Лучше смерть, чем это. Что угодно на свете лучше, чем это. Наживую вырвать себе сердце лучше, чем ощущать весь этот терзающий душу вихрь.

Порче молчит, продолжает держать глаза опущенными и, наконец, сдаётся под пытливыми взглядами. Всхлипывает и прячет лицо в ладонях.

Сначала пришлось утихомирить Кима, угрожавшего всадить всю обойму в голову любому, кто хоть на шаг подойдёт к Че. Сейчас, успокоившись и приведя себя в порядок, в кабинете Кинна всем приходится вытягивать из Порче, не проронившего ни слова, ответы. Он будто неживой или уже смирившийся со своей участью.

Ким хочет притянуть его к себе, крепко обнять, погладить по голове и успокоить, однако не в состоянии даже пошевелиться. Голову разъедает слишком много «почему?» Он понимает, что именно от него Че хочет услышать слова поддержки, что на него не злятся и что всё хорошо. Но Ким просто не может, как сильно бы ни хотелось. Тело будто сковала неведомая сила и затолкала в невидимый вакуум, отделив от мира.

Вместо него это неожиданно делает Нампын. Встаёт из-за стола, подходит к его креслу, наклоняется и обнимает за плечи. Порче ответно вжимается в неё и приглушённо плачет, пока женская ладонь нежно приглаживает завитки волос.

— Всё закончилось, — шепчет она. — Ад позади.

Постепенно Че начинает брать себя в руки, шмыгает носом и затихает. Поцеловав его макушку, Нампын отходит на место.

— Он пришёл ко мне в комнату два месяца назад, — Порче находит в себе силы говорить. — Было поздно уже, я ждал Пи'Кима, но пришёл господин Корн. Начал спрашивать, как у нас дела и прочую ерунду, а потом вдруг попросил о помощи. Он сказал, что побочная семья затевает против него заговор, и я должен докладывать ему обо всём, что вижу и слышу. Сказал, что если не буду регулярно приносить информацию, то в один день своего ненаглядного я так и не дождусь, — Че снова одолевают слёзы с ещё большей силой. Он смотрит на Кима, уничтожая этим взглядом. — Мне так страшно было каждый грёбаный раз, когда ты задерживался, на сообщения мои не отвечал, я чуть с ума не сошёл! А он каждый раз требовал от меня подробный отчёт о каждом вашем слове, злился, если я рассказывал слишком мало!

— Че… — Ким наконец выпадает из своего транса и тянет к нему руку, осторожно касаясь плеча и улавливая крупную дрожь.

— Простите меня, умоляю! Я правда не хотел, но мне выбора не оставили! — рыдает Че, утирая настырно лезущие слёзы.

— Порче, никто не злится на тебя, тише, — успокаивает Кинн. Едва ли помогает.

— Мне ужасно стыдно перед вами!

Ким вздёргивает его на ноги и целует так неожиданно, что Че с трудом сохраняет равновесие и лишь благодаря крепко сжавшим рукам не падает обратно. Хоть и не получая реакции, Ким целует его так, как хотел поцеловать очень давно. Глубоко, чувственно, чтобы только одним этим поцелуем можно было передать, как сильно он его любит. Порче обнимает за шею и, наконец, дарит ответную ласку.

Всё это время Ким был уверен, что тяжело ему. Что только он стоит перед этим выбором, который вовсе и не выбор, а чистая безысходность. Поэтому Че легко простил его и всё понял. Потому что сам находился в такой же западне. Ким осознаёт, что боль, принесённая им в ту ночь расставания, была ещё более невообразимой. Порче осознавал, что всё это время впустую работал крысой и копал могилу своей семье, ведь защищать было некого. Ким осознаёт, насколько на самом деле были страшны для Че все его лишние часы в студии и пропущенные звонки.

— Всё хорошо, зайчонок. Теперь точно, — Ким гладит его по спине, пока Че сжимает в объятиях так, словно пытается задушить. — Прости меня. Не доглядел.

Действительно стоило раньше заподозрить и проверить, но…

 — Пи'Ким! — Че неожиданно бьёт его по плечу. — Надоел! Ты на свой счёт все беды мира приписываешь!

