Через несколько недель после того, как Эсмеральда оказалась в его доме, Фролло перестал туда стремиться. Реальность не оправдывала даже его крайне скромные представления о семейной жизни. Обрывочные воспоминания о быте родителей, увиденное в начале службы в домах и услышанное на исповедях… — вот и все источники познания. И то, что запомнил из этого, — всё должно быть не так. Но с этим он мог бы смириться: он знал, что в семьях иной раз действуют совсем иные порядки, нежели принято.

Куда больше Клода смущало то, что Эсмеральда сильно изменилась. Кое-что, например, её гримаска или гордый взгляд, оставались. Но она почти перестала с ним ругаться! Фролло понимал: будь он обычным мирянином и расскажи он это на исповеди, наверняка бы сказали, что он тронулся головой. И всё же эта непокорность ему нравилась. Всё, что он знал прежде об идеале женщины, с появлением цыганки пошло прахом. Эта полусерьёзная борьба вдыхала в него жизнь, да и Эсмеральда в эти минуты казалась настоящей — в отличие от её показного смирения.

— Добрый вечер, — ровным голосом произнесла она, когда он захлопнул за собой дверь дома.

— Как ты себя чувствуешь? Чем ты занималась эти дни?

Эсмеральда безучастно пожала плечами.

— Тем же, чем и обычно.

— Да, всё как обычно…

Он выдохнул, закрыв глаза. Снова этот кисель затягивает его, и он не может пошевелиться, он топчется и топчется на одном и том же месте.

— Может, наконец расскажешь, что с тобой происходит? — раздражённо произнёс Клод на пути в гостиную.

— Что со мной происходит?! — с усмешкой спросила Эсмеральда, её глаза вспыхнули от злости. — Заперли меня здесь, как в тюрьме!

— Для твоего же блага! — рявкнул Клод, а какая-то его часть удовлетворённо улыбнулась: цыганка наконец очнулась!

— Да вы хоть представляете, что это такое — неделями сидеть взаперти, в таком мрачном месте!.. Ах да-а, вы ведь только это и знаете. Сыч!

— А ты думаешь, много обо мне знаешь? — процедил он. — Это, — он указал на сутану, — было не моё желание.

— Никогда не поверю.

— Я и не пытаюсь тебя убедить. Но я в самом деле желал себе другой судьбы.

— И что могло вас остановить?

— Скажи, могла бы ты пойти против воли родителей?

Эсмеральда задумалась.

— У меня не было родителей. Но была старая цыганка, которая меня воспитывали, и Клопен, наш король. Я… никогда им не противилась.

— Тогда мне больше не нужно тебе ничего объяснять.

Клод встал и прошёлся по комнате, а позже поднялся к себе. Очередной пустой разговор, который ни к чему не привёл. Впрочем, она, возможно, немного задумается, и снизойдёт до капли сострадания до него, хоть сейчас он к этому не стремился. И к тому же она, наконец-то, немного пришла в себя. А это не могло не радовать.

Вдруг в дверь постучали, и Клод вздрогнул от неожиданности.

— Что ты здесь делаешь? — удивился он, увидев Эсмеральду.

— Вы никогда не хотели всё это бросить? — она смотрела на его сутану.

— И кем я стану? Беглым священником или того хуже, отлучённым от Бога? Нет, плата слишком высока.

— Как вы красиво прикрываете свою трусость!

— Трусость? — вспыхнул он. — Я лишь не желаю вечность гореть в Аду!

— А за свою ложь — не боишься? За нарушенный обет? За сомнения?

Фролло будто бросили в снег в одной рубахе.

— Ты трус, вот и всё, — цыганка спокойно смотрела ему прямо в глаза. — Ни на что не можешь решиться. Ни с Богом не решаешься остаться, ни со мной.

— Иди спать, — еле выдавил Клод.

Он закрыл дверь, потом на ходу бросил одежду на пол и забылся бемпокойным сном. Всю ночь ему снилось, как он бродит вдоль стены, уходящей в небо, шарит по ней руками, ищет выход, а его нет и нет.

— Проснитесь!

Он медленно открыл глаза и вновь увидел Эсмеральду.

— Ты не договорила?

— Уже семь часов, — обиженно сказала она, состроив гримаску. — А вы всегда не позже четырёх встаёте.

— Ты зря беспокоишься, — Клод потянулся и лёг на спину. — Я не пойду сегодня в Собор. Я останусь здесь.

— Со мной?!

— С тобой. Мне нужно обо всём подумать.