это был первый этап заключения нашей связи. Он создал между нами невидимую нить. Связал наши души. Когда из двоих телепат только один, то только он несет ответственность за все телепатические взаимодействия. Я не спросил у тебя разрешения. А потом было поздно.

— Почему поздно?

— Потому что твое сознание было в моей власти. По высшему общефедеративному закону с того момента любое твое согласие или несогласие на телепатическое взаимодействие нелегитимно. Ты больше не принадлежишь себе. Я совершил преступление.

Джим кивнул, припоминая что-то такое в сводке законов.

— Но это не совсем правда. Этот закон писали, чтобы он удовлетворял и телепатов, и пси-нулевые расы. Твое «да» имело значение. Это было бы на самом деле твое «да» или «нет». И я его получил. Первый этап заключения связи почти ничего не менял бы для нас. Я думал, что смогу с этим жить, не мешая твоей жизни. Тогда я ещё мог это скрыть от всех. Если бы мы обратились к вулканским дипломатам для решения этого вопроса, у них было бы только одно решение: разорвать связь. И если после этого ты всё равно скажешь «да», то заключить заново.

— Но если ты говоришь, что мое «да» имело значение на самом деле, то разве нельзя было пройти какую-то экспертизу?

— Закон о телепатическом воздействии имеет шаткое равновесие. Стоит случиться какому-то скандалу, и может разразиться конфликт между пси-нулевыми и телепатами. Дипломатам было бы легче пожертвовать нашей связью. А я знал, что если связь разорвут, я не заключу ее снова. Найду в себе силы. Но пока связь была у нас, я не мог позволить себе потерять ее. Это было бы словно отрубить себе руку. Я оказался слишком слаб.

Джим сильнее стиснул ладонь Спока на своей груди.

— А дальше наша связь крепла. Капля за каплей, она незаметно становилась прочнее. Я не мог ничего сделать. На самом деле, даже не хотел. Это была своего рода эйфория — чувствовать тебя, чувствовать нашу связь. Я уже слишком долго был с этим. И всё переменилось после той ночи в купальне. Я думал, что контакта через ладони будет недостаточно, чтобы перейти на следующий этап, но я ошибся. Этого было достаточно, чтобы наша связь начала значить нечто большее, чем друг и брат по оружию. Но недостаточно, чтобы она окончательно завершилась. Этого я допустить уже не мог. С того момента твое «да» уже не имело бы веса. Если бы только я спросил до того, что мы сделали в купальне... Но я не спросил. А потом было поздно. Джим, ты знаешь, какое наказание за подобное на Вулкане?

В другой раз Джим бы учел пацифизм и прагматичность вулканцев и предположил бы, что это исправительные работы. Но взгляд Спока заставил его дрогнуть, словно от холода.

— Смерть.

— Верно. Убить одного отступника ради благополучия вида. Это то, к чему я готовился прежде, чем мы попали на древний Вулкан. Мне не хватало решимости. Остаться в прошлом казалось мне легче, чем принять наказание в настоящем. Я бы сохранил тебе жизнь такой, какой она была, какой казалась тебе. Никто никогда бы не узнал о моем преступлении. Это бы не доставило тебе проблем. Малодушный, но практичный способ.

— Поэтому ты держался так отстраненно?

— Незавершенная связь сводила меня с ума. Она звала меня, терзала, обращалась к моим инстинктам, к телу, блокировала разум. Она открывала все самые ужасные стороны моего сознания, препарировала логику, превращала любую искру эмоций в извергающийся вулкан. Это больше, чем страсть, больше, чем жар плак'тау. Это яд не в венах, не в теле, это яд в катре, который горит так, что твои глаза ничего больше не видят. Я хотел бы вцепиться в твою душу, в твой разум, сжать пальцами твое сердце, поглотить тебя и раствориться в тебе.

— Ты меня пугаешь, — мягко произнес Джим, глядя в кофейные глаза, в которых всё больше расширялся зрачок. Он чувствовал, как руки Спока всё плотнее сжимают его, слышал, как его речь становится всё эмоциональнее.

Спок отвел взгляд. Разжал хватку. Опустил голову. Хотел совсем убрать руки, но Джим сжал его ладонь двумя своими, не давая убрать от своего сердца.

— Ты всё еще хочешь этого.

— Хочу. Но не имею права.

— Имеешь. Я говорю тебе «да». Я хочу этого.

— Это не...

«Не имеет значения, чего ты хочешь», — сказали голоса в голове Джима.

Спок вздрогнул. Снова поднял глаза на Джима.

— Это был голос не твоего разума.

— Я хочу спросить, — перебил его Джим. Сейчас он не был готов обсуждать этот голос. Даже думать об этом. Тьма в Джиме Кирке прилагается вместе с капитаном Джеймсом Кирком. Они со Споком прошли слишком долгий путь, чтобы теперь Джим любезно предостерег Спока от любви к такой травмированной личности. Теперь мнение Спока тоже не имеет значения. — Прежде, чем мы заключим нашу связь окончательно. Ты спал с этой женщиной? — спросил Джим, глядя исподлобья.

