“Всё плохое происходит во мраке” — говорит статистика, безапелляционно оперируя столбиками и строками холодных цифр и расчётов. С не ведающими страстей цифрами сложно спорить, но люди продолжают пытаться. 

Хотите уменьшить количество ДТП на 30%, а автомобильных краж аж вдвое? Поставьте чёртовы фонари вдоль чёртовой дороги наконец! Хотите, чтобы насильственные преступления в целом упали на 15%, а конкретно изнасилования — на 27%? Ответ всё тот же самый — фонари! Городской бюджет, сэкономленный на том, что люди меньше бьются о деревья и о головы друг друга, полиции надо меньше со всем этим разбираться, а здравоохранению — лечить последствия, направьте на оплату электропотребления ночного освещения, так ещё и в плюсе останетесь, построите какую-нибудь лишнюю парковую зону или площадку для собак, против которой обеспокоенные мамочки тут же подпишут кучу петиций. Так что же вы выберите — чтобы криповый парень в ночи изнасиловал вот эту женщину, которая какого-то хера до сих пор не дома, не целует своих двоих деточек в лобик перед сном и не ложится в постель к мужу, а прётся через район в одиночестве и узкой юбке (какая ещё ночная смена?), или чтобы в три ночи грёбаный фонарь светил вам прямо в окно, мешая спать и усугубляя и так ужасающе разросшуюся проблему со световым загрязнением?

Никто никогда не выбирает женщину. Все боятся, что фонари обойдутся слишком дорого.

Как бы не были безапелляционны цифры, Мейбл не могла в них поверить. Именно днём, при солнечном свете, когда и никакие фонари не нужны, с ней всегда происходило всё самое плохое.

— Отпусти… Пожалуйста, отпусти, мне же больно.

— В этом и смысл, — шепчут ей на ухо полным предвкушения голосом.

При свете дня родители уходили на работу со свойственным им равнодушием, к которому за столько лет Мейбл должна была привыкнуть, но оно по-прежнему ранило. При свете дня была школа — ладно, она не была столь ужасна, скорее невыносимо скучна. При свете дня был издевательский смех и выкидывание в унитаз рюкзака толстушки из первого класса, а при свете летних дней — прогулки с Кенди и Грендой по пахнущим разогретым асфальтом улицам Гравити Фолз. Окей, если не драматизировать, то днём всё бывало не так уж и плохо, — но всё это хорошее, что ещё можно было найти в её днях, обнуляла всего одна вещь, в разы перевешивающая всё остальное.

Именно при свете дня Диппер бил её.

Большая часть преступлений происходит во мраке, но почему-то так совпало, что Диппер никогда не поднимал на неё руку ночью. Белое солнце и голубые небеса делал свидетелями того, как он оставляет на теле сестры лиловые и нарциссовые разводы синяков — и раз солнце и небеса до сих пор не возопили и не выжгли глаза её брату в праведном негодовании, то значит, они и сами наслаждались этим зрелищем.

И только ночью с Мейбл происходило всё то хорошее, что она бережно сохраняла в своей памяти и возвращалась к этим воспоминаниям, когда окончательно переставало хотеться жить.

Именно в полумраке Шатра Тайн долгими вечерами, когда сцену освещал всего один софит, близнецы отрабатывали новые номера для выступлений, — как будто бы им это действительно нужно было делать, но Диппер любил, когда всё проходит идеально. А потом, под занавес, кружили по сцене в вальсе, молча наслаждаясь обществом друг друга. Рука в руке, рука на талии, рука на плече, и развеваются каштановые волосы да шелестит складками голубая юбка. Тихонько стучат каблуки о дощатый пол, прямо в такт их синхронному сердцебиению.

Именно в полумраке ночи Диппер приходит и залазает к ней под одеяло, обнимает, утыкаясь холодным, как у щенка, носом куда-то между шеей и плечом, и Мейбл тут же готова забыть и забывает всё то, что творилось между ними при свете дня ещё каких-то пару-тройку часов назад, — растворяется в накатывающем на неё волнами умиротворяющем спокойствии. Они вместе, и так и должно быть.

Именно в полумраке, когда лишь луна да звёзды освещали лес, Диппер лёгким движением руки сталкивает Мейбл с крыши Хижины Тайн и заинтересовано наблюдает, как его сестра падает в темноту.