Он стыдливо отводит взгляд. Понимает, что виноват только Корн и никто больше, но он не может перестать чувствовать непонятную вину. За каждый тот раз, когда задерживался. За своё вынужденное предательство. За то, как сильно ранили Че долбаные Тирапаньякуны.

— Ну всё, отставить грусть, — Солада треплет их обоих по головам. — Мы победили.

Победили. Как сладко звучит это слово.

— М-да, отожгли вы, Киттисаваты… — Вегас смотрит на Че, а потом взгляд плавно перетекает на его мать.

Нампын поджимает губы, тянется к пачке сигарет с зажигалкой, которые уже на второй раз проходится здесь по кругу, вынимает одну и закуривает.

— Мам, ты помнишь нас? — осторожно интересуется Порш.

Во взгляде, которым она смотрит на старшего сына, отражается непередаваемая словами грусть. Нампын выпускает струйку дыма и произносит всё с той же тоской:

— Как я вас забуду, если вы меня даже во снах не оставляли?

Ким грезил, как своей рукой прикончит Корна, но ничуть не жалеет, что эта честь досталась не ему. Она заслужила убить его больше всех остальных.

— Когда я проснулась, — начинает Нампын, — то действительно не помнила ничего. Никого. А потом я пожалела, что меня спасли, когда воспоминания стали атаковать со всех сторон. Корн заботился обо мне, каждый день говорил, что больше никто меня не обидит. И я лишь улыбалась, строя из себя пустую куклу, прекрасно зная, кто убил мою семью.

— Нампын, ягодка, — Солада кладёт ей голову на плечо, вызывая непривычно яркую улыбку.

— Я соскучилась, Сола, — она прижимается щекой к её макушке и одаривает Вегаса ответным взглядом. — Корнвит, какой же ты красавчик вырос. Не помнишь меня, наверное, ты ведь крошечный совсем тогда был…

Вегас поджимает губы.

— Я встречался с вами каждый день, госпожа, — печально произносит он. — Вы смотрели на меня с фотографии на столе отцовского кабинета. Папа не хранил наших фото, никогда не смотрел на семейные снимки, но с вашего портрета даже сам пыль протирал.

Тайное всегда становится явным. Даже через много лет. Даже если за этим стоят могущественные люди. Оно всё выплывает однажды наружу.

— Жеккант… — имя с тоской срывается с губ, Нампын мрачнеет.

— Госпожа, — обращается Кинн, стараясь быть деликатным, — скажите, дядя Кан, он действительно до вас… домогался?

Даже после смерти Кинн старается оправдать отца. Найти смысл в этих многолетних прятках и поверить, что угроза в самом деле нависала над госпожой, а не над ним самим.

— Я этого не помню, но не думаю, что это правда, — отвечает Нампын. — Кан был плохим человеком. Пожалуй, самым жестоким из троих братьев, не боялся замарать руки, но конкретно мне никогда зла не причинял. Да, он был в меня влюблён. Однако уважал мой выбор, уважал Пхэта и не лез в мою жизнь, когда я ушла из семьи, — она снова затягивается, делая паузу. — Нужно отпустить. Пусть всё плохое уйдёт в могилу вместе с вашими отцами. С этого дня клан Тирапаньякун начинает новую главу в своей истории. Шагните в неё без груза на сердце. Война окончена.

Война окончена. 

От Нампын веет грустью. Глубоким сожалением. Сидящие перед ней дети уже настоящие мужчины. Из её жизни вырезали огромный, значимый кусок. Отобрали самую важную часть. Порш больше не семилетний мальчик, Порче не грудной младенец. Но для неё они запомнились именно такими, она упустила этапы их взросления, сидя за запертой дверью.

Корна к жизни уже не вернуть, однако хочется из раза в раз возвращать в этот мир и убивать снова и снова, пока не закончатся все возможные способы остановить сердце этого подонка. Он заслужил больше, чем просто пулю.

Дверь открывается, внутрь просачивается поникший Кхун и садится на свободное место, не произнося ни слова.

— О-о, Танкхун, дорогой, ну не печалься, — пытается ободрить Солада своего чересчур эмоционального племянника.

