Смог ли бы я простить её?

Это было так давно… Она сделала свой выбор, а я свой.

Всё по-честному, верно?

***

Этой ночью, где-то между горных хребтов, в еловой долине, рёв ветра был столь неумолимо свирепым, что, чудилось, будто он прижимал к земле весь лес, окуная деревья в сугробы: пышные ели трясло туда-сюда словно стебельки колосьев в поле. Но снег не сходил с деревьев по другой причине: вместе с мелким градом он не переставал валить с тёмного неба гигантскими хлопьями. Все звери, птицы, почуяв бурю, давно попрятались в свои норки и дупла — здесь дикая не обжитая местность — на десятки километров вокруг ни намёка на цивилизацию. Кроме одинокой хижины на вершине небольшого холмика, укрытого густым лесом; среди бушующей темноты свет из оконца мерцал в граде снежинок, а из трубы неутомимо поднимался дым — это хозяин берлоги подбрасывал дрова, растаскивал кочергой, позволяя пламени поглотить добавку.

Огонь разгорелся с новой силой, и лисёнок плюхнулся на старенький диван, восхищённый потрескиванием поленьев: такая первобытная система отопления странно привлекала, вероятно, уютом, который не даст ни один обогреватель. Больше часа Тейлз ютился в тепле очага, плотно замотавшись в толстое одеяло; его ботинки стояли у двери, вокруг них растеклась свежая лужица.

Когда лис подтягивал края покрывала, и от резкого порыва ветра задребезжали стёкла, у него невольно вырвался раздраженный вздох: интересно, как долго это продлится! Прошло три дня, и крыша может не выдержать! Буран накатывал волнами, каждая жестче предыдущей. И, хотя свирепые ветры расчистили сугробы вокруг хижины, взяв на себя бóльшую часть работы, снег грозит стать немаленькой проблемой, если не предпринять должных мер. Однако противостоять такой буре никак не получится — можно только сидеть и греться, надеясь что она стихнет поскорее.

Запрокинув на диван ноги, Тейлз лёг на мягкий подлокотник вместо подушки и закрыл глаза.

Он «вне сети» три недели. Взял, так сказать, отпуск, дабы отдохнуть от городской суеты и на время «отгородиться» от друзей. Им сказал, что хочет поработать над собственными проектами, и слегка приврал. Глядя сейчас в потолок, он размышлял над этим:

Доктор Эггман пропал. Восемь лет назад. Временами Тейлзу всё ещё трудно это осознать. Протянулись месяцы, прежде чем всё устаканилось после долгой борьбы. Соник и Салли установили своё правление, старые король и королева передали власть младшему поколению — их семьи, безусловно, были горды, в том числе Прауэры. При этом все с трудом верили, что Соника удастся привязать к семейной жизни — это казалось невозможным! — но ёж лишь тихо жаловался лучшему другу на скукоту, при остальных же не смел хандрить. Ведь мир пришёл в норму! С окончанием войны Моботрополис стал расти экспоненциально, Нотхол был построен заново, также возводились памятники, а Роботрополис начали демонтировать. То было время великого празднования, но кому-то освоиться было… нелегко: Тейлз поддерживал хандру Соника, так как, после свержения Эггмана, ему самому стало скучно; и как не хотелось признавать, он заметил, что разум дрейфует. Он не желал обременять своими проблемами друзей: у них и так было полно дел, ведь королевство занималось реформированием практически с нуля. И Тейлз держал чувства при себе. Сражения, изобретения — вот всё, что он мог вспомнить; помогать Ротору, Сонику и Салли, создавая устройства, помогающие пресечь планы Доктора… Детство выдалось насыщенным и захватывающим, полным опасностей и приключений — каждый день вызов, подталкивающий тело и дух к развитию. Теперь, когда все бывшие «Борцы за Свободу» окунулись в личную жизнь, Тейлз ощущал себя несколько… отставшим? Он ни от кого не закрывался — по-прежнему помогал друзьям с поводом и без, но больше не было той силы, которая удерживала их вместе.

Его гениальный ум стал не так, нужен, и лис боялся, что он начнёт притупляться. Раньше-то голова работала на полную мощность, Тейлз разработал сам и помог разработать и сконструировать множество полезных машин и систем, в первую очередь взаимодействуя с Ротором и Николь. После войны Салли предложила ему должность ведущего инженера…

Двадцать два. Казалось нереально, что он так вырос, будто переселился в тело какого-то другого лиса.

Ветер за окном опять усилился, лис запрокинул голову и уставился в мелькающую белым черноту за дребезжащим стеклом.

Сложно было возлагать вину за скуку на конкретную причину. И можно было избавиться от этой проблемы: принять предложение Королевства.

Но он этого не сделал.

