Тёмная ночь, тёплые руки

Тёмная ночь,

Тёплые руки.

Все заботы — прочь,

Прочь и душевные муки.

Войдя в комнату, Ваня включил лишь одну лампочку — чтобы Костю не разбудить. Вернее, включил-то он две из пяти, но из-за того, что ни у кого не дошли руки поменять патрон, загорелась лишь одна. В каком-то смысле так было даже лучше — достаточно светло, чтобы не убиться, споткнувшись, и достаточно темно, чтобы не проснуться. Может, зря он этим утром на Костю из-за такой глупости наорал…

Понятное дело, что зря. Просто всё как-то разом навалилось. Работа, бессонница, приболевшая бабушка, Тая со своей свадьбой и «приведи наконец девушку». Ещё и Костя лишь под утро пришёл, когда Ваня уже встал. Понятное дело, Костя не балду гонял, но ведь можно дневные смены брать. Какая разница, сколько платят, если ты с парнем не видишься толком.

Ваня, покачав головой, бросил взгляд на кровать. Утром они успели поговорить от силы минут десять, и то, половину этого времени кричали. Хотелось просто поболтать — забыв обо всех проблемах, недомолвках и обидах. Как семь лет назад, когда они только начали встречаться и любая их ссора заканчивалась сексом, а он же — ленивыми разговорами всю ночь напролёт.

Сейчас это, увы, так не работало.

Ваня отвернулся от выглядывающей из-под одеяла макушки, стянул пиджак и принялся расстёгивать рубашку. Раздевшись, аккуратно закрыл за собой дверь и поплёлся в душ. Затем так же тихо вернулся и, выключив одинокую лампочку, сел на край кровати. Привыкнув к темноте, взглянул на совсем другое при тусклом лунном свете лицо. Кожа казалась куда бледнее, чем была, синяки под глазами — темнее. Зато брови в кои-то веки не хмурились. Ване нестерпимо захотелось его поцеловать — в лоб, висок, скулу, куда угодно. Но, сдержавшись, он ограничился тем, что легонько пригладил растрёпанные тёмные пряди.

— Прости, — шепнул Ваня.

Костя завозился, но ответа всё же не последовало.

— Прости, что сорвался сегодня, — продолжил Ваня. — Я был не прав. Поступил как мудак.

И снова пауза. Что ему сказать — что больше такого не повторится? Но ведь они оба понимали, что Ваня не мог этого пообещать. Как и Костя. Может ли кто-то вообще такое обещать?

— Прости… — в конце концов, ещё раз выдохнул он.

— Хватит извиняться, — хрипловатым голосом прервал его Костя. — Лучше обними.

Ваня молчаливо кивнул — как будто его было видно — и забрался под одеяло. Костя, словно устал ждать, прижался к нему спиной.

— Спасибо, — шепнул Ваня, обняв тёплое тело и как обычно уткнувшись носом в нежную шею. Затем рискнул и оставил короткий поцелуй.

Костя фыркнул и, взяв закинутую на него руку, переплёл их пальцы и сжал.

— Спи.

***

Не переставая идиотски хихикать, они ввалились в номер. Ваня включил свет, плюхнулся на кровать и попытался перевести дыхание. Говорят, конечно, что тридцать — новые двадцать, но для беготни по лестницам он уже был староват. Костя, ослабив галстук, тоже приземлился на кровать. Они переглянулись и вновь зашлись приступом смеха.

— Мы с тобой придурки, да? — спросил Ваня. Хотя тут и ответ не требовался — конечно, придурки. Нормальному человеку не пришло бы в голову такое вытворить.

— Если ты и придурок, — Костя, скинув пиджак на пол, придвинулся к Ване, — то очень привлекательный.

— Боже мой, ты ведь едва бокал вина выпил, что с тобой?

— Со мной всё отлично, — заверил Костя, улёгшись рядом и принявшись неловко развязывать Ванин галстук. — Дело не в алкоголе, а в тебе.

— И в чём же я виноват?

— В том, что этот костюм на тебе слишком хорошо сидит. Надо снять.

— Так ты его и выбирал, — с усмешкой напомнил Ваня.

— Я для того и выбирал… — Костя откинул галстук и принялся за рубашку. Пиджака не было: остался висеть на стуле в банкетном зале на первом этаже. — Чтобы снять потом, а не чтобы на тебя пялились все, кому не лень.