Кхун молчит и вдруг выкрикивает, больше не удерживая обиду в себе:

— Я строго-настрого наказал кормить их только безглютеновым хлебом, а они давали им пшеничный! Бестолочи! Элизабет Третья не переносит глютен! — вопит он и тяжело вздыхает: — Пи-и-ит, ты был единственным нормальным телохранителем, этим двум идиотам ничего нельзя доверить!

— Господин… — Пит пытается что-то сказать, но передумывает, понимая бесполезность затеи.

Кто о чём.

— Боже, — Кинн закатывает глаза.

Солада начинает заливисто смеяться, а вместе с ней улыбке расцветают и у всех остальных.

— Надеюсь, теперь это будет нашей самой страшной проблемой.

— Что ты такое говоришь, тётя?! — возмущается Кхун.

Она тянется к нему и хватает за руку.

— Всё с твоими рыбами будет в порядке, — заверяет Солада. — Теперь у всех всё будет в порядке.

Наконец-то начинает отпускать, мягко подступает ощущение, что это действительно конец. Победа. Сердце окутывает лёгкость. Каменный кокон, сдавливавший его всё это время, начинает трескаться и исчезать в бездне. В эту же бездну валятся все проблемы. Теперь только спокойствие. Счастье. Любовь.

Порш откашливается, привлекая внимание. Все смотрят на него, пока он собирается с мыслями.

— Я хочу сказать… В общем… — мнётся он. Рука Кинна с поддержкой накрывает его плечо, придавая чуть больше уверенности. Порш перестаёт мямлить. И снимает с указательного пальца золотой перстень. — Я не на своём месте. Оно принадлежит не мне и должно отойти к своему истинному хозяину.

У Вегаса на лице отображается самый настоящий ужас. Его готовили к этому всю жизнь, только от этого кольцо главы не перестаёт быть кандалами. Радости не испытывает и Пит.

— Порш, пожалуйста… — шепчет он, едва ощутимо сжимая запястье Вегаса.

Но Порш игнорирует их двоих, протягивая перстень другому человеку.

— Госпожа Солада, примите его, пожалуйста. Лучше вас с этой ношей не справится ни один из нас.

Она удивлённо вздёргивает бровь и неверяще смотрит на Порша.

— Солнышко, ты уверен? — недоверчиво уточняет Сола.

— Тётя, ты заслуживаешь этого титула, — подталкивает Ким, улыбаясь. — Бери.

Солада станет первой женщиной в истории клана, чей палец будет обрамлять кольцо главы одной из семей. Она станет великой. Жена уважаемого господина Кана, хитрая, умная, и ни один человек в преступном мире не решится перейти ей дорогу после того, как она свергла самого Корна Тирапаньякуна. Это кольцо её. И она принимает его, надевая на большой палец.

— Можешь не беспокоиться. Я позабочусь о благополучии побочной семьи.

— А ты чем займёшься? — спрашивает Вегас у теперь уже бывшего главы с каким-то непонятным беспокойством.

— Мы так и не нашли нового человека на место Пи'Чана, — отвечает вместо Порша Кинн.

— Фу-у-у! Ты чё, в главную семью уходишь? — возмущается Макау.

— Макау! За языком следи! — одёргивает Солада.

— Я там полезнее, — подтверждает Порш. — И правильнее.

— Позвольте, — начинает Ким, — Порче я из побочной семьи тоже заберу. И сам от всего наследства отрекусь. Можете делить мою долю как хотите. С нас хватит.

Он смотрит на Че, тот одобрительно кивает и сплетает пальцы.

— Мы уйдём в музыку, и я надеюсь, вы пойдёте нам навстречу.

— В тебе течёт эта кровь, — мрачно произносит Нампын. — Мафия никогда не оставит тебя, потому что ты рождён ею. Ты не сможешь уйти.

Она говорит так, потому что пыталась сама и потерпела поражение, но Ким очень постарается.

— Я знаю того, кто смог, — Ким улыбается.

— Он исключение, а не правило, — хмурится женщина.

— А я сделаю традицией, — нагло заявляет он.

— Не беспокойся, Ким. Мы сделаем всё возможное, чтобы наши дела вас двоих больше не коснулись, — обещает Кинн.

— Спасибо, — сдержанно благодарит Ким.

