— Тейх’ва, — Кайра сдавлено выругалась, перешагивая через распластанное тело мёртвой наёмницы. Посеревшее, измазанное грязью, сажей и кровью лицо хранило злое выражение, смешанное с обидой за неожиданную смерть. — Ты нашёл его?

      Берег не напоминал поле боя, а был им: всклокоченная, перетоптанная, заваленная телами, как наёмников с чёрных табардах, так изуродованными трупами, чья кожа и одежда были сожжены до неузнаваемости, земля. В воздухе клубилась тяжёлая сладковатая вонь жжёных волос и шерсти, под ногами хрустели глиняные черепки, поломанные шатры пузырились парусами от поднявшегося ветра — с севера надвигались дождевые тучи.

      — Нет, как и тех, кто был с принцем.

      — Выжившие?! — Драйган возвышался над бродящими внизу фасхран’кассрами чёрным монументом, задумчиво поглаживая морду своего дракона.

      — Никого! — Аствэй нагнулся к одному из обезображенных тел и брезгливо похлопал по груди и бокам. В тишине забренчали монеты в маленьком, туго завязанном мешочке. — При них остались деньги. Это не разбойники.

      — Думаешь, этот сукин сын осмелился залезть так далеко?

      — Если и так, как он узнал, что они были здесь? — пожал плечами Четвёртое Копьё, поднимая взгляд на Третье.

      — Заметили костры? Оглянись вокруг — ни одного фарри, — Кайра остановилась и обвела рукой изуродованный огнём и телами берег. — Они могли спастись.

      — Или разделиться и сейчас уже подъезжают к Бривасу.

      — Ты кого-то видел на подъезде? — перешагнув убитую наёмницу, Кайра поддела носком сапога ещё одно тело и с трудом приподняла.

      — Нет.

      Кайра облегчённо выдохнула, разглядывая в утреннем свете незнакомое бородатое лицо.

      Они блуждали меж искалеченных останков более часа, разглядывая каждого убитого, пытаясь найти хоть одного выжившего, но каждый раз набредали на очередной труп наёмника или изуродованного врага. Среди грязи и мусора, разодранных в клочья палаток и раскиданных в борьбе головешек не было того, кого так отчаянно искала Третье Копьё, то и дело скользя взглядом по уже осмотренным телам, боясь увидеть среди них Ашрея. Аствэй, обшаривающий очередного наёмника в трёх шеритах от неё, вдруг замер, прислушиваясь. Он медленно выпрямился и, выставив руку в сторону Кайры, подал знак следовать за ним. Она медленно переступала с носка на пятку, глядя под ноги, двигаясь к указанной Четвёртым Копьём палатке, разрушенной под тяжестью перевёрнутой телеги, чьё колесо поскрипывало от дуновения ветра. Трепыхались ошмётки разорванной ткани, хлопая в резких порывах, и всё сильнее Кайре чудился запах приближающегося дождя. Она медленно вынула из ножен меч, крадучись обходя справа зашевелившуюся ткань, то и дело поглядывая поверх устоявших опор палатки на Аствэя.

      Он кивнул и, схватившись за край, резко откинул полог, целясь в заметавшегося человека, сжавшегося от страха под пылающим взглядом фасхран’кассры.

      — Хаста! — выкрикнула Кайра в тот момент, как кончик меча впился в плечо. — Я знаю его.

      На неё смотрели два ярких голубых кусочка летнего неба, в глубине которых плескались тревога и надежда. Молодое лицо, изуродованное страшным ожогом, обросло тёмной щетиной, но даже так Кайра могла поклясться своим фасхраном — это тот солдат, которого встретили с молодым Сембаром и что пронизывал Ашрея весь его разговор с Кастаром. Что он делал здесь, в нескольких днях пути от Аэлерда? Живой и отчасти невредимый. Она недовольно сморщилась, смахнула упиравшийся в тюремщика клинок, и, схватив за ворот, дёрнула вверх, заставляя подняться на ноги. Тот и правда не был ранен — испуган, немного подран, но ни капли крови — своей или чужой. Он него пахло не только дымом, но и полевыми цветами, чья пыльца осела на руках и немного — на кончике носа. Кайра подняла голову на холм и хмыкнула. К ним спускался Первое Копьё, его дракон остался на месте, продолжая взирать на берег покрывшегося рябью озера огромной недвижимой статуей.

      — Асенния… — хрипло выдавил тюремщик, дрожащими руками сжимая запястье Кайры. — Она…

      — Помощница клирика? — Аствэй с подозрением следил за каждым движением аэлердца, готовый в любой момент насадить на свой меч. — Ты видела её?

