— Не фея, — прокомментировал Гриндевальд, когда они вернулись. — Обычный человек, хотя очень светлая. А кого ты убил в начале лета? Из тех, кто мог быть с ней знаком?

— Я смутно помню, — признался Эстер. — Но, вроде, был школьник. Он был мне бесполезен, и я приказал его убить. Он мог быть с ней знаком.

— И не сообщил своей юной возлюбленной, что это был ты, разумеется.

Эстер подавил в себе желание зашипеть в ответ, понимая, что Гриндевальд просто издевается над людьми в целом и над ним в частности.

(Раньше он бы его убил. Сейчас тоже очень хотелось, но Гриндевальд был нужен, нужнее всех, нужен катастрофически.)

— Тогда она не захочет со мной общаться.

— Логично, — хмыкнул Гриндевальд. — Впрочем, это на данный момент неважно. Расслабь сознание и дай мне посмотреть, что на самом деле произошло и как ты понял, что она в опасности, а этот свинозадый юноша её ударил.

Всё естество Эстера противилось этой мысли — но они с Гриндевальдом уже подписали целый огромный контракт, он продумал все подводные камни…

Все ли?

Гриндевальд, на редкость ехидный старик, видел насквозь его метания и издевательски ухмылялся.

— Хорошо, — медленно сказал Эстер.

Гриндевальд поднял палочку.

Эстер точно знал, что никому и никогда не позволял поднимать на себя палочку, но…

Но.

Он уже согласился на всё, что только можно.

И Астра обиделась, подумав, что он применил к ней легиллименцию. Что он точно знал — так это то, что он точно не хотел обижать Астру.

И вообще… вдруг его безумие передастся Астре?

Он медленно, медленно, очень медленно кивнул.

И погрузился во тьму.

А потом увидел перед собой дверь.

Дверь была обшарпанная и находилась под лестницей. Очевидно, это был чулан.

Он стоял в коридоре. Он стоял в коридоре перед дверью в чулан под лестницей.

Он точно помнил, что никогда не был ни в каком таком коридоре ни в каком таком доме.

— Где я? — тихо спросил он у этой двери.

— Не знаю, — спокойно ответил рядом старческий голос, и Эстер повернулся и увидел Гриндевальда. — Однако, — добавил он, прежде чес Эстер успел что-то ответить, — это не твоя память. Это дверь в чужое сознание. Да, она в твоём сознании. Но она ведёт в чужое. Откуда она здесь взялась, м?

Он сказал это таким тоном, как будто Эстер был сам виноват в том, что у него была эта дверь.

Хотя он и так знал, что это плохо. Что он даже не знал, что в его голове есть переход в чужое сознание. Он настолько запустил своё сознание, что перестал замечать даже такие вещи.

— Пока я был безумен, могло произойти что угодно, — сказал он Гриндевальду недовольно.

— Я уже догадался. Но вот в чём вопрос… Мы сюда перешли не напрямую через твоё сознание. Мы сюда перешли через один из твоих крестражей. Какой — я не знаю. Но именно он дал нам проход к этой двери. Что бы это могло значить, а?

Эстер некоторое время сопоставлял факты.

— Что кто-то напрямую контактирует с моим крестражем. Активно и долгое время.

— Какие мы умные. Когда не надо. — О, Гриндевальда очень, очень хотелось убить. А до этого запытать круциатусом. Невероятно. Однако. Эта дверь может открыться случайно, когда кто-то из вас испытывает сильные эмоции. Но сейчас мы можем открыть её смециально.

И, прежде чем Эстер успел что-то сказать, он подошёл и дёрнул за ручку.

Внутри действительно оказался чулан. Чулан под лестницей. Он был маленький, очень маленький, и там едва помещалась кушеточка, почти такая же старая, как у Гриндевальда в камере, и полка для вещей.

На кушетке лежала девочка — на вид лет пяти, но Эстер откуда-то точно знал, что ей около восьми. Вид у девочки был очень худой и болезненный. Она была как будто истощена, и вся в синяках и порезах. Она была одета в мальчишеские штаны в несколько раз шире её самой, а майки у неё не было — вместо неё туловище было замотано окровавленными бинтами.

И Эстер, конечно же, знал, что у всех людей глубина сознания выглядит как ребёнок. И, конечно же, знал, что вид этого ребёнка чаще всего является реальным воспоминанием.

Реальным воспоминанием состояния, которое очень часто встречалось в детстве у человека. Или комбинацией нескольких частых состояний.

Девочка спала, повернувшись лицом к стене.