С них двоих этого дерьма достаточно. Больше ни одна вещь в этом мире не нарушит их покой. Ким не позволит.

Чуть позже стены этого дома они покинут уже другими людьми. С чистой совестью. Свободные. Наконец-то счастливые.

Дождаться Порче из душа дорогого стоит. Ким едва на стену не лезет, пока кончаются выделенные им же десять минут. Че высовывается ровно в положенное время и ни секундой дольше. В губы сразу впиваются настойчивым поцелуем.

Ким толкает его к стене, с наслаждением собирая ладонями капли с ещё влажного тела. Член слишком приятно накрывает рука, надрачивая. Прошибает на дрожь, он не сдерживает стона, а Че довольно лыбится. Ким не останавливается и мнёт аппетитную задницу, выводя на те же эмоции.

— Ахуеть, как я по тебе соскучился, — влажным шёпотом бормочет он.

— М-м-м, Пи'… — Че млеет от жарких касаний. — И я… Очень.

Пальцы пробираются между ягодиц, дразнят чувствительный вход. Гладко, влажно, горячо. Че извивается, покрываясь мурашками, и впивается ногтями ему в плечи, закусывая губу. Ким дразнит, проникая на одну фалангу, но больше не давая.

— Такой чувствительный, — игриво подмечает, облизывая шею.

— Ты меня почти две недели не драл, — обиженно поясняет Че.

— Не переживай, — поцелуй в щёку, — сегодня до счёта собьёшься, сколько раз кончишь.

Порче довольно лыбится от предвкушения. И умелых пальцев, мучительно сладко ласкающих вход.

— Ким, ты можешь?.. — Че резко смолкает, не договорив.

— Всё что угодно, малыш. Заказывай, — подтверждает Ким, не отлипая от шеи.

— Мне в прошлый раз понравилось, — смущённо сознаётся. — Сделаешь так ещё?

— Сделать как? — дразнится, прекрасно понимая, о чём речь.

— М-м, ну Пи'! — психует Че. — Ты же понял.

— Не-а, — ехидно, — скажи вслух, и я сделаю.

Че хмурится, сопит, но пересиливает свой стыд и выдыхает:

— Оближи…

— Твою милую дырочку? Мне её облизать? — Ким улыбается как сытый кот, наслаждаясь его смущением.

— Сделай уже со мной хоть что-нибудь!

Ким прижимает Че щекой к стене, напоследок касается губами уха и, оставляя цепочку поцелуев по позвоночнику, спускается ниже. Опустившись сзади на колени, он облизывает ягодицы. Когда язык скользит между ними, Порче крупно вздрагивает, пошатываясь.

— Ахренеть, — блаженно комментирует Че.

— Нравится? — уточняет Ким, прикусив ягодицу. Знает, что да.

— Ещё, пожалуйста… Не останавливайся, — он заводит руку за спину и требовательно впивается в волосы.

Ну как тут отказать? Ким обводит языком вход, шире раздвигает ягодицы и лезет внутрь. Хватка в волосах становится жёстче, пошлых стонов всё больше и дрожь в коленях ощутимее. Че податливый, на этот раз не стесняется, не пытается вырваться и всеми способами показывает, как ему хорошо. И Киму хорошо. Делать ему приятно тоже имеет свои прелести и приносит удовольствие. От мысли, что это из-за его языка эти ахрененные ноги трясутся, а комната наполняется вкусными стонами, он сходит с ума.

Че хнычет, выпрашивая больше, и Ким резко поднимается, притягивая его к себе за шею. Ладонь сжимается на горле, вторая тянется к члену. Большой палец массирует головку, Порче закатывает глаза и запрокидывает голову от приятного удушья и классной дрочки.

— Играл с собой, пока меня не было? — любопытствует Ким.

— Да, — честно отвечает Че. — В ту ночь… когда мы помирились…

— Расскажи мне, что ты делал? — просит требовательно.

— Я… — Порче теряется в ощущениях от умелых ласк, у него едва выходит шевелить губами. — Я вставлял в себя пальцы и…

— Думал обо мне?

— Да. Хотел, чтобы ты оказался рядом.