      — Да. Там, — Третье Копьё неопределённо махнула головой, заставляя Аствэя повернуться вправо, где в траве в дали от остальных лежало едва приметное тело в некогда белых одеждах.

      Тюремщик неожиданно обмяк в её хватке и всхлипнул, стискивая челюсти, пытаясь сдержать то ли крик, то ли ругань. Его светлые глаза потемнели от ярости, затуманились слезами, но он сдержался и лишь глухо попросил отпустить его, что Кайра и сделала. Её ладонь демонстративно вложила меч в ножны, щёлкнув.

       — Где твой брат? — голос Драйгана ат-Троу раскатисто загремел позади Кайры.

      — Ушёл к озеру, — отозвался Аствэй.

      — И кого вы нашли? — он грозно оглядел хмурящегося исподлобья юношу. — Аэлердец? Гвардеец тар-Амора? Тогда где твои товарищи и почему здесь сплошь наёмники Быка? И где, Аллаки пожри, наследный принц и Второе Копьё?

      Юноша вздрогнул, но продолжил упрямо смотреть в глаза Драйгану:

      — Я расскажу как всё было, — он сильнее стиснул кулаки. — Пообещайте, что я смогу отомстить этим ублюдкам.

      Первое Копьё криво усмехнулся и обезображенная ожогом часть лица собралась в толстую складку из сплошных рубцов и рытвин.

      — Аствэй, найди своего брата. Мы возвращаемся.

      — В Бривас?

      — В столицу, Третье Копьё.

      Ещё со спины Сейара Янзел успел заметить пасущихся за разрушенным лагерем лошадей, стреноженных хозяевами, но те, чьи путы были перерублены — верёвки они нашли позже у палаток — умчались прочь, напуганные звоном стали и криками. Часть из них Янзел нашёл, исследуя берег озера, те сбежали в лес, где одна из них сломала ногу, копытом угодив меж толстых корней разросшегося дерева. Её протяжное жалобное ржание и привело его под густые кроны, застав измученное животное в плену. Лоснящаяся гнедая шерсть, отъетые бока и добротная упряжь — хозяин более чем заботился о своём друге, теперь же он лежал где-то среди груды тел, между которыми бродили Четвёртое и Третье Копья. Пятое Копьё стоял перед лошадью, успокаивающе поглаживая по носу, заглядывая во влажные карие глаза, видя собственное отражение. Спокойствие и уверенность — это он видел в чужих зрачках, когда медленно потянулся за кинжалом. Губы тихо нашептали короткую молитву Эйгиль, прося богиню принять чужую жизнь в свои владения под ласковые лучи солнца, а после обратился к Великой Матери Ужаса — пусть невинную душу минуют опасности Вечной Мерзлоты, да смилуется Онна’Дашати над ней. Его движение было отточенным и выверенным — один росчерк клинка, чтобы прервать боль. Короткое ржание — единственное, что Янзел услышал перед тем, как живые глаза лошади потухли, а пальцы ощутили тёплую кровь.

       Он вышел к озеру, где успел заметить цепочку следов пока шёл на услышанное им ржание искалеченного животного. Теперь же, счищая водой грязь, он присел над отпечатком босой ноги во влажной земле, задумчиво хмурясь и оглядываясь по сторонам в поисках новых деталей. Один был высоким, крепким, тяжелее своего товарища, тот же легконогий, может, мальчишка, только выросший из-под опеки и обрётший свободу. Янзел проследил за вереницей к кромке тёмной воды и покачал головой. Были вдвоём, когда остальные предпочитали лезть в воду недалеко от лагеря. Странно, но других следов Янзель не нашёл.

      Следы вели из лагеря и обратно, и он, поднявшись на ноги, последовал за ними, вскоре выйдя на оглядывавшего берег Аствэя, засунувшего большие пальцы за ремень. Он заметил брата и вскинул руку, привлекая внимание.

      — Ты видел среди мёртвых мальчишку? — не давая сказать Четвёртому, обратился Янзел.

      — Кого угодно, кроме мальчишек, — криво усмехнувшись ответил близнец. — И фарри.

      — Я нашёл следы вон там, — Янзел указал в сторону дерева, склонившего гибкие ветви к воде, скрыв часть берега от чужих глаз и Аствэй удивлённо вскинул брови. — Мальчишка и, может, кто-то из наёмников. Точно не женщина.

      — Или шиназза и этот тейх’шира.

      Янзел задумчиво потёр подбородок. Аствэй вскинул голову, вслушиваясь в далёкие раскаты грома, и поморщился. Ветер становился сильнее, гроза приближалась, сгущаясь чёрным полотном, наползая на шумящий лес.

