Улетаю! в небо улетаю.

От земли печальной,

От прощальной боли к воле!

Улетаю! я в небо улетаю.

От земли жестокой

К облакам далеким в стаю

Хелависа “Улетаю”

В далеком-далеком царстве жила-была девушка Анаита. И были у нее прекрасные белоснежные крылья. Каждое перышко было изумительно красивым, аккуратным и мягким. Любой прохожий замирал от восторга, стоило ей проплыть мимо. Она сама была красива, мила и хрупка, как и ее крылышки. Длинные темные локоны густой волной спадали на плечи и спину, а иногда смешливо пушились и норовили уложиться необъятным облаком. Тонкие черты лица, изящные руки и ладный стан. Весь мир и так мог воспевать красу ее веками. Но было кое-что еще… Что делало ее еще более особенной. Еще более уязвимой.

Каждое перышко обладало удивительной силой. Казалось, магия в них способна исцелить всякую хворь, проклятие или же разбитое вдребезги сердце.

И потому одна беда была у Анаиты ‒ впрочем, она о ней и не подозревала вовсе ‒ ее сердце было слишком велико и благородно.  Не могла она пройти мимо израненной души. Будь то соловушка, смешливая девчушка из деревни или же высокомерный зажиточный лорд. Болезни, боль ‒ все это так безмерно задевало девушку, что она сама срывала со своих крыльев мягкие перышки. И каждое перо выполняло свое предназначение ‒ исцеляло, а редкими мгновениями даже воскрешало. О, как пело сердце Анаиты, когда тела были исцелены, души собраны воедино, а сердца радостно трепетали в ожидании новой любви.

Да, порой с прогулки она возвращалась домой без пары выдранных перьев неизвестными в толпе. Но им же правда нужно! Они просто не успели попросить. Она была так рада помочь. И каждое растаявшее в этом мире перышко озарялось улыбкой на ее лице…

Один лишь маленький паучок, живущий в уголке ее кухни, недовольно поджимал лапки, когда хозяйка возвращалась домой без очередного пера, а то и дюжины. Немыслимо! Неслыханно! Он видел рубиновые капли на крыльях, оставшиеся после потери пера. Видел, как Анаита ‒ добрая душа ‒ с каждым годом все тяжелее взмывала в небо. Перышек оставалось все меньше: израненные крылья не успевали иногда заживать, а уж поднимать хрупкий стан в небо становилось все более непосильной задачей. 

Девушка не унывала. Она поможет всем, кому сможет, ведь для этого ей и даны эти крылья. А если не сможет летать в город… Ну, она всегда была готова прогуляться по лесу. Тем более все местные жители всегда ей помогали, давали груженную корзинку с продуктами и изумительной красоты ткани.

Миновало несколько лет с тех пор, как волшебная девушка поселилась в домике в лесу. На ее крыле осталось лишь одно перо. Некогда прекрасные крылья уже не сияли своей чистотой, были испещрены небольшими, но частыми шрамами. Она уже не могла взлететь. В ее сердце иногда расцветала печаль и тоска. Небо манило ее. Крылья подрагивали от желания раскрыться, словить воздушный поток, взмыть высоко-высоко в облака. 

Она помогла стольким людям. Это важнее.

Последнее перо у нее все также выдрал какой-то незнакомец в толпе. Анаита загрустило. Ей хотелось увидеть того, кому ее перышко поможет в последний раз. День был пасмурным. И люди тоже стали какими-то холодными, неприветливыми. Она бродила между лавками, надеясь, что ей дадут свежей выпечки или овощей, как это происходило всегда. 

Но сегодня ее будто не замечали. Точнее… Казалось, что они смотрели на нее, скользили взглядом по крыльям без единого перышка, а затем она просто таяла перед их глазами. Она попыталась привлечь мясника, но тот как-то резко отвернулся, что девушка не удержалась, запнулась и упала на мощеную камнем дорогу, поцарапав коленки и ладошки. 

Странный был день. Анаита отряхнулась после падения, пожала плечами и пошла домой. Поужинает запасами из кладовой.

А затем день повторился. 

И еще. 

И еще раз. 

В конце концов на робкий вопрос о мешочке муки ей ответили “50 медяков”. Она растерялась. Неведомо ей было что это за медяки, серебряные и золотые. А в другой лавке ее и вовсе прогнали… Еда дома уже закончилась. Остались травы для чая да пару картофелин. Девушка и дальше бы бродила по центральной площади, потерянная и ‒ впервые ‒ одинокая, если бы… Если бы ее не окатили водой. С ног до головы. С криком проваливать и не побираться перед их лавкой. Сердце сжалось. Она ничего не понимала. Что произошло… Почему люди вдруг стали такими холодными и злыми! Говорили же, что будем дружить! 

Холодно. 

С тех пор, как ее крылья опустели, ей все время было холодно. Согревал только огонь в печи да солнце. 

Слезы навернулись на глаза. Анаита никогда прежде не чувствовала такой холод. Казалось, впервые холод пробрался не только в ее тело, а куда-то совсем-совсем глубоко, где раньше светило солнышко. Теперь там тоже становилось холодно.

Девушка тихо поплелась домой. Крылья и плечи ссутулились. Мокрая одежда неприятно липла и заставляла мерзнуть еще сильнее. Попросить другую одежду она не решилась. Вернувшись домой, Анаита зажгла печь дрожащими руками, стянула мокрую одежду, закуталась в теплую вязаную шаль и уснула тревожным сном.

Паучок на кухне растерянно водил лапками. Ему было так больно наблюдать за медленно угасающей человеческой девочкой. Казалось, хоть печь топила исправно, в комнате становилось все темнее. Излучаемый доброй душой свет гас. Медленно, безмолвно и неумолимо. Испугавшись, паучок шустро побежал по стене к девочке ‒ такой маленькой и хрупкой на этой кровати. Спустился ей на макушку, надеясь поделиться хоть каплей тепла. Дыхание пугающе свистело. Паучок нервно забегал по подушки, не зная что ему делать. Казалось, еще дуновение ветерка и маленькое волшебство навсегда покинет этот мир. Вдруг лапки остановились. Паучок покачнулся, а затем встрепенулся и шустро забрался под шаль к зарубцевавшимся крыльям.

Тепло.

Первые лучи солнца прокрались в дом через небольшое окошко и защекотали ресницы. Анаита села, сонно потянулась и замерла. Крылья ‒  они были непривычно легкими и теплыми. Она притянуло крыло и изумленно выдохнуло ‒ вновь белоснежное, покрытое восхитительным узором из тончайших ниточек. Она осторожно взмахнула крыльями и, впервые за долгие месяцы, легко вспорхнула над постелью и закружила по комнате.

Паучок лежал на краю кровати, обессилев, и спал. Когда он проснется, то скажет, что больше никто не должен трогать ее прекрасные крылья. Что теперь он будет ее защищать. А пока он бросил взгляд на труды своих и вновь уснул. Теперь эта человеческая девочка в его стае. И уж он-то о непутевой позаботится.