Игорь посмотрел на свои руки. Одна в кулаке, вторая же только с одним согнутым большим пальцем. Шесть по-настоящему полноценных встреч с Разумовским. Были, конечно, ещё, но их Гром не считал, потому что это было либо ужасно коротко и малоинформативно, либо в компании Олега и Юли, где они пили или играли в настольные игры. Пчёлкина вон с Разумовским под ручку их с Волковым познакомили с миром DnD. Игорь с Олегом как-то втянулись, хотя по началу скептически относились к задумке, но уже через пару сессий уверенно ролевили за своих персонажей. Игорь играл за смелого следопыта, Олег — за воина, Разумовский — за изобретателя-эльфа, а Юля была их гейм-мастером. В какой-то момент Пчёлкина и Серёжа поменялись, и гейм-мастером, хитро улыбаясь (а улыбка этого рыжего засранца ничего хорошего не предвещала, партия обещала быть сложной…), стал Разумовский, а Юля же выбрала себе в качестве персонажа молодого парнишку друида. 

В общем, каких-то личных и действительно полноценных встреч у них было мало. В компании Юли и Олега Игорь и Серёжа мало друг с другом разговаривали, да там как-то и не получалось, больше играли, пили и рассказывали смешные истории. 

И только эти шесть встреч ярко осели в памяти ведуна. 

Игорь глянул в окно. Там густо падал снег, хотя особого мороза на улице не было. Наверняка снежки хорошо лепились. Зима вообще выдалась какая-то ненастоящая, тёплая, особо без снега, а вот под Новый Год природа, наконец, расщедрилась на добротный такой снегопад. 

Где-то уже запускали салюты, хотя до Нового Года оставалось несколько часов. 

Игорь сидел над недорезанным оливье и смотрел на свои руки.

Юля и Олег снова проводили этот праздник вдвоём, а Грому сегодня выпал выходной впервые за пару лет работы. Дядь Федя и теть Лена позвали его к себе, мол, “нечего в Новый Год одному дома сидеть, с нами хоть отпразднуешь, поешь”. Игорь вообще думал завалиться спать и не ждать никаких курантов, Новый Год давно перестал быть для него праздником, которого стоит ждать. Да что там такого? Вылезет чёрт в телевизоре, произнесёт речь в полночь, а потом до утра по городу одни салюты, пьяные рожи и беспредел. Да какой это праздник? Причина для хаоса, и только. Но отказывать родным уже людям было как-то неудобно. 

— Ну как, Игорёшь, оливье поживает? Чуть живое, да? — усмехнулся дядь Федя, заходя на кухню и хлопая Грома по плечу. Игорь вздрогнул и положил руки на стол. 

— Да нормально, щас только картошку дорежу и заправлять можно, — ответил он, хватаясь за нож одной рукой, другой — за очищенную от кожуры картофелину.

Фёдор Иванович сел напротив и тяжело вздохнул.

— Игорёк, что у тебя случилось? 

— У меня? Ничего, — Игорь мотнул головой, не отрывая взгляда от разделочной доски. — Не привык выходным быть в Новый Год, я ж обычно на работе, дядь Федь, вы же знаете. 

— Знаю, да только не в этом дело, — каким-то странным тоном ответил он и махнул рукой. — Ладно, не хочешь, не говори. Давай сюда картошку, помогу тебе. 

А Игорь сам не знал, в чём дело. Всё смотрел в окно, где сквозь сыплющийся с неба снег едва ли была видна мерцающая в ночи башня “Вместе”. Разумовский, наверное, сейчас там, да совсем один, Олег же, единственный его друг, был с Юлей… Вот и сидят они, брошенные, по разным частям Питера. Что Сергей сейчас делал, интересно? Вряд ли нарезал салаты, вряд ли смотрел телевизор. Может, работал? А может, как Игорь и хотел сделать сам, завалился спать на своём роскошном кожаном диване прямо в офисе? Или, наверное, пил шампанское в одиночестве.

Игорь тяжело вздохнул, представляя эту картину очень и очень ярко. Разумовский с этим его несчастным взглядом в пижаме и своём чудном халате, волосы распущены, в руках открытая бутылка шампанского, за окном валят хлопья снега, а он сидит и смотрит в потолок, может, на фоне какая–то дурацкая новогодняя музыка или голубой огонёк во весь его огромный экран. 