      — Мы не видели ни принца, ни Второе Копьё, ни этого шияза среди убитых. Их не было на пути в Бривас. Дагхт! Если бы не упустили Келфру…

      — Всё хорошо, зато мы знаем, что он не взбесился из-за смерти Ашрея и шиназза жив, — с едва заметной улыбкой Янзел положил ладонь на плечо брата и сжал, пытаясь поддержать. — Найти одного кассру будет легче, чем ишракасса.

      — Но тогда где они все?

      Янзел ещё раз оглядел берег и помрачнел:

      — В плену.

***

      Сколько прошло дней? Пять? Десять? Я огладил заросшие щёки и с ожесточением поскрёб шею — под ногти тут же забилась грязь от пота и пыли, в которой я сворачивался в клубок, пытаясь уместиться на остатках гнилого сена. Здесь не было окон, чтобы увидеть день сейчас или ночь, я пытался сверять время по стражникам, что приносят мне еду, но они давно перестали заходить, будто забыв про меня. Сначала три раза в день, потом один, теперь же я не мог понять прошла неделя или месяц — голод крутил живот, а жажда стискивала горло. Если бы не собственная брезгливость, ещё удерживавшая от безумия, давно бы слизывал влагу с замшелых камней и пытался выковырять что-то съедобное между швов. Ведро, оставленное для нужды, давно перестало вонять — привык к едкому запаху собственных отходов и рвоты. В нём же продолжала разлагаться принесённая кем-то из стражников крыса, что со смехом швырнули мне, надеясь, что я отчаялся и сейчас под дружеский гогот начну её жрать.

      Зато не били.

      Тюремщики мятежного герцога пытали иначе, более изощрённо: мешали спать, то и дело стуча по толстым прутьям решётки и обливая холодной водой, морили голодом, не давали пить, перестали отправлять мальчишку опустошить ведро и теперь я был вынужден наслаждаться вонью собственной мочи.

      И никто так и не пришёл ни для переговоров, ни для допроса.

      Я надеялся увидеть знаменитого герцога Эорана, к которому так рвался Эсвейт, хотел узнать его причину вести войну с целой империей, но вместо этого меня сдёрнули со спины ишракасса и поволокли через старый каменный двор крепости к низенькой пристройке, чьи стены не так давно восстановили — новенькая кладка разительно отличалась от древней, заросшей мхом и вьюнами. И я узнал, что все темницы находятся глубоко под землёй, где темно, сыро и жутко холодно, где есть шанс остаться забытым и сдохнуть от одиночества, болезни или крыс. Меня не приковывали к стене, а небрежно толкнули в глубь — что им сделает фасхран’кассра со сломанной рукой? Может, я бы и справился с одним-двумя, но там их сотни, если не тысяча. Моя жизнь разделилась на до и после скрипучим звуком старых петель и грохотом тяжёлой двери.

      Темнота, писк и шорох — вот основные спутники моего одиночества. Первый день я ждал появления солдат с требованием предстать перед герцогом, но они не пришли. На второй и третий день день их тоже не было, как не было Эсвейта. Уж он-то должен был навестить меня, узнать каково мне оказаться на его месте, взглянуть на сидящего в клетке спасителя. Но он тоже не пришёл. А я продолжал надеяться. Потом меня одолела скука, бессонница и усталость. Мне хотелось есть и все мысли крутились только о том, когда же принесут ту жидкую похлёбку с очистками, я был согласен даже на неё, лишь бы не ощущать в желудке пустоту. Со временем мысли о еде вытеснила жажда. Я почти что докатился до совсем отчаянных мер и старался не слушать, как журчит вода, когда я вставал у ведра облегчиться. Затем была крыса, которую я вышвырнул в ведро и забился в угол, куда сгрёб провонявшую грязью и старой мочой солому.

      Я давно не мылся и тело отчаянно чесалось, а вместе с ним щёки и шея. Ногти давно стали чёрными от грязи, а штаны и рубашка не спасали от холода, царившего в моей обители одиночества.

