Под тяжёлыми подошвами высоких сапог скрипели мелкие камешки. Ашрей замедлил шаг, затем остановился, словно заметив нечно интересное у себя под ногами, вглядываясь в калейдоскоп вылизанной тысячами касаний воды гальки, пестрившей разукрашенными боками и сверкая влажными спинами разнообразнейших камешков. Белые, серые, коричнево-зелёные, чёрные с белыми прожилками, что рисовали странные узоры, а некоторые и вовсе напоминали пятнистые шкуры диких акавов с холмистых территорий южного Акрета. Ашрей улыбнулся. А ведь когда-то он, как и десятки других детей, охваченных историями о бедняке Изуле, искал среди камней и песка Зуб Имейры, что был способен выполнить любое желание, если удавалось перехитрить заточённого в нём стража. У детей из маленьких рыбацких деревушек не было особого выбора какие сказки слушать и в какие игры играть. Всё, что они видели: прохудившиеся бока отцовских лодок, сети, что сами же чинили по вечерам, или же потроха рыбы, которую чистили для ужина. Так и проходила жизнь большинства: рыба, лодка, берег, солнце и море. Ашрею они все напоминали ту самую гальку под ногами: разную внешне, но абсолютно одинаковую внутри. Бесполезную и дешёвую.

— Снова размышляешь о случившемся? — голос, раздавшийся позади, заставил Ашрея обернуться.

Тейрран дер-Керр крутил в пальцах плоский камешек, разглядывая его с таким же интересом, с каким смотрел на обожжённые, скорчившиеся в неестественных позах тела нордоранцев, не выказывая ни удивления, ни презрения, ни каких ещё чувств. Настолько бесстрастно было его лицо, словно не он был свидетелем той казни, что обрушил на головы мужчин, женщин, стариков и детей, не он смотрел с помоста, как огненное море пожирает плоть, дерево и камень, как плавится кожа, слезая с чернеющих костей, как наполняет улочки чёрный, маслянистый дым. И это спокойствие пугало Ашрея.

— Отчасти.

— И к какому выводу ты пришёл, ке’нея?

Ашрей перевёл взгляд на серые волны моря, что накатывали на каменистый берег с тяжёлым гулом, зарождающимся в недрах пучины, и выдохнул:

— Таков жребий.

— Вот как, — Ашрею даже не нужно было смотреть на Тейррана, чтобы понять — улыбается. — И чьи это слова: солдата или человека?

Фасхран’кассра рассерженно фыркнул вместо ответа.

— Считаешь, что я не прав?

— Нет, ахади.

Как же он ненавидел эти моменты, когда из простого всё, словно по щелчку, становилось сложным, запутанным, где каждый вопрос был с подвохом, который не всегда удавалось распознать заранее. Это словно играть с демоном Кахрры в бакуйат, где за каждый ход расплачиваешься либо самым дорогим, либо надеждой, а иногда и тем и другим вместе. Но Тейрран дер-Керр был тем, кто не отнимал, но даровал вместо этого сомнения, порождая в душе Ашрея смуту в правильности решения.

— Но считаю, что Нордоран не заслужил этого.

— Ке’нея, — галька заскрипела под кованными подошвами дэва, рождая в Ашрее натянутое, будто тетива, чувство ожидания и лёгкого трепета, от которого холодило внутри, как от глотка из чистого горного ручья. — Никто не заслужил искупать грехи выскочки, возомнившего, что способен тягаться с яримом. Ни матери, приведшие на площадь своих детей, ни мужчины, ожидавшие моего решения о судьбе города. Даже тот мальчишка, так отчаянно цеплявшийся за твой плащ и умолявший спасти…

— …товарища, — язык будто распух и едва ворочался, выталкивая слова с еле различимым шёпотом. — И всё же…

— И всё же ты считаешь меня убийцей?

Ашрей вздрогнул.

— Нет, ахади.

Ладонь дэва легла на затылок фасхран’кассры и ласково прошлась по коротким прядкам. Этого хватило, чтобы больше не терзать себя сомнениями и чувством вины. Они не исчезли, не растаяли тенью под полуденным солнцем, но стихли, отступив назад. Ашрей невольно вспомнил ласковые руки матери, что так же касалась его головы, когда он просыпался по ночам от мучивших его кошмаров, и все чудовища, жившие в тёмных углах, растворялись под любящими пальцами женщины, чьё лицо он не мог вспомнить.