— Что-то мне даже комментировать не хочется, — выразил его мысли Гриндевальд. — У твоей возлюбленной фройляйн на редкость интересное прошлое.

Он подошёл к девочке на кушетке, спящей без одеяла и подушки, осторожно авзял её за голое плечо и перевернул на спину.

И стало видно, что у девочки впалые щёки, синяки под глазами, синеватые губы и распухшая, синяя скула с необработанным кровоподтёком.

Эстер присел на одно колено рядом с кроватью, осматривая кровоподтёк на лице маленькой Астры.

Что-то было не так.

Всё было не так, прошлое Астры, очевидно, было ещё хуже, чем его собственное, но что-то было ещё более не так, что-то было совершенно точно неправильно, совершенно точно не соответствовало реальности.

Он осмотрел лицо Астры внимательнее: кровоподтёк с засохшей корочкой, чёрный синяк на всю скулу, синеватые губы, впалые щёки запавшие глаза, болезненный измученный вид.

— Мы в её сознании, — напомнил Гриндевальд. — Мы не можем её вылечить.

— Я знаю, — отчего-то хрипло сказал Эстер. И наконец понял, что не так. — У неё шрам.

— Что? У неё на память о детстве должно было остаться много шрамов.

— Нет. — Эстер провёл пальцем по тонкой молнии у неё на лбу. — У неё шрам Гарри Поттера.

— Того младенца, который тебя якобы победил? — Эстер не видел, но точно знал, что Гриндевальд приподнял бровь. — Интересно. Ты уверен?

— Я уже ни в чём не уверен, — честно сказал Эстер. — Однако шрам точно такой.

На этом моменте замученная девочка наконец открыла глаза — яркие и невероятно зелёные.

Эстер встал.

— Пошли в настоящее в её сознании? — предложил Гриндевальд, подавая ему руку.

Эстер принял её — и они шагнули в изумрудный взгляд.

И теперь видели девушку, которая стояла у окна в обычной маггловской кухне и с отрешённым видом читала письмо. С ней стояли трое магглов — уже знакомый им жирный Дадли, взрослый маггл, явно его отец, и тощая тётка, чертами лица отдалённо смахивающая на Астру. Они все были бледны, и, очевидно, были в ужасе, но при этом крайне злы.

— Девчонка! — зашипела вдруг тётка. — Говори, что ты натворила, иначе Вернон забьёт тебя до смерти, а потом заставит голой мыть полы!

Астра с всё таким же отрешённым видом оторвалась от письма и положила его на стол.

— Меня исключили из Хогвартса, — спокойно сказала она. — За волшебство. Соответственно, с этого момента я могу творить волшебство сколько угодно — и ничего хуже мне уже не сделают. Да, они уничтожат мою волшебную палочку — но я знаю, где взять новую. И, если я не буду использовать непростительных заклинаний, ничего плохого не случится. — И тут — казалось бы, ничего не изменилось, но, может быть, тени так легли? — её лицо стало совершенно жутким. — А я не буду, — каким-то потусторонним тоном продолжала она. — Я заткну вам рты, чтобы вы не кричали, нашлю на вас заклинание щекотки, заставлю танцевать несколько часов, пока вы не умрёте от шока или разрыва сердца — мне без разницы, от чего.

Эстер понял, что смотрит на неё с восхищением.

— Хорошая фантазия, — как-то завистливо прокомментировал Гриндевальд. — И никаких непростительных.

Толстяки и тётка побледнели ещё больше. Астра направила на них палочку.

— Хотите, я сделаю это сейчас? — обманчиво мягко предложила она. — О, хм… я думаю, заставлять вас всех танцевать — не слишком разумное решение, да? Возможно, вы будете танцевать… а Дадли я на ваших глазах расчленю заклинанием для разделки курицы. Он будет истекать кровью, но будет всё ещё жив… некоторое время. Пока он будет жив, я тоже нашлю на него щекотку — зачем же его обделять, правда?

— Почему я никогда не учился готовить? — восхищённо пробормотал Эстер.

— А среди твоих Пожирателей никто нас и не научит, — печально согласился Гриндевальд.

— Эй, — робко сказал жирный кузен Астры. — Ты же только что меня спасла?

— Да, — с улыбкой согласилась девушка. — Потому что поцелуй дементора — это так… мягко. Ничуть не мучительно. Конечно, дяде и тёте было бы мучительно… но тебе — совсем, совсем нет.

— Не смей угрожать нам, девчонка! — проревел, набравшись смелости, жирный маггл. — Ты не посмеешь! Ты никогда в жизни не убивала, ты не умеешь!!