— Как будто на тебя меньше пялились. Как там мама сказала… — Ваня приподнялся, позволяя Косте стянуть рубашку, а потом дёрнул его на себя и пригвоздил закинутой ногой к постели. — «Завидный жених», вот.

— Оксана Степановна мне просто льстит. Она так всех называет, кто ещё не поседел и не успел отрастить пивной живот.

Костя осторожно скользнул рукой по натянутой ткани брюк, но его остановили.

— Чем это вы помышляете, молодой человек? Сами раздеться сперва не хотите?

— Да как-то, знаете ли… — Костя завозился, но Ваня его отпускать и не думал, — затруднительно.

— Я тебе ещё давно говорил, что со мной тяжело будет, — Ваня начал расстёгивать мелкие белые пуговицы, но на второй же застрял. — Упрямый ты ишак. Да что ж такое… Вот нужно было тебе приглашение принимать? Мог бы сказать, что занят. Тая бы побухтела и перестала. А теперь будет написывать, кто как на тебя посмотрел и что сказал. Задолбала. Думает, раз нашла счастье в браке, то теперь и всем остальным надо.

— Она просто беспокоится. Что брат младший, что друг его — оба одинокие сидят.

— И хорошо себе сидят, — вздохнул Ваня. Он бросил попытки расстегнуть выскальзывающие из пальцев пуговицы. Костя перехватил его ладони и тыльной стороной прижал к губам. — Ну и что это такое?

Оставив Ваню без ответа, Костя спустился к костяшкам, а потом переключился на подушечки пальцев. Адреналина у Вани в крови почти что не осталось, как и алкоголя, так что секс ему хорошей идеей уже не казался. Ну, вернее, разумной части его сознания. А неразумной хотелось ещё теснее прижать к себе Костю и поцеловать с такой силой, с какой они целовались разве что в первый месяц своих отношений, когда от чувств — наконец-то выраженных, наконец-то хоть чуточку не запретных — сносило не только крышу, но и фундамент вместе со всеми сваями.

Это он и сделал. Костя, на поцелуй охотно ответив, попытался на ощупь снять Ванин ремень. Справившись, расстегнул и свой. Затем обдал Ваню горячим дыханием и спросил:

— Не взял случаем?

— Нет… Не подумал как-то.

— Я тоже… Ну и ладно. Обойдёмся без них.

Ваня согласно кивнул и прикрыл глаза. Почему-то хотелось именно так — с опущенными веками, соприкасаясь только кожей, но не взглядами. Смотреть на Костю можно было всегда и везде. А вот касаться, держать за руку, обнимать, целовать — только в их маленьком мирке, ограждённом от всех остальных четырьмя стенами, одним окном и полом с потолком.

Хотя перед глазами было бурое марево, ощущалось всё куда яснее, чем обычно. Голова же, наоборот, затуманилась, и Ваня на мгновение будто бы оказался не в номере вычурного отеля, особняком стоявшего на выезде из спального района, а где-то далеко, там, где не было ничего, кроме приятного запаха Костиного парфюма и не менее приятного нарастающего возбуждения.

Ваня крепко зажмурился, схватил ртом воздуха и чуть погодя медленно, облегчённо выдохнул. Рядом также шумно выдохнул Костя и, пытаясь не расцеплять их странным образом переплетённые ноги, потянулся за брошенными на тумбочку влажными салфетками — днём туфли ими от пыли протирали. Ваня поёжился от холодного прикосновения и, когда оно исчезло, поспешил натянуть спущенные вместе с брюками боксеры. А когда Костя сделал то же самое, положил себе на живот его горячую, пахнущую теперь ромашкой ладонь.

Однажды он наберётся смелости и скажет. Обязательно скажет, что у него никогда девушки не было и не будет — как и у Кости, — что каждый раз, когда Тая рассказывает про «хорошую девочку, в соседнем отделе работает…», Ваня готов расплакаться. И что ему тоже хочется вот так вот — с клятвами, гостями, застольем, пьяными танцами и дурацкими конкурсами, — но это просто невозможно. Не то время, не то место, не та жизнь.

А пока он крепко обнимет Костю, прижмётся носом к его шее и уснёт.