От этих мыслей сердце Грома болезненно сжалось. Он цокнул языком и и шумно выдохнул носом, достал из кармана джинс телефон и открыл диалог во “Вместе”.

“Ну и как празднуют Новый Год миллиардеры?”

Наверное, звучало глупо, но сообщение уже было отправлено. 

Игорь выкрутил звук уведомлений на максимум и спрятал телефон обратно. 

Готовый оливье уже стоял на накрытом столе вместе с другими салатами и закусками, громко играли старые песни, тётя Лена суетилась у стола, проверяя, чтобы всё было идеально, а Фёдор Иванович комментировал яркий костюм Киркорова.

Игорь кидал тяжёлые и тоскливые взгляды в окно. Из-за снега башню было едва видно.

Телефон в кармане завибрировал, пиликнуло уведомление, ведун дёрнулся от неожиданности, рывков достав его и разблокировав экран.

“Не поверишь, никакой роскоши. В этот раз даже без оливье с золотом. Дефицит, знаешь ли.”

Игорь усмехнулся и набрал ответ:

“Жаль, так хотелось попросить тебя оставить мне пару ложек. Никогда не ел оливье с золотом. Так… как празднуешь?” 

— Кому смски строчим, Игорёк? Подружке? — Фёдор Иванович хитро прищурился и улыбнулся. 

 Гром быстро спрятал телефон в карман, словно его застали за просмотром каких-нибудь непотребств. Не хватало ещё покраснеть, как какому-то мальчишке!

— Отстань ты от него, — строго произнесла тётя Лена и кинулась в мужа полотенцем. — Он же уже не маленький. 

— Да ты посмотри, как расцвёл, хоть улыбка на лице появилась, как смски эти прочитал, а то сидел с кислой рожей! Игорёк, ну что там, подружка али друг? 

— Д-да никто, так, — Гром мотнул головой, игнорируя пришедшее уведомление. Ну и какой дурак включил звук так громко? — Разумовский. Я спрашивал, как он там один. — Игорь кивнул в окно, где далеко, за слоем снега и ночи, мерцала башня Серёжи. —  Юля же с Олегом празднует. Вот… поинтересовался. И всё. 

— А глазки-то чего заблестели? — не унимался Фёдор Иванович. — Улыбка появилась даже! Нонсенс для тебя, Игорёк!

— Да замолкни уже! — тётя Лена укоризненно на него посмотрела.

— Игорёк, ты если к нему хочешь, собирайся и уматывай, а то ведь так не успеешь до курантов. 

Гром не понимал, чего пытался добиться дядя Федя, но лукавая улыбка не сходила с его лица. 

— Да чего мне к нему хотеть? — он нервно повёл плечами.

— Дураки мы с Ленкой, что ли? Всё мы видим. 

— Не понял. А чё вы видите? — искренне удивился Игорь.

— Значит, дурак ты, если не понимаешь.

— Федь! — тётя Лена хлопнула его по плечу и наклонилась, чтобы прошептать на ухо:  — Нельзя так! 

— А как можно, Ленусь? Я устал уже, он с этой рожей кислой уже года три ходит, а расцветает, как только про рыжего этого своего говорит или как в рекламе его видит, ну невозможно уже. Игорёк, бери и добивайся, батька твой всегда к цели шёл до конца, а ты кота за яйца тянешь уже сколько? Ну, сколько? — он вздёрнул брови и посмотрел шокированному Игорю в глаза. — В интернете пишут, что холост рыжий этот, так чего ты на жопе сидишь, прощёлкаешь же мужика, поздно будет, потом вообще в депрессию уйдёшь или того хуже — без выходных работать начнёшь… 

— Федя, ну прекрати, видишь, он уже сам не свой, зачем ты ему это говоришь? — тётя Лена взволнованно налила Игорю стакан воды и погладила его по плечу. Тот даже не шелохнулся: не моргая, смотрел прямо на дядю Федю.

— Чтобы знал, что мы не против. В интернетах пишут, что это важно, выражать это.. как их? Понимание и солидарность! — Гром подавился водой и закашлялся, из глаз брызнули слёзы.

— Чего? — просипел он, приводя дыхание в норму. — Как вы… 

— Да давно всё понятно было, Игорь! — дядя Федя махнул рукой и сделал телевизор потише. — Ну не дураки мы, давно на свете живём. Знай, нам побоку, с кем ты там, главное, чтобы счастлив был, чтоб улыбался и чтоб тебе было к кому, кроме нас, пойти. А мужик или баба — дело десятое. Главное — твоё благополучие. 

