У Вани прямой решительный взгляд и слабая улыбка, едва касающаяся губ. Тяжелые доспехи уже надеты, внушительный меч оттягивает пояс. Константин вспоминает, как Канард натачивал его, затупившийся за столько лет, заново и отводит от оружия взгляд. В груди тяжело и глухо, это ощущение для сердца уже стало привычным. Иногда становится легче (когда им выпадает редкий шанс побыть наедине в темноте палатки), но сейчас эта тьма будто бы увеличивается втрое.

Этот бой должен стать первым из решающей вереницы их атак у подножия столицы. Чуйка, появившаяся после чудом пережитой болезни, подсказывает, что они уже близки к решающей схватке. Они должны быть готовы. Этот первый удар решит, как именно пойдет дальнейшее наступление. И Константин просто не может послать командовать второй частью армии кого-то другого. Он не доверяет кому-то другому. Он вообще больше никому не доверяет. 

– Кость. – Тёплые руки, пока еще без перчаток, касаются заросших щетиной щек и слегка посеребрённых висков, гладят ласково. Фенсалор выдыхает, чуть склонив голову, и прикрывает на пару мгновений глаза. – Не думай об этом слишком много. Ты уже решил.

Константин кивает, ластясь к ладони, и, когда Ваня хочет убрать её, обхватывает за запястье, возвращая обратно к себе.

– Решил.

– Я справлюсь.

– Знаю.

Канард издаёт тихий смешок, делая небольшой шаг ближе, и Константин поднимает голову, чтобы уткнуться лбом в чужую теплую щёку. Вдыхает запах.

– Люблю твою многословность.

– Будь осторожен. Не нарывайся. Мне нужен лидер, ведущий бой, а не бегущий впереди остальных солдат.

Ваня терпеливо выдыхает, привыкший к этому инструктажу, и кивает. Не отвечает свое типичное «я не стану прятаться за спинами солдат», но ему и не нужно. Костя и так знает, что он бы это сказал. Ощутив неожиданно прилив какой-то необъяснимой то ли злости, то ли волнения, Фенсалор обхватывает чужое лицо руками, чтобы поймать взгляд. Проговаривает твёрдо в чуть запавшие синие глаза с запрятанной на глубине усталостью.

– Ты меня услышал?

– Услышал.

Ответ спокойный настолько, будто Канарду известен исход битвы ещё до её начала. Он смотрит ровно в ответ и снова тихо улыбается. Нежность ощущается чужеродной в этом месиве из боли, неопределенности и крови, но Константин впитывает её в себя как иссушенный месяцами засухи росток хватается за капли влаги. Где-то за пределами палатки усиливается возня и чьи-то громкие голоса. Им нужно выходить, они оба это понимают. Им нужно разойтись в разные стороны и каждый может не вернуться из своей. Это они понимают тоже.

Ванин голос мягкий и настолько привычный, что давно уже записан на подкорку, никак не выжечь ни ударами хлыста, ни десятилетиями, когда он просит тихо:

 – Поцелуешь на удачу?

Не теряя времени, Константин перемещает ладонь на его затылок, склоняя к себе. Губы Вани прохладные и обветренные из-за холодных весенних ветров. Поцелуй отдаёт безысходностью и прощанием, пусть никто и не говорит об этом вслух. Большинство их поцелуев были такими. Фенсалор просто хочет надеяться, что, когда всё кончится, они хоть раз поцелуются без груза вины, скорой разлуки или тяжести на сердце.

Отстранившись немного, Канард касается короткими поцелуями чужого лица, и Константину почти физически больно делать шаг назад от этого. Делать шаг назад от Вани. Но он должен. Они должны.

Словно прочитав что-то в сине-карем взгляде, Иван проговаривает тихо, доставая перчатки, заправленные за пояс:

 – Я буду любить тебя в любом из возможных миров.

Фенсалор заставляет себя улыбнуться в ответ. Он знает, что Ваня хотел бы увидеть его улыбку, услышать что-то, что вернуло бы их настоящих хотя бы на пару мгновений. Поэтому, дёрнув уголкам губ, отвечает легко:

– В любом, кроме этого?

В синих глазах рождаются влюбленные искорки смеха.

– Конечно, здесь ты меня уже достал.

Взглянув на него в последний раз, Константин выходит из палатки. Задержись он на секунду дольше, не удержался бы от касания, и кто знает, что бы из этого вышло. Сейчас они не имеют в распоряжении такую роскошь, как время.

