Молитва мёртвому Богу

Дазай обернулся в последний раз, украдкой взглянув на зависшего в какой-то прострации Гоголя и, конечно, останки вертолёта. Сам не понимая, что с ним происходит и совершенно игнорируя то, что говорил ему Чуя, он думал о том, что такой исход… слишком скучный. Возможно, только для него самого, но, в конце концов, он уже устал терять и привыкать к потерям. Устал от того, что ярких моментов в этой жизни было так мало и они так быстро заканчивались. Смертельная игра по-настоящему поражала воображение и, если быть честным с собой, он надеялся, что в кои-то веки смерть, за которой он так долго гнался, его настигнет. В лице равного.

Сейчас все потеряло смысл. Исход битвы уже очевиден, несмотря на то, что Осаму не знал всей точной картины того, что сейчас происходит. Ему стало как-то все равно, словно этот исход заставил его измениться, точнее, впервые в собственной никчемной жизни упасть на колени, пусть и мысленно. Внутренняя молитва мертвому богу, который все это допустил, даже его жалкую собственную жизнь, цены которой он не видел и не хотел видеть. Теперь наплевать, что и как будет. Достоевский мертв. И этот мир для самого Дазая теперь – тоже…

“Уйдет только один, так? Я думал, что победил, но почему мне кажется, что я проиграл эту партию, Фёдор?”

Гоголь смотрел вслед двум удаляющимся точкам. Отрешенное выражение лица сменилось привычной ехидной улыбкой, даже более ехидной, чем та, старательно приклеенная, которую он демонстрировал окружающим. Которую, порой, и сам принимал за чистую монету. Но она была фальшивой. Мир был фальшивым, а внутренняя клетка Николая так и не разорвалась на прутья. Напротив, его собственную грудную сердце готово было разорвать, обнажив ребра и все вокруг забрызгав кровью. Наверное, это было бы прекрасно, как фейерверк во время праздника или финала выступления на большой сцене. Словно алые конфетти, которые будут какое-то время падать вокруг, а затем все стихнет и умолкнет, зрители уйдут, и больше ничего не останется. Только скучный пустой мир, где уже не будет выступлений. И свободы тоже не будет, потому что она умрет по финалу, так и не явив себя тому, кто ее так жаждал…

Рука Достоевского с пропитавшимися кровью бинтами все еще была у него. Как же это иронично – иногда Дос-кун не давал даже заговорить, пресекал любые диалоги, как только Гоголь пытался настроиться на более длительное общение. Теперь это в прошлом. Теперь он может даже, черт возьми, прикоснуться, и плевать, что это все, что от Фёдора осталось. Конечно, Николай сам хотел его убить, и сейчас понимал, что удовлетворения и освобождения ему бы ничего этого не принесло. Конечно, он мог воспользоваться способностью и вытащить Достоевского прежде, чем от вертолета ничего не останется… Что ж, если все, что осталось от Фёдора – рука, то не все потеряно. По крайней мере, по логике, именно так было написано в чужом сценарии. Но чужой на то и чужой. Чтобы обрести желаемое, нужно стать создателем нового. Кто сказал, что ничего нельзя изменить? Гоголь, покопавшись в кармане, вытащил сложенный в несколько раз листок. Как же удачно он умыкнул его. Фокусы – его истинный профиль. И, как бы ни был умен Дазай, предугадывая действия, но разгадать фокус не под силу даже ему. Как бы ни был осторожен Фукучи, а уследить за всем невозможно, поскольку есть дела куда более важные, чем озираться на карманников. В конце концов, иной раз не грешно стать клоуном и посмешищем ради своей собственной цели. И, как правило, смеется тот, кто смеется последним, даже если был тысячу раз осмеян перед этим…

***

– Просыпайся, спящая красавица! – прозвучало над ухом, когда Сигма с трудом приоткрыл глаза.

Он сам не верил, что еще жив. Более того, его мозг будто не принадлежал ему. К тому же, было совершенно непонятно, где он сейчас находился. Вроде бы, похоже на больницу, но как? Последнее, что он помнил – коридоры тюрьмы Мерсо, как коснулся Достоевского и… Значит, кто-то не дал ему умереть и принес сюда. Первая мысль была о Дазае, но Сигма тотчас же отмел ее, понимая, что шансы выжить в падающем в шахту лифте были ничтожно малы. Даже если Дазай и выжил, то как он перенес его в этот госпиталь, или что это?