Игорь уже не знал, что он чувствовал. Не знал, это глаза у него щипало из-за того, что вода не в то горло попала, или из-за чего-то другого. И сердце так быстро и волнительно стучало в груди, и руки внезапно начали дрожать, и тело потяжелело так сильно, словно налилось свинцом. Почему? Что случилось? Игорь, сидя на этом стуле за этим столом, вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которого никогда в жизни не хвалили и вот — пожалуйста, вдруг  засыпали похвалой. Нет, хвалили его достаточно, любили тоже, просто это… это было какое-то незнакомое и непонятное чувство. Гром бы назвал это смесью облегчения, радости, благодарности и какое-то щемящей в груди лёгкой тоски. 

Телевизор с яркими картинками, фонари из окна, свет от люстры, гирлянда на стене, пёстрая мерцающая ёлка, свечи на столе — всё это друг вдруг смешалось и расплылось в одно большое яркое пятно. Комната перед глазами куда-то поехала, превратилась в нечто непонятное, сюрреалистическое, звук до ушей доходил как из-под воды.

Игорь очнулся, когда почувствовал себя  объятьях сразу и дяди Феди и тёти Лены. Он не сразу понял, что плакал, не сразу понял, что обнимал их в ответ и не сразу понял, почему он плакал. Найти в себе слова и объяснить самому себе, что происходит в душе, очень непросто. Но, наверное (Игорь полагал), что так и ощущалось принятие. Почему-то на ум приходило только это слово, и Гром чувствовал, что оно правильное.

— Ну-ну, Игорёк, ты прости, что так резко, я ж не хотел, — дядя Федя гладил его по спине.

— Федя прав, мы любим тебя любым, ты для нас всегда останешься самым родным, Игорь, — тётя Лена поцеловала его в лоб.

Игорю показалось, что ещё немного, и его сердце не выдержит. 

Тётя Лена накапала ему в стакан валерьянки и только минут через пять Гром пришёл в себя, скомканно их поблагодарил, путаясь в словах, и достал из кармана телефон.

“Никак не праздную. Олег обещал забежать, но я отговорил его. Пускай проводит время с Юлей. Звал даже к ним, но я и тут отказался. Наверное, тебя тоже звали.”

Игорь посмотрел сообщения от Пчёлкиной. И правда звали. Юли писала, что наготовила тазик оливье и тазик крабового, и теперь сомневается, что Волков сумеет это всё съесть. “Было бы неплохо, если бы ему кто-нибудь помог!” — писала она с кучей смеющихся смайликов, прикрепив к сообщению фотографию с количеством салатов в качестве доказательства. Количество, между прочим, было действительно внушительным. 

Гром вернулся в диалог с Разумовским и прочёл следующее его сообщение.

“У меня для тебя, кстати, подарок есть. Не знаю, как ты к нему отнесёшься, но… Заходи в башню, когда сможешь и когда захочешь, вручу.”

— Дядь Федь, тёть Лен, мне… мне идти надо, — Игорь бросил панический взгляд на время на экране телефона. — Вы простите, я…

— Иди-иди, — кивнул Фёдор Иванович и снова улыбнулся. — Если хочешь, приходите вместе, Лена же столько наготовила, будет хоть кому это всё есть.

— Я… я пока не знаю, что будет, — Игорь торопливо сунул телефон в карман. — Дядь Федь, вы ж мотоцикл на дачу после ремонта не увозили, он тут, в гараже?

— Тут, Игорёк, тут. А что?

— Я возьму его, ладно? — Гром шмыгнул носом и с надеждой посмотрел на мужчину. Тот добродушно потрепал его по волосам. 

— Бери, конечно, только не гони, замело всё щас.

— Я ключи от гаража и от мотоцикла сейчас принесу, — сказала тётя Лена и ушла в прихожую. 

Игорь тоже встал из-за стола, кивнул улыбающемуся Фёдору Ивановичу и метнулся в прихожую, где на тумбочке оставил свой свитер. На него накинул привычную кожаную куртку, на голову нацепил кепку и хотел уже было идти, но тётя Лена остановила его, подхватив под руку и протянул синий тёплый шарф и кожаные перчатки. 

