Я строю мысленно мосты, 

Их измерения просты, 

Я строю их из пустоты, 

Чтобы идти туда, где Ты. 

Мостами землю перекрыв, 

Я так Тебя и не нашёл, 

Открыл глаза, а там… обрыв, 

Мой путь закончен, я – пришёл.

В. Гафт “Мосты”

Копна рыжих волос беспорядочно колыхалась от порывов ветра. То и дело раздавались шлепки очередной партии цемента. Каждый ряд кирпичиков был чуть корявым и поразительно цветным. Казалось, каждый предварительно каждый прямоугольник окунали в радугу. И теперь ряд за рядом кирпичная радуга простиралась все дальше. Изредка маленький человечек вставал, прыгал на месте и махал руками, пытаясь разогнать кровь в онемевшие части тела. Стояла жара. Хоть лето уже закончилось и легкий ветерок приносил свежесть и мягкую прохладу, солнце все равно пыталось пролезть под длинные рукава тонкой белой рубашки или длинных бежевых брюк и нещадно потрепать молочную кожу. Длинные острые ушки были спрятаны платком, а лицо прикрывал козырек. Кое-где рубашка прилипала к крохотному телу, а штаны вызывали зуд от прикосновения влажной ткани к коже. Но оказаться под солнцем с открытой кожей было бы еще хуже. Так обычно и случалось ‒ а потом приходилось прерываться, ждать, пока покраснение сойдет, а тело перестанет лихорадить от перегрева и ожогов.

Периодически  прохожие ворчали, укоризненно качали головой, а то и вовсе возмущались и пытались отговорить от постройки моста.

‒ Ну зачем ты его строишь? Еще и такой аляпистый! Глаз режет, да и другого берега даже не видно, если он вообще есть. Пустая трата времени, лучше бы чем-то полезным занялся. А на всякую ерунду растрачиваешься. И вообще, кто разрешал строить тут эту нелепость?

‒ Есть. И там тоже строят половину моста. 

‒ Глупости не говори, никто не будет там строить мост неизвестно куда.

Маленький человечек флегматично водил плечами и продолжал свой нелегкий труд. Никто не понимал, да и не смог бы понять, зачем строить половинку моста куда-то в неизвестность. Лишь с хрупкой надеждой, что там тоже строят, как обещали. Что там не злые люди не отговорят. Он знал это! 

Рыжие пряди вспыхивали даже когда на небо уже взобралась Луна. И только когда сырая прохлада откуда-то с самых низов пропасти окончательно пробиралась до костей, керосиновая лампа в изогнутой раме затухала, а рыжая копна скрывалась на ближайшем раскидистом дереве. Однажды он уже уходил домой, а на следующий день все его труды были разрушены, кирпичи разломаны, а мастерок и вовсе пропал. Теперь маленький человечек никуда надолго не уходил, остерегаясь повтора. Ведь сделано так много! И он верил, отчаянно и безнадежно верил, что где-то там, далеко впереди, точно также, не покладая рук, трудится другой человечек, строит их общий радужный мост.

Шли дни, проносились недели, сменялись месяца. Перчатки истрепались и где-то даже порвались. Белоснежная рубашка  стала сероватой и пряталась под свитером. Теперь уже рыжий человек разминался и растирал руки, чтобы немного согреться и полюбоваться на радужный блеск заледеневшего моста. Уже с трудом угадывался его собственный берег. Оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть. Он точно знал!

Прошла еще неделя отчаянно холодных ветров. Работать было сложно. Но еще сложнее стало, когда длинный нос стал шмыгать, а горло опаляло от каждого глотка. Пришлось прерваться. Нехотя, маленький человечек взобрался на излюбленное дерево ‒ домой все равно уходить нельзя, нужно стеречь и там, укутавшись в теплый плед и свитер, скрывшись в кроне густых ветвей, отдыхал. Нужно было выздороветь. 

Вернуться к работе вышло только через две долгих недели. Зато он был полон энергии, в нем кипела жажда закончить поскорее. Сама природа подгоняла ‒ вокруг то и дело раскрывались бутоны первых цветов. Подхватив инструменты, маленький человек спешно продвигался по мосту. И замер в десятке метров от обрыва моста, ведь там… Да, там все еще был обрыв. Но каких-то несколько метров. Всего несколько метров, а за ним пестрели в рассветном солнце аккуратные ‒ как и его теперь ‒ ряды кирпичиков. Инструменты с грохотом и звоном упали на вымощенную дорожку. Собранные  в хвост длинные прямые пряди перестали колыхаться  в такт движениям. Карие глаза вскинулись, вглядываясь в него. Маленький человечек замер, сминая ткань  вязаного свитера. Глаза начало пощипывать. И, впервые за долгое время, не от ветра. Человечек на другой стороне засуетился, начал двигать какую-то доску над обрывом. Ее едва хватило, чтобы дотянуться до другой стороны. Другой, не мешкая, встал на коленки и стал шустро перебираться по доске, держась ладошками за края.

А он все не мог пошевелиться, только смотрел, впитывал глазами слегка размытый силуэт на фоне слепящего восходящего солнца. Из груди вырвался всхлип, когда другое тело врезалось в его, едва не уронив на пятую точку. Руки крепко обняли. И рыженький человечек поднял подрагивающие руки и также крепко обнял.

Он знал!