— Людям свойственно стремиться к свободе. Их утомляют оковы, стены, границы, но ещё больше им досаждает опека, под крылом которой они росли, не зная о бедах. Вам, хилым, скоротечным существам, хочется всё время двигаться вперёд, брать больше и не отдавать ничего взамен. Вас утомляет идти по пути, который прочерчен кем-то другим, а не вами, а иногда даже ваш собственный настолько становится тяжким, что проще уйти под защиту, а спустя поколение вырваться из-под неё, — Тейрран посмотрел на пепельные волны, на чьих вспененных спинах качались далёкие лодочки и грустно улыбнулся. — И ты, ке’нея, захочешь обрести её.

Пальцы дэва скользнули по затылку и исчезли, отчего Ашрею стало немного тоскливо, как и от слов, произнесённых тихим голосом, но различимым в рёве недовольного моря.

— Мой меч и я верны тебе, ахади.

— Значит, время ещё не наступило, — Тейрран дер-Керр склонил голову к груди, пряча улыбку от чужих глаз и, шутливо хлопнув Ашрея по наплечнику, указал в сторону, где горстка босоногих ребятишек бежали к налившейся темнотой воде, вздыбливая мокрый песок грязными пятками.

Загорелые, беззаботные лица были обращены к небу, где между рванных тяжёлых туч проблёскивало солнце, отчего приходилось жмуриться и прятать глаза под козырьком ладони. Они сбились в стайку, пихали друг друга локтями, подначивали и шутили, но продолжали задирать головы, будто там, наверху, таилось что-то весьма интересное. Фасхран’кассра слегка нахмурился и маленькая складочка залегла между сведённых к переносице чёрных бровей. Если бы не Тейрран дер-Керр, решивший остановиться на ночлег в рыбацкой деревушке, а заодно узнать насколько сильно изменилась жизнь в шинбааде после того, как акайр — Вольный Судья, которому ярим даровал право выносить приговоры, посетил эти земли от имени совета, они бы были в дне пути от столицы. А теперь Ашрей вынужден был вдыхать вонь рыбьих потрохов, слушать шепотки ребятни, следовавшей за ним словно тень, чувствовать, как раздражение внутри нарастает и смешивается с брезгливостью и презрением к собственному прошлому. Они могли выбрать любой город по пути, заночевать под кронами деревьев в густых западных лесах или принять приглашения в становищах караванщиков, но Тейрран, будто в насмешку, выбрал эту забытую всеми дыру, из-за которой они сделали крюк и потеряли полтора дня.

Иногда Ашрею казалось, что ахади просто издевается над ним. Разговоры о морали на останках жителей Нордорана, о правильности выбора после исполненного приказа, о человечности и свободе — это сбивало с толку, запутывало, иногда сводя с ума непониманием, чего же добивается Тейрран дер-Керр от него. То, что наставники и сам Ашрей выжигали в его душе последние пятнадцать лет, с лёгкой непринуждённостью возвращал ахади, словно вынимал из глубокой корзины все спрятанные чувства и вновь наполнял образовавшуюся пустоту. И так раз за разом, стоило им оказаться наедине. Ашрей прятал, Тейрран находил. Будто игра, правила которой знали лишь они.

Пальцы скользнули по длинной рукояти меча, легли на крестовину, закрывая камень и ощущая под кожей тепло. Видимо, только его одного волновал предстоящий разговор со Скаадом, которому должны были доложить о случившемся в Нордоране сразу же, как Келфра сделал могучий вдох над площадью. Ведь Первый Ворон не может не знать, что происходит на его территории. Но глядя на умиротворённое лицо ахади, наблюдающего за толкающимися у кромки воды ребятишками, Ашрей лишь сильнее стиснул рукоять меча. Ему ли бояться гнева главы внутренней разведки и всего ярима, когда за спиной стоял младший сын императора Кеврана дер-Керра. Но всё же Ашрей боялся. Когда-нибудь удача отвернётся от Тейррана: закончатся красивые слова, сломается клинок в очередной дуэли с дерзкими выскочками, отец перестанет покровительствовать сыну — и тогда все, кто хоть как-то был близок к дер-Керру, окажутся среди отщепенцев, сосланных гнить на далёких границах или брошенных в авангард в очередной битве. Понимал ли это ахади? Скорее всего, но не считал эти мысли достойными своего внимания. Или тщательно скрывал за безмятежностью.

