Примечание
ryan mitchell — russian roulette
насколько же глубока кроличья нора
Раскрасневшиеся глаза, на одном из век не до конца стёртые остатки подводки — плевать. Щёки бледные, гораздо бледнее, чем должны быть. Губы обкусанные, но три слоя увлажняющего бальзама и помада сверху решают эту проблему с утра.
И сливовый развод, расползающийся по скуле до уха.
Мейбл вздыхает — ей не нравится то, что она видит в зеркале, — и осторожно трогает синяк пальцем.
Больно.
Лицу всегда доставалось — так Диппер ставил точку в своём беззвучном монологе. А потом любовался полётом насильственной мысли, синеющим на теле сестры, как охотники любуются набитыми картоном тушками убитых ими животных.
Умывшись, Мейбл вернулась в свою комнату. Завтра она не пойдёт в школу, потому что якобы заболела — уже в который раз — и конечно, её братец пропустит школу вместе с ней, ведь он такой любящий и заботливый и не хочет оставлять сестру в одиночестве во время болезни. А капитан команды поддержки будет строчить ей сообщения, наполненные плохо скрываемыми раздражением и разочарованием, что, Мейбл, сис, насколько бы сильно её не уважали в команде и насколько бы крутой акробаткой она не была, они не могут постоянно сдвигать тренировки только из-за того, что одна из черлидерш зачастила болеть, и придётся серьёзно обсудить её перевод в команду запасных — Мейбл только и останется, что в бессилии кидать телефон в стену.
Она прикладывает к лицу обёрнутый в полотенце лёд — но знает, что это мало поможет. Оставляет полотенце на столе, и плевать, что к утру лёд растает и стечётся в лужицу на полу, выключает в комнате свет, падает на кровать и укутывается в одеяло с головой — как-то по-детски, но так она хотя бы немного чувствует себя защищённой.
…Судебный психиатр Ричард Д. Хэр разработал следующие критерии, по которым можно определить психопата…
4. Вспыльчивость, слабо контролируемые вспышки гнева;
При всей своей обычной безэмоциональности Диппер вспыхивал, как спичка. Но свою ярость он научился если не прятать, то контролировать, и только если знать, куда смотреть, на глубине его глаз можно было разглядеть полыхающий огонь гнева.
Когда они оставались наедине, он не сдерживался.
…Как будто бы ты сильно сдерживаешься, как будто бы не каждая твоя эмоция становится ярчайшим фонтаном, забрызгивающим всё вокруг.
6. Сексуальная распущенность, сексуализированное насилие;
Сложно было сказать, знает ли Диппер вообще, что такое секс. Мейбл даже не была уверена, что он мастурбирует — и это делало его как будто бы ещё более грязным, чем если бы он это делал.
Всего лишь две за всю его жизнь пассии появились у Диппера только потому, что ему хотелось побесить сестру, и всё ограничивалось объятиями и краткими поцелуями куда-то в щёку в опасной, но никогда не пересекающей границу, близости возле губ.
…Зато отчётный лист твоих похождений будет представлять из себя исписанный именами с двух сторон лист А4. Что, Мейбл, собрала уже бинго из всех баскетболистов школьной команды?
10. Эпизоды насилия, издевательства над мелкими животными в детстве;
Диппер не любил насекомых — впрочем, как и большинство людей, которым не очень нравится просыпаться по ночам от комариных укусов, — но к животным в целом был равнодушен. Как был равнодушен ко всему, что уже не было давно мертво или не жило вовсе — цифры, графики и забытые древние языки.
Единственное живое существо, которое интересовало Диппера целиком и полностью, во всех своих проявлениях — это Мейбл. Он мог просто подолгу сидеть рядом с ней. Выслушивать её бесконечную болтовню, и Мейбл никогда не понимала, действительно ли он её слушает или просто наблюдает за тем, как шевелятся её губы. Или трогать свежеоставленные синяки, надавливать на них пальцами и смотреть, как она морщится от боли.
…Перебираешь в голове каждое воспоминание, каждый малюсенький моментик, который мог бы намекнуть на то, что да, твой братец действительно не в порядке — но как насчёт того эпизода, когда вы ехали к дедушке в Сакраменто и машина сломалась прямо на въезде на мост? Припоминаешь? Пока отец возился под капотом, шестилетняя Мейбл отошла к реке и обнаружила в воде котёнка. Бедное животное никак не могло выбраться, цеплялось коготками за выложенный каменными плитами берег, — но он был слишком скользок, слишком крут, — и уже даже не мяукало, настолько его истощила борьба с течением реки. Маленькая Мейбл могла бы позвать родителей или хотя бы брата, придумать, как вытащить котёнка, но нет, маленькая Мейбл предпочла стоять и молча наблюдать. А когда брат всё же подошёл, сообщая, что отец починил машину и пора ехать, кошачий трупик уже унесло течением.