Мог бы быть с друзьями также близок как раньше, но не был уверен, что-то мешало. Все они нашли своё место в жизни:

Влюблялись. Женились.

Заводили детей.

Это не первая ночь, когда Тейлз нудно и упорно думает о своей жизни, и уж точно не последняя. И разрыв связи с некогда близкими друзьями он списал на то, что неохотно назвал эффектом «третьего колеса»: по сути, в их компании он не был в центре внимания, за исключением, например, дня рождения, но после войны это стало происходить ещё реже. Немного детская ревность. Но она в неком смысле помогала ему принять себя: был рад за друзей, было приятно быть с ними, зато, когда они собирались все вместе и обсуждали как похорошели после войны… Тейлз не мог подавить отталкивающее чувство, глубоко скребущее сердце.

С этим он обратился к Наклзу — воспринимал хранителя Мастер Изумруда как некого мудреца.

Ехидна посоветовал расшириться. Тейлз сперва не сообразил, что то имел в виду, и он решил занять себя живописью, рукоделием, и тому подобным, не позволяя острому уму притупляться, заодно прячась от эмоций. Но, к удивлению, Наклз подразумевал романтику или хотя бы общения со сверстниками — вышло неудачно: Тейлз искренне пытался понять этих самых сверстников, но был непреодолимый блок; всё, о чём они хотели говорить, было либо скучно либо слишком поверхностно — эти беседы для ума лисёнка были равносильны нездоровой пище.

Что до романтических отношений… он стал загибать пальцы:

Мина, Ли-Мун, Крим… С этими девушками он впервые попытался встречаться. Редко эти встречи длились и неделю. Хотя их нельзя было назвать катастрофическими провалами, воспоминания о них заставляли дрожать, и не от волнения, а от злости к самому себе: он не чувствовал то, что, по словам друзей, должен был.

И девочек не винил.

Винил себя.

Прошло время, прежде чем Тейлз всё-таки сумел свести все проблемы к одной причине: имя ей — Фиона. Призрачный образ пламенной лисицы будоражил разум. Впрочем, за десять лет её можно было выкинуть из головы… но не получалось.

По этому поводу обратился также к Наклзу; хотел к Сонику с Салли, но они бы не дали толкового ответа: слишком близки. А Наклз описал как трудно забыть первую любовь, притом у Тейлза с этим было больше хлопот, учитывая, с каким разбитым корытом Фиона его оставила.

— Тебе нужно разобраться в себе, понимаешь? — советовал ехидна. Они сидели на краю острова Ангелов, откуда открывался великолепный вид на гладь океана.

— Не совсем, — лис ощутил как уши затрепетали.

— Должна быть причина, по которой ты не похоронил её, — Накс скрестил руки. — После стольких лет-то… Немного самокопания тебе не повредит, по-моему. К тому же так и займёшь себя чем-то.

— Звучит неплохо, — Тейлз почесал в затылке, рассматривая облака вдали. — Но я не понимаю, как?

— Тут уже ничем не могу помочь, — советчик пожал плечами. — Каждый переживает это по-разному. Разумеется, больно встретиться со своими демонами лицом к лицу, но это того стоит, поверь.

— Ну, скоро зима, и времени у меня будет много.

— Тогда воспользуйся этим временем. Ты не пожалеешь.

Идея впрямь хорошая, Тейлз осуществил её, но три недели раздумий ничего особенного не дали. До этого он был уверен, что по неведомому волшебству преодолеет своё прошлое, исцелится от недуга, он желал влиться в мир как все, проводя почти всё время в мастерской, но мысли о Фионе не отпускали.

***

Тейлз откинул одеяло, послав долой пустые мысли, схватил стакан воды, проглотив залпом. Огонь между тем утих достаточно, чтобы оставить без присмотра. На термостате Тейлз выставил температуру на ночь, не желая увидеть свисающие с потолка сосульки, когда проснётся. Прибавив ещё пару одеял, лис растянулся на диване; треск костра отвлекал от глубоких размышлений, хоть и не надолго, а ветер завывал всё так же. Однако дневная усталость заставила провалиться в сон.

«…Ты не можешь доверять никому»

Тепло её ладони на щеке… мелькнуло. Хотя боль не появилась, мощь удара выросла стократ: Тейлза развернуло, и он полетел над землёй — ненавистный смех Скорджа жёг уши, слабые выкрики Соника едва слышались. И кошмар перевернул всё с ног на голову: вместо земли Тейлз стал падать к небу — лес под ним стремительно удалялся, уменьшался, а очертания двух ежей, напавших друг на друга выглядели ничтожными точечками. Рука невольно потянулась, рот открылся в тщетной надежде, что он сможет позвать друга, но слова не выходили, будто лис под водой. Снизу, прямо у ног, сгущались тучи — чудовищный туман растекался повсюду, треща молниями во все стороны. Тейлз пытался вылететь, раскрутив хвосты, но не двигался с места, — был абсолютно беспомощен, способный лишь барахтаться, утопая в бездне, пока вездесущий гром долбил по ушам, а ледяной дождь резал глаза. Тьма сгустилась, окутала, и спину до самого сердца проколол бездушный взгляд голубых глаз — Фиона стояла прямо там, в центре полыхающего тайфуна! Её милая вкрадчивая улыбка, шепот над ухом: «…Ты не можешь доверять никому».