— Надевай, замёрзнешь же, — строго произнесла она, и Гром не посмел отказаться, послушно намотал на шею шарф и сунул перчатки в карманы куртки.

— Спасибо, тёть Лен, спасибо за всё, — Игорь с чистой душой улыбнулся, чувствуя, как внутри становится ещё легче. 

— Езжай, Игорь. — Шепнула она, закрывая за ним двери. 

Гром мчался по заснеженному Санкт-Петербургу, в лицо бил снег, машин на дорогах почти не было, ехалось легко и спокойно. В голове билась целая тысяча мыслей, впервые в жизни ему так хотелось знать наперёд, что будет, но в такие дни, как сегодня, в Новый Год, видеть будущее становилось труднее, чем обычно, да и прямо сейчас Игорь чувствовал, как же много было вариантов развития событий…

Игорь чувствовал нутром, как время неумолимо бежит вперёд, поэтому ускорился сам, нарушая все законы дорожного движения. Опрометчиво с его стороны, но Грому было не стыдно.  Может быть, его затея была глупой, он не знал наперёд, как бы ни пытался — будущее оставалось для него туманным, но очень ярким искрящимся пятном. Сейчас вокруг было так много шума, эмоций, суеты — это создавало помехи.

Колкий ветер со снегом больно ударил Игорю в лицо, и он ещё раз мысленно поблагодарил тётю Лену за то, что настояла надеть шарф и всучила перчатки. 

Игорь уже заехал на Яхтенный мост — впереди сияла башня “Вместе”, кажущаяся сейчас такой одинокой и мрачной на фоне всего вокруг. 

Система безопасности абсолютно спокойно пропустила Грома внутрь — Разумовский уже давно выдал ему особый пропуск, который Игорь всегда носил с собой. Внутри здания стояла полутьма, словно работало только аварийное освещение. Ни единой живой души ни на одном этаже — даже охранников не было — Игорю, поднимающемуся на лифте вверх, подумалось, что здесь довольно жутко. Как же это впечатлительному Сергею вообще было комфортно находиться в полном одиночестве в такой огромной пустой башне?

— Игорь? — Серёжа вскочил с дивана и растерянно остановился у открывшихся дверей лифта, из которых быстрым шагом вышел ведун — весь мокрый, кое-где со снегом, ещё не успевшим растаять. От него так и веяло холодом и морозной свежестью. 

— Привет… ещё раз, — неловко поздоровался Гром, чувствуя, как в груди всё сжимается от волнения. Слегка кружилась голова, будто он выпил полбутылки шампанского, но Игорь сегодня ни капли алкоголя в рот не брал. Не было настроения даже на это. 

Разумовский был в своей фиолетовой пижаме с халатом, накинутым на плечи, волосы в беспорядке, на лице — растерянное неловкое выражение, на столе — открытая бутылка шампанского и миска с чипсами.

— П-привет… Ты за подарком? — Сергей начал озираться вокруг, словно в попытке что-то найти, и шариться по карманам халата. — Ты мог в любое другое время прийти, всё нормально, ты не был обязан…

— Да я не за подарком, — грубее, чем нужно, буркнул Игорь, и тут же пожалел об этом, потому что на лице Разумовского отразилось искреннее непонимание, он сделал шаг назад и едва не споткнулся, запнувшись о собственные ноги. — Вернее, я не из-за него к тебе приехал.

— А… а почему? — сглотнув, тихо спросил Серёжа.

Он выглядел так жалко, что у Игоря сжалось сердце от одной только мысли, что вот так вот Сергей и провёл бы эту ночь, в одиночестве и с чипсами… Нет, это не плохо, каждый волен поступать так, как хочет, но вряд ли Разумовский получал искренний кайф от одиночества в этой огромной пустой тёмной башне.

— Ты… Проходи, пожалуйста, у меня тут снеки, выпивка… — Разумовский указал на стол, всё ещё будучи абсолютно растерянным. — Есть и покрепче, если хочешь. Чего тебе налить?

Игорь снял перчатки и сунул их в карманы куртки. Он ни о чём не жалел, только чувствовал, как от страха подгибаются колени. Какой позор, Гром никогда ещё не был в таком уязвимом положении, и ведь чёртов Разумовский понятия не имел, что рядом с ним майор превращается в трусливого мальчишку с замирающим сердцем. 

