Евгений возвращался в свою квартиру, не осознавая, где идёт, с кем здоровается и что видит. Всё кончено. Всё кончено и надежды нет. И к тому же он показал себя жалким — перед той, которая никогда не должна была увидеть его таким.

Слуга забрал у него пальто и цилиндр, и Евгений так же машинально прошёл в гостиную и сел в кресло у камина. Потом выпил принесённый чай. Лишь тогда он немного очнулся от морока, сковывавшего его, и пустым взглядом обвёл комнату. Из-за окна слышались крики торговцев и стук экипажей по закаменевшему снегу, виделись другие дома и шпиль Адмиралтейства. А там недалеко и до неё…

Евгений пробрёл к окну и долго смотрел вдаль. Казалось, всё теперь с новой силой и с новой болью напоминает о нынешнем их разговоре. О её безоговорочном отказе. О надежде, которая тогда умерла, — там, рядом с ним, на полу в одной из комнат генеральского дворца. Евгений прошёл к себе, задёрнул шторы и несколько дней пролежал в постели не вставая. Пожалуй, если бы не слуга, подчас насильно кормивший и поивший его, он бы так там и умер. Лишь ожиданием смерти и были наполнены его сны. Что ещё его ждёт на земле? Он давно всё испробовал. Теперь уж наверняка всё.

— Месье? — осторожно спросил незнакомый мужской голос. — Я доктор Лоренц, Кристофер Лоренц. Вы позволите себя осмотреть?

— Делайте со мной, что хотите, — равнодушно отозвался Евгений.

— Что ж, налицо признаки истощения и глубочайшей меланхолии, — сказал доктор через время, и Евгений с трудом усмехнулся. — Советую вам, месье, незамедлительно сменить обстановку.

— На воды не поеду, пусть дамы этим развлекаются.

— Конечно, если не хотите. Но вам нужно полностью сменить обстановку. И чем радикальнее, тем будет лучше. Перемены порой действуют лучше лекарств.

Когда доктор ушёл, Евгений впервые впервые за эти дни почувствовал усталость и голод. Пожалуй, это хороший знак. Он позвал слугу и велел принести чего-нибудь поесть, а сам повалился на подушки.

Уехать. В новый город.

В новую страну. Где он не был?..

В Англию, в Лондон… В Лондон? Да, в Лондон.

Потом он наконец поел и почувствовал себя несколько лучше. Теперь стоило всё обдумать. Он снова вызвал слугу.

— Какое теперь число?

— Да уж, почитайте, двадцать третье.

— Хорошо. Пошли записку хозяину, напиши, что через неделю съеду. И принимайся собирать вещи.

Всю неделю он складывал книги, драгоценности, одежду, управлял ещё двумя нанятыми слугами, которые закрывали и составляли в холле сундуки. Всё это он отправит в деревню: меньше всего хотелось, чтобы корабль пошёл ко дну из-за его хлама. Да и вообще переезжать лучше налегке.

За это время тоскливые мысли о недавнем прошлом не одолевали его даже во сне. Он падал замертво и спал без сновидений. Лишь когда он потянулся спрятать её первое письмо, написанное ещё в деревне, в сердце будто нож вонзили.

Потеряна.

Следующее слово он всё ещё страшился произнести, ведь оно означало, что надежда умерла окончательно.

Навсегда.

Навечно.

Спустя ещё почти три недели он вышел на пристани Лондона, огляделся и тихо сказал:

— Я ведь тебе обещал, что оставлю тебя.