– О, мы уже открыли глазки! И как тебе здесь?

– Дазай-сан…

– Не угадал! Да и откуда ему здесь быть? – насмешливо прозвучало над самым ухом, отчего Сигма поморщился. Он будто потерял все, кроме слуха, а ощущение того, что он еще жив, отдавалось дичайшей головной болью и тошнотой.

Сигма все еще не мог понять, кому принадлежит голос, который казался смутно знакомым. Лишь когда перед глазами наконец-то перестало все плыть и удалось сфокусироваться на говорившем, он, к своему ужасу, узнал Гоголя.

– Ты?! Почему?! Неужели Дазай-сан… – в этот момент Сигма в полной мере осознал ужас своего положения. Если жив Гоголь, значит, и Достоевский где-то неподалеку. Ну а если последний и мертв, положения это не меняет. Сбежать от этого ненормального клоуна ему точно не удастся.

– Как жаль, что ты не рад меня видеть! Я вот скучал, знаешь ли! – хихикнул Николай, ущипнув Сигму за щёку.

– Где Дазай-сан?! Он жив?! – холодно спросил Сигма, проигнорировав выходку.

– Ну что ты заладил! Жив твой Дазай-сан. Живее всех живых, я бы сказал. – после этого Гоголь горестно вздохнул. – Он бросил тебя. Как и Фёдор, как и Камуи. Но я, как видишь, рядом! Снова! – клоун радостно подскочил и закружился, да так, что несчастного Сигму, едва пришедшего в себя, начало мутить от вида этого с новой силой.

– Если он жив, отведи меня к нему!

– Ахахаха, меня так умиляет твоя наивность! Но, знаешь, я даже рад буду сделать это! – Гоголь обнял Сигму за плечи, и тот поежился от этих объятий. – Но в обмен на нужную мне информацию! – триумфально подняв указательный палец вверх, добавил он, и затем, подорвавшись, снова закружился.

“Как его еще не стошнило?” – мелькнуло у Сигмы, который все еще пытался понять, что нужно от него этому сумасшедшему, где все остальные и что вообще происходит. Голова гудела как пивной котел, а чужие мысли расползались словно тараканы. Казалось, они вот-вот разорвут его собственное сознание и выжгут его собственную личность, превратив во второго Достоевского…

– Л-ладно, я готов на сделку. – Сигма понимал, что с психами лучше не шутить. Договориться с этим полоумным хоть какой-то шанс есть. В конце концов, не просто так Гоголь второй раз спас ему жизнь.

– Это прекраснооо-оо! – пропел Гоголь, продолжая кружиться, а затем резко остановился вплотную к Сигме.

– Позволь, в таком случае, избавить тебя от той ноши, которую взвалил на тебя Дазай!

– Информация о планах Достоевского?

– Всё!

Сигма плохо помнил что было дальше. Он согласился, понимая, что выбора у него, как такового, и не было. И Гоголь никогда бы этого выбора не дал, учитывая, что он продолжал пользоваться им, как и остальные.

“Дазай-сан, пожалуйста, найдите меня…” – мелькнуло у Сигмы прежде, чем он отключился, почувствовав, как что-то острое ощутимо коснулось шеи, а затем будто начало пробиваться внутрь.

– Так-таак, а теперь… айййй! – Николай даже подпрыгнул, поскольку к боли был весьма чувствителен. Но это следовало сделать, чтобы изменить ход всего, что уже произошло. – Дос-кун, твой план, как всегда, идеален!

Теперь оставалось только время. И вовсе чтобы не залечить раны, а разработать план, в котором ни единой бреши не должно быть…