      Лучше бы меня били каждый день, смеялись, пытались унизить, но хотя бы приносили еду и воду. Я был крепок физически, но ни разу не оказывался в плену, чтобы проверить насколько хватит воли выдержать его. И единственное, что меня спасало — асшах’гехар. Я приходил к костру, садился возле стеклянной глыбы и смотрел на Ашрея, находя в себе силы не сдаваться, продержаться ещё день. Иногда я говорил с ним, иногда — молчал. Его дракон продолжал дремать, не замечая меня или делая вид. И каждый раз я размышлял на один и тем же вопросом: спас бы я Эсвейта, зная чем это обернётся? Если бы не это бездумное желание проявить жалость к мальчишке, Ашрей был бы жив? Неужели это я стал катализатором? Он предупреждал меня столько раз, а я, ослеплённый своим честолюбием, воспринимал не иначе как дикость нравов, что не может быть так, чтобы один пленник мог разрушить целый ход войны. Но я забыл кем был Ашрей и к кому он был близок.

      И теперь я — заключённый, а Эсвейт где-то там, вновь воссоединился со своими товарищами и другом, которого так отчаянно звал в бреду, пока я выхаживал в темнице Аэлерда. Интересно, он расскажет благодаря кому жив? Может быть, сейчас пытается оттянуть мою казнь? Вдруг не забыл, а его не пускают? Или же теперь готовится к новой осаде или штурму?

      И тут скрипнула чёртова дверь и послышались шаги. Кто-то заговорил где-то в начале коридора — я прильнул к решёткам щекой, пытаясь разглядеть вспыхнувший ярким огоньком факел и то, как кто-то идёт сюда. Привыкшие к темноте глаза ослепли от света, даже такого мягкого, и я отполз, прикрывая их рукой, силясь сквозь выступившие слёзы разглядеть силуэт.

      Новенький кожаный доспех с кольчужными вставками, крепкий ремень с ножнами, где висел меч и небольшой узкий кинжал — тот самый, что оставил едва приметный шрам на моей щеке, начищенные сапоги, перчатки, заткнутые за пояс, гладкие щёки, на которых появился здоровый румянец. Передо мной возвышался Эсвейт, молча буравивший взглядом, убрав руки за спину, как только поставил факел в скобу у решётки. Окрепший, пришедший в форму и, кажется, подросший. Его светлые волосы аккуратно подстрижены, а на плече повязана красная лента.

      — Я думал, ты забыл про меня, — от улыбки сухие губы треснули и выступила солоноватая капля крови. Я быстро слизал её, поморщившись.

      — Как я могу забыть убийцу Урлейва? — едко выплюнув эти слова, ответил он и сиенистые глаза холодно сверкнули в мягком свете.

      Меня передёрнуло.

      — Убийца? — губы невольно дрогнули в нелепой улыбке. — Ты, наверное, всё не так…

      — Он погиб от огня твоего дракона! И он же оторвал крыло ишракассу Мирасы! Мне рассказали правду, — Эсвейт глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Всю правду.

      Я помню в его глазах ярость, злость, непокорность и то, с каким ужасом понимал, что не хочет убивать меня. Тогда, на берегу реки, мне казалось, он понял чем я пожертвовал ради его свободы и жизни, что хотел только добра. Теперь же он вновь отстранился, закрылся за глухой стеной боли, глядя с презрением, отчего сердце заныло. Я действительно хотел сблизиться с ним, стать другом, надёжной опорой, а вместо этого оказался убийцей.

      — Эс… — я сглотнул и медленно поднялся на ноги, чувствуя, как они заныли от застоявшейся крови. — Ты же знаешь меня…

       — Ты — Ашрей, — тихий голос с каждым словом обретал сталь. Эсвейт исподлобья прожигал меня ненавистью, продолжая говорить, — Второе Копьё. Безжалостный Клинок. Палач Нордорана.

      И неожиданно сплюнул в презрении, не отводя взгляда.

      — Эсвейт…

      — Ты — всё то, что олицетворяют эти демоны. Послушный пёс, которому плевать на человеческие жизни. Я знаю, что ты сделал с нордоранцами, а ведь там были дети. Там были матери! Отцы! И ты убил их. Всех их…

      Я замер. Разум пронзила вспышка чужого воспоминания: крики, кровь, огонь, дым, смерть. Множество смертей и удушливый жар, пронизанный чужим скорбным плачем. Грохот камней, летящих на узкие улочки города, горящие тела под ногами, чьи-то руки цепляются за плащ, но я лишь смотрел на заплаканное мальчишеское лицо, ничего не говоря, а затем мягко обнял, успокаивая и всаживая нож в сердце для быстрой смерти. Я стоял посреди толпы, которую накрыло пламя дракона, стоял и смотрел на единственного для себя важного человека среди невзрачных фигур. На Тейррана.

      — Я…

      Хриплый выдох — единственное, что я смог сделать, сглатывая подступающий к горлу ком. Меня трясло от осознания боли, ужаса и омерзения. Ашрей, которого я знал, оказался хладнокровным убийцей, палачом целого города, на чьих руках смерть не сотен — тысяч людей. И теперь эта правда стала известна тому, кто был дорог мне. Я опустил взгляд, заморгав от пелены слёз, и больше не осмелился поднять на стоящего напротив Эсвейта.