Тейлз моргнул — Фиона исчезла.

Но исчезла только с глаз долой. Зловонные слова заполонили голову:

«Просто сдайся».

В ответ никакие слова не шли с языка — прогорклая вода залила лёгкие, выливалась изо рта, удушала.

«В чём смысл? Ты ребёнок».

Голос скрёб череп изнутри, затыкать уши бесполезно. «Оставь меня в покое!» — всё, о чём просил Тейлз. Он устал, а тьма поглощала словно зыбучие пески. Руки, ноги сковало — не сбежать.

«Она бы никогда тебя не полюбила, малой», — насмехался и Скордж. — «Слабак».

«Не могу думать!» — прежде чем муть поглотила лиса, он успел увидеть зелёного ежа, машущего на прощание, услышать его смех, который вскоре начал становился всё более отдалённым. Когда вдруг прозвучал глухой удар: звук, едва слышный за шумом шторма, но лиса разбудил.

Огонь в очаге угас — тлели угольки.

Раздался ещё один удар, стук о дерево, и уже чётче — Тейлз встрепенулся: уши торчком, дышать тяжело, будто на животе лежит камень, а мех на лбу влажный от холодного пота; реакция после сна притуплена, и лис резко озирался вокруг, силясь поскорее сообразить, что и где. Неожиданно грянул следующий стук, ещё громче, а с ним приглушенный голос — дверь! Кто-то у двери! Посреди такой метели! Тейлз сошёл с ума… так подумал. Но проверить надо, и он подскочил и помчался к выходу, споткнувшись о порожек; на мгновенье пришла мысль, что и не надо нервничать: в конце-концов это могло быть эхо сна. Тем не менее он приложил ухо к дубовой плите, ожидая знака — последний глухой стук был таким тихим, что лис мог и не услышать, если бы не прислонился ухом. Только тогда он схватил фонарик и метнулся к окну сбоку, посветил: в гуле метели, через мелькающие снежинки в темноте, виднелась стройная фигура, которая прилегала к двери; она держалась на ногах всего секунду и упала на колени — Тейлз теперь бросился к замку, повозился с ним немного и распахнул дверь — мороз и снег ворвались в дом, а девушка, на грани потери сознания, повалилась через порог, её тело рухнуло на пол, даже не пытаясь поддержать себя; на ней не было ничего, кроме чёрной майки и штанов, притом всё порвано, налипший снег и засохшая кровь испортили малиновый мех — разум Тейлза всё ещё был утомлён сном, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, на кого он сейчас смотрит.

Присев на корточки, Тейлз пытался поверить глазам — та, из-за кого он мучается, прямо здесь.

Фиона пошевелилась, явно не узнавая его; глаза еле приоткрылись:

— Пожалуйста… — произнесла она чуть громче шепота. Ледяные кристаллы инеем покрыли её ресницы, усы, нос; дыхание было быстрым и слабым. Её рука тянулась к его ноге — жест отчаянный, сломленный. — Помоги.

Сколько себя помнил, Тейлз ставил себя выше других всегда — такова его натура. И Фиона не исключение.

Тень сна рассеялась как дым на ветру, и Тейлз, уронив фонарик, сорвал с вешалки пальто, укутал Фиону — она была ужасно лёгкой — тем скорее он отнёс её в тепло. Уложил на диван, завернул поплотнее и ринулся разжигать огонь; полена точно живые упорно не желали поджигаться, и пара минут показалась вечностью, ведь Фиона была на грани необратимого обморожения. Тейлз не впервые сталкивался с чем-то подобным, далеко не в первый, но она была плоха: такая хрупкая, такая холодная, обмякла в его руках, будто её уже нет, — Тейлз сдерживался, чтоб не дать себе пощёчину за то, что из-за предосторожности так долго не открывал дверь, и его неверие, обида не позволили помочь сию же секунду, а вогнали в ступор.

