Март. Наши дни.

— Какой-то ты сегодня мрачный. — Яна поставила перед ним наполненную кофе термокружку.

Оле окинул взглядом свой ярко-сиреневый свитер, лимонно-желтые широкие штаны и бирюзовые кроссовки. Стеганная жилетка в фиолетово-желтый ромбик лежала на соседнем табурете вместе с радужным зонтом.

— Да вроде нормальный. Или я где-то обронил вкус?

— Я не про одежду, — улыбнулась Яна. — а про тебя самого. У тебя же на лице написано «Не влезай, убью!». Как-то это не в твоем стиле.

И эта туда же! В твоем, не в твоем. Чего они все привязались к его стилю?

— А что в моем? — буркнул Оле.

— Позитив и улыбка до ушей.

— Ага, хоть завязочки пришей.

Яна перестала хлопотать за стойкой, поставила локти на столешницу, положила подбородок на сцепленные пальцы и посмотрела на него мудрыми зелеными глазами.

— Что у тебя случилось?

— Да ничего особенного, — вздохнул Оле. — Просто с соседями повздорил. Внешний вид мой им не нравится. Говорят, что выгляжу как баба или как …

— Гей? — Яна подобрала более толерантный аналог данного соседями определения.

— Ага. Я, видите ли, своими яркими шмотками и длинными волосами детей с пути истинного сбиваю. К зонтику прикопались. Чего-то я им там пропагандирую. Про цветной маникюр вообще молчу. Как будто нетрадиционная сексуальная ориентация — это болезнь, которой можно заразиться, если долго смотреть на радугу. Короче, достали! Просили мимо детской площадки не ходить, прикинь?

— Да уж. — Яна покачала головой. — Знали бы они, чем ты занимаешься, накатали бы письмо в органы опеки. Ибо нельзя такого развратника к детям подпускать! Да еще и ночью.

— Вот тебе смешно, а меня уже неделю соседская гопота в подворотне караулит. Хочет научить уму-разуму. Хорошо, что я умею людям глаза отводить и возвращаться домой незаметно. И ладно бы я правда что-то пропагандировал или пытался так продемонстрировать свою принадлежность к чему-то. Можно было бы даже считать себя пострадавшим за идею. Но я просто одеваюсь так, как мне нравится! Слушай, может я правда как-то неправильно выгляжу?

— Да нормально ты выглядишь! Получше многих. И вообще, если люди судят встречных по одежке и вешают ярлыки, то это у них проблемы, а не у тебя. Не обращай внимания на идиотов. — Яна вернулась к своим делам. — Но знаешь, я удивлена. Не думала, что тебя этим можно разозлить. Я вообще не думала, что тебя можно разозлить хоть чем-то.

— Легко, если честно, — через силу улыбнулся Оле, отпивая кофе. — Я вообще очень вспыльчивый. Правда, обычно держу себя в руках. Злюсь только на брата. Или на тех, кто его обижает. Потому что этот идиот не умеет постоять за себя. С виду весь такой мрачный жнец, а на деле пушистый кролик. Предпочитает все решать дипломатией, всем угождать, никого не обижать даже в ущерб себе. А потом… А, ладно! Это его дело.

— Ты сейчас на него особенно похож. — улыбнулась Яна.

— Даже не знаю: считать это комплиментом или оскорблением. — грустно хихикнул Оле.

Он любил брата. Со всеми его заморочками и недостатками. Но привычка близнеца платить за чужие глупости собственной кровью его самую малость бесила. До дрожи пальцев и зубовного скрежета. По этому поводу Оле частенько хотелось втащить либо обидчикам брата, либо ему самому, чтобы не был таким тихоней. Но он старательно сдерживался. Потому что знал, чем все может закончиться. Знал, каким он бывает в гневе. Где-то глубоко внутри него, под оберткой из искрометной радости, придурковатости и ярких красок, спал очень неприятный тип. И лучше его не будить. Хотя в последнее время Оле все чаще чувствовал, как тот ворочается с боку на бок, готовый в любой момент открыть глаза.

— Знаешь, ты права: черт с ними, с идиотами! — Оле улыбнулся во все тридцать два, стараясь натянуть на лицо беззаботный вид. — Сделай мне лучше еще кофейку с собой. И для Ольки лавандовый раф. А то она мне голову оторвет, если вернусь с пустыми руками. Иногда мне кажется, что в душе она самка богомола.

— Вы все еще вместе? — Яна принялась колдовать у кофе-машины. — И долго ты еще собираешься ей врать? Ты же прекрасно знаешь, чем это кончится: чем сильнее привыкнешь, тем сложнее будет отпустить, когда это станет необходимым. А отпустить придется. Или ты собираешься ей все рассказать и надеешься, что она поймет и примет? В таком случае ты явно заигрался в человека.

Да что ж такое! Почему всем вдруг так резко приспичило учить его жизни? Как будто он балбес малолетний, ничего не понимающий. Неужели он производит на окружающих такое впечатление? Сначала брат, потом какие-то непонятные левые люди, теперь еще и Янчик.

— А вот ты сейчас похожа на Яна. — отшутился Оле. — И воспринимай это как хочешь. Ладно, не скучай!