      — Твой хозяин считает нас предателями, но единственный предатель здесь — ты, Палач. Мы боремся за свободу, за честную жизнь без страха перед живыми бездушными богами, но ты слушаешь их и подчиняешься их бесчеловечным приказам.

      Пальцы сгребли край рубашки и сжали до побелевших костяшек. Боль пронзила суставы, всё тело дрожало от гнева и унижения, копящегося внутри и искавшего выход, но я продолжал стоять перед Эсвейтом опустив голову, как провинившийся ребёнок. Аль’шира шумно сглотнул и скривился.

      — Хватит, Эс, прошу тебя, хватит. Я спас тебя. Я обещал тебе и сдержал слово.

      — И для чего такое великодушие? Чтобы надеть на меня собачий ошейник, а после выставлять на вечерах в качестве трофея?

      — Я бы никогда…

      — Я презираю тебя, — Эсвейт ощерился и каждое его слово, пронизанное ядом, вонзалось в меня подобно стреле. — Проклинаю за каждое слово, сказанное мне, за каждое моё имя, произнесённое твоими губами, за каждое прикосновение. Я буду проклинать тебя и однажды убью. Знай, что Сын Змеи всегда исполняет свою клятву.

      Он забрал факел и молча ушёл в начало коридора, оставив меня наедине со своими мыслями и болью, от которой скручивало не только тело, но и душу. Я слушал его удаляющиеся шаги и ещё долго стоял на месте, ожидая, что он вернётся, рассмеётся в лицо, будто разыграл невероятную шутку, а затем освободит меня. Но в мёртвой тишине подземелья было только горечь и безнадёга.

      Отступая назад, не глядя под ноги, почувствовал стену и медленно сполз на свою подстилку, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Хотелось орать, рвать и крушить, но внутри настолько всё отмерло, что не осталось ни гнева, ни жалости к себе — пустота. Если бы я вместо попыток сдружиться с Эсвейтом, узнал бы кто такой Ашрей… Зато теперь ясно почему никто не порывался нести мне еду и воду: сдохнуть подобно собаке — вот удел Палача Нордорана.

      Я нервно рассмеялся и тут же впился отросшими ногтями в плечи, причиняя своему — Ашрея — телу боль, пытаясь хоть немного приблизиться к той, что испытывал аль’шира. Ну же, где теперь твой оптимизм, Славка? Где надежды на то, что станешь героем в глазах мальчишки, чьих друзей ты убил? Пусть не сам, но живя в теле убийцы. Оправдывает тебя это? Поверит Эсвейт в эту сказку, если рассказать обо всём, что случилось? Нет, для него не существует Ашрей, как и меня — одна полная омерзения ненависть. Я лёг на бок и погрузился в беспокойный сон.

      Меня нетерпеливо растолкали и заставили подняться. На ватных, дрожащих ногах я впервые переступил через порог своей клетки и оказался в коридоре, слепо щурясь на факелы в руках трёх стражников. Каждый из них был хмур и напряжён, следил за моими движениями цепко, сжимая руку на ремне рядом с висящим мечом или топором. Я брёл между ними, придерживая ноющую руку — никто так и не вправил вывих и не залечивал перелом, поэтому она совершенно не слушалась и болталась плетью вдоль тела. Сейчас я баюкал её на груди, пытаясь не оступиться, как один раз случилось, когда налетел на впереди идущего мужика, вмазавшись носом в спину. Тот что-то проворчал, дёргано отпихнув локтём и повёл к лестнице, за которой скрывалась дверь и путь наружу.

      За столько дней я глотнул чистого свежего воздуха полной грудью и мне даже позволили это, не пытаясь толкать в спину. Я смотрел на старые развалины крепости, которые постепенно обретали жилой вид, но часть разрушенной стены всё ещё открывала вид на разбитый палаточный лагерь, над которым трепыхались знамёна с белым быком. Стук молотков, чадящие трубы маленьких кузниц, голоса и лай собак — всё это оглушало после бесконечной тишины. Я вдыхал запах свежего хлеба и жареного мяса, слушал перебранки и далёкие напевы, видел, как мужчины натужно тянут тросы, поднимая наверх каменные блоки, как им помогают наверху, как солдаты всматриваются в горизонт. Одна из беспородных псин увязалась за нами, бежала рядом и даже успела обтереться об ногу, а после унеслась по своим, без сомнения, важным собачьим делам, оставляя меня наедине с незнакомым миром. Я пытался высмотреть знакомое лицо, но нигде не видел ни Эсвейта, ни ящеров, будто они и не были здесь, а где-то в другом лагере. Кто знает, может, начался очередной поход и он теперь на передовой?