Её судорожный вздох заставил выпрыгнуть из кожи вон, позабыв обо всём на свете. Она оттаивала, теперь сильно тряслась, хотя медленно, словно улитка, подползала к очагу. Ей нужно было нечто большее, чем пальто, и Тейлз подумал об одеялах, которыми укрывался сам, но потом взглянул на её мокрую одежду: дрянная майка и непонятные штаны прилипали к телу, а ему надо, чтобы она высохла быстро и не подхватила при этом пневмонию — тогда он стянул с неё пальто — она слабо попыталась схватить, а не получилось — и лис побежал в ванную за аптечкой: выхватил из набора длинные ножницы и несколько больших полотенец, но, вернувшись, застыл перед Фионой в нерешительности. Процедура требовала точности рук, да и девушка может банально дёрнуться неудачно, и горе-доктор случайно вгонит лезвие ей в кожу, тем не менее он постарался успокоиться, взять ножницы обеими руками так твёрдо, чтобы ни за что не ранить, только тогда, ещё раз переведя дыхание, наклонился к ногам, дрожащим, но требующим помощи, — поддел кончиком лезвия край штанов и начал резать. Пропитанная талым снегом ткань поддавалась легко, а майка и без того была пучком лоскутов — два аккуратных надреза и готово — тряпьё в огонь, и Фиона лежит обнаженная. Когда ей станет лучше, она может возненавидеть за такое, но нет времени думать — надо просто действовать, контролируя себя. Так Тейлз схватил первое полотенце, резвыми движениями стал растирать её мех и шевелюру, обходя ссадины и порезы, но не откровенные места, хотя старался сохранить её скромность и, лишь мельком убедившись, что там ран нет, не смотрел. Остальные участки тела, особенно пальцы, растирал так тщательно, что на всё не хватило одного полотенца, потому и взял два — он счистил много застывшей крови, а главное впитал всю холодную влагу, и ещё раз осмотрел изящное тело, но, тут же вспомнив, что этот тело женское, крепко зажмурился. Как и хотел, набросил на неё два одеяла, подвернул немного, и рядом откинулся на спинку дивана — всё, что мог, сделал. Дальше только ждать.

Что бы с ней не случилось, ей довелось пройти через испытание. Мех жесткий, должно быть, давно не принимала хороший душ. Голова тоже вся лохматая.

Теперь Тейлз смотрел на её уставшее лицо в замешательстве: до этого момента не было ни секунды, чтобы обдумать ситуацию. Совершенно не предсказуемо! Как она сюда попала? Но Тейлз откинул голову на подушку, подавляя наплывающую волну вопросов.

Она жива. Вот что важно.

Её уже не трясло, и она свернулась калачиком; дыхание стало куда ровнее и глубже, и, хотя ушло больше времени, чем хотелось бы, это не могло не радовать. Однако её тень от огня мельтешила по стене и потолку — чёрный изломанный силуэт напомнил о кошмаре. «Почему я?» — очевидный вопрос, но столь широкий, что ответом может быть что угодно: от судьбы до невезения. Десять лет Тейлз потратил, чтобы выбросить эту лису из головы, чтобы кое-как двинуться по жизни дальше, и напрасно. Сотни ночей он провёл, размышляя, строя сцены, как встретится с ней лицом к лицу, представлял, что скажет, что сделает, но сейчас, когда она в таком состоянии… в его сердце не могло возникнуть ярости. Нечестно! Фиона не заслуживает его доброты — в этом Тейлз давно пытался себя убедить после всех её выходок, всей боли, причинённой не только ему, но и многим друзьям. Из-за неё Тейлзу пришлось бороться с собой, чтобы решиться хотя бы встречаться с кем-то, и то не вышло. И он скрывал всю проблему, пока не выложил Наклзу.

Но Тейлз всё равно испытывал эмоции, которые не мог облечь в слова. Не мог и дать ей умереть, потому что так неправильно. Вдобавок в её голосе звучало отчаяние, совсем не похожее на тот образ, с которым она его оставила. Предчувствуя, что вот-вот начнёт себя накручивать, Тейлз подхватился на кухню за глотком воды, но, оперевшись на столешницу, он не отрывал взгляда от подопечной: почти с головой укуталась в одеяла, купалась в жаре, крепко спала. Лис вскинул голову к потолку и испустил прям-таки взрывной вздох — не может он её ненавидеть!

И снова он повторил: главное, что теперь она в тепле, — остальное подождёт до утра.

***

Трудно заглушить такой поток чувств, но, к своему же удивлению, Тейлзу удалось поспать. С утра шторм поутих, но небо всё ещё закрывала белизна, снег валил, хоть и тихо. Первая мысль — проверить Фиону — она мирно спала, а мордочка совсем чуток высовывалась из-под одеяла; лис взял термометр и осторожно сунул ей в рот. И засмотрелся: зубки в порядке — отлично! — клыки острее, чем у него. Но в остальном… Боже! Она казалась Тейлзу милой даже сейчас: вся взлохмаченная и израненная, с топорщащимся и до жути жестким мехом — это же неправильно! Тейлз отвернулся, решив растопить огонь. Огонь в очаге стал обгоревшими брёвнышками, которое рассыплются в пепел от прикосновения, а Фиона, когда проснётся, должна ощутить тепло.