***

Все медленно, но верно возвращалось на круги своя. Дазай снова пытался привыкнуть, сам не зная к чему и зачем. В глубине души царила все та же пустота. Почти такая же, как тогда, когда однажды он потерял Одасаку. И эту пустоту ничем не заполнить. Точнее, некем и нечем. Уже стало скучно все, включая издевательства над Чуей, подтрунивания над Куникидой и даже прогулы. Осаму был морально мертв, и сам это признавал. Иной раз, по ночам выходя на улицу, он, как и тогда, на вертолетной площадке, всматривался в мигающие звезды, словно надеясь что-то там рассмотреть, или, может быть, услышать ответы на свои вопросы. Но не было ни того, ни другого. Только пустота и тишина ночи. Когда он возвращался в свою скромную съемную квартиру, словно соблюдал традицию – черный чай без сахара и шахматная доска с расставленными фигурами. Играя сам с собой каждый раз, он так и не смог выиграть, или же не хотел. Как он сам мог это объяснить – совершенно ничего не приносило удовлетворения, а единственный достойный соперник по интеллекту исчез вместе с прошлым. Одно дело – играть с равным себе игроком, другое – самому с собой, оставляя все те же вопросы без ответов и молчаливую пустоту вокруг. Лишь мерное постукивание фигур, отброшенных в биту, как-то возвращало в реальность, и от этого становилось только хуже. Порой, настолько хуже, что чертовы воспоминания возвращались и атаковали, словно стая оголодавших бродячих псов, желая как можно скорее разорвать. Книга… мысли о ней грели душу и возрождали почти уничтоженное сердце. Хотелось все бросить, обо всем забыть и ринуться на поиски. Вот только они длились уже не один год, разными организациями, – и все бестолку. В какой-то момент Дазай нашел нить к этому мифическому, как ему казалось, атрибуту, способному менять реальность.

Все началось с анонимных писем, где то и дело содержались подробности его биографии, притом, самые потайные, которые никто и никогда не должен узнать. Все испытанные им когда-то чувства могли быть выставлены напоказ как какой-то музейный экспонат. Аноним будто издевался, продолжая напоминать о себе все чаще приходящими письмами с короткими обрывками фраз, которые били по эмоциям, постепенно разрушая тот барьер, который Осаму годами строил вокруг себя. Но, как известно, вода камень точит.

– Кто ты, черт возьми? – прошипел Дазай полумраку комнаты, сжигая очередное анонимное письмо. – Думаешь, я не смогу тебя найти?

В этот момент через открытую форточку упал конверт без единой надписи. Вздохнув, Осаму поднял и открыл конверт, прекрасно зная, чего ожидать. Он полагал, что узреет очередное издевательство от анонима, но, на этот раз, все было еще хуже. В записке было следующее: “Хочешь, я верну тебе то, что ты однажды потерял? Чтобы избавиться от прошлого, нужно сотворить настоящее.”

В конце текста стоял смеющийся эмоджи.

– Издеваешься? Даже я не смог найти никаких зацепок!

И вдруг в голове всплыла фраза, сказанная некогда Фёдором – “Крысы есть везде…”

Аноним словно читал мысли, потому что через несколько дней пришло новое письмо, где он сам же предлагал сделку, написав, что у него есть кое-что интересное.

На этот раз, после текста был адрес. Судя по карте – заброшенная фабрика. Также было указано время прибытия. Ниже крупно было выведено, что на сделку следует явиться одному – в противном случае она не состоится.

Дазай и не собирался никого в это втягивать. Это его старые счеты и его дело. Так что лучше, если обо всем этом вообще никто не узнает.

– Хочешь, чтобы я играл по твоим правилам? Ну что ж, игра началась, как ты того и хотел, Гоголь… – произнес в пустоту Дазай, сжигая письмо.

Он старался вести себя согласно своему привычном амплуа, чтобы никто в Агентстве ничего не заподозрил. Потому даже нагло удрал пораньше с работы, сопровождаемый ором Куникиды в спину. Все должно быть как обычно, чтобы не вызвать подозрений. Лишь когда Дазай оказался на улице и купил стакан кофе, мысли кое-как сфокусировались на чертовой сделке. Естественно, следовало подготовиться и просчитать ходы наперед. Если обойти Достоевского с трудом удалось, то Гоголь был совершенно непонятен. Этот больной ублюдок с его фокусами кого угодно мог выбить из колеи, – даже такого, как Дазай Осаму. Как вариант, можно подстраховаться, но на это также не было времени. К тому же, опаздывать на сделку нельзя – в противном случае она также аннулируется.

Зайдя в съемную квартиру, которая служила, разве что, местом ночлега, Осаму окинул взглядом неприветливый антураж. Первым делом он оставил письмо в таком же конверте без адреса – на случай, если его хватятся в агентстве через какой-то промежуток времени. Неизвестно, кто найдет это письмо раньше, но, в любом случае, в агентстве и мафии не дураки и сразу поймут, что делать и как действовать.