— Скорее! Скорее! — звонкий голос мальчишки донёсся до Ашрея, отчего тот подался немного вперёд, выглядывая из-за стоявшего рядом с ним дэва. — Сейчас начнётся!

— Ты видишь его? Видишь? Фисра говорила — он огромный! Как наша деревня!

— Дурачок, в него две наши деревни поместятся.

— А я слышала, что один такой кассра может сожрать Глаз Асс-Алнаара!

— Больше верь этой сумасшедшей старухе. Асс-Алнаар ещё больше, чем этот кассра.

Их было пятеро или шестеро: звонких, чумазых, толкающихся друг с другом, стараясь самого неповоротливого выгнать с облюбованного пяточка прочь или — что лучше — столкнуть в воду. Фасхран’кассра смог различить двоих девчушек, одетых, как и мальчишки, в грубые штаны и рубахи, залатанные несколько раз, заношенные и на размер-два больше хозяек. Донашивали за отцами или старшими братьями, понял Ашрей. Как же он был рад избавиться от этих обносок и облачиться в чёрный мундир, который носили будущие фасхран’кассры академии при императорском дворце. И какой стыд сжирал, когда Тейрран вёл его по украшенным мраморным коридорам и залам, не давая отдыха от долгой дороги, чтобы представить Драйгану ат-Троу, Первому Копью Фасхран’кассры. Презрительные взгляды выряженных в дорогие ткани, обвешенных в золото и камни людей, считавших себя лучше, чем живший в нищете рыбак. Их скривившиеся в омерзении губы и страх перед существом, идущим рядом с мальчишкой — вот что помнил из той встречи Ашрей. Прошло достаточно времени; он добился звания Второго Копья, вызвал интерес у женщин, которые когда-то кривились при одном его упоминании, обуздал Келфру в алиит’сиаш, связав свою душу с душой молодого кассры, но дэв, когда-то увидевший мальчишку, неуклюже бьющего воображаемых противников палкой, ничуть не изменился. Всё такой же молодой, с безупречной холодной красотой, которой славятся все дэвы, только сейчас Ашрей смотрелся рядом с ним погодком, нежели пятнадцать лет назад.

— Ты был таким же, ке’нея?

Вопрос Тейррана застал Ашрея в расплох, как подлый удар ножа под рёбра, от чего тот горделиво выпрямился, выплюнув ответ, будто оскорбление:

— Нет.

Дэв улыбнулся, словно знал что-то, о чём сам фасхран’кассра забыл или не хотел вспоминать, но промолчал. Тревожить прошлое не всегда приятно, даже если оно не было наполнено чем-то плохим, но тяготило своим существованием, как это было с Ашреем. Он ждал того же, что и дети, вдруг прекратившие суетиться, и теперь завороженно смотрели на огромную тень, наползающую на берег по правую руку. Фасхран’кассра тоже поднял взгляд, хотя и без этого знал, кого он увидит.