Во время войны случалось, что раненые после травм не просыпались неделями. Если с Фионой этот случай, нужного оборудования у Тейлза нет. К облегчению, хотя бы температура у неё нормальная, да и в целом она не прям уж сильно помятая, но это ни в коем случае не повод, чтобы не беспокоится.

Тейлз повременил с завтраком: ограничился батончиком и водой, и сел рядом с Фионой, смотря и не зная, что ещё можно сделать. Также будет неплохо, если он будет рядом, когда она зашевелится, к тому же, желание работать с вечера как улетучилось, так и не вернулось. И Тейлз не зря тут сидел: жуя батончик, уловил себя на мысли, что Фионе понадобится одежда — женской, разумеется, у него не найдётся, — её-то всё-равно была разрезанными лентами даже до того, как он поработал ножницами. И кое-какие подходящие вещички он отобрал, зато мелькнувшая мысль о девушке, носящей его одежду, заставила щёки разгореться. Вот за это он себя отчитал. Отнёс стопку вещиц и аккуратно уложил у головы Фионы, затем уселся за книжку, рассчитывая отвлечься: нужно лишь потерпеть — она должна очнуться скоро.

***

Два дня спустя

Первое ощущение — жара: удушающая, изнуряющая, хотя в какой-то мере радушная; во рту такая сухость, что язык едва ворочался, а если и ворочался, то зудел от жажды. Тяжелая голова ныла от тупой боли, и сдавалось, что стоит чуть неправильно пошевелиться, черепушка расколется, и мозг вывалится — изнеможенная девушка поморщилась, кое-как перевернулась на бок, натащив одеяло на глаза, и требовала солнце взять выходной.

Так, стоп.

Разум немного прояснился, и до Фионы дошло, что она не мертва.

Несмотря на слабость и ломоту, она отбросила одеяло и попыталась свести все разбегающиеся мысли в одну кучу, но холод в доме заставил обнять себя — только тогда поняла, что обнажена. Тут же что-то треснуло рядом, и лиса вскочила — ноги подкосило: суставы приходилось изрядно напрягать; а треснуло полено в камине. Огонь источал тепло — Фиона убедилась, поднеся ладони, — но тело голое, и всё равно зябко, поэтому она потянулась за одеялом и заметила кое-что на столике сбоку: ровную стопку одежды, стакан воды и записку. Почерк простой и аккуратный:

«Хочу заранее извиниться за твой… внешний вид. Я мало что мог сделать, чтобы ты согрелась, так что, надеюсь, ты простишь меня за это.

Эта одежда для тебя, не стесняйся. Ванная комната в коридоре сразу справа. Я скоро вернусь. Тогда сможем поговорить, если захочешь.

– Т.»

— Тэ… Какой-то Тэ… — Фиона размышляла вслух, постукивая пальцами по листку. Тем не менее доброту оценила: не привыкла к такому отношению.

Из одежды: обычный свитер, штаны и пояс; размер большой, зато пояс возьмёт эту проблему на себя. Под вещами нашлись туалетные принадлежности: новое мыло, чистая зубная щётка и расчёска — тот, кто ей помог, либо на самом деле такой щедрый, либо хочет таким казаться. Впрочем, не воспользоваться этим попросту глупо, и Фиона взяла в охапку всё добро и пошла в коридор. Прихрамывая, заглянула в окно: за запотевшим стеклом сугробы и снег, сыплющийся сверху, и больше ничего, — лиса огорчённо вздохнула и вошла в ванную: душ большой, особенно для одного человека, зато упорядоченный. И после возни с краником потекла вода, ледяная на её руке.

Фиона и забыла, как скучала по проточной воде.

Подождав минутку, она влезла в ванную, и по ней заструился горячий дождь. Почти слишком горячий, но Фионе пришлось признать, что это очищение, и терпеть. Нежась в паре, она взглянула под ноги: белый чугун испачкался пятнами грязи и какой-то дряни, засохшая кровь комками отделялась от шерсти, и чёрная струя мути стекала в слив — обо всём этом можно забыть.

Когда она глубоко вдохнула, пар наполнил лёгкие, и впервые на своей памяти она улыбнулась по-настоящему искренне.

Я сделала это. Я правда сделала это.

В глаза попала влага. Но не из душа. И даже осознав это, сдерживаться Фиона не собиралась.

***

Он нетерпеливо постукивал по краю крышки от ящика с инструментами, неуверенный, сколько ещё можно ждать, прежде чем обратиться за помощью. Фиона не может спать так долго. Верно? Она, без сомнения, обезвожена — это проблема. Заливать воду ей в горло насильно? Купать её? Не бред ли это? Что делать… Что? Даже если захотеть, добрать до больницы не выйдет ещё несколько дней, судя по прогнозу, да и есть риск, что кто-то как-нибудь узнает Фиону, и тогда дело дрянь.