Спок сглотнул, его взгляд соскользнул на плечо Джима. Кирк видел, как лицо Спока наполнилось горечью.

— Да, — тихо признался он. — Я сделал много ошибок, Джим. Я пытался любым способом защитить тебя от своих... желаний.

Кирк несколько минут молчал, задумчиво глядя в пол и покусывая губу. Спок украдкой взглянул на него. Очевидно, что эта новость несколько опечалила и озадачила Джима, но он не утопал в обиде — он волнительно принимал какое-то решение.

— Надеюсь, ты получил от этого удовольствие. Со всех сторон ее потрогал? Везде присунул, куда мог? Сделал все, что хотел?

Глаза Спока шокировано распахнулись — обида была бы ему более понятна, чем эти агрессивные, провокационные вопросы.

— Джим...

— Я спрашиваю потому, — жестко перебил его Кирк, — что в ближайшие несколько десятков лет — надеюсь, я проживу столько — тебе не удастся потрогать больше никого, будь то женщина или мужчина. Теперь ты только мой. Надеюсь, ты успел насладиться свободой, — губы Джима тронул собственнический, почти звериный оскал.

Спок выдохнул.

— Мне и до этого никто не был нужен.

— Вот и славно. Давай покончим с этим. Я ждал слишком долго.

— Но, Джим...

— Что еще? — голос Кирка приобрел стальные нотки. — Кольцо хочешь и брачную клятву?

Губы Спока тронула улыбка. Он отрицательно покачал головой. Мягко, плавно пальцы его руки двинулись вверх от сердца Джима к контактным точкам на лице.

— Кажется, это ты теперь не оставляешь мне выбора.

* * *

— Это наша связь? — восхищенно спросил Джим, шагая по длинному, бесконечному коридору. Он был похож на коридоры Энтерпрайз, но совершенно бесконечный, а стены не из белого пластика, а из золотой сверкающей материи. Спок держал его за руку, и в этом касании Джим чувствовал константу.

— Да, — Спок коснулся стены, повел рукой, и она заискрила, и цвет превратился в музыку.

— Куда мы идем?

— К ее концу. Туда, где обрывается дорога.

— Мы словно вечность уже идем. В реальности, наверное, и минуты не прошло?

— Несколько секунд.

В молчании они шли еще несколько вечностей. Насущные вопросы, которые ранее тревожили Джима, словно потеряли здесь значение. Обсуждать было нечего.

Край связи был выходом в космос. Текучий, полупрозрачный край. Но они всё равно не проваливались. Спок остановился.

— И как нам строить ее дальше? — спросил Джим.

— Ты мне скажи. Эта часть — твоя.

Джим внимательно посмотрел на Спока. Потом — вперед. И решительно пошел навстречу тьме. Спок, который не выпускал его руки, последовал за ним.

Джим не оборачивался, но знал, что после каждого его шага под ногами появляется золотистый пол, а за спиной растут стены. Он не знал, куда именно шел, но был уверен, что обязательно придет туда, куда нужно.

«Я люблю тебя», — хотел сказать Джим. Но не смог. Слова растворились в нем, растворились в связи, которую они создавали, будто вода, которая из ладоней вернулась обратно в реку.

«Я люблю тебя» — это всего несколько капель в огромном потоке их связи. Джим чувствовал, как наполняется чем-то большим, чем-то действительно сопоставимым, чем-то, чем он готов был делиться и что мог дать.

И Спок принял это. Все, до последней капли, до последней золотой вспышки, и вернул свое — искрящееся, большое, значимое. Они были словно водяная мельница, по которой лилась вода.

Впереди Джима ждал вход в другой золотой коридор, который предстояло замкнуть.

Их связь была миллионом коридоров Энтерпрайз, они переплетались, составляли лабиринт, приводили к разным частям самого Джима или Спока, но неизменно были между ними двумя. Иди — и обязательно придешь.

Один из коридоров вывел их в кукурузное поле. Это было похоже на Айову. Но даже в самые лучшие летние вечера она не была такой прекрасной.

— Это... я? — спросил Джим, уже зная ответ.

— Часть тебя, — согласился Спок.

Они пробирались через кукурузу, отгибая ее в стороны, но не размыкая рук.

Что-то впереди, что-то, чего Джим ещё не видел, но знал о его существовании, не понравилось ему. Он потянул Спока в сторону. Но вместо того, чтобы обойти это место, они вдруг оказались просто возле него. Джим ощущал некоторую дезориентацию, но потом понял — Спок не хотел дать ему возможность уйти от этого места.

Перед ними в кукурузе был большой, склизкий черный кокон, окутанный серой липкой паутиной.