Оставив письмо на столе и выйдя в коридор, Осаму в последний раз оглянулся. Было ощущение, будто Дазай прощался со всем этим – холодом внутри помещения, хлопающей распахнутой форточкой, незаконченной шахматной партией и остывшим недопитым чаем в ставшей черной внутри чашке…

– Если бы у меня было последнее желание, я бы хотел сыграть еще одну партию, Фёдор... – сам не зная, зачем говорит это пустоте, Дазай задержал взгляд на незаконченной партии. После этого, уже не оборачиваясь, покинул квартиру.

Возможно, от хлопка входной и сквозняка, а, может быть, по стечению обстоятельств, с шахматной доски со стуком упала на пол фигурка белого короля…

***

Подходя к зданию заброшенной фабрики, Дазай нутром чувствовал, что шагает прямиком в паутину, из которой не выпутаться. Потому что эта игра будет куда сложнее, чем в Мерсо. Один неверный шаг – мгновенный проигрыш. На кону теперь только его собственная жизнь. Очень вряд ли Гоголь будет к нему добр и милостиво отдаст Книгу. То, что она у него, Дазай даже не сомневался. Сомнительно, что такое предложение сделки было блефом.

– Игра началась, верно? – спросил он с улыбкой, входя в темный проем центрального входа.

Последнее, что он помнил – его будто затянуло в водоворот, как тогда в тюремной камере. И после этого он очнулся, как и тогда, приложившись об пол. Падать на кафель было, между прочим, очень больно.

– Приветствую на новой игровой локации! – шутовски пропел Гоголь, раскланявшись.

– Я знал, что это ты! – хмыкнул Осаму, потирая ушибленное колено.

– Так я не скрывал себя, – с наигранно доброй улыбкой ответил Николай, картинно приложив руку к сердцу. – В этот раз никаких ядов, коридоров и затоплений, честно-честно!

– Что-то посложнее? – прищурился Дазай, нутром чувствуя, что все гораздо хуже. Впрочем, ему часто приходилось из, казалось бы, невозможных ситуаций выпутываться. – Я люблю сложные игры – они интеллект развивают.

– Конечно-конечно! Именно поэтому я так старался! – Гоголь привычно закружился. – Тебе очень понравится, обещаю! Я даже выполню одно твое желание, если выиграешь!

– Какая щедрость!

– А разве я когда-то жадничал? – Николай состроил обиженную рожицу, а затем захохотал. – Ты слишком плохого обо мне мнения.

Осаму, меж тем, осматривался. Все вокруг было совершенно незнакомым. И очевидно, что это совсем не заброшенная фабрика. Место, где он находился, больше всего было похоже на лабораторию.

– Игра началась! – громко прозвучало почти над самым ухом. Дазай вновь обратил все свое внимание на Гоголя.

Тот, вновь картинно поклонившись, продолжил свои игры в ведущего шоу:

– Итак, правила просты! От тебя требуется сделать выбор. В этой партии только один ход. Никакого права на помощь зрителей или выбор другого варианта. Потому что их всего два и нужно выбрать один!

Дазай внимательно продолжал следить за Гоголем, выискивая подвох и ожидая, что клоун может выкинуть что-то из своих фокусов. Однако Николай был совершенно невозмутим и продолжал свою раздражающую игру на публику.

– Прекрасно! Я уже в нетерпении! – промурлыкал Дазай, нацепив на лицо восторженное выражение.

– Замечательно! – Гоголь хлопнул в ладоши. – В таком случае, первый вариант! Ассистент, прошу на сцену!

– Я тебе не ассистент! – проворчал Сигма, медленно выходя из какого-то кабинета. Увидев Дазая, он ошеломленно замер, не в силах что-то сказать.

– Сигма! О, я так рад, что с тобой все в порядке! – воскликнул Дазай, приветливо помахав рукой. Он уже начал понимать, в чем заключался выбор. Оставалось узнать, кого в противовес Сигме поставит этот псих в шляпе.

“Кто же? Кто-то из агентства? Или из мафии?”

– Ты готов узнать, какой же второй вариант? – вопрос Гоголя снова выдернул из мыслей, заставляя сфокусироваться на этой дурацкой игре.

– Не тяни уже, а то я раньше усну от скуки, – протянул Дазай, ощущая, что впервые в жизни ощущал мерзкий липкий страх от понимания того, что ни одна из версий не оказалась верна. И Гоголь это тут же подтвердил, помахав страницей из Книги.