Но если ждать… она умрёт.

Как же это невыносимо!

Тейлз потратил два дня, чтобы как-то рационализировать ситуацию, но всё, что он мог — без толку бороться с эмоциями. За свою жизнь он мог быть кем угодно, но никогда не был беспомощным. Это сводило с ума. Механик решил провести техобслуживание «Торнадо» лишь затем, чтобы отвлечься от Фионы, но и проверить самолёт никогда не излишне. Хотя погода в любом случае не лётная, он был бы дураком, если бы передумал. Но Фиона из головы не лезла, и Тейлз даже написал список, чтобы не пропустить что-нибудь важное в самолёте, и всё равно, оглядываясь на бумагу, заметил, что пропустил — пошёл на попятную, издав, что-то среднее между разочарованным рычанием и стоном безумия.

Наберись терпения.

Просто наберись терпения.

Из-за моего терпения она умрёт.

Спокойнее!

Взгляд упал на часы: половина одиннадцатого. Фиона одна слишком долго! Тейлз отбросил бумажку и схватил пальто, бросившись назад в хижину. Снег валил, кусал за нос и уши, зато мастерская недалеко от домика — вскоре он вставил в замок ключ, ворвался внутрь, уже выпрыгивая из сапог, и ринулся к очагу, а Фиона… исчезла.

Ну и…

Паника охватила — столько мыслей пронеслось за мгновенье. Но потом уши уловили звук бегущей воды, и Тейлз аж приложил руку к груди, которая опустилась до рёбер от глубокого расслабленного выдоха. Она просто принимает душ. Всё хорошо.

Но не успел он выйти в коридор — уши взвелись: Фиона там плакала, и громко. Тейлз подбежал к двери и постучал так спокойно, как смог, ведь волнение разрывало сердце.

— Ты там в порядке?

Захотелось прикусить язык: звучало больно банально и, главное, отстранённо. Но уже поздно.

Тем не менее через дверь было слышно, как Фиона силилась подавить рыдания. Странно. Тейлз отчётливо помнил, что даже до предательства она презирала подобное, без обиняков считала унижением, а сейчас… после нескольких затяжных всхлипываний, вода перестала течь, занавеска открылась, а она не торопилась с ответом. Тейлз же, прислонившись к двери ухом, пытался сосредоточиться, понять, нужно ли сказать что-то ещё или лучше ждать. Было тихо, настороженно. И даже в тишине, в которой слышно как её мокрые стопы иногда скользят о плитку, её голос прозвучал едва уловимо:

— Э-эм, да, всё хорошо. Спасибо.

Это точно она? В головёнке Тейлза тут же проросла некая многомерная теория, но он её пресёк.

— Тогда я жду возле камина, ладно? Просто хотел убедиться, что ты в порядке. — Может, он и хотел спросить что-то ещё, но решил, что лучше взять с неё пример: помолчать.

— Хорошо, — всё, что она сказала.

Оставив девушку в покое, Тейлз нехотя подошел к дивану, уставился, почёсывая затылок: на этом диване он провёл почти целых два дня. Впрочем, ещё пару минут не убьют. Заодно есть время, чтобы успокоится.

***

Он ушёл… Кто он?

Судя по принадлежностям в тумбе у раковины, у него длинная шерсть, и он прилежно за ней ухаживает: тут и гребни, и не один вид расчёсок, мощный фен, — а раз он весь такой вежливый и добрый, то не будет возражать, если этим попользуется гостья, так? Сам сказал «не стесняйся». Впрочем, Фионе хватило той расчёски, которую незнакомец приложил к одежде, а из тумбы взяла лишь фен — не стала портить чужое своим мехом, который клочьями застревал на зубьях расчёски. Старалась высушиться побыстрее; выдёргивая и выглаживая шерсть перед зеркалом, нащупала под каштановыми лохмами желтую ленту, свой бантик, лучик света, о котором тоже успела позабыть — когда фен отработал своё, оставалось поправить причёску, делая акцент на ярком украшении.

И тут она обратила внимание на свою изящную фигуру, на свежий пушистый мех, на симпатичные формы, и вспомнила забавную деталь: этот добряк раздел её и видел голой — интересно, как ему: понравилось, не понравилось? Хотя тело сейчас не идеальное: много ссадин, порезов, от некоторых, скорее всего, останутся шрамы. И вообще лучше одеться — не время для шуток.