      — Заходи, — тот солдат, что вёл меня, отступил в сторону, кивнув на полог большого чёрного шатра, над которым реял флаг с двумя скрещенными мечами над головой остроносой собаки.

      Я осторожно протиснулся во внутрь плечом и замер, глупо глядя на трёх повернувшихся ко мне мужчин, явно не ожидавших кого-то ещё. Старик, могучий для своего возраста, с окладистой седой бородой и бритой на солдатский манер головой, юнец, чьи густые волосы были собраны в высокий хвост, разодетый в белоснежный дуплет, штаны и даже сапоги, и знакомый мне джанар, единственный, кто лишь криво улыбнулся, теряя интерес. За ними я смог разглядеть четвёртого: высокого, статного мужчину в добротных одеждах, не столь вычурных, как у тёмногривого юнца, но и не в простых, как у джанара. Аккуратная борода мягко обрамляла лицо эспаньолкой, подчёркивая мужественный подбородок, под густыми бровями блестели два зелёных с искорками глаза в лисьим прищуре.

      — Зачем он здесь? — голос у юнца был раздражённым, он повернулся к четвёртому, упрямо вздёрнув узкий подбородок.

      Увидь его со спины, я бы подумал что за этими одеждами скрывается плоскогрудая девушка, но голос всё же выдавал в нём юношу, пусть и был тоньше, чем у Эсвейта. Он него не веяло — накрывало волной надменного превосходства, начиная от взгляда и заканчивая каждым выплюнутым словом. «Жопа», — подумал я.

      — Это дело касается меня и моего гостя, Ибрах, — мягко ответил четвёртый, но ни в улыбке, обращённой юнцу, ни в глазах не было намёка на дружелюбие. — Оставьте нас. А ты, мой друг, смелее, проходи и садись.

      Он указал на стул у стола, на котором лежала карта, прижатая концами ножами, тарелкой и кружкой. В миске я увидел фрукты и от голода свело желудок, неприлично заурчав на весь шатёр, привлекая чужое внимание.

      — Приручать чужого дракона — скверная идея, Эоран, — заявил юнец и смерил меня ещё одним небрежным взглядом, в этот раз задержавшись на лице.

      — Я безмерно благодарен за совет, герцог Харданор, а теперь позвольте нам побыть наедине. Сейбар, позови мальчишку.

      Сердце пропустило удар и ухнуло вниз. Я замер и обернулся на кивнувшего Эорану джанара, чувствуя, как взволновано затрепетало в груди. Неужели Эсвейт договорился прирезать меня на глазах мятежного герцога в качестве доказательства своей верности?

      — А пока мы одни, позволь уточнить, ты тот самый Ашрей, Второе Копьё Его Императорского Величества?

      Я выпрямился и кивнул.

      — Моё имя должно быть известно тебе, как и всей империи, но я позволю себе представиться — Эоран ар-дел-Варрен, глава Дома ар-дел-Варрен и тот самый мятежный герцог, что поднял мечи и копья против Его Императорского Величества, — он не стал протягивать мне руку, но и не отводил взгляда, следя за лицом. Его рука потянулась к кубку и протянула мне, предлагая взять. — Должно быть тебя мучает жажда. Вот, это простая вода. Пей осторожно. Если нужно, я подолью ещё.

      Пить хотелось страшно, но подозрение в неожиданной доброте было сильнее, отчего я взял кубок, но не притронулся губами, всматриваясь в своё осунувшееся лицо, спрятанное за отросшей бородой. Впалые щёки, ноющие суставы, потухшие глаза — постаревший на несколько лет человек, изнурённый, уставший и отчаявшийся.

      — Удивлён, почему ты здесь, а не болтаешься в петле? Мои генералы не меньше, но я верю, что каждому, даже самому последнему убийце, нужно дать право объяснить свои поступки. И я хотел бы услышать от Палача Нордорана почему он сжёг десять тысяч жителей. Поделишься этой историей, Ашрей? — герцог присел на край стола и сложил руки на колене.

      Я продолжал вертеть в дрожащий руках кубок, разглядывая плескающуюся о стенки воду, искажающую мои черты, и не знал, что ответить. Всё, что я видел — отрывки, но какая была причина такого ужасного поступка? Сколько я говорил с Ашреем, он не казался настолько ужасным. Немногословный, замкнутый, хмурый, но никак не безумец, натравливавший дракона на мирных граждан. Но вот Тейрран… О нём ходило много слухов, каждый отзывался без восторга, но со страхом, будто это настоящий демон, и, кажется, именно он и принудил своего рыцаря к этому преступлению.