Он накинул жилетку, повесил на руку зонт, подхватил свою термокружку и картонный стаканчик с лавандовым рафом и бодрой походкой вышел на улицу. Яна была права. Да она всегда права, если уж на то пошло. А в этот раз права особенно: он заигрался. Хотя и понимал, что закрутить роман с человеком это все равно, что завести хомячка: умом понимаешь, что он сдохнет от старости через пару лет, если не угробится раньше каким-нибудь тупейшим способом, но все равно заводишь. Опять и опять.

У Оле было много женщин. Приятная внешность, легкий характер, любовь к тусовкам — все это превращало его в лакомый кусочек для девушек. А он и не сопротивлялся. Идеально, если барышню устраивали отношения на месяц-другой без всяких обязательств. Но вот когда она начинала тащить его под венец, строить планы на старость и обсуждать имена их будущих детей, Оле хотелось бежать. И он сбегал. Устраивал скандал на пустом месте, показательно изменял и не скрывал своей вины, разыгрывал спектакль с переездом на край света. Разве что собственную смерть еще не инсценировал. Исключительно из уважения к брату и его работе. С Олькой они были вместе уже почти полгода. И то, что поначалу выглядело шуткой, грозило перерасти в нечто большее. Нечто, чего ему совсем бы не хотелось.

— Ну здорово, петушило! — пробасил кто-то у него над ухом.

Оле вынырнул из раздумий и удивленно огляделся. Вот же, блин! Отвлекся и перестал следить за обстановкой! Его окружили четверо верзил, в чей мужественности не усомнился бы даже самый придирчивый зритель. Широченные плечи, толстенные руки, пивные животы, стрижка под машинку и рожи кирпичом с многочисленными следами бурной молодости. А еще растянутые черные треники и унылые темные куртки. Видимо, вот так должен выглядеть настоящий мужчина по мнению общественности.

— Привет, ребята! — лучезарно улыбнулся Оле. — Можно я пройду?

— Ты погляди, какая фифа! — хохотнул один, видимо главарь борцов за нравственность. — Косички заплела, ноготочки накрасила, принарядилась. А в стаканчике у нас что? Угостишь дядю, девочка?

И он резким ударом выбил у Оле из руки стаканчик с рафом. Стаканчик шлепнулся на тротуар. Кофе белой лужицей растекся по грязному асфальту, добавляя к ароматам подворотни нотки лаванды. Несколько крупных капель угодили Оле на кроссовки и штаны.

— Вот, блииин! Мои любимые кроссы! — простонал Оле. — Мужики, ну вот зачем вы так?

— Ой, она сейчас расплачется! — заржал второй верзила. — Может еще и хахалю своему пожалуешься? — и он ощутимо толкнул Оле ладонью в грудь.

— Ребят, не надо, а? — Оле с трудом сдерживался. — Для вашего же блага, так сказать. Не нужно меня злить. Я в гневе неприятен. — процитировал он персонажа одного из любимых фильмов. — Не будите во мне зверя, он вам не понравится.

— Слышь, соска! Рот свой закрой! — главарь замахнулся, чтобы ударить кулаком в лицо.

Оле ловко перехватил его руку, заломил мужику за спину и заставил того согнуться пополам от боли.

— Я же просил не будить во мне зверя, — прошипел он в ухо верзиле. — Слышал присказку, что Сон это маленькая Смерть? Так вот: она про меня!

И он обвел остальных мужиков тяжелым взглядом. Те испуганно попятились. Еще бы: глаза у него сейчас, должно быть, страшные. Черные, без зрачков и белков. Сны бывают не только приятными. Временами под закрытыми веками людей подстерегают настоящие кошмары. И Оле отлично умеет их насылать.

Четыре жлоба нестройно храпели могучим басом. Они раскинулись прямо на грязном асфальте в подворотне, сраженные наповал внезапной сонливостью. Храп время от времени прерывался стонами, а руки то отбивались от кого-то, то пытались что-то поймать. Ноги временами дергались, будто бедолаги куда-то бежали. Оле с улыбкой смотрел на дело рук своих. Наверное, сейчас он был похож на хищника после удачной охоты. Вот только есть добычу он не собирался. Пусть поспят. Когда проснуться, будут отчетливо и в мелких деталях помнить худший кошмар в своей жизни и еще долго бояться закрыть глаза. А вот его забудут напрочь. Даже не вспомнят, как оказались в этой подворотне. Лучший способ борьбы с отморозками, проверенный веками.

Да и не только с отморозками. Олька тоже про него забудет. Вот прямо сегодня. Он соберет свои вещи, чмокнет ее спящую в лоб на прощание и тихо уйдет. Когда проснется, она будет уверена, что сама сняла эту квартиру еще осенью и с тех пор живет в ней одна. И квартирная хозяйка будет думать так же, об этом Оле тоже позаботится. Придется, конечно, искать другую хату, но это не страшно. На крайний случай, поживет пока у брата. Тому не помешает компания кого-то менее угрюмого. Зато хомячок спокойно доживет до старости, считая свою коротенькую жизнь почти бесконечной.

Оле с тоской посмотрел на лужицу лавандового рафа, отряхнул штанину и зашагал к теперь уже чужому дому.