Астра продолжала мило улыбаться.

— О, спасибо, что спросили, — сладко сказала она. — Впервые я убила в одиннадцать лет. Это был школьный учитель, его звали профессор Квиррелл… Квиринус Квиррелл. Впрочем, это не очень важно, — мягко продолжала она. — Даже если у меня дрогнет рука, то, вы же помните — у меня есть крёстный. Он убил тринадцать человек, он бывший террорист — а потом он сбежал из тюрьмы, и сейчас скрывается. И очень, очень меня любит. О, а ещё я недавно познакомилась с чудесным молодым человеком. Он тоже бывший террорист, и он любит пытать людей.

На упоминание себя Эстер внимания не обратил.

— Квиррелла убил Гарри Поттер, — сказал он. — И Сириус Блэк — крёстный Гарри Поттера.

Гриндевальд подошёл к столу и посмотрел на письмо, которое она туда положила.

— Какая у неё фамилия? — спросил он.

— Эванс, — отозвался Эстер.

— Тут написано «мистер Поттер», — просветил его Гриндевальд.

— Тебя же заставляют притворяться парнем! — зашипела тётка. — Когда ты успела найти себе хахаля? Он что, извращенец?!

Улыбку Астры было ничем не пробить.

— Нет, я же сказала, он террорист и убийца, — сообщила она тоном блаженной. — Вы, кажется, путаетесь, тётя.

— Притворяется парнем… — повторил Эстер. — Она… притворяется Гарри Поттером?

Гриндевальд поднял бровь.

— У Альбуса совсем шарики за ролики заехали? Похоже, надо было всё же читать его письма. Так я бы понял, когда он сошёл с ума.

— Пошли в её память, — предложил Эстер с прорывающимся в голос отчаяньем. — Я должен понять, что Альбус с ней сделал. И зачем.

Он сам схватил Гриндевальда за руку — и они снова шагнули в её глаза. 

Жирный маггл держал маленькую измученную девочку за волосы и макал лицом в осколки разбитой стеклянной вазы.

Девочке было на вид года четыре, но Эстер знал, что ей было шесть.

— Мы слишком рано, — сказал Гриндевальд. — Наверное, нам надо в то время, где ей лет десять или одиннадцать.

И он, не дождавшись ответа, утянул его дальше.

И они оказались в кабинета Альбуса Дамблдора. Эстер помнил его с тех пор, как ему отказали в устройстве на работу. С тех пор в кабинете прибавилось не очень понятного назначения артефактов, а феникс дремал на своей жёрдочке. Альбус сидел за столом и разливал чай, а перед ним сидела и жалась на стуле всё та же болезненно худая и замученная девочка, выглядящая лет на восемь-девять, но никак не на одиннадцать. Она была одета в очевидные обноски и чувствовала себя очень неуютно в богатом кабинете Альбуса.

Алюбус разлил чай и предложил ей лимонные дольки.

— Итак, мальчик мой, ты наверняка знаешь, зачем я тебя сюда вызвал, — начал он.

— Точно сошёл с ума, — прокомментировал Гриндевальд.

— Наверное, потому, что я…не мальчик, — предположила девочка.

Альбус довольно кивнул.