Он держит Ваню в своем поле зрения столько, сколько может. Вот Канард о чем-то говорит с Велиром, вот прощается с хмурящимся Максом, не согласным с решением разделиться в разные части войска, вот гладит старого, не пригодного к битвам Овсянку по поседевшей морде и вскакивает на молодого крепкого жеребца. Провожая закованную в доспехи фигуру взглядом, Константин позволяет себе не к месту совершенно рассредоточенную мысль «люби меня во всех мирах, чтобы я тебя в них находил», но сразу же заставляет себя сосредоточиться на предстоящем выступлении. Лирика и чувства сейчас ни к чему.

С трудом, но они заходят в город, занимая несколько окраинных улиц. Люди Императора отходят вглубь, прячась, чтобы зализать раны, и им даётся слабая передышка. Константин координирует солдат рассредоточиться и расставить караулы, организовать лазареты для раненых и по возможности разобраться с погибшими, чтобы те не лежали на глазах живых, подрывая и так уставший, висящий на волоске моральный дух.

Привычно погружаясь в командование с головой, он позволяет себе подумать о своих только когда всё уже более менее налажено. Принц в порядке, это известно точно, так как Макс всегда был рядом с ним, но остальные... Константин собирается было направиться к Велиру (если бы Ваня был ранен, то этот бесцеремонный знахарь бы точно взялся лечить его лично), но неожиданно чувствует на себе чей-то тяжелый взгляд.

Боги, не оборачиваться сейчас – самое сильное желание, какое он только испытывал за последние годы. Потому что он знает, что увидит.

Ноги заторможенно переставляют ставшее неповоротливым тело и в лицо Константина впиваются кинжалы серого взгляда. В глазах Макса ещё не пролившиеся слёзы, на руках – уже пролившаяся кровь. Он не говорит ничего, стоя как минимум в трёх метрах от короля, но во всём лице, во всей его позе с опущенными и чуть дрожащими плечами настолько явственно читается «твоя вина», что у Константина возникает желание кивнуть в согласии.

Да. Моя. Только это ничего не изменит.

На мгновение Константину удивительно чётко в серых глазах сына видятся призраки двух людей, что любили его разной любовью и такой же разной смертью умерли из-за него. Холодный стальной укор Наталии во взгляде и мягкая натура Вани в молчании вместо гневных выкриков и обвинений. Макс смотрит на него еще пару мгновений, после чего указывает окровавленной рукой в сторону и отворачивается, уходя. Беззвучно, безмолвно. Не показав ни единой эмоции, кроме отвращения, прямо как Константин его учил.

Фенсалор не хочет никуда идти, но когда он в последний раз делал то, что хотел? Мимо разбросанного оружия, лежащих на земле раненых и снующих по улицам лекарей. Пару раз его задевают плечом, пару раз – врезаются из углов узеньких улиц. Приходится смотреть в лицо каждого лежащего на земле солдата, и, наверное, Макс специально отправил его на поиски в одиночестве. Чтобы король внимательно всмотрелся в лицо каждого, кто погиб за его корону.

Он находит Ваню у небольшого молодого деревца, тронутого пожаром. Обгоревшие ветви, клочок выживших, набухших уже зеленых почек. Три стрелы, пробившие доспех, следы от ещё двух, отскочивших от металла царапинами-молниями. Одна рука без перчатки лежит на груди (наверное, Макс держал её когда-...), и Константин опускается на колено, касается холодной кожи кончиками пальцев.

Всё внутри молчит, как резко затихает жизнь перед грозой. Ни порыва ветра, ни стрёкота птицы. Константину...никак. Пусто. Он протягивает руку к бледному лицу с посиневшими губами и касается испачканных в земле и крови волос, вспоминая, как еще вчера гладил их, сминая теплый рот в поцелуе. Склониться ниже, коснуться губами холодного лба. Голос сиплый, проталкивающийся через глотку с трудом, когда король проговаривает тихо:

– До встречи в следующем мире, раз уж в этом нам не суждено.

Константин Реаннон Орлин Фенсалор доживает до шестидесяти восьми. Не то, что бы он был этому рад. Мирное время, добытое таким трудом, оказывается одиноким без его персонального мира рядом, а попытки Макса (ради последней просьбы Вани) сблизиться с ним через силу всегда обречены на провал. Что ж, Константин его не винит. Он и сам себя выносить не всегда в состоянии. Одно радует – смерть во сне не так плоха, как кажется, пусть и выглядит как насмешка. Мол, тихой спокойной жизни не знал, так хоть получи такую смерть.