Сердце Осаму пропустило удар… Вот, значит, кто умыкнул страницу у Фукучи! Такой расклад был еще хуже. Гоголь был настолько непредсказуем, что может выкинуть черт знает что, которое обернется, как минимум, масштабным бедствием похлеще “Великого приказа”. Не хотелось смотреть в глаза Сигме, не хотелось снова быть предателем. Вот только эта страница поможет всё вернуть и восстановить, окажись она в надежных руках. Сомнительно, что Гоголь добровольно с ней расстанется, но чем черт не шутит.

– По твоим глазам вижу, что выбор уже сделан. – выражение лица Николая стало таким же, как в ту ночь на вертолетной площадке Мерсо. – Я прекрасно понимаю твои чувства, как и ты мои. Потому жду твоего решения.

Сигма переводил растерянный взгляд с Дазая на Гоголя, понимая, что снова стал пешкой в чужой игре. Очевидно, что Дазай сделает выбор не в его пользу, а Гоголь, в любом случае, либо продолжит использовать в качестве своего ассистента, либо прибьет. Хватало и того, что до сегодняшнего дня Сигма валялся в отключке неизвестное количество времени. Посмотрев на свои закрытые пластырем руки от трубок, Сигма снова бросил взгляд на Дазая, ожидая услышать приговор.

– Я выбираю это. – ответил Осаму, протягивая руку к странице.

– Нет-нет-нет! Ты невнимательно слушал правила, и невнимательно читал мои письма, Дазай-кун! – Гоголь мгновенно отскочил на почтительное расстояние, а затем нажал на какую-то кнопку, после чего Дазая окружили прутья, похожие на лазерные лучи.

– Ты же сказал, что никакого насилия и никто не пострадает, – усмехнулся Осаму, прикидывая, как будет выбираться из этой западни.

– Верно! Это временная мера, чтобы ты не проявлял ненужной самодеятельности. – хихикнул Николай, помахав страницей и максимально приблизившись. – Но твой выбор принят! ОН ведь был тебе так дорог, именно поэтому я понимаю,твое стремление обойти Дос-куна и найти Книгу раньше него.

Вот теперь Дазай почувствовал, как по телу пробежал табун холодных колких мурашек. Он впервые ошибся. Гоголь предлагал не страницу. В противовес Сигме он поставил… Одасаку. Понятно, что получить информацию Гоголь смог разве что с помощью Сигмы, только вот пока не совсем ясно, каким именно образом. Возможно, с помощью технологий, поскольку место нынешнего действия – лаборатория.

Гоголь же, довольный всем происходящим, подлетел к Сигме и сдернул широкую полоску пластыря с его шеи, а затем жестом фокусника подбросил неведомо откуда взявшийся в его руке пинцет и воткнул в рану. Дазай слышал крик Сигмы, понимая, что сделал самый ужасный выбор в своей жизни. Это был его первый провал. Гоголь обвел его вокруг пальца, и теперь оставалось надеяться, что Агентство и Портовая мафия его уже ищут. Хотя, учитывая, что исчез он совсем недавно, вряд ли они заметили. Только если Рампо распознал фальшь в его поведении. Вся надежда была на него.

– Я же говорил, что ты ему не нужен. Сам слышал, как Дазай это подтвердил. – пропел Гоголь, ловко закрыв рану на шее Сигмы тем же куском пластыря.

– Ты же не станешь убивать Сигму? – поинтересовался Дазай.

– Конечно, нет! Я же говорил, что все будет без насилия. – подчеркнул Гоголь. – Он свободен и волен жить как хочет. Игра заключается только в твоем выборе.

– Ты можешь прямо сейчас уйти в Агентство. – сказал с улыбкой Осаму, обращаясь к Сигме.

По его предположениям, у Сигмы осталась информация, которую он получил о Достоевском, а если даже он встретит кого-то, неважно, из агентства или мафии – есть шанс, что эту информацию возможно извлечь.

Сигма уже не слышал ничего. Его снова предали, а затем выбросили как ненужную вещь. Агентство? Как же! Дазай над ним открыто насмехался – что тогда, что сейчас.

– Меня снова…

– Все верно, он тебя использовал. Но я положу этому конец. Обещаю, ты больше никогда не будешь страдать, если доверишься моей магии. – Николай помахал листом из книги перед лицом Сигмы.

– Чтобы я доверился тебе?! Не неси бред!