— Джим... Что это? — внимание их объединенных сознаний будто бы увлекло в сторону. Черный кокон запульсировал и померк, смазываясь — Джим не хотел, чтобы Спок видел это. Он знал, что скрывается в том коконе и не желал никому его показывать. Но Спок рванулся вперёд, быстрее, чем Джим успел отреагировать, и будто бы вцепился ледяными пальцами в кокон, не давая ему исчезнуть. Джим чувствовал себя котенком, которого подняли за шкирку — он мог дергаться, но не мог сопротивляться. В этом месте он был не так ловок, как Спок.

— Это моя тьма. Неотделимая часть меня, — нехотя признал Джим.

Казалось, Спок вертит его тьму, рассматривая со всех сторон, как под микроскопом. Ощущение стыда, злости и недовольства накрыло бы Джима, если бы всё место в нем не заняла всепоглощающая любовь и забота Спока.

— Это не твоя тьма, — в конце концов сказал он. — Это твоя рана, обросшая гниющими наростами. Но вырастил их там не ты.

— Но Тарсус, и все, что я делал... — начал было Джим.

— Нет, — прервал его Спок. — Всё это сотворило множество ран в твоей душе. Некоторые затянулись, некоторые почти померкли. Некоторые остались навсегда: яркими и тонкими, легко вскрываемыми. Всё зло, что было в твоей жизни — это лишь раны. Тьма пришла извне. И она впилась в твои раны, вскрыла их и очернила бегущую из них кровь.

И прежде чем Джим успел задать вопросы, Спок показал ему ответы.

Коконов было множество. Они все сплетались в уродливую сеть, будто планета инопланетных личинок, которую они когда-то видели. Черное, липкое, дрожащее усеивало золотую кукурузу. Но Спок отступил назад, и Джим впервые увидел тьму со стороны. Это была словно полоса, словно кусок прилипшей жвачки, от которой тянулись нити куда-то далеко, дальше, чем Джим мог забраться сам. Но Спок потянул его туда. Теперь это ощущалось, будто руку Джима сжали крепко и заклеили супер-клеем — не разорвать.

И они оказались...

— Это мой разум, — объяснил Спок. — Не самая приглядная его часть.

Перед ними был водопад. Был ли он лавовый, или же это была жидкость, Джим не знал. Но из черной скалы, напоминающей высушенный и заплесневелый скелет, вытекало нечто кровавое, красное. Оно вливалось в багряный бассейн: густой, тошнотный, покрытый неестественной рябью. Струйки из водоема рекой текли прочь, и Джим знал: они текут в его разум. Сверху, над их головами, кружили черные, ядовитые облака испарений.

— Что здесь случилось? — ужаснулся Джим.

— Мой разум. Он истощил себя. И началось самоуничтожение. Словно я начал вырабатывать яд, который губит меня самого. И невольно я разделил этот яд с тобой. Поэтому ты просыпался ночами от тошноты, поэтому видел кошмары. Именно эта тьма разбудила и извратила все твои раны. Она превратила горе в ненависть, боль в ярость, а радость в издевку.

— Но она была со мной и раньше.

— Да. Но ты с ней справился. Зашил раны, загладил шрамы. Они остались тебе как память, как урок, как знание, но они больше не болели. Их заново вскрыла моя боль. Вскрыла, словно они были свежи, словно ты проживал их заново. Я сожалею.

— Но теперь всё закончится.

— Закончится, — согласился Спок.

Они стояли там ещё достаточно долго, чтобы увидеть, как истончается водопад, высыхает, как черный камень обрастает пустынными растениями, и как за скалой восходит солнце.

— Теперь здесь тоже будет шрам памяти.

— Теперь мы будем в порядке.

Они стояли там. Наверное, солнце успело зайти, потому что наступила тьма.

А потом Джим открыл глаза в каюте Спока.

— Вечно далекий и вечно близкий, — произнес Спок, убирая руку от его лица.

Джим всхлипнул. И рывком дернулся вперед, стискивая Спока в объятиях, роняя его на бок, на пол.

— Какой же ты дурак, — со всхлипом, со смехом произнес Джим.

Спок исхитрился в поваленном положении уставиться на него и одарить пронизывающим взглядом.

— Оскорбления неприемлемы, — после некоторой паузы ответил он.

— Ты попытался убить нас обоих только потому, что посчитал наш телепатический брак недостаточно законным. Серьезно? Всё произошло только по этой причине? Я понимаю, что я не подарок, но неужели я настолько неприятен в качестве супруга, что ты предпочел так неромантично избавиться от нас обоих?

— У меня не было намерения убивать тебя. Или нас обоих. Этот... процесс запустился вследствие... несчастного случая.

— Ты только что назвал наш секс несчастным случаем.

— Взаимную мастурбацию, если быть точнее.

— Я шел, шел, случайно упал на его член, и так мы стали мужьями.

По губам Спока скользнула улыбка.

— Если быть точнее, ты взял меня за руку.

— Взял за руку?

— С этого всё началось.