— Совершенно точно, мальчик мой, совершенно точно. Ты, к сожалению или к счастью, девочка. И именно об этом я хотел сегодня с тобой поговорить. Но сначала я должен рассказать тебе одну печальную и трагическую историю. Как ты знаешь, твои родители, мои дорогие ученики, погибли, и их убил человек, который предпочитал зваться лордом Волдемортом. Да, Гарри, это было так. И это результат, увы, в том числе и моей ошибки. Все нынешние обстоятельства — увы, результат одной огромной ошибки, которую совершили все мы — люди, боровшиеся с лордом Волдемортом, называвшие себя Орденом Феникса. В то время шла война, и мы воевали. С одной стороны — лорд Волдеморт, с другой — Орден Феникса, в котором состояли в том числе и твои родители. — О, как же Эстер ненавидел словоблудие Дамблдора! — Всё дело в том, что незадолго до твоего рождения было произнесено пророчество. Пророчество о Тёмном Лорде и о его будущем победителе. Оно звучало так: «Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда, рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца, и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы. И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не сможет жить спокойно, пока жив другой». Пророчество услышал я — и не только я. Один из Пожирателей Смерти подслушивал за дверью. Но он успел услышать лишь часть пророчества. Он не услышал последних строк — части о том, что «один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не сможет жить спокойно, пока жив другой». И он донёс об услышанном лорду Волдеморту. И лорд Волдеморт решил, что нужно убить героя пророчества во младенчестве. А среди Ордена Феникса, среди тех, кто сражался с Волдемортом и бросал ему вызов, две пары ждали ребёнка. Это были твои родители, Гарри, и родители твоего, я надеюсь, нового друга — Невилла Лонгботтома. О, я уверен, узнав о пророчестве, обе пары страстно надеялись, что у них родится девочка — в пророчестве ведь чётко указано «он», и им, конечно же, не хотелось, чтобы их ещё не рождённый ребёнок становился мишенью для Тёмного Лорда Волдеморта. И на исходе седьмого месяца июля родились вы — сначала Невилл Лонгботтом, а потом ты, всего через один день. О, как все сочувствовали Лонгботтомам, узнав, что у них Невилл, мальчик, герой пророчества. Больше всех сочувствовали твои родители — мне кажется, иррационально, но очень естественно они чувствовали себя виноватыми в том, что у них девочка, а у Лонгботтомов — мальчик. И они предложили план защиты Невилла от лорда Волдеморта. Они придумали пустить слух, будто бы у них родился мальчик по имени Гарри, будто бы мальчик Гарри был героем пророчества. И при этом мы хорошо защитили и тебя, и Невилла, всеми магическими средствами, которые знали — за исключением, конечно, тёмной и кровавой магии, я надеюсь, ты понимаешь, почему. — Эстер отчётливо фыркнул, когда Дамблдор это говорил, но маленькая худая девочка сидела неподвижно и смотрела на него огромными зелёными глазами, которые как звёзды горели на её измученном лице. — На дом твоих родителей мы наложили фиделиус, Гарри. Это очень, очень мощное защитное заклинание. Оно запечатало тайну местонахождения этого дома в сердце хранителя, и раскрыть её он мог только добровольно. Лорд Волдеморт мог стоять перед дверью дома твоих родителей и в упор смотреть на неё, но не видеть. И мы, все мы, предполагали, что он будет в бессильной ярости пытаться их достать, но не достанет. Но так, увы, не случилось, Гарри. Хранитель добровольно предал твоих родителей — и Волдеморт пришёл к вам в дом. И случилось чудо — его смертельное заклинание отскочило от тебя и попало обратно в него. Но, когда я прибыл на место трагедии, я сразу понял, что он не исчез насовсем. Это сложная магия, Гарри, недоступная твоему пониманию — но, поверь мне, я уже тогда знал, что рано или поздно он вернётся. А вскоре после этого я понял и нечто другое. В пророчестве ясно сказано, что Тёмный Лорд отметит избранного как равного себе. И я понял страшное: он отметил тебя, как равного себе. Когда он из вас с Невиллом по незнанию выбрал именно тебя, когда он пустил в тебя смертельное заклинание, когда он наградил тебя этим шрамом… Как равного себе он отметил Гарри Поттера, а не Невилла Лонгботтома. И была весьма неприглядная ситуация, знаешь ли, Гарри. Волдеморт исчез и должен был появиться снова, а победить его мог только один человек — Гарри Поттер. А Гарри Поттера, как ты понимаешь, не существовало. И тогда я принял тяжёлое решение, Гарри. Я решил, что Гарри Поттер будет существовать. Любой ценой. И поэтому Гарри Поттером будешь ты. Тебе придётся стать им до тех пор, пока Волдеморт не будет побеждён.

Девочка молчала и смотрела в ответ своими яркими зелёными глазами.

Молчала.

— Ты согласен, Гарри? — озвучил Дамблдор свой вопрос вслух.

Девочка опустила голову.

— И тогда вы не вернёте меня моим дяде и тёте?

Это было всё, что её интересовало.

Дамблдор погладил бороду.

И сделал вид, что не понял истинной сути вопроса.

— Ну, боюсь, на лето тебе всё же придётся к ним возвращаться, — сказал он. — Хотя ты можешь найти друзей и попроситься к ним в гости. Но друзьям тоже тебе нельзя будет говорить, что ты не мальчик.

Девочка затравленно кивнула. Она не была готова отстаивать свои права перед мудрым и всемогущим директором.

Гриндевальд взял Эстера за руку — и они снова оказались на диванчике в комнате в поместье Малфоев.

Эстер, конечно, и сам понял, что скоро уже Астра обнаружит их присутствие в своём сознании.

— Тинки, — позвал он эльфа Малфоев. — Принеси нам виски.

Некоторые мирские вещи были ему не чужды.