Близнецы всегда остаются одним целым, с момента зачатия до самой смерти — хотят оно того или нет. А значит, и диагнозы они должны делить одни на двоих.
…Должны ведь, правда?
Или мать природа тут вовсе не при чём, не она попортила им генетику — может быть, это всё из-за того, что Мейбл когда-то слишком сильно ударила его игрушечным поездом по голове, и Диппер плакал тогда не из-за того, что было обидно и больно, а потому что черепушка настолько сильно стукнулась о префронтальную кору его тогда ещё маленького мозга, что переписала личность обычного, пусть и слегка плаксивого, меланхоличного мальчика на склонного к нарциссизму психопата, который со временем научился отлично мимикрировать под нормального человека, но навсегда забыл, что значит им быть?
Диппер пришёл к ней, подошёл в темноте к её кровати, и Мейбл заметила это слишком поздно — когда он сел рядом и дотронулся до её плеча, и бессмысленно стало притворяться спящей. Она выбралась из-под одеяла и посмотрела на него — его лицо еле-еле угадывалось в темноте.
— Могу я лечь с тобой? — шепчет Диппер.
С чего бы вдруг он её спрашивает? Он всегда делает лишь то, что хочет.
— Да, конечно, — также шёпотом говорит Мейбл, ведь у этого вопроса не предусмотрен другой варианта ответа, и отодвигается ближе к стене, освобождая место на кровати.
Диппер ложится рядом, приобнимает и гладит её по волосам. Проводит ладонью по лицу, и задевает синяк — боль расползается по виску, впивается иголкой в мозг и зубные нервы. Мейбл уверена, что он задевает синяк специально.
Если бросить, Мейбл, к твоим ногам заряженный пистолет, насколько быстро ты схватишь его и направишь дуло на брата — и насколько долго будешь целиться, кусая губы, не решаясь спустить курок, пока любимый брат будет стоять перед тобой на коленях и улыбаться той самой, потерянной в таком уже далёком детстве улыбкой? И может быть, в то последнее мгновение между тем, как пистолет выплюнет пулю и как она достигнет лба Диппера, навсегда уничтожая его лицо, превращая его стукнутые игрушечным поездом мозги в кровавое месиво на стене, вернётся попрощаться тот маленький, добрый мальчик, которого ты вечно защищала от задир в начальной школе?
Или, может быть, рассмеявшись дребезжащим смехом, он подастся вперёд, заглатывая дуло пистолета, обвивая его своим похожим на осьминожье щупальце языком и скалясь?
А после выстрела выплюнет пулю, ведь с тем проклятым амулетом он стал практически неуязвим, и отберёт пистолет у сестры, чуть не сломав ей пальцы, направит пистолет на неё — и выстрелит сам, без малейших колебаний?
Какая красивая, а главное, детальная фантазия, с запиханным по самую глотку дулом пистолета, уж насколько прямолинейный фаллический символ. Задай себе ещё раз вопрос, сестрёнка, кто же настоящий злодей в этой истории.
И есть ли он вообще? Может быть, злодеи — это лишь дешёвый способ писателя заставить сопереживать главному герою, ведь что может быть проще, чем объединиться в праведном гневе против общего врага?
Мейбл редко плакала, разучилась — привыкла терпеть, сцепив зубы. Но сейчас слёзы льются сами, слишком много злости и отчаяния скопилось в её душе, распирая грудь изнутри, и больше не высвободить их никак. Очень глупо пытаться скрыть плач от того, кто лежит в пяти сантиметрах правее, но она пытается. А Диппер сам удивлён её слезам — останавливается, убирает руку и приподнимается над сестрой, пытается рассмотреть в темноте её лицо. Переворачивает её к себе, и Мейбл не сопротивляется — какая уже разница — обнимает и прижимает к себе, утыкается носом в её затылок и мурлычет что-то неразборчивое, укачивая, как ребёнка.
Её добрый, милый братик всё же выбирается на мгновение из-под гнилых слоёв нарцисса и психопата.
Спустя две недели, когда синяк появляется уже на другой скуле, Мейбл снова разуверяется в том, что от её любимого братика ещё что-то осталось.