– Не хочешь свой настоящий дом с уютным садом, прудом и беседкой? Где никто не тронет и не потревожит, а ты сможешь наслаждаться по вечерам пением птиц и прочими радостями жизни обычного счастливого человека?

Услышав это, Сигма замер, воспроизводя описанное в своем воображении.

– Сигма, не слушай его, я...

– Дазай-сан, я уже понял, что не интересен вам. Вы жаждете иного. Никакого равенства я не чувствую, пусть меня нельзя назвать полноценным человеком. Но и вас – тоже нельзя.

– Все верно, – Дазай улыбнулся. – Но ты же хотел дом, ведь так?

– Не тот, где вокруг паутина лжи. – Сигма развернулся и зашагал прочь. Он понятия не имел, куда ему сейчас идти. Просто шел вперед.

Дазай понял, что у него мало времени и, чтобы не произошло непоправимого, следует расставлять приоритеты. Он уже сожалел, что отпустил Гоголя тогда.

– Что ты хочешь сделать, переписав страницу? – с хищной улыбкой спросил он.

Сигма в этот момент остановился и замер, прислушиваясь. После чего решил остаться, чтобы узнать предмет разговора.

Гоголь ответил все с той же фальшивой улыбкой:

– Ничего такого. Просто вернуть друга, которого больше нет. Разве ты не хотел бы того же, если бы тебе предоставился такой шанс? У тебя ведь был тот, кем ты так дорожил, а, Дазай-ку-ун?

"Одасаку... откуда он узнал?!" – подумал Дазай, и вдруг его осенило. Ну, конечно же! Сигма мог считать информацию, а Гоголь полностью ее получил через чипы, украденные у Фукучи. То действие с пинцетом как раз говорило о том, что пазл скалывается верно. Скорее всего эти чипы синхронизируются, а это значит, что у Гоголя такой же. Всего этих чипов два, значит, надо заполучить хотя бы один…

– Поскольку первый ответ верный, мы начинаем супер-игру! – воскликнул Гоголь, кружась и размахивая страницей из Книги.

– Такого уговора не было. Нечестные у тебя игры. – хмыкнул Осаму, пытаясь незаметно нашарить что-нибудь, чтобы метнуть в кнопку и вырубить лучи.

– Ну как же! Если игрок побеждает, начинается финальная игра! – с наигранной обидой сказал Николай, продолжая дразнить Дазая заветным листком. – От твоего финального выбора зависит твоя же собственная жизнь! – подчеркнул он.

– И между кем выбор? – прищурился Дазай, уже прекрасно догадываясь, чьи жизни теперь на кону.

– У тебя выбор – две исчезнувшие жизни. Нужно выбрать только одну. – хихикнул Гоголь. – В финальной игре разрешается лишь одна подсказка. Так вот, если помнишь, ты заполучил противоядие.

Осаму кивнул, стараясь визуально рассчитать траекторию, поскольку сумел нашарить крохотный кусочек отколовшегося кафеля.

– Подсказка: противоядие было тебе подарено! – после этих слов Николай захохотал и закружился. – Как тебе такая новость, Дазай-кун?

Дазай выронил обломок кафельной плитки. Такого предугадать не смог даже он.

– Ну так что же? Пока я досчитаю до трех, ты должен сделать выбор. – Гоголь вновь привлек к себе внимание, не давая отойти от шока. – Ра-аз…

На раздумья времени не было. Кого из двоих… если суметь отобрать у Гоголя страницу, возможно, не придется делать никакого выбора. Дазай, в принципе, ненавидел, когда его ставили в подобное положение, тем более, что почти никому не удавалось, а Фёдор сумел это сделать даже с того света. Поистине гениально! Естественно, он бы многое отдал за то, чтобы Одасаку был рядом, но, вспоминая прошедшие события, понимал, что текст частично уже написан, и неизвестно, чем опус Гоголя обернется для Оды и для него самого при таком раскладе. Еще больше не хотелось, чтобы при самом паршивом раскладе Сакуноске снова пережил что-то, что станет для него завершающей точкой жизни. И, если уж кому и стать подопытной крысой, то именно тому, кто этой крысой является. Самой верткой, хитрой, злобной и умной крысой, которую каждый раз стараешься обойти…

– Ну так каков твой выбор?

– Ты и так знаешь, – Дазай широко улыбнулся, а затем запустил кусок кафеля, метя в кнопку. Он попал точно в цель – лучи исчезли.