— Водка есть? — Игорь посмотрел на Сергея тяжёлым нервным взглядом и, дождавшись пока тот суетливо вытащит красивую и явно дорогу бутылку нужного алкоголя, подошёл, выхватил её из рук рыжего и прямо с горла сделал пару жадных глотков. 

Разумовский с тревогой заглянул в лицо ведуна и осторожно коснулся ладонью его плеча:

— Игорь, у тебя всё в поря…?

— Нет, — Ответил Гром раньше, чем Серёжа успел договорить, и с громким стуком поставил бутылку на столик у дивана. — Не в порядке. Мне хреново, Серый. По вечерам, когда я прихожу домой, мне одиноко настолько, что я на стенку лезть готов или на луну выть, не знаю. Я получаю какие-то эмоции лишь на работе, подвергая свою жизнь опасности, ну, знаешь, адреналин и все дела, — Игорь небрежно пожал плечами и возвёл глаза к потолку. — Я просто… Боюсь? Я не знаю. Я никогда не пытался заглядывать в своё будущее, никогда не пытался узнать собственную судьбу, потому что боялся, что либо увижу там раннюю смерть при исполнении, либо унылую жизнь в полном долбанном одиночестве. Меня так пугала перспектива увидеть это, увидеть себя, старого, жалкого, бездумно втыкающего в телек, что я запретил себе заглядывать вперёд. Только не для себя, я ж тогда б не выдержал бы, проще было подставиться под пулю или самому себе в рот сунуть дуло… — Игорь усмехнулся и полуистерично фыркнул, представив это мерзкое зрелище. — Я думал, нихрена уже в этой жизни, кроме риска, не заставит моё сердце биться чаще, и никто, кроме Юли, не сможет раскрасить моё жалкое существование, никто, кроме неё и этого дурака Дубина, не станет искренне называть меня другом, интересоваться моей жизнью и переживать за меня… Я же нихрена этого всего не заслужил, я моральный урод, Серёж, — Гром опустил взгляд и посмотрел на Разумовского. Тот застыл напротив с широко раскрытыми глазами, в которых без труда читалась целая гамма эмоций: шок, испуг, паника и потрясение. Его зрачки беспокойно метались по комнате, то и дело натыкаясь на Игоря, как на самую яркую и значимую вещь вокруг, словно не огромная картина “Рождение Венеры” Боттичелли была центром этого офиса, притягивающим к себе всё внимание, а он, Гром, взвинченный, возбуждённый, мокрый от снега и такой бесконечно красивый, удивительный и многогранный… — Но я ошибался. Я не знаю, как, но на протяжении этих трёх лет ты заставлял моё сердце биться так сильно, что мне казалось, оно разорвётся к херам — я, может, говорю наивными подростковыми и вовсе не романтичными фразами, но… — Ведун развёл руками и пожал плечами. — Как умею. Ты, Серёж, — Игорь сделал шаг вперёд, оказавшись к Разумовскому почти вплотную, и схватил его за плечи, сильно сжав их в своих ладонях. — Раскрасил мою жизнь. Каждый раз, когда ты появлялся на пороге моей квартиры или каждый раз, когда мы где-то встречались наедине, мир вокруг переставал быть убогим и серым. И это из-за тебя! — Игорь легонько встряхнул застывшего и напрягшегося всем телом Серёжу. Он молчал, плотно сжав челюсть и, отчаянный и ошеломлённый, ждал окончания горячей игоревой речи. — Я думал, никто больше не будет обо мне переживать и заботиться, я думал, никому, кроме Юли, не смогу рассказать об отце, я думал, что нечему и некому крыть моё одиночество, но появился ты, и я… Я… — Игорь вдруг осёкся, зажмурился и глубоко в задышал. Он выглядел так, словно задыхался, как рыба, выброшенная на берег. — Я… — Разумовскому показалось (хотя он с трудом мог о чём-то думать в эту минуту), что Игорь всхлипнул. В комнате стало так тихо, что на секунду Серёже показалось, что он оглох. Игорь открыл глаза, в которых стояли слёзы, и сдавленно произнёс: — Я больше не хочу быть один, поэтому, Серёж, пожалуйста, если ты хочешь, если… ты тоже чувствуешь что-то ко мне, останься со мной.

Ведун всё ещё сжимал плечи Разумовского в своих руках и смотрел на него с такой отчаянной надеждой, с какой на Серёжу никто и никогда ещё за все годы его жизни не смотрел.