— Мой малыш, хороший…

Ким не сдерживается и присасывается к удобно подставленной шее, оставляя новый засос на месте выцветшего. Че царапается, впиваясь пальцами в сжимающую горло руку, а та переползает на лицо, зажимая рот и заглушая крик, когда он, выгибаясь, кончает.

Тело в объятиях обмякает, Ким нежно целует и гладит взмокшее лицо, пока Че шумно хватает ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Как Ким размазывает пальцами сперму по плоскому животу, они оба наблюдают с непонятной зачарованностью в глазах.

Потянув за собой Порче, Ким оседает на край кровати, усаживая его на пол между раздвинутых ног. Губы вновь терзает крепкий поцелуй, а руки гладят, ласкают.

— Отсоси мне, — просит Ким, разрывая поцелуй.

— Скажи «пожалуйста», — нагло заявляет Че.

— Пожалуйста, возьми в рот, Порче, — терпеливо выполняет требование.

— Ка-а-ак-то неубеди-и-ительно, — продолжает изводить, лыбясь.

Ким вздыхает и с силой сжимает пряди на затылке, насаживая чересчур болтливый рот на свой член. Порче принимает без возражений, насаживаясь до упора и активно начиная двигать головой. Сосёт он зато без всякого стеснения, пошло причмокивая. По подбородку течёт вязкая слюна, взгляд всего на секунду поднимается, обжигая самым настоящим огнём, и снова скрывается под густыми ресницами. Ким вжимает его носом в лобок, удерживая и не давая отстраниться. Че хрипит, задыхается, царапается. Но просто блядски тащится. Решив добавить немного остринки, Ким зажимает ему нос. Отпускает, только когда понимает, что сейчас кончит. И кончает. Порче, весь раскрасневшийся и с мутными глазами, слизывает всё до последней капли с члена, с собственных пальцев, с губ и тянется за поцелуем.

— Не люблю, когда ты не слушаешься, — строго говорит Ким, поцеловав.

— Отшлёпаешь? — Че всё сильнее выпрашивает ремня.

— Оттрахаю, — спокойным голосом. — Иди сюда.

Порче забирается к нему на колени, впиваясь в губы. Зарядить по обнаглевшей заднице Ким всё-таки себе не отказывает. Звонкий шлепок ласкает слух, блаженный стон добивает.

— Давай, Пи'Ким, покажи, как ты соскучился, — Че дрожит от нетерпения, наклоняется к уху и заставляет задрожать Кима: — Выеби меня.

— Бессовестный, — цыкает Ким.

Он слишком сильно соскучился, чтобы сегодня ограничиться какой-то одной позой. Ким не пошутил, когда сказал, что заставит сбиться со счёта. Они сделают это в каждой комнате квартиры и во всех позах. Будут любить друг друга сегодня до такой степени, что завтра оба проснутся хриплые и ватные.

Че валится спиной на кровать, Ким нависает сверху и хватает за лодыжку. Решает поиграться. Скоблит ногтями по нежной коже ступни и тут же зализывает красные полосы.

— Блять, Ким! — Че дёргает то ли от боли, то ли просто от новых ощущений. Не сказать, что не таких уж неприятных.

Ухмыльнувшись, Ким в качестве извинения целует по очереди поджатые пальцы, поднимается выше к лодыжке, переходит на бедро и сам не понимает, как снова вжимается поцелуем в губы.

— Ну давай уже, — умоляюще.

Порче закидывает ногу ему на плечо и бьёт пяткой по спине, выражая недовольство. А Киму хочется поиграться подольше. Этот нетерпеливый взгляд заводит. То, как его потряхивает от нетерпения, заводит. Но собственное возбуждение уже начинает разъедать мозг. Ким вставляет.

Почему-то во время разлуки тоска ощущалась не так ярко, как сейчас, когда Ким снова имеет возможность почувствовать его запах, коснуться кожи, поймать этот влюблённый взгляд. Он понимает, как на самом деле сильно не хватало ему Порче. Поцелуев с ним, его объятий. Этих моментов, когда они самые влюблённые на свете люди.

Ким двигается неспеша, почти неощутимо наращивая темп. Эти мучительно медленные толчки бьют по нервом как оголённые провода. Че притягивает к себе за шею, обнимая как-то чересчур нежно, и смазанно целует выразительный профиль.