Как и думала Фиона, что штаны, что свитер — великоваты, однако потуже завязанный пояс свёл неудобство на нет. И тогда она решительно, но осторожно, выглянула в коридор: тут чужое место, и она здесь чужая, а чего потребует хозяин за спасение неизвестно, поэтому Фиона, хоть и нервничала, но была начеку. Всё, что её сейчас волновало — это её жизнь. Она прошла, даже прокралась, к комнате, где очнулась: он сидел спиной к ней, лицом к огню; лисица сразу признала сородича — эти острия ушей ни с чьими не спутаешь. Сделав ещё один тихий шаг, она продолжала разглядывать его — в нём есть что-то, до боли знакомое… поразительный золотистый мех, а белые пучки усов неповторимы! Но спустившись взглядом ниже, Фиона зажала рот рукой: на пол небрежно свисали два хвоста.

Кровь в жилах застыла, но как она ни пыталась подавить возглас, его уши всё равно дёрнулись.

***

Сидя в кресле, Тейлз оглянулся. И проглотил язык.

Фиона вытянулась в струнку и глядела ошалелыми глазами, которые полны чего-то, чего Тейлз не понимал. Она попятилась. Но с такого расстояния он не был угрозой!

Тогда и понял, что в её глазах: страх. Тогда же и открыл рот, но не смог и слова сказать — Фиона бросилась прочь.

Она боится… меня? Что за…

Она была его врагом — и испугалась. Он был героем; по крайней мере, так думал. И никто никогда не боялся Майлза Прауэра. Шок, промелькнувший на её лице, вогнал в ступор, чуждое ощущение. В душе Тейлз надеялся, что она будет самой собой: даже насмешки с сарказмом были бы приемлемы, лишь бы показать, что с ней всё хорошо. Раньше, когда она получала удар по своему себялюбию, всегда так отвечала. Но не в этот раз. В этот — просто сбежала.

Драгоценные секунды прошли, пока Тейлз соображал, что вообще произошло. Зато затем впрыгнул в сапоги!

Вырвавшись через распахнутую дверь и словив носом ледяного воздуха, он сразу заметил следы, понял, что она побежала к деревьям за хижиной. Утро стояло тихое, безветренное, снег шёл слабый, но действовать предстояло быстро: её тело на пределе, к тому же она босиком — ноги до колен должны онеметь моментально, но когда лис взлетел, глаза округлились: мог видеть лишь очертания лисы, которая неслась по сугробам, разметая снежную пыль, но всё-таки выдохлась — повалилась, а ползла всё равно.

— Фиона! — крикнул Тейлз, подлетая.

Когда приземлился и подошёл к Фионе со спины, она швырнула в него снега так жалко, будто ей наплевать как это выглядело. Но горячие и неудобные слёзы выдавали отчаяние. Она растянулась на снегу, изо всех сил старалась отползти, плакала и стонала, но не останавливалась. Что делать? Тейлз сел на корточки и положил ей на плечо руку, надеясь утешить, но она наотмашь ударила — хлестнула по щеке.

— Отойди от меня! — орала она.

Пощёчина ошеломила, как тогда, но в ней не было той силы и злобы, которая была в прошлом. Единственное, что мог Тейлз, — попробовать ещё раз. Протянул руку снова, и снова словил шлепок по щеке, более прицельный.

— Да уйди!

— Фиона, — он произнёс её имя так нежно и успокаивающе, что произвёл впечатление на самого себя.

Нервный комок в груди давил на сердце — больно видеть её такой. А она силилась оттолкнуть руку. Напряженно кряхтела, пытаясь подняться. Прохрипела:

— Пожалуйста. Отпусти меня.

— Я не могу.

— Не хочу я в тюрягу, — рыдала она. — Не для этого так далеко зашла!

— Фиона, — тихо повторил лис, поглаживая её плечо. — Я не собираюсь тебя сдавать.

Вспомнилось напутствие Наклза о том, что есть причина, по которой он не мог её забыть. Может её уже и не надо выяснять?

Фиона замолчала. Её трясло как в лихорадке, а одежда ни в коем разе не помогала — надо вернуть её в тепло немедля. И лучше просить прощения, чем разрешения, верно, Соник? Тейлз подхватил её на руки — она уже не сопротивлялась, вообще вела себя тихо, но не смотрела на него; в один момент теснее прижалась к груди, также отводя взгляд. Так она хотела убежать или нет? — удивлялся Тейлз, когда занёс её в дом.

— Грейся, — прошептал он, посадив её на диван, а сам пошёл снимать сапоги и закрывать дверь.

Тейлз рискнул оставить её одну ненадолго: пускай успокоится. Да и с кухни он её видел. Вернулся же с двумя кружками горячего шоколада — одну поставил на столике перед Фионой — она мельком глянула, а потом снова уставилась в пустоту; когда Тейлз сел, она успела бесшумно схватить кружку — держала на коленях, смотрела на пар, ища ответы, которые тот не даст. Молчала, но Тейлз не подталкивал. Так лучше. Хотя на самом деле он не был уверен как к ней подойти: они не смотрели друг другу в глаза, а она всё время поглядывала в сторону двери.