      — Это был приказ, — осторожно, нащупывая правильный путь, начал я, следя за герцогом. — Принца.

      — Знаю, — мягко ответил Эоран и улыбнулся. — Но почему он отдал такой приказ?

      — Я не знаю.

      — Он не говорил тебе?

      — Нет.

      — Ты не спрашивал его?

      — Нет, — и зачем-то добавил. — Приказ есть приказ.

      — Что ты чувствуешь, зная, что убил стольких людей, Ашрей? Злость? Ненависть? Может, радость?

      — Я… Боль, — нахмурился. — И презрение.

      Прости меня, Ашрей, но пока я хочу жить и найти способ не оборвать и твою жизнь, придётся выкручиваться ложью. Ты сам меня поставил в такое положение, я и подумать не мог насколько ты бессердечный сукин сын, оставив один на один с такими неожиданными поворотами.

      — К ним или к себе?

      — К принцу, — ляпнул я и прикусил губу, чувствуя себя конченым предателем. Тейрран мне нравился. Как человек он был добр и мягок, ни разу не осудив Ашрея за мои промахи, и даже помог освободить Эсвейта, вмешавшись. Я не знал причину его решения по отношению к целому городу, но она должна быть очень весомой, очень надеюсь на это.

      Герцог удивлённо вскинул брови и, кажется, слегка опешил от такого признания. Он заинтересовано подался вперёд.

      — Мне рассказали, что именно ты добился свободы для одного из моих аль’шир. Для чего ты это сделал?

      Для чего. Он тоже решил, что я хотел сделать из Эсвейта личную игрушку, которую можно водить на поводке перед гостями и хвастаться, как трофеем? Это не злило — выбешивало.

      — Потому что обещал ему. Он не помнит этого из-за лихорадки, я приходил так часто, как только мог, чтобы… — облизнул губы, собираясь с духом. — Я выхаживал его. Тайно. Об этом знали Нейп — мальчишка-водонос, и один из тюремщиков. А потом выкупил.

      — Но не дал ему свободу. Почему?

      — Не хотел, чтобы его убили свои, как предателя, — пожал плечами. — Или чтобы он вновь оказался на поле боя. Надеялся, что одумается и начнёт мирную жизнь подальше от всего этого. Я не знаю, как ещё объяснить.

      — Так же, я знаю, что ты пощадил младшего Сембара, а позже заступился за честь Эсвейта перед гвардейцами тар-Амора.

      Я молча кивнул. О первом ничего не знал, а про второй случай мне никто так и не рассказал толком, но то, что Ашрей вступился за мальчишку, вселило надежду, что не всё так плохо, и вскоре они оба прекратят молчаливую войну и успокоятся. Нет, не успокоятся, ещё и причин для этого прибавилось.

      — Учение Светоносной Эйгиль говорит, что один скверный поступок не должен затмевать остальное добро, сделанное человеком. Но то, что ты совершил, Ашрей, трудно замолить перед богами и простыми людьми. Многие хотят видеть твою голову на шесте, слишком многие напуганы тем, как им может мстить такое могущественное существо, как наследный принц, и я понимаю их. И понимаю тебя — приказ есть приказ, — он поднялся на ноги, подошёл ко мне, ничуть не меняясь в лице, будто окружавшая меня вонь не мучала его, и задумчиво подпёр пальцами подбородок. — Я слышал о том, что наследный — тогда ещё младший — принц подобрал мальчонку откуда-то с юга, безродного босяка. Меня не было в тот день в столице, чтобы лично увидеть как он вернулся после своего внезапного исчезновения, но этот странный поступок навёл шуму среди аристократии. Теперь же я вижу результат его решения. Ты прекрасный солдат, Ашрей, верный идеалам, но стоят ли жизни простых людей такой верности? Подумай об этом, пока будешь гостить в моём лагере.

      Гостить? Я не ослышался? Он так называет мой плен? Или за этими размышлениями что-то скрыто? Что за манера говорить загадками, прямо как у Тейррана.

      — Я даю тебе шанс обрести свободу и увидеть истину, как ты дал это Эсвейту, поверив в него. Может быть, он сможет убедить тебя прозреть и ты примешь верную сторону, — ладонь герцога легла на моё плечо и ободряюще сжала. — Каждый преступник имеет право на искупление.