— Кимхан… Любимый... — лепечет, тяжело дыша.

— Тише, я с тобой. Никуда больше не денусь от тебя, малыш, — шепчет Ким, собирая губами выступившие слёзы с родного лица. — Мой мальчик, Че…

Ногти в мясо дерут спину от ускорившегося темпа. Порче впивается зубами в плечо, ревёт, а Ким и не замечает никакой боли на фоне этого адского удовольствия. Он слишком изголодался за дни разлуки, казавшейся бесконечной. И не верится, что они опять вдвоём. Теперь Ким будет ценить каждую секунду вместе ещё больше. Не позволит больше ни одной вещи в этом мире их разлучить, но дорожить будет так, словно живёт последний день.

Запах его волос, запах его кожи, его целиком, он опьяняет. Ким не может надышаться им. Ему мало этой близости, хочется больше, глубже, ярче, сильнее. Их пальцы переплетаются, сжимая до побеления. Непонятно вообще, как удалось пережить те бесконечно долгие дни разлуки и не свихнуться друг без друга. Сейчас кажется, что расставание даже на мимолётную секунду может уничтожить.

Этот оргазм крепче, накрывает глаза пеленой и выкидывает в какой-то отдельный мир, где нет места ничему, кроме безграничного обожания к телу под ним. К Порче. К его смыслу жизни, счастью, целому миру.

Че рыдает от удовольствия, лезет целоваться, не давая отдышаться. Отлипнув, Ким чуть приподнимается и сразу падает рядом на спину. Тело окутывает приятная ломка, мягко сменяющаяся бессилием. Его хватает только на то, чтобы притянуть такого же разморённого Порче к себе и уткнуться носом во взъерошенную макушку.

— Ким, — вяло зовёт Че, едва ворочая языком.

— М? — Ким даже рот открывать не собирается.

— Это был наш лучший секс, — выносит вердикт.

— Всегда пожалуйста, малыш. Знаешь же, что я тебя люблю?

— Знаю, — Порче оставляет слабый поцелуй на оголённой груди. — И я тебя.

Наверное, это всё из-за тех же грёбаных дней разлуки, за которые они успели изголодаться так, словно две недели были умножены на сто. Но Ким за всю жизнь себя так чертовски классно не ощущал. И если говорить честно, то с Порче весь секс такой потрясающий. Всё дело в эмоциях, которые сейчас начинают бить через край.

— Знаешь, я уже смирился, что больше никогда не смогу тебя обнять, — сознаётся Ким.

Че закидывает на него ногу, прижимаясь теснее.

— Не ругайся только, — предупреждает. — Я первые два дня покончить с собой хотел. Жить вообще не хотелось. Я осознавал, что предал семью впустую, тебе не нужна была никакая защита, а меня просто использовали. До сих противно из-за своего поступка…

— Порче… — Ким хочет сжать его из-за всех сил, однако только нежно накрывает лоб ладонью.

— Я вскоре начал понимать, что что-то тут не так, — задумчиво делится Че. — Ты явно не знал, что я сливаю информацию. Если бы ты работал заодно со своим отцом, то…

— Не называй этого подонка моим отцом, — грубо перебивает Ким.

— …с Корном. Ты ведь должен был знать о моей роли. К чему нужна была тогда эта сцена расставания? Это всё выглядело так, словно ты пытаешься выдать себя за крысу, но я ведь знал, кто это на самом деле.

В тихом омуте черти водятся.

— Ты меня провёл, — признаёт Ким. Не то чтобы это трогает самооценку его, такого умного и хитрого Кимхана. Только удивляет. И манит узнать, сколько ещё нечисти водится на дне этого омута.

— Я этим, вообще-то, не горжусь, — брезгливо произносит Че. — Побочная семья для меня родные люди. Ты, твои братья… Пусть не по крови, но вы моя семья. А я предал вас. Это грязь, от которой не отмыться. Они меня, наверное, ненавидят.

— Че, посмотри на меня, — сурово произносит Ким и повторяет, не получив реакции: — посмотри.

Порче нехотя приподнимается. Зрительный контакт настраивается, а связь с остальным миром пропадает.