Сделав глоток, он откинулся на спинку, наблюдая: она заняла место ближайшее к двери — он на противоположном конце.

Не закрывая напряженных глаз, она, наконец, хлебнула немного, но поставила кружку на стол.

— Фиона.

Она вздрогнула, и Тейлз вздохнул с облегчением, благодаря себя за то, что дождался, пока она поставит кружку. Но радости не было: Фиона подтянула к себе колени, прикрывалась ими, — от этого заболело в груди, возникло чувство, что ты ужасный злодей.

— Знаю, ты не хочешь говорить. Представить не могу, через что ты прошла. — Он смотрел на неё в надежде, что она ответит тем же. Но нет. Тогда он поглубже вздохнул: — В общем, я готов подождать. — В этот момент она подняла взгляд – растерянный и удивлённый взгляд. Тейлз удержался, чтобы не сглотнуть: — Я хочу, чтобы ты знала: я здесь ради тебя, несмотря ни на что, Фиона.

Кажется, это зрелое высказывание. Тейлз попытался выразить то, что, по его мнению, сказал бы Наклз. Однако её глаза до сих пор полны неверия, кремовый мех под ними был темнее, чем на щеках. Губы зашевелились, и послышался едва уловимый шепот:

— Почему?

— Я не знаю, — лис пожал плечами. — Это ведь правильный поступок? Разве нет?

— Нет, — неуклюжий писк вырвался из горла. Она тихо прокашлялась: — Почему ты взял к себе меня?

Тейлз пытался быстро подбирать слова:

— Тебе нужна была помощь. Я не мог отказать.

— После всего, что я тебе сделала, ты просто поможешь мне без вопросов? — Она прошипела это на одном дыхании. Нарочно давила на нервы. Отчасти Тейлз хотел нагрубить и высказать, что накипело давно, но держал себя в руках.

— Слушай, — произнося это слово, он заодно вздохнул. — Я понял, что важно помогать окружающим, даже если не всегда хочешь. — Последнее вырвалось само. Вот длинный язык. Гениально!

Фиона пристально смотрела. Искорка её прежнего «я» промелькнула в широких зрачках. После длинной паузы, она произнесла… неуверенно, словно боролась с собой:

— Ты ненавидишь меня. Не так ли?

Тейлз поставил чашку:

— Нет.

— Как? — она шумно привстала. Слёзы капали на штаны. — Как ты так можешь?

Далеко не так Тейлз представлял этот разговор… Надо выкручиваться.

— Фиона, даже при том, что мы враги, ты не нападаешь. Этого хватает, чтобы дать тебе шанс. — Он сделал паузу, выигрывая время на подумать. — Думаю, я не смог бы тебя возненавидеть, даже если бы захотел. — Искреннее заявление, но почему-то было больно неловко произносить его вслух.

— Ты… — она вытерла глаза рукавом. — Ты не можешь доверять никому. — Эти слова обожгли уши. Пламя обиды вспыхнуло в груди, но лис всего лишь поджал губы. Фиона давила на самое больное: — Помнишь?

— Конечно… — лис впервые отвёл взгляд.

— Итак, — теперь её голос задрожал. — Ты должен был дать мне сдохнуть!

— Говорю же, нет! — Тейлз шокировал сам себя, когда повысил тон. Рот Фионы захлопнулся.

Он придвинулся ближе — она прям-таки вжалась в подлокотник, до последнего отталкивала. И понадобилось напрячь волю, чтобы положить руку ей на колено и ещё раз взглянуть с глаза:

— Фиона, прекрати это. — Он старался звучать утвердительно, не оставлять места для спора. А она сидела как мышь в углу, ждала чего-то страшного и неминуемого. — Я помогаю тебе, потому что хочу. Вот так просто, да. — Он даже ненамеренно избегал витиеватых объяснений – слова шли сами. — Всё будет хорошо. Пожалуйста, поверь мне.

Она ничего не сказала. Сидела, не шевелилась. Лицо было нечитаемо. Но вдруг…

Фиона обняла Тейлза.

В её-то состоянии, справилась довольно резво.

И это было сокрушительно. Она израсходовала все силы, не выдержала и заплакала ему в плечо; глаза были красными и опухшими, но всё равно плакала. Биение сердца у его груди — сильное и быстрое — заставило также часто биться и его сердце, а щёки запылать, и он ответил на жест: ласково прижал к себе. Её спина вздрагивала под его руками. Как помнил, Тейлз знал, что она считала позором и унижением показать слабость перед кем угодно, но был даже горд, что для неё он — не «кто угодно».

Главное, не расплакаться вместе с ней.