– Как нехорошо идти против правил! – воскликнул Гоголь, подбросив в руке чип, извлеченный у Сигмы, и затем, бросив на пол, наступил на него ногой, крутнувшись на месте. – В качестве приза можешь забрать Сигму в Агентство, я же обещал тебе приз, а ему – место, где ему будет хорошо и комфортно.

– Твою мать! – Дазай попытался было коснуться Гоголя., но тот оказался проворнее, оставив на том месте, где только что стоял, останки чипа, а сам теперь, придерживая шляпу, наполовину свисал из портала в потолке, снова дразня страницей. Лишь сейчас Дазай заметил такую же полоску пластыря на шее клоуна. Получается, чип был всего один…

– Пришло время вручать призы! – расплылся в улыбке Николай, а затем Осаму увидел, как рука клоуна, высунувшись откуда-то из пола, швырнула замершему в коридоре Сигме какой-то кейс. – Это твоя доля из казино. Можешь купить дом, который пожелаешь. Тебя действительно больше никто там не достанет. Только выбирай понадежнее.

В этот момент Дазай сумел коснуться руки Гоголя, торчащей из портала в полу, после чего Николай с шумом грохнулся на пол.

– Так себе приземление, – усмехнулся он, не выпуская страницу из рук.

Сигма лишь молча переводил взгляд с одного на другого, а затем, не желая далее участвовать в этой битве сумасшедших, нерешительно поднял кейс. Открыв его, он убедился, что там нет никакой бомбы или иного подвоха. После чего, закрыв кейс, направился в глубину коридора.

– Сигма, ты точно не хочешь присоединиться к Агентству? – уточнил Дазай.

– Нет. Это мое решение. И у меня теперь ничего нет. Чип уничтожен, так что я больше никому ничего не должен. – ответил Сигма, и затем скрылся в темноте коридора, ведущего, видимо, к выходу.

– Ну во-от, ассистент меня покинул! – наигранно вздохнул Гоголь, а затем его выражение лица стало таким же серьезным, как в ту ночь на вертолетной площадке. – Ты ведь хочешь того же, что и я, не так ли, Дазай-кун?

– Ты умеешь не только сквозь стены руки просовывать, но и мысли читать? – ответил Дазай в привычной манере.

– Всякое может быть. Тогда поставь финальную точку. Ты выиграл супер-игру. – в глазах Гоголя была все та же печаль, а губы тронула легкая, совсем не фальшивая улыбка. – Супер-приз, как и обещал. А теперь завершаем наше шо-оуу!

Прежде, чем Осаму понял, что должно произойти, Гоголь вывернулся и отскочил на почтительное расстояние, а затем, сдернув с шеи пластырь, извлек чип тем же способом, как недавно у Сигмы.

– Спасибо за игру, Дазай-кун, – хихикнул Николай, раскрошив в руке чип, а затем просто исчез в потолке, словно призрак.

Дазай наконец-то заполучил заветную страницу. Слишком он был сосредоточен не на том, потеряв и Сигму, и ценную информацию. Он понимал, что снова невольно играет по сценарию Достоевского. Почему же Гоголь сам это не осуществил, учитывая, что страница все это время была у него? Все просто – он не знал правил, потому заставил играть по своим собственным, вынуждая делать то, что было так или иначе спланировано равным Осаму гением.

Но, в конце концов, как бы Фёдор ни был опасен, а рука Дазая сама выписывала это имя на странице, завершая текст на её обороте…

ЭПИЛОГ

В этот раз не было ни тюрьмы, ни всего этого безумия. Они оба доигрывали шахматную партию, пока в чашках остывал крепкий черный чай.

– Я выиграл, – усмехнулся Фёдор, сбивая белого короля.

– Следующая партия? – спросил Осаму, подмигнув и слегка коснувшись руки оппонента, дабы убедиться, что Достоевский действительно жив.

– Я так на самолет опоздаю, – Фёдор заметил этот жест и старался не подавать вида, что смущен. Для него, в принципе, было непривычным, что кто-то так легко к нему прикасался.

– Ну, пожа-алуйстааа! – начал паясничать Дазай, сложив руки, словно собирается молиться.

Мертвому ли богу, или живому – он и сам не знал. Одно было ясно, если этот бог и существует, то сейчас он прямо перед ним.