Разрывая мощными кожистыми крыльями тучи, вонзаясь в них пущенной стрелой, Келфра рассекал небо, затмевая далёкое солнце своим мощным, вытянутым телом, поджав четыре пятипалые лапы под брюхо. Если на земле он казался неповоротливой грудой мышц, то в небе раскрывалась вся красота, внушающая трепет. Гибкое, покрытое твёрдым чешуйчатым панцирем тело и широкая грудь с выпирающими слитыми воедино грудными позвонками, костный гребень, тянущийся от мощной, увенчанной рогами головы до кончика хвоста. Острые, словно клинок, крылья рассекали воздух и облака, оставляя дымчатый след. Протяжный грудной рёв вырвался из глубин чрева, заглушая все звуки вокруг. В шуме прибоя и диком рыке чудовища Ашрей едва различил вопли малышей, вцепившихся в своих более смелых товарищей, но никто не осмелился убежать от нависшей над ними тени. Келфра хлестнул крыльями воздух, мощным толчком поднимаясь выше, за тучи, широкой дугой описал полукруг, примерившись к цели, и устремился выпущенной стрелой вниз. Ашрей почувствовал пульсацию камня, тепло, стремительно нагревающее его кожу, уже обжигая её сухим жаром пламени, но не причиняя вреда. Он наблюдал, не отводя взгляда, как вытянутая тень с каждым мгновением приближалась всё быстрее, как вырисовывались линии вытянутой тупоносой морды с костяными наростами, как щерилась пасть с широкими зазубренными клыками и устремлёнными вперёд желтоватыми бивнями. Дети закричали, заторопились прочь, толкая друг дружку в спину и хватая за руки отстающих, падали на мокрый песок, перемешанный с галькой, ползли, и лишь самые смелые продолжали смотреть на чёрную тень.

За один удар сердца крылья кассры расправились подобно парусам, голова на длинной толстой шее резко вздёрнулась, за ней подалось тело, и по берегу чиркнул гребень хвоста, вспарывая песок и камень, грязью и морской водой накрывая закрывшихся руками детей. Те лежали, боясь пошевелиться, даже вздохнуть, пока над ними ввысь вздымало чудовище.

— Ими не наешься, — невзначай заметил Ашрей, прикрыв улыбку кулаком. — Но хотя бы отучит надоедать Второму Копью, у которого есть дракон.

— Ты так считаешь? — чёрные брови Тейррана выгнулись в насмешливом вопросе, и до ушей фасхран’кассры долетели радостные крики, перемешанные с надрывным плачем тех, кто всё же поверил в желание Келфры полакомиться пропахшими рыбными потрохами козявками. — Как думаешь, почему они не боятся его?

— Потому что не хватает ума, — хмыкнул Ашрей, складывая руки на груди, неотрывно глядя, как кассра вновь зашёл на новый круг, но в этот раз вонзаясь в тёмные воды Шарийского моря кинжалом, уходя в самую глубь. — Отвага — удел безмозглых.

— Говоришь, как старик Драйган, — Тейрран кивнул в сторону деревни, призывая следовать за собой. — Он тоже ворчит, как древний кассра, на храбрецов, идущих в бой с бесстрашием наперевес.

— Потому что это заранее обречённая атака. Храбрец может удержать врага, но не одолеть его. Возможно, испугать, оттеснить, но всё это разбивается о хорошо выстроенную атаку. И с такими отважными мечтателями гибнут не люди, гибнет наша победа.

— А как же «большая отвага заменяет большое умение»?

Ашрей презрительно фыркнул.

— Ты не ответил на вопрос, ке’нея.

Фасхран’кассра вдруг остановился. Успел схватить руку дэва, стиснуть в своих пальцах, отчего тот обернулся, удивлённо глядя на рассерженного человека.

— Если бы не твои приказы, ахади, я…

Под подошвами чужих сапогов заскрипели камни и песок, заставив сердце Ашрея сжаться в ожидании, покрываясь страхом, словно коркой льда. Он смотрел на дэва и ощущал давящую силу, что окутывала его, заставляя бездумно сжимать твёрдую кожу чужого браслета, не задумываясь о том, что может причинить боль. Его затягивало в синие, как морская пучина, глаза ахади. Чувствуя, что не хватает воздуха в лёгких, он боялся вдохнуть, пошевелиться, стоя в оцепенении, пока ладонь Тейррана не легла на затылок к основанию шеи, а сам дэв не прижался лбом ко лбу застывшего Ашрея. Только сейчас фасхран’кассра понял, что дер-Керр всё ещё пахнет, пусть и слабо, дымом, что пожирал Нордоран.

— Признать свой страх — не приказ, а твоё собственное мужество, мой маленький волк, — Тейрран говорил шёпотом, но каждое слово отдавалось эхом для Ашрея. — Не теряй его и не трать попусту.

Уголки губ растянулись в тёплой улыбке:

— А теперь давай вернёмся домой.

— Да, ахади.