      И пока я пытался понять к чему это, он коснулся моей шеи обеими руками и кожа под его пальцами вспыхнула, словно к ней прикоснулись раскалённой кочергой. Я дёрнулся, хватаясь за ожоги, но почувствовал сдавливающий шею ошейник. Как смешно, ха-ха, получить похожий подарок. Теперь мне нельзя будет отходить от Эсвейта?

      — Я верю в твою честность, Второе Копьё, но не в желание добровольно остаться здесь, потому принял во внимание этот момент. Знакомый ошейник, не так ли? Конечно, он не действует так, как тот, что создал Тейрран, и не ограничивает твоё передвижение из-за собственного страха быть ограниченным, но зато он может убить тебя по одному моему приказу. Мгновенно. Или медленно — всё зависит от моего настроения и наших с тобой отношений. В остальном, ты свободен настолько, насколько это возможно для того, кому здесь не рады.

      Я поскрёб шею, цепляясь за твёрдый камень, опоясывавший шею, тщетно пытаясь понять, как избавиться, когда к нам зашёл Эсвейт. Его сосредоточенное лицо вытянулось в удивлении, стоило увидеть меня, а после рука невольно поползла к рукояти меча.

      — Эсвейт, всё хорошо, — герцог жестом заставил аль’ширу успокоиться и кротко улыбнулся. — Я хочу поручить тебе присмотреть за безопасностью нашего гостя до тех пор, пока он не озвучит своё решение. Возможно, ты будешь тем, кто убедит его в искренности наших идей и поступков.

      — Но, Ваша Светлость!

      — На этом всё, Эсвейт. И Ашрей, твой дракон… С ним всё хорошо, но тебе стоит напомнить ему, что вы здесь гости и не нужно пытаться сожрать моих людей. Цайх.

      И жестом указал на выход, теряя к нам интерес. Первым их шатра вылетел Эсвейт, даже не пытаясь узнать иду ли я следом или нет, он просто мчался куда-то в сторону трёхэтажной постройки, стоявшей на отшибе от остального каменного комплекса. За спиной остались стены внутреннего двора и главные постройки, ещё несколько отдалённых были разбросаны по зелёным склонам холмов, где даже угадывались загоны для животных. Я едва поспевал за ним, пытаясь схватить за плечо и остановить, потому что сил не оставалось совсем, но стоило мне мазнуть по плечу, как он резко затормозил, развернулся и вдарил кулаком под дых с такой силой, что я сложился пополам, хватая ртом воздух.

      — Шияз! — кричал он, багровея от собственной ярости. — Акриб! Сучий сын! Почему?! Почему вместо того, чтобы убить, он оставляет тебя в живых?! Почему именно тебя?!

      Я сплюнул вязкую слюну, чувствуя, как начинает мутить. Покачиваясь из стороны в сторону, всё ещё прижимая целую руку к животу, попытался выровнять дыхание, как в лицо прилетел кулак, заставляя повалиться на траву. Теперь сплёвывать приходилось кровь.

      — Ты виновен в стольких смертях, а вместо казни он наказывает меня тобой!

      — Я не знаю! — закричал в ответ и зашёлся кашлем. — Я не знаю…

      Он вдруг замер и уставился на ошейник. Даже не кожа — камень. И присев, потянулся к нему.

      — И каково быть рабом? — тихо прошипел, поглаживая гладкую поверхность.

      — А ты уже забыл? — скалюсь в ответ, бросая от обиды, нежели пытаясь уколоть, но Эсвейта задело и пальцы резко впиваются в гортань, сжимая её с необычайной силой.

      Мы молча смотрели друг другу в глаза, надеясь что один сдастся и отвернётся, но оба упрямее ослов и потому только пыхтели и щерились, не зная как быть дальше. Я хотел спасти Ашрея, вернуть всё так, как должно быть, а Эсвейт мечтал всадить нож в сердце, лишь бы не видеть моё лицо рядом. И оба не получили ничего из желаемого. Разве что герцог, так неожиданно добро отнёсшийся к своему пленнику. И я вдруг осознал почему.

      — Дракон, — сипло выдавил, заставляя Эсвейта нахмурится, но отпустить. — Ему нужен дракон.

      — Никто не сможет удержать дракона без его… — аль’шира осёкся, глядя распахнутыми от удивления глазами.

      — А ещё Тейрран, — добавил я с усмешкой, растирая горло. — Ты знаешь, как сильно он дорожит своим рыцарем и что будет, убей ваш герцог меня прямо сейчас. Я куда больший заложник, чем когда-то был ты, Эс. И у меня только два выбора: предать или сдохнуть.