— Ты злишься на меня? — мягко уточняет Ким.

— Нет, — уверенный ответ. — Я понимаю, что тебе просто не оставили выбора.

— Порче, зайчонок, ну так тебе же тоже, — он хватает его за щёки и притягивает к своему лицу. — Ну вот с чего ты взял, что на тебя кто-то злится? Виноват здесь только этот ублюдок. Ты пытался защитить меня, разве я могу тебя из-за этого разлюбить? — Ким крепко обнимает его за шею и целует висок. — Я сегодня в тебя только больше влюбился.

— Поцелуй меня, Пи', — жалобно просит Порче, а Ким не может ему отказать.

Он толкает его на спину и вдавливает в постель, сладко терзая губы.

— Ну что, ещё разок? — влажно спрашивает Ким, кусая мочку уха и оттягивая её зубами.

Че игриво улыбается.

— Погнали.

***

Когда-нибудь они отстанут. Когда-нибудь им точно надоест, их интерес утихнет или они просто все передо́хнут от любопытства. Но на въезде в свою студию Ким понимает, что точно не сегодня.

Он наблюдает через тонированное стекло, как охрана пытается растолкать толпу журналюг, которые, завидев его машину, начинают сходить с ума ещё больше. Ким тяжело вздыхает и с утруждённым видом натягивает маску на нос.

— Заебали, честное слово…

— Терпите, господин. Однажды отвалятся, — пытается подбодрить Нон.

— Да хоть бы, — бурчит раздражённо Ким.

Нон выходит на улицу и открывает ему дверь, в лицо сразу назойливо начинают лезть микрофоны, а сотни вопросов репортёров сливаются в один оглушающий гул. Охрана усердно расчищает дорогу, пока Нон настоящим монолитом прикрывает своего господина от докучающей прессы. Желтушной, к тому же.

Спасительная дверь, которая, как меловой круг, может защитить от этих демонов, находится всего в паре метров. Ким рвётся к ней изо всех сил, пока они не успели наделать ещё сто тысяч фото для своих газетёнок, но вдруг останавливается, услышав один из десятка брошенных ему вслед вопросов:

— А может, это всё выдумка? Вы не раскрываете личность своего партнёра, потому что это была лишь отмазка?

Вик — самая скандальная звезда этого года. Кажется, все вокруг ждали только лишь его заявления, что всё это неправда, потому что вся толпа фанатов выдохнула с облегчением сразу после его выступления на конференции, где Вик пояснил, что на том фото не было никакого изнасилования, а лишь чистая и искренняя любовь. А потом интернет взорвался, осознав, что та избранница всё это время была избранником. Продюсеру с менеджером пришлось сознаться, что этот избранник — его маленький Нонг'Че. Влюбился, ничего не поделать, так бывает, сделаем всё возможное, чтобы на карьере больше не отразилось. Но коллеги, впрочем, и так без труда сложили все эти события и юного музыканта, носящегося за Виком хвостиком по всей студии. А вот для остального мира личность юноши, чуть не погубившего карьеру одного из самых ярких селебрити страны, остаётся загадкой.

Всё встало на свои места. Сбежавшие подписчики вернулись, бренды снова стали слать подарки, а его почта — ломиться от предложений, которые после такого инфоповода полетели с двойной силой. Однако мир всё ещё содрогается от желания узнать всю правду.

Ким стягивает маску и почти вплотную подходит к тому репортёру, игнорируя попытки Нона его остановить.

— А где тогда доказательства? — чересчур зло спрашивает он. — Хоть одно доказательство, что это было изнасилование?

Разумеется, нашлись умники, которые пытались выдать себя за того счастливчика, грустно утирая слёзы платочком и рассказывая о насилии со стороны казавшегося таким идеальным Вика. Только ни единого доказательства того, что они все хотя бы в радиусе километра с ним стояли, не нашлось.

Журналист испуганно отходит назад, выпучив глаза. Ким поднимает свирепый взгляд на камеры. Пусть они все смотрят. Пусть все слышат и знают.

— Я вам не симпатичная картинка с журнала, а живой человек! Понимаю, что ваша работа — задавать вопросы, но моя личная жизнь вопросов карьеры не касается, — Вик впервые общается с прессой на таких тонах, без добродушной улыбки и безграничной любви к аудитории. — Мне бесконечно жаль, если вы так легко повелись на какой-то грязный слух, но я, как и все люди, имею право на любовь. А вам ничего не даёт право её извращать для своих мерзких статей. И больше я не намерен терпеть вмешательство в свою жизнь и всякий бред, что льётся в адрес меня и дорогих мне людей. На все остальные вопросы подобного характера я буду отвечать только в суде.

Он уходит, оставляя притихшую и слишком шокированную толпу журналистов стоять на улице, уже за дверями слыша, как те расходятся пуще прежнего.

— Не боитесь, что они после такого ещё круче заголовки загнут? — настороженно интересуется Нон в лифте.

— Да насрать, пусть что хотят пишут, — раздражённо фыркает Ким.

Добравшись до нужно двери, он распоряжается:

— Иди домой, Пи'Нон. На сегодня всё.

— А вы? Загрызут же, — удивляется телохранитель.

— Мы сегодня до победного сидеть будем. К ночи рассосутся, — успокаивает Ким. — Иди, тебя жена и дети заждались. Мы уже большие мальчики, сами дорогу домой найдём.

— По ночи потащитесь? — противится Нон. — Вы позвоните, когда закончите, я приеду.

— Иди отсюда! И на глаза мне сегодня не попадайся! — Ким толкает его обратно к лифту, хмурясь.

Нон сдаётся, хлопает младшего по плечу и, недолго задержавшись, словно давая последний шанс попросить остаться, уходит. Убедившись, что большая нянька не вернётся, Ким дёргает за ручку двери комнаты звукозаписи. И сразу встречается с влюблённым взглядом.

— Что, опять? — Че понимает всё по лицу.

— Да одолели, сволочи, — сердито цедит в ответ.

Порче стаскивает с головы наушники и встаёт с места, притягивая его к себе за талию.

— Может, мне уже пора выйти и в засос тебя поцеловать, чтобы у них все сомнения разом отвалились, м? — лукаво интересуется Че. Пальцы забираются под край футболки, короткие ногти царапают пресс. Он припадает к губам, мягко целуя.

Вся злость куда-то исчезает от его близости. Ким оглаживает щеку.

— Сначала дебютируешь, — короткий поцелуй, — а потом я всему миру расскажу, чей ты мальчик. Чтоб ни у кого сомнений не было, что твоя слава заслуженная.

— Конкуренции не боишься? — шутливо спрашивает Че, выпутываясь из объятий и возвращаясь на место.

Ким садится в кресло напротив.

— Тебе я не против уступить, — он тянется за гитарой, нежно оглаживая струны. Вдруг накатывает странная ностальгия. — Ты вроде совсем недавно приходил сюда, трясясь от страха, а сейчас уже конкуренцию Вику составить собираешься.

Че листает тетрадь с нотами, вдруг берёт со стола ручку и принимается что-то писать, а потом переворачивает написанное и задумчиво рассматривает.

— Ты чего делаешь? — Ким веселится, догадываясь.

— Блин, — звучит расстроенно. — У меня это, видимо, так не работает.

— Дай сюда, — он выхватывает из его рук тетрадь и улыбается с этого перевёрнутого «Порче». — Ага, фигня.

— Ну и как мне обозваться тогда? — обречённо вздыхает Че.

— Ты песню сначала закончи, — Ким встаёт. — Гитару бери, пошли писать.

Но вместо гитары Порче хватает его лицо, лыбится и, не сдержавшись, снова лезет целоваться.

— Я тебя люблю, — решает вдруг напомнить.

Глаза искрятся от переизбытка чувств, Ким подаётся вперёд.

— И я тебя, зайчонок.

Чёрная полоса в их жизни закончилась. Тёмный купол ночного небосвода вновь озарился для них миллионом сияющих звёзд, блистающих ещё ярче прежнего. Дальше — только больше.

Даже если сегодня мир рухнет, мы будет в порядке.

Пусть звёзды исчезнут, но мы будем двигаться вперёд.

Сколько бы времени это ни заняло,

Обнимай меня в этой ночи — она для нас двоих.